Спасти Спасителя

Нет, он не привык жить по чьей-либо указке. А продажная любовь – это удел профессионалок.

Душа требует чувств, но настоящих, неподдельных. Как на картине. Что может быть искреннее, чем горе матери, потерявшей сына?

–Ты мне зубы не заговаривай, – оборвал он Хлыща, – Хочу эту картину. Точка.

Часть 26

Андрей Нарышкин

Страх заставляет

людей размышлять.

Аристотель.

Андрей спрятался среди гаражей в тайнике из ящиков, который построил еще в детстве для игры в прятки. Прогнивший и покосившийся, тот был цел.

Он долго не мог отдышаться и быстро стал замерзать. Раздетым и босиком осенней ночью на улице долго не выдержать. Ледяная земля жгла босые ноги. Его уже начала бить крупная дрожь от холода.

Без одежды он замерзнет. Что делать? Он выглянул из своего укрытия: улица была пуста.

Он перебежками добрался до мусорных контейнеров. Около них часто сваливали старую одежду. Так и есть – лежала груда тряпья. Он торопливо стал перебирать его, нашел старую с порванным рукавом куртку. Растянутый, но без дырок свитер. Какие-то штаны старомодные, но целые. И пару перекошенных ботинок. Вот бы еще носки, но вряд ли выносят их к мусоркам с благотворительной целью. Он с брезгливостью натянул найденную одежду. Чтобы бы увидеть на себя со стороны, он покрутился перед закопченным полуподвальным окошком. При слабом свете уличного фонаря на него смотрел типичный городской бомж.

В одежде он немного согрелся. Но ботинки жали и натирали ноги. Хорошо бы еще было бы найти шапку. И тогда до конца ночи можно перебиться даже на улице. А дальше? Вот и будет время обдумать, что ему делать дальше. Ему надо где-нибудь на время затеряться. В таком виде он не привлечет внимания разве только на вокзале. Какого только сброда там не бывает.

Он пошел на вокзал через дворы.

Зал ожидания был полон, там было теплее, чем на улице.

Андрей выбрал место в самом дальнем уголке, примостился на пустой скамейке. Он все яснее понимал, что оказался в безвыходном положении. Идти ему некуда, просить о помощи не у кого.

Сколько он сможет проторчать здесь? Без денег, голодный. Полиция будет его искать! Да и бандиты, вероятно, тоже. На работе его утром хватятся.

Но усталость победили тревогу. Он свернулся калачиком на скамейке, старался согреться – по огромному залу гуляли сквозняки. И задремал.

Проснулся Андрей от острого чувства голода. В зале было несколько буфетов. Но как поесть без денег? В голову роились невеселые мысли. Вспоминался тот день, когда он шел по улице с пакетом, в котором лежала похищенная картина, а он чувствовал себя героем.

Да, обладание ей дало ему несколько минут эйфории. А теперь он за них расплачивается. Отказался бы он от тех минут, чтобы сейчас спокойно спать в своей теплой постели? Да что рассуждать! Изменить уже ничего нельзя.

Навязчивый женский голос, объявлявший поезда, наконец, замолк. И он смог снова немного подремать.

Когда Андрей проснулся, наступило утро. Он пошевелился и застонал. От неудобной позы, в которой он спал, заболела спина, затекли ноги и руки.

Солнце сквозь огромные пыльные окна заливал вокзал рассеянным светом.

Ему еще сильнее хотелось есть. И пить. И другие естественные потребности давали о себе знать, а туалет на вокзале платный. Он вышел на платформу и долго бродил по закоулкам, пока нашел место, гарантировавшее ему одиночество на пару спасительных минут. После вынужденной прогулки есть захотелось еще больше. Он вернулся в зал ожидания. От многочисленных буфетов исходили невыносимо ароматные запахи жареного и печенного. Андрей снова вышел на улицу, но прохладный утренний воздух только усиливал аппетит. Такого острого чувства голода он не испытывал никогда. Он готов был вырвать кусок из рук медленно, словно нехотя жующих людей, сидящих за столиками у буфета.

Он заметил, что один из посетителей оставил на пластмассовой тарелке какую-то смесь, выглядевшую вполне аппетитно, и ушел. Он присел за этот столик, подождал немного, пододвинул к себе тарелку и стал глотать еще горячие объедки. Но они не насытили его, а только разожгли аппетит. Он подошел к другому буфету и стал осматривать жующих людей, в надежде, что еще кто-нибудь оставит на тарелке объедки.

И тут почувствовал тяжелый острокислый запах. Он обернулся – за его спиной стояли два бомжа – немолодые мужики с серыми немытыми лицами в затрапезной одежде. От них и шел этот острый запах давно немытых тел. Они угрожающе смотрели на него.

– Чего?? – испуганно спросил он.

– Вали отсель, – сказал угрожающе тот, что был повыше.

– А вам какое дело? – искренне удивился он.

–Вали,– прохрипел второй.

Вступать в спор он не стал – побоялся привлечь внимание.

И Андрей торопливо перешел во второй зал ожидания, там тоже был буфет, но и бомжи тоже. Мужчина и женщина с такими же, как у первых, грязными лицами с обтрепанной сумкой сразу направились к нему. Он поспешил уйти. От мысли, что поесть ему больше не удастся, чувство голода стало нестерпимым. Казалось, какое-то чудовище острыми длинными зубами рвет ему желудок.

