Спасти Спасителя

– Его судьба, – закончил рассказ Дукалис, – убедила меня: ты можешь быть прав, даже если в это никто не верит. Нельзя сомневаться в себе. Поэтому я бываю так невыносимо упрям.

В тяжелые минуты сомнений Нилов тоже вспоминал фотографию мрачного человека на столе эксперта.

В это столь важное для Нилова утро Дукалис как всегда был неприветлив. Спросил, не здороваясь: «Картонки твои по картине проходят?»

–Да, да, – поторопился заверить Нилов.– Толенька, накопай хоть что-нибудь. Я думаю, между этими картонками, возможно, прятали картину, но как доказать?

– Перезвоню через час.

Самое тяжелое в жизни – ждать и догонять. Нилов целый час с нетерпением смотрел на телефон. Это был бесконечный час. Наконец в трубке раздался знакомый голос.

–Прятали картину между ними, сможешь доказать. Результаты перешлю к концу дня.

У Нилова бешено заколотилось сердце. Первым его порывом было вызвать на допрос Нарышкина и нажать на него. Но он одумался. Опыт учит, что импульсивные позывы хороши только в любовных делах, да и то если не собираешься делать предложение руки и сердце. Для начала надо внимательно прочитать экспертизу. Разработать сценарий допроса и шокировать подозреваемого своей информированность: мол, мы знаем все или почти все. И даже мысли умеем читать.

Нилов взглянул на репродукцию и, пользуясь тем, что он один в кабинете, кивнул им и сказал: «Скоро, теперь скоро, потерпите еще немного».

Часть 28

Андрей Нарышкин

Несвободный человек

всегда идеализирует свою неволю.

Б. Пастернак

Душная и грязная камера, пропитанная страхом, злобой и отчаяньем сотен побывавших в ней людей, показалась Андрею самым тоскливым местом из тех, где ему довелось побывать за его, не слишком долгую жизнь.

Что же теперь ему делать? Твердить по-прежнему, что он ни в чем не виноват и ничего не знает о картине? Но его бегство – это косвенное признание вины. Но и в краже ему сознаваться нельзя, ведь он получит немалый срок и будет гнить вот в такой тюрьме.

Он вспомнил все, что читал и слышал о тюремных нравах и содрогнулся. С его бесхарактерностью, безволием, без поддержки с воли ему будет уготована участь самая жалкая.

Тревожные мысли не дали ему заснуть первую ночь в камере и становились навязчивее из-за жесткости деревянной шконки.

К утру он решил, что будет категорически отрицать вину, картину они не найдут. Пока … А без нее, что они могут доказать. Ну накричат, дадут по морде, погрозят пистолетом, подержат в камере… Какие у них там есть приемы? А его дело все отрицать – идти в несознанку или как это у них называется?

Следователь, судя по поведению, человек интеллигентный. Пытать не должен. Андрей еще раз огляделся. Грязно, холодно, щербатые доски, но ведь здесь он в безопасности. И накормят чем-нибудь. И, главное, здесь он может не бояться бандитов.

Часть 29

Алексей Нилов

Одно сегодня стоит двух завтра.

Ф. Рузвельт

Алексей подготовился к допросу Нарышкина. В рукаве у него был припрятан эффектный и, как он рассчитывал, убойный козырь: эксперт-волшебник обнаружил на картонках, найденных на кухне Нарышкина, несколько крошечных волоконец, и, не мог скрыть удивления, сообщая Нилову, что им не менее трехсот лет. Теперь Нилов точно знал: картина у парня была.

В квартире ее не нашли, хотя, не смотря на бурный протест пьяного соседа, осмотрели все очень внимательно. Обошли чердак, спускались в подвал.

Последний месяц Алексей жил тайной надеждой, что, как только он найдет картину, жизнь его изменится к лучшему: чувство выполненного долга принесет долгожданный душевный покой. Да и он просто выспится, наконец.

Он рассчитывал добиться результата на первом же допросе. Парень испуган, растерян. Надо убедить его, что его спасение в чистосердечном признании.

Утром Нарышкина привели в его кабинет.

