Служили Прометею. Премия им. Ф. М. Достоевского

Акт сей совершён в конторе Московского Нотариуса Ясинского утверждён Старшим Нотариусом 24 мая сего 1905 года». Выпись эта слово в слово сходная с актом, внесённым в крепостную книгу записан в реестры 1905 года под №1872…» (ИАА УГК ОИП г. Москвы, Пречистинской ч., 179, д.10, л.3,3 об. 4).

Новый владелец войдёт в историю культуры Серебряного века, превратив свою усадьбу в один из мощных культурных центров России начала ХХ века, окажется в числе лиц, которым музей А. Н. Скрябина обязан своим появлением и дальнейшим существованием. Но об этом мы ещё скажем.

Из справки за 1905 год по оценочному сбору имущество новоиспечённого владельца приносило чистого дохода 4640 рублей в год. Земли во владении значилось 330 кв. сажен. В мае 1906 года А. А. Грушке было выдано удостоверение в том, что во владении имелась канализация, и владение присоединено к городской канализационной сети. К документу прилагался проект устройства канализации.

Здесь уместно напомнить, что городское благоустройство коснулось прежде всего центра Москвы, то есть в пределах Садового кольца. По распоряжению Городской Думы в 1889 году в Москве началось строительство канализационной сети опять же в пределах Садового кольца, тогда как для рабочих кварталов этот вопрос был отложен на неопределенное будущее.

Архивные документы свидетельствуют: по планам 1907 года во владении имелось: 330 квадратных сажен, двухэтажный частью с подвалом каменный жилой дом, крытый железом (оценён в 25.200 руб.), (ныне здание музея А. Н. Скрябина), первый этаж которого занимали хозяева, второй сдавался внаём; трёхэтажный каменный жилой дом (оценён в 52.010 руб.), занятый «чистыми квартирами», (доходный дом), и каменная одноэтажная служба для сараев и дворницкой (оценён в 2.700 руб.). Между двух и трёхэтажным домами был разбит небольшой сад, ограждённый садовой решёткой (в 90 рублей).

28 августа 1906 вдова тайного советника Елена Николаевна Грушка умерла от хронического воспаления почек, о чём свидетельствует выпись из метрической книги на Песках церкви, части третьей об умерших за 1906 год: «Погребена 31 августа 1906 года приходским священником Василием Некрасовым с причтом на Дорогомиловском кладбище». Впоследствии кладбище сравняли с землёй, архивы погибли. На этом месте красовался бар «Хрустальный», потом – супермаркет. Тут же памятник защитникам Москвы 1941 года.

Таким образом, с 1905 года единственным владельцем вышеописанного владения был и оставался до своей кончины в 1929 году А. А. Грушка, профессор Московского Университета, член-корреспондент Академии наук.

В 1907 году по проекту городского архитектора Остроградского владелец достраивает одноэтажное строение служб жилою пристройкой, которая замыкает территорию усадьбы, и застройка участка п в таком виде она дошла до нашего времени (двухэтажное строение №1, трехэтажное строение №2 и одноэтажная пристройка).

При внимательном изучении плана землевладения видно, что территория владения оставалась неизменной, начиная с 1802 года, несмотря на смену владельцев, таковой сохранилась – единой, неделимой московской городской усадьбой начала XIX – начала XX веков.

Усадьба явила пример эстетического и функционального сочетания личного особняка с доходным домом.

Так автором этих строк с середины 1980-х до середины 1990-х впервые было проведено исследование, изучение архивных документов по истории усадьбы, доказавшие ее уникальность в центре Москвы, к счастью, чудом сохранившейся. На основании этих исследований экспертная комиссия Управления гос. охраны памятников истории и культуры признала строения 2 усадьбы вновь выявленным памятником истории и культуры федерального значения, а вся территория была признана охранной зоной. С тысячью энтузиастов удалось добиться передачи строений 1 и 2 усадьбы в оперативное управление музею А. Н. Скрябина, подготовить проект приспособления строения №2 под Культурный центр, посвященный Серебряному веку русской культуры. Об этом историческом событии мы еще скажем.

ГЛАВА 2. ЛЮДИ И СУДЬБЫ

«Иных уж нет,

А те далече…»

А. С. Пушкин

Самую интересную сторону жизни московской городской усадьбы по Большому Николопесковскому переулку, дом №11 (строения 1, 2, 3) представляет судьба ее последнего владельца, ее жильцов первой трети ХХ века и ее знаменитых посетителей.

Уникальная ее судьба заключается в том, что владелец, его жильцы и посетители создали здесь особую ауру, особое культурное пространство, которое благотворно воздействует на тех, кто здесь бывал, и на тех, кто беззаветно служил этому дому, сохранял дух эпохи и высокий творческий накал его обитателей.

Созданию этой удивительной ауры, творческой атмосферы способствовал прежде всего владелец усадьбы Аполлон Аполлонович Грушка (1870 – 20 сентября 1929), сын Елены Николаевны Грушки, вошедший в эту усадьбу в двадцатилетнем возрасте, будучи студентом Императорского Московского Университета.

Сведения о нем были разрознены, рассредоточены по разным архивам, пришлось собирать их по крупицам. Его заслуги были несправедливо забыты на десятилетия. А между тем А. А. Грушка – один из самых образованных, высоконравственных личностей, ученый, общественный деятель, интеллигент конца XIX – первой четверти ХХ в.

Что нам удалось узнать об А. А. Грушке в результате многолетних поисков? Достаточно, чтобы иметь представление об этой высокой личности.

В 1893 году он окончил Московский Университет (поступал на юридический факультет, а в 1889 году перешел на историко-филологический). Был одним из любимых учеников И. В. Цветаева, другом его дома.

А. И. Цветаева писала: «Из папиных гостей помню еще его ученика, молодого Аполлона Аполлоновича Грушку, высокого, изысканного, вежливого. У него были правильные черты лица» (Цветаева А. И., «Воспоминания», М., 1974, стр.36). В 1896 году он – магистр-экзаменатор, а в следующем году – преподаватель, приват-доцент Московского Университета. В 1900-м году Грушка защитил диссертацию на ученую степень магистра словесности, а затем – докторскую диссертацию.

В течение десяти лет (1911—1921) А. А. Грушка являлся деканом историко-филологического факультета Университета. 14 января 1928 года три профессора Московского Университета были избраны член-корреспондентами АН СССР: И. А. Каблуков – по отделению физико-математических наук, С. И. Соболевский и А. А. Грушка – по отделению гуманитарных наук. Одновременно А. А. Грушка являлся председателем педагогического Совета женской гимназии Н. П. Щепотьевой, преподавал на Высших женских курсах, основанных В. И. Герье, на историко-филологических курсах, учрежденных В. А. Полторацкой.

А. А. Грушка был самым выдающимся латинистом в России за всю ее историю. Свободно владел несколькими языками, писал стихи на латинском, свободно переводил любую литературу на русский язык. Он – автор двадцати восьми научных трудов. Главные его работы относятся к области латинского словообразования и семасиологии:

– «Исследования из области латинского словообразования», М., 1896.

– «Этюды по латинскому именному основообразованию», М., 1906

– «Спорные вопросы из области латинского языкознания», СПб., 1909.

– «Слово как средство проникновения в историю культуры», М., 1914.

– «Федор Евгеньевич Корш», М., 1916.

– «Об эстетической культуре Рима», М., 1926.

– «М. Горький как толкователь Аристотеля», М.,1927 и др.

Почти все его труды написаны в этой усадьбе.

Человек энциклопедических знаний во многих областях культуры, он высказывал глубокие суждения о целительном свойстве поэзии, музыки, развивал идеи Аристотеля и Гете о трагическом очищении с точки зрения теории возбуждения. Идеи оказались близки современникам А. Грушки, в том числе А. Скрябину.

Эти рассуждения изложены им в статье «Максим Горький как толкователь Аристотеля», написанной за четыре месяца до безвременной кончины в строении №2 своей уже бывшей усадьбы, в связи с пресловутым «уплотнением» главного дома, в котором он прожил двадцать восемь лет.

Статья написана языком, на котором изъяснялись высокие умы начала ХХ века и который, к сожалению, упростился. Нам посчастливилось познакомиться с трудами этого крупнейшего ученого, знатока музыки, литературы, философии, равного которому русская культура, возможно, не знает. В дискуссиях А. А. Грушка опирается на опыт поэтов и философов от Древней Греции до современной ему литературы, театра, музыки.