Нилов немного подержал его у двери, не предлагая сесть. И лишь, когда парень стал нетерпеливо переминаться с ноги на ногу, указал ему на стул, стоявший напротив лампы. Это классический способ дезориентации допрашиваемого – свет в глаза. Так он не видит лица следователя и не может понять по выражению его лица, правильно он отвечает.

Максимально выдерживая паузу, Нилов рассчитывал, что парень начнет-таки суетиться, задавать вопросы, но тот молчал. Тогда он тоже молча выложил перед Нарышкиным на стол документы с результатами экспертизы волокон на картонках. По опыту Нилов знал, что вид официальных бумаг обычно пугает подозреваемого.

– Прочтите эти документы, – Нилов пододвинул протоколы Нарышкину.

– Зачем?? – спросил тот.

– От того, что здесь написано, зависит ваша судьба. Вот результаты экспертизы: на картонных обложках, найденных в вашей квартире, обнаружены волокна холста, сделанного в 17 веке. Как вы можете это объяснить?

Парень посмотрел на пододвинутые к нему бумаги и больше глаз не поднимал. Он ссутулился и молчал.

– Я задал вам вопрос, – повысил голос Нилов.– Неужели вы не понимаете, то ваше молчание – это фактическое признание своей вины?

–Я ничего об этом не знаю, – забормотал Нарышкин. – Я в коммуналке живу. К дяде Юре кто только не ходит. Пьянчуги, бродяги, воры, они везде в доме лазят, меня не один раз обкрадывали…

– Ваша соседка дала показания, что этими картонками пользовались только вы.

– Она врет или путает, старуха бестолковая.

– Ну, а вы можете дать какое-то объяснение тому факту, что в вашем доме находилась картина семнадцатого века.

–-Я ничего не знаю. Вы не имеете права держать меня, у вас нет доказательств, – в голосе парня вдруг зазвучали истерические нотки.

–Вы глухой? – Нилов старался сдержать нарастающее раздражение. – В этих документах – доказательства.

– Я ничего не знаю. Я не обязан ничего знать, – плачущим голосом запричитал Нарышкин.

–Прочтите документы.

– Не буду, – упрямо буркнул парень.

Такой ответ был неожиданностью для Нилова: обычно люди, оказавшиеся по ту сторону его стола, с жадностью хватали все предлагаемые бумаги, в надежде выискать в них свое оправдание или, на худой конец, спасительную лазейку. Но отказ знакомиться с документами вообще – с таким он столкнулся впервые.

Тогда Нилов выложил на стол альбом с репродукциями из квартиры Нарышкина, раскрыл его на заложенной странице.

–Это мы нашли в вашей комнате.

–Ну и что? – тот пожал плечами. – Что преступного-то?

– Именно эта картина была похищена в день посещения вами выставки.

–Ну, я слышал, что она похищена и глянул, как она выглядит. Вам бы не было любопытно?

Парень по-прежнему не поднимал ни на кого глаз, но в его позе почувствовалась такая непробиваемость, что Нилов растерялся. Он поднялся и стал ходить по кабинету под пристальным выжидающим взглядом Волкова, который попросил разрешения остаться в кабинете, чтобы поучиться искусству ведения допроса.

Нилов считал, что умеет это делать. Закоренелых преступников он умело ошарашивал неоспоримыми уликами, настойчивостью преодолевал упорство безвольных подозреваемых. Но сейчас он не знал, как действовать.

Если бы он не беспокоился за состояние картины, то просто бы назвал этому типу статью и срок, который ему полагается. И отправил бы еще на несколько дней в камеру – дозревать.

Но он хотел найти картину как можно быстрей. А если она уже уничтожена??

И вдруг почувствовал себя беспомощным перед этим парнем, взявшим их в заложники. Почему он не может справиться с таким странным, безвольным типом. Обида и раздражение заполнили душу. Кровь резко прилила к лицу. Сердце лихорадочно забилось. Сказалось все: неудовлетворенность собой, накопившаяся за последние недели в его душе, и нежелание выглядеть беспомощно в присутствии лейтенанта.

Нилов отшвырнул стул, шагнул к парню, рванул его за ворот, стащил со стула, прижал к стене, кулаком поднял ему подбородок и наконец-то, увидел его глаза. В них был страх.