Умный, образованный, с хорошим воспитанием и манерами, он объединял вокруг своей усадьбы людей разных профессий, литературной, театральной, музыкальной и научной интеллигенции, среди которых были В. Брюсов, К. Бальмонт, Вяч. Иванов, А. Белый, Л. Пастернак, С. Булгаков, Н. Бердяев, Б. Зайцев, С. Маковский, Ф. Степун, А. Гольденвейзер, К. Игумнов, В. Федоров (музейный деятель), А. Селищев (славянист, профессор Казанского и Московского Университетов, член-корреспондент АН СССР и Болгарской АН), академики М. М. Покровский, М. К. Любавский и многие другие. Без преувеличения можно сказать, что здесь бывал весь Серебряный век русской культуры.

К нему тянулись люди, снимали квартиры внаем. Среди его жильцов были: композитор А. Н. Скрябин, историк, академик М. К. Любавский, выдающийся криминалист начала ХХ века С. В. Познышев, художница Анулферова, известная певица М. А. Оленина-Д’Альгейм.

Что же привлекало этих людей сюда? Можно ответить словами художника Н. П. Ульянова: «Поэты и художники не могли найти лучшего убежища для своей уединенной думы и творчества» (Ульянов Н., «Мои встречи», М., 1952, стр. 233). И, конечно, личность владельца усадьбы была притягательной.

На время мы расстанемся с А. А. Грушкой, чтобы не раз встретиться с ним на страницах книги и глубже узнать эту высоконравственную личность в истории культуры.

Среди жильцов дома А. А. Грушки в строении №1 самым выдающимся был Александр Николаевич СКРЯБИН (1872—1915) – дитя Москвы, гений мировой музыкальной культуры, композитор, пианист, философ, поэт, заглянувший в бездны космоса, давший дому №11 по Большому Николопесковскому переулку бессмертие.

С Москвой связана вся жизнь музыканта, из них более двадцати пяти лет – с тихими живописными уголками Старого Арбата. Современный Арбат – это уже не место для уединенного творчества, как это было при Скрябине, а шумная улица, многоликая, и куда-то спешащая.

Тихий, живописный Николопесковский переулок, располагавший к сосредоточенной творческой работе, привлек внимание А. Н. Скрябина. Личность владельца усадьбы окончательно решила вопрос в пользу дома №11. Этот дом стал последним земным приютом композитора. В нем А. Н. Скрябин прожил с апреля 1912 по апрель 1915 года. На предложение владельца дома заключить договор на более длительный срок в связи с удорожанием, А. Н. Скрябин четко определил: нет, нет, ровно на три года, чем вынес себе смертельный приговор: ровно через три года 14 апреля 1915 он покинул этот мир.

В книге «Дом, где собираются сердца» автор впервые опубликовал уникальные материалы С. И. Каштанова об этом событии, о жизни семьи композитора после его кончины, о последних днях жизни Т. Ф. Шлецер-Скрябиной, об отъезде осиротевших детей с бабушкой в Бельгию, о создании и открытии музея А. Н. Скрябина. К сожалению, за сорок с лишним лет пребывания в музее (до 1984 года) бывшее руководство не ввело их в научный оборот, не использовало эти документы в лекционной, издательской деятельности, которой, как впоследствии выяснилось, не было. Пролежавшие в фондах музея мертвым грузом, бесценные артефакты были востребованы при другом руководстве и подлинно научных кадрах в 1990-х годах.

В этот дом А. Н. Скрябин вошел триумфатором в музыке. Уже были признаны в России и за рубежом (Франция, Германия, США, Великобритания, Бельгия, Италия) его симфонические произведения «Концерт для фортепиано с оркестром», Третья симфония («Божественная поэма»), «Поэма экстаза», «Прометей. Поэма огня». Он уже известен как мастер крупных фортепианных форм – шести сонат. И как блистательный, неповторимый исполнитель собственных произведений.

Многие пианисты пытались интерпретировать фортепианное творчество А. Н. Скрябина, среди них прежде всего ученики композитора – М. Неменова-Лунц, Е. Бекман-Щербина, которым он сам давал советы, друзья Вс. Буюкли, А. Гольденвейзер, М. Мейчик, С. Рахманинов и другие. Но взыскательная публика отмечала, что лучше А. Н. Скрябина его произведения не исполняет никто. Он – лучший.