– Картина где? Слышишь, сволочь? Где, говори сейчас же? Ты сгноил их в каком-то подвале? Продал кому-нибудь? Ты, подонок, трусливая тварь, сволочь, – он лихорадочно искал в своем небогатом в этом смысле словарной запасе слова, которые в полной мере могли выразить его состояние, – я тебя сейчас здесь по стене размажу. Я тебя…

Парень смотрел на него глазами, полными ужаса.

– Быдло ты. Да как ты смел к ним прикасаться своими ручонками? Говори, где они? Задушу, – шипел он, захлебываясь гневом и все сильнее сжимая пальцы. Лицо парня побагровело, и он лихорадочно задергал головой. Нилов почувствовал, что и сам задыхается. Он боковым зрением видел, как Волков хватает его за плечи, за руки, но не чувствовал его прикосновений.

Он видел только глаза парня, наполненные страхом, слышал лихорадочный стук его сердца под рукой, и с трудом удерживался от нахлынувшего на него животного злобного желания ударить его. Но тут Волков вырвал парня из его рук. Алексей продолжал кричать.

– Ты, сопляк, о них подумал?

Нилов разжал руки и упал на стул. Волков говорил ему что-то быстро и горячо, но из-за шума в голове Алексей ничего не слышал. Он тяжело дышал.

Острая боль сжала сердце. Он, опасаясь повторения приступа гнева, закрыл глаза.

И тут лейтенант издал странный звук. Нилов открыл глаза, тот смотрел на парня, так и оставшегося стоять у стены. Глаза лейтенанта округлились, на губах появилась удивленная усмешка.

Нилов повернулся к Нарышкину. Тот стал раздеваться. Он снял байку, швырнул ее на пол, потом стал стягивать майку с длинными рукавами, в которых запутался. Лейтенант потянулся к телефонной трубке, прошептал Нилову:

« Может, психушку вызвать?».

Но телефонная трубка упала обратно. Под майкой тело парня было плотно обернуто бинтами, и его торс был похож на тело мумии. Он стал ощупывать себя, крутиться, заглядывать через плечо за спину, теребить себя за бока, дергать бинт в разных местах, потом покосился в их сторону и спросил неуверенно.

– Помогите что ли?– Я конец бинта не могу найти, – объяснил парень. – Посмотрите.

Лейтенант стал торопливо поворачивать парня, пока не нашел этот конец. Он потянул его, парень стал крутиться, и бинт разматывался на пол.

С каждый поворотом из-под сматывающихся бинтов появлялся холст. Картина была аккуратно прибинтована у него на грудь, на еще одну майку,

Когда бинты кончились, Алексей бросился к парню и бережно снял картину. Холст хранил тепло парня и форму его тела. Нилов дрожащими от нетерпения руками развернул холст к себе. Это были они.

Мать еще ниже наклонила голову – груз горя был невыносим.

Нилов почувствовал, как у него слабеют ноги. Пережитое за этот час – волнение, гнев и вот теперь совершенно неожиданная радость . Он снова рухнул на стул, не отводя взгляда от картины, лежавшей на столе. Из-за изгиба холста, ему показалось, что человек в терновом венце, приоткрыл глаза и благодарно посмотрел на него.

Он виновато улыбнулся ему в ответ. И тут же еще сильнее закружилась голова, и все поплыло перед глазами, он застонал и торопливо откинулся на спинку стула.

Часть 30

… г. н.э.

но нашли камень отваленным от гроба.

И, войдя, не нашли тело господа Иисуса.

Евангелие от Луки, гл.24

Эту ночь Ученик и его попутчики провели недалеко от склепа Учителя. Завтра они должны были завершить обряд – принести к склепу цветы.

Они развели костер. Его пламя робко освещало скорбную группу: обессилившую мать, лежавшую в объятиях Магдалины, замершего в скорбной позе Иосифа.

Женщины о чем-то тихо перешептывались. До Ученика донеслись их слова. Они строят планы на будущее, говорят о том, что надо будет делать дальше. Но разве есть будущее для кого-нибудь из них теперь?

Иосиф сидел в стороне, он склонил голову на руки, так и уснул. А перед самым рассветом забылись сном и женщины.