Выдающиеся дирижеры обращались к Скрябину с просьбой именно им дать право на первое исполнение того или иного его симфонического произведения. Среди дирижеров назовем прежде всего С. Кусевицкого, дирижировавшего всеми симфоническими произведениями Скрябина. «С. Кусевицкий блестяще сыграл „Экстаз“ Скрябина в Петербурге 31 октября 1912 года» – сообщила Российская музыкальная газета (№46, стб. 980). А газета «Речь» опубликовала рецензию В. Каратыгина на этот концерт: «Как дивно г. Кусевицкий исполняет вдохновенный „Экстаз“ Скрябина. Какую колоссальную энергию он развивает в гениальном скрябинском нарастании» (1912, №200).

Это и его учитель по консерватории и друг В. Сафонов, Э. Купер, А. Зилоти, и немецкие дирижеры О. Фрид и Эрнст фон Шух, англичанин Г. Вуд, американец М. Альтшулер и многие-многие другие. Известен факт исполнения симфонического произведения Скрябина С. Рахманиновым в качестве дирижера со Скрябиным в партии фортепиано. Все говорит о недосягаемой высоте, на которой безраздельно царствовал гений Скрябина в те годы. Современники назвали его Прометеем нового времени.

Без преувеличения можно сказать: Скрябин находился в атмосфере обожествления. Единственный из композиторов, единственный из Серебряного века русской культуры. Даже некоторые служители церкви чувствовали в нем божественую сущность. «Божественным знамением» назвал А. Н. Скрябина композитор А. Крейн. «Моим божеством» называла композитора его ученица Е. А. Неменова-Лунц.

«И шли толпы. И был певучим гром,

И человеку Бог был двойником.

Так Скрябина я видел за роялью».

Это уже Константин Бальмонт.

А юный Борис Пастернак! Для него А. Н. Скрябин был богом, кумиром, который (какое счастье!) – бывал у них дома, играл свои произведения. И вот строки поэта:

«Раздается звонок,

Голоса приближаются:

Скрябин.

О, куда мне бежать

От шагов моего божества!»

По воспоминаниям Энгеля: «Дом в эти годы стал значить для Скрябина гораздо больше… По-прежнему любил общество, но предпочитал, чтобы друзья собирались у него… Любил трапезу, накрытый стол, разлитое по стаканам вино… словом, все праздничное…, чтобы все кругом было красиво, нарядно…» (Летопись жизни и творчества А. Н. Скрябина, М., 1985, стр. 213).

Действительно, этот дом А. Н. Скрябин нежно любил и с сожалением расставался с ним на время гастролей. С его возвращением дом оживал. Современники стремились к композитору-новатору, философу-мистику, поэту, гостеприимному и умному собеседнику. Часто к скромному вечернему чаю с неизменными сушками, которые композитор очень любил, собирались друзья: музыкальные критики Сабанеев и Гунст; поэты-символисты Бальмонт, Вяч. Иванов, Балтрушайтис; писатели Зайцев, Маковский, Степун; художники Шперлинг, Пастернак; музыканты Гольденвейзер, Жиляев; философы Бердяев, С. Булгаков; конструктор Мозер; доктор Богородский; театральные деятели Мейерхольд, Таиров, Коонен и другие.

В этом доме А. Н. Скрябин создал Восьмую, Девятую, Десятую сонаты, 2 прелюдии ор.67, 2 поэмы соч. 69 и 71, поэму «К пламени» соч.72, два танца «Гирлянды» и «Темное пламя» соч.73, пять прелюдий соч.74, успел набросать эскизы «Предварительного Действа» – пролога к крупномасштабной «Мистерии».

В этом доме А. Н. Скрябин развивал идею «соборности» искусства, которая волновала умы поэтов-современников. Соборное искусство должно было проявиться в форме Мистерии, то есть А. Н. Скрябин стал создателем новой формы Мистерии, отличавшейся от мистериальных идей древней Греции. Он задумал Мистерию как историю Вселенной, как историю человеческих рас, наконец, как историю человеческого духа.