Ученик сидел у костра неподвижно, сухими глазами глядя на переливающиеся угли – траурное место смерти огня. Для него кончилось все. Его жизнь потеряла смысл и цель.

За те три года, пока он шел за Учителем, он разучился мыслить и поступать самостоятельно.

Ему остается только одно – остаться рядом с ним: умереть у входа в Его склеп, чтобы быть похороненным у Его ног. Тогда в Судный день они воскреснут вместе. И он снова пойдет за Учителем.

Он огляделся. Женщины застыли в объятиях друг друга. Иосиф свалился на землю, он тяжело вздыхал и стонал во сне.

Завтра он прибавит им забот, когда они найдут его безжизненное тело у склепа. Но кто, как не они, смогут понять, почему он так поступил.

Вчера, уходя из дома доброй женщины, Иосиф попросил у нее нож. Он хотел на всякий случай иметь с собой какой-нибудь инструмент. Она дала ему обычный нож для хлеба и овощей, неказистый, с корявой костяной ручкой и с широким темным лезвием, но достаточно острый. Ученик, заметил, как хозяйка легко разрезала им твердую корку хлеба, готовя для них угощение. Конечно, таким коротким ножом не достанешь до сердца. Но разрезать им вены на руках можно. Он слышал, что это легкая смерть – она походит на сон.

Ученик видел, как Иосиф спрятал нож в свою сумку, теперь валявшуюся у его ног. Стараясь не шуметь, он подошел и пошарил в полуоткрытой сумке. Там лежал кожаный кошель. Почти пустой. Какая-та одежда. А вот и нож, завернутый в тряпицу.

Ученик обвел прощальным взглядом этих людей, ставших за этот день самыми близкими для него, но не такими близкими, каким был Учитель.

Он зашагал по белеющей в полумраке тропинке к склепу. Надо спешить, солнце уже окрасило тревожным красным светом горизонта.

Торжествующая красота восходящего солнца могла заставить его примириться с жизнью. Поэтому он старался не смотреть на восток, где первые красные лучи сменились на празднично-оранжевые.

Он увидел вход в склеп и…остановился замер. Каменная плита, закрывавшая вход в усыпальницу, лежала в стороне, словно была небрежно отброшена чей-то могучей рукой.

Он бросился к склепу – тот был пуст. На каменное ложе валялась плащаница, скомканная как ненужная одежда.

Он, изумленный, огляделся. Что могло случилось? Тело похитили фарисеи, чтобы надругаться над ним? Нет, нет!Они бы не осмелился прийти сюда в шабат.

Может быть, другие ученики пришли сюда? Но как они могли узнать об этом месте??

Это могли сделали римляне. Но зачем?? Может быть, так распорядился Пилат, который с явным нежеланием посылал Учителя на казнь.

Но на песке, у самого склепа, (Магдалина подмела песок у входа, после того как они установили камень) не было видно никаких следов, которые говорили бы о том, что сюда приходило люди. Ведь нужны были несколько человек, чтобы отодвинуть неподъемную плиту.

Ответ пришел, как озарение: Учитель воскрес. Конечно! Ведь и не могло быть иначе!!

Учитель говорил об этом, надо было просто это услышать.

А он, ничтожный, слабый человек, посмел сомневаться в Нем. Ученик бросился по тропинке, надеясь догнать Его. Но никого не увидел.

Как жаль!!! Они, наверно, разминулись совсем немного. Сколько бы он мог сейчас сказать Учителю, после пережитого озарения. Нет, нет, его слова, его чувства – это не главное.

Он сел на землю: он дрожал от сильного волнения. Надо собраться с мыслями и силами, чтобы вернуться к своим попутчикам и рассказать о случившемся. Как они обрадуются!!

И тут он услышал женский возглас, к нему от склепа шла Магдалина. Ее лицо сияло. Они обнялись и зарыдали от радости.

Часть 31

Алексей Нилов

Прежде чем искать выход

необходимо войти.

А.Багдасарян

Отдав картину, Нарышкин сел писать явку с повинной. Он так и не сказал ни слова и покорно выполнял все, что ему говорил лейтенант. Ручка быстро бегала по бумаге, и в этой торопливости чувствовалось облегчение.