«Он чувствовал симфониями света,

Он слиться звал в один плавучий храм —

Прикосновенья, звуки, фимиам

И шествия, где танцы как примета»

К. Бальмонт

Скрябин так объяснял смысл Мистерии: «В ней соединятся все творческие проявления духа, ранее обособленные в рамках отдельных искусств. Танец и музыка, слово и звуки, ароматы и цвета должны все служить к созданию той атмосферы устремления, из которой родится последнее свершение в этой жизни, последний экстаз. В Мистерии не будет ни слушателей, ни зрителей, ибо это акт не художественный, а религиозная литургия в формах искусства. Наступит момент творческого коллективного экстаза, и в сознании наступившего момента гармонии исчезнет физический план нашего сознания, наступит мировой катаклизм… Местом свершения Мистерии Скрябин видел Индию – родину мистических учений» (Энгель Ю. «А. Н. Скрябин. Муз. Современник», М., 1916. Кн. 4—5, стр. 89).

Мистерия А. Н. Скрябина не имела аналогов в прошлом: это было всеискусство в масштабе всего человечества, акт магического действа. Он ищет синтез музыки, поэзии, танца, мимики, пластики путем сложного контрапунктирования.

Кто же предполагался быть слушателем и участником Мистерии А. Н. Скрябина – «последнего свершения», апофеоза творческой деятельности? – Люди! Человечество! Но не только. И звери, и змеи, и рыбы, и птицы, и растения, то есть, все живые существа. Но и это не все. Камни, леса, горы, небо, планеты, фимиамы, то есть, внеискусства – включались композитором в это «последнее свершение». Такова была творческая концепция А. Н. Скрябина, которую можно выразить словами М. Лермонтова:

«И месяц, и звезды, и тучи толпой

Внимали той песне святой».

Он, великий романтик, мечтал о путешествии человеческой души, вернее, Духа, в иные миры, неизведанное, как о том мечтали великие мастера Высокого Возрождения в Италии, как его современники – представители русского ренессанса. Здесь он самозабвенно искал образ космического пространства, пути вторжения в мир внеземных реалий, открывая дорогу нам.

А. Н. Скрябин утверждал: «Музыка жива мыслью». Без мысли, без полета в иные миры не могло быть для него ни музыки, ни творчества. Его музыка звала к познанию тайны Вселенной.

Современники понимали, что А. Н. Скрябин – явление мирового масштаба. Его творчество не вмещается в рамки какого-то одного художественного стиля или направления. Оно впитало в себя порой противоречивые тенденции в искусстве и философии, которые обострили его природно-вдохновенное начало, развили особую изысканность, утонченность, хрупкость, неземную красоту его образов. В нем каким-то чудом сконцентрировались целые культурные эпохи, целый мир, который уводил его духовный взор в космические просторы, где творчество земное соприкасается с творчеством космическим, получая животворные импульсы для творчества, обогащаясь сущностью Инобытия, в конечном итоге превращая художника-творца в демиурга, каким был признан А. Н. Скрябин при жизни. Его искусство обладало особым магнетизмом. Здесь собратьями А. Н. Скрябина по духу можно назвать прежде всего М. Врубеля и М. Чюрлениса.

«Тому, кто захочет действительно внимать его картины, откроется весь язык его зрительных образов. И он удивится – как прост, как ясен и целен этот язык. А потом откроются высшие соответствия, откроется, как стройно, логично, прекрасно согласовано все, что явил он в творчестве своем. И выше, в видениях его, полная прозрачность, которая не есть, однако, пустота; и полная несовместимость, которая не есть, однако, небытие; и совершенная созвучность, которая не есть молчание – на рубеже непостижимых тайн сольются в какую-то верховную неизреченную гармонию. И, наконец, великой радостью будет понять до самого конца, что творчество Чюрлениса есть зрительное откровение прекрасного гармоничного мира, вечной беспредельной жизни. И светла будет тоска Ваша по этому миру, по этой жизни». Сказанное однажды В. Чудовским о М. Чюрленисе вполне можно отнести к творчеству А. Н. Скрябина и М. Врубеля.

В этом устремлении в беспредельность, где открывалась Красота Инобытия, как новая реальность, они не знали преград. Их духовный взор проникал в запредельное, куда простому смертному не дано вступать. Не за эту ли дерзость они заплатили высокую цену? Очень высокую! Их рано призвали в иные миры: Врубеля в 54 года, Скрябина – в 43, Чюрлениса – в 36 лет.

Не все было понятно современникам в творчестве этих гигантов. Они оставили вопросы, ответы на которые мы пытаемся найти.

Концертную жизнь России и в первую очередь Москвы и Петербурга современники не могли себе представить без музыки А. Н. Скрябина. Можно сказать – его музыку исполняли тогда все пианисты и дирижеры на разных концертных площадках. Его музыка шествовала по миру, поражая, восторгая, удивляя.

Необычайно насыщенной была концертная деятельность самого А. Н. Скрябина в этот период. Из этого дома он выходил на эстраду, выезжал на гастроли по городам России, Европы, США, сюда возвращался счастливый, зная, что его ждут любимая семья, друзья. Он жил в ускоренном темпе, «жить и чувствовать спешил».

Попытаемся мысленно пройти концертными дорогами А. Н. Скрябина 1913—1915 годов. Впечатление грандиозное и тревожащее душу одновременно: неужели это мог совершить один человек?! Итак, следуем за Скрябиным. 9 февраля – участие в Концертах А. Зилоти в Петербурге, посвященных симфонической музыке Скрябина. В 1-м отделении он играет свои произведения, во 2-м отделении – партию фортепиано в «Прометее».

16 февраля. Сольный концерт в Москве.

30 октября. Сольный концерт в Большом зале Благородного собрания, в котором впервые были исполнены прелюдия ор.67 №1, поэма ор.69 №2 и 9-я соната. 9 ноября он выступает в симфоническом концерте А. Зилоти. В программе: Фортепианный концерт и «Прометей», исполненный дважды по просьбе слушателей. И снова в партии фортепиано – автор. В начале января 1914 года Скрябин снова в Петербурге, а уже 19 января его сольный концерт в Большом зале Благородного собрания с программой в двух отделениях. 22 ноября Скрябин играет там же концерт, весь сбор от которого пошел для московских госпиталей.

Наступает последний год жизни композитора. Еще ничто не предвещает трагедии. А. Н. Скрябин по-прежнему много гастролирует. Он на подъеме. Даже критики это отмечают.

27 января 1915 года состоялось выступление А. Н. Скрябина в любимой им Москве, в Большом зале Благородного собрания. Не могли даже предположить москвичи, что слышат волшебную игру Скрябина, видят волшебное прикосновение его рук к роялю, как-то особенно звучащий у него инструмент-в последний раз. Не могли тогда представить себе москвичи, что видят своего кумира, этого «хрупкого, звенящего эльфа» в последний раз, что никогда больше у них не возникнет волнующего, сладостного ощущения, которое возникало всякий раз, когда А. Н. Скрябин начинал играть: казалось, он излучает свет, а вокруг него – ощущение колдовства. Никогда ни «до», ни «после» Скрябина такого ощущения не вызывал никто.

На следующий день Г. Прокофьев пишет о том, что это выступление оставило в душе «впечатление чего-то пленительного»: «Массивных звучностей фортепиано под пальцами Скрябина не дает, это – правда, но сама по себе скрябинская звучность изумительно подходит к скрябинскому письму, к скрябинским настроениям. А тут еще у Скрябина наблюдается удивительный секрет: эти эфирные звуки обладают способностью совсем не распыляться в зале. К этому не забудьте прибавить, что Скрябин – волшебник педализации, что он в этой области достиг результатов необыкновенных. Далее, в состав того, чем Скрябин пленяет аудиторию, входит как важнейший элемент оттенок неизменной импровизации в его исполнении. Разбив оковы строгого ритма, Скрябин создает свой ритм всякий раз заново, и от этого его исполнение получает аромат особой свежести. Так, не раз исполняя Четвертую свою сонату, композитор, кажется, еще не играл ее так убедительно и искренне, как вчера» («Русские ведомости», 1915, №23).

В конце февраля 1915 года Скрябин возвращается в Москву, а уже 1 марта он в Харькове играет сольный концерт. 3-го и 9-го марта – концерты в Киеве, в зале Купеческого собрания. Конец марта 1915 года – гастроли в Петербурге. 2 апреля 1915 года состоялся концерт А. Н. Скрябина в Малом зале Петербургской консерватории. Многим запомнился этот третий, дополнительный концерт Скрябина, приведший изысканную публику Северной Пальмиры в восторг. По мнению Ц. Кюи, в Петербурге «Скрябин пользуется значительно большим успехом, чем Рахманинов… он много талантливее Рахманинова» (Цит. По: «Летопись жизни и творчества А. Н. Скрябина», М., 1985, стр.211).

Примечательно, что этот последний в своей жизни концерт А. Н. Скрябин играл на родине своей мамы Любови Петровны Щетининой и своих выдающихся предков по материнской линии.