Лейтенантик разложил на столе холст. Надев перчатки для сбора улик, он стал внимательно рассматривать картину, потом попробовал расправить ее. Нилов жестом остановил его.

– Лучше не трогай! Мы с тобой не специалисты!

Ему самому так хотелось прикоснуться к картине, побыть с ними наедине, но кабинет заполнили люди.

Коллеги суетились вокруг картины с сияющими лицами, обсуждали возможные поощрения и награды. Прикидывали размер премии.

Появился улыбающийся Мухоморов. Он пожал всем руки, даже Нарышкина добродушно похлопал по плечу.

Мухоморов позвонил директору музея и полчаса выслушивал ее благодарности. Потом сообщил о радостном событии мэру города. И с сияющим от удовольствия лицом подмигнул собравшимся.

Позвонили в немецкий культурный центр, там обрадовались меньше других, но сказали, что сейчас же выезжают за картиной.

Нилов стало грустно. Скоро картину заберут, и он уже не сможет остаться ними наедине. А он хотел бы прикоснуться к холсту, ведь он заслужил это право Провел бы рукой по плечу страдающей матери, чтобы облегчить ее боль. …. И вот это мгновение было бы для него настоящей наградой. Но теперь он видел картину только через спины, толпящихся у стола людей.

Приехали немецкие представители. Нарышкина увели. Он закончил писать признание и с полным равнодушием наблюдал за суетой вокруг картины. Казалось, что он к происходящему не имело никакого отношения.

Немецкие сотрудники говорили между собой, и только один Нилов понял, что они расстроены состояние картины. Но по-русски вежливо поблагодарили всех, пожали руки ему и Волкову.

Потом началась возня с документами, картину стали подготавливать к транспортировке. Все вдруг стали говорить полушепотом, словно у постели больного. С предосторожностями закрепили холст на особом планшете и хотели уложить его в бокс. Но, наверно, Нилов с такой откровенной тоской смотрел на картину, что немецкий чиновник, заметив это, предложил ему сфотографироваться с ней.

Нилов взял в руки планшет и бросил прощальный взгляд на них. Лицо человек в терновом венке стало спокойнее – страдание и боль отступили.

Коллеги окружили Нилова. Немцы сделали несколько снимков и пообещали всем прислать фото. И Нилов с грустью подумал, что этот снимок повесят над своим рабочим столом все, кто сфотографировался.

Немцы уехали, картину увезли, и недолгий праздник закончился. Ребята стали расходиться: на столах лежали незаконеченные дела. Вызвали группу – поножовщина в неблагополучной квартире. Жизнь продолжалась.

Лейтенантик дождался, пока кабинет опустел и заговорщеским полушепотом стал делиться впечатлениями.

– Как вы этого Парня раскололи!! Я не сразу понял, что вы нарочно так кричали. Брали на испуг, да? Так убедительно! Я думал, вы его по стенке размажете, хватка у вас мертвая была. Он сразу сломался. Эффектная тактика! Респект!!!

Нилов оставлял эти похвалы без комментариев.

– Только я одного не понял: о ком это вы все время кричали – они, они. Кто эти они, перед которыми парень был виноват?

Нилов устало улыбнулся и потрепал коллегу по плечу.

– Главное,что он это понял.

Он чувствовал себя настолько уставшим, опустошенным, что отказался после работы идти со всеми отмечать победу. Ему хотелось побыть одному, напиться горячего чая, лечь на диван, вытянуть ноги и взять альбом с любимыми картинам.

Он чуть не заснул, пока доехал домой. От слабости, казалось, отнимаются руки, он долго гремел ключами, открывая дверь. К нему вышла Лиза. Она плакала и, видимо, давно – красный нос распух, глаза стали щелками. Она бросилась к нему на шею и зарыдала. “Ну вот, – раздраженно подумал он, – Что еще за несчастье случилось? И порадоваться не успел.”

– Ну что еще???– пробиваясь сквозь пелену усталости, спросил он.

– У нас будет ребенок. Мне сегодня сказали, точно будет, – Лиза уже улыбалась, глотая слезы.

– Ну вот и слава Богу, – пробормотал Нилов, – Слава Богу. Чего же ты плачешь? Как раз вовремя.