Он попробовал снова подремать, чтобы убить невыносимо медленно тянувшееся время и не думаться над тем, что ему делать дальше.

Усталость и голод постепенно вытесняли страх. Ему так захотел вернуться в свою комнату. И он решил, что может так и сделать.

Ну, не сидят же полицейские или бандиты у него в комнате. Им и в голову не придет, что он вернется домой. Он проберется тихонько, поест, отоспится и решит, что делать дальше. Надо только проскользнуть незаметно, чтобы соседи не видели его.

Он легко убедил себя, что дома ему ничего не угрожает. Вокзальные часы показывали полтретьего ночи.

И он решился. Вышел на улицу: ночная улица освежила его прохладой и успокоила пустотой. Недолгий путь по знакомым дворам занял час – он несколько раз проверил, нет ли за ним слежки.

Во дворе своего дома Андрей постоял в темном закутке за мусорными баками, понаблюдал за подъездом. Тишина стояла пронзительная. Лишь по улице с шумом проносились редкие машины. Слабый свет подъездной лампочки освещал крыльцо.

Несколько машин темнело на парковке. Ни звука, ни движения. Он скинул тесные ботинки, сунул их в мусорный бак и босяком пересек двор, вбежал в подъезд, поднялся по лестнице – подгонял холод ступеней. Выломанная квартирная дверь была только прикрыта на цепочку. Он просунул руку в щель и снял ее, замер, прислушиваясь.

Единственный звук, который он слышал: учащенный стук собственного сердца.

Он осторожно проскользнул по темному коридору, стараясь ничего не задеть. Его дверь была приоткрыта, он проскользнул в нее.

Там было все по-прежнему. Он вздохнул с облегчением. Решил не зажигать свет, сбросил уличную одежду, натянул штаны, висевшие на стуле и, наклонившись, стал на ощупь искать свои тапочки.

И вдруг он услышал чье-то дыхание. Он поспешно выпрямился. И прежде, чем он успел обернуться, железная рука сдавила его плечо, а к кадыку прижалась полоска холодка. Он понял – лезвие ножа. Сильный запах мужского одеколона ударил в ноздри. «Как я его сразу не почувствовал?» – мелькнула запоздавшая мысль.

– Не трепыхайся, – прошипел басистый голос за спиной. – И ничего плохого тебе не будет. Отдашь картину.

Андрей хотел бы кивнуть, но мешало лезвие. От страха у него онемели руки и ноги.

–Ну? – потребовал голос за спиной.

–Свет зажгите, – хриплым шепотом попросил он.

Холодок лезвия соскользнул с шеи. Вспыхнула настольная лампа. Он обернулся. Перед ним стоял тот самый громила, который приходил в позапрошлую ночь. Огромная мрачная, с неподвижным взглядом физиономия, бесформенная туша. В руках у него был нож. Но его неподвижный взгляд пугал не меньше ножа.

–Картину, – спокойно повторил бандит и засунул руку за пазуху. Андрей шарахнулся. Но тот достал пачку долларов, потом еще одну.

–Столько хватит. Давай картину! и разойдемся по-хорошему.

Часть 27

Алексей Нилов

Нет такого закона,

который удовлетворил бы всех.

Катон

– Свет в комнате зажгли, – шепнул дремавшему Нилову лейтенант.– Только включили.

– Пошли,– скомандовал Нилов, стряхивая с себя дремоту.

Они бегом бросились в подъезд и поднялись по лестнице. Остановились у двери квартиры, она была приоткрытая.

Из-под двери комнаты Нарышкина выбивалась полоска света. Нилов прижался к косяку, а лейтенант, достав оружие, ударом ноги распахнул дверь,

В комнате было двое: разыскиваемый парень и громила Антиквара.

«Ведь только днем выпустили этого бегемота», – с недоумением отметил Нилов.

Громила с необычайной для его комплекции прытью рванулся к парню. Расчет его был понятен – хотел взять его в заложники. Волков оказался проворней, он толкнул парня на пол и выбил ногой нож из руки громилы.

Злобная гримаса исказила его флегматичную физиономию. Он сунул руку в карман. Но лейтенант, крякнув, руками и головой толкнул его, и они со страшным грохотом рухнули на пол, увлекая за собой скатерть со стола. Посуда, стоявшая на ней, посыпалась им на головы. За стеной вскрикнула и запричитала соседка.

Нилов понимал, что силы не равны – надо помогать лейтенанту.

Но парень однажды уже оставил их в дураках. Поэтому он сначала вытащил наручники и приковал несопротивляющегося парня в спинке кровати, прислушиваясь к кряхтению и постаныванию у стола.

И бросился на помощь Волкову. Его красное от натуги лицо красноречиво говорило о том, что его дело неважно. Нилов резко вывернул руку навалившему на него громиле. Тот злобно запыхтел, но сопротивляться перестал. Нилов и его приковал к батарее. Волков торопливо хватал воздух ртом, потирая горло.

На вопросительный взгляд Нилова, он кивнул: мол, я в порядке.

– Сегодня один пришел? – спросил Нилов у громилы, вытаскивая из его карманов телефон и пистолет.

Тот молчал и сопел.

– Гражданин Игнатов, – сказал Нилова. – Ваше дело плохо. Теперь посадим вас!

Громила засопел чаще.

–Антиквар прислал? – спросил Нилов.

Громила молчал и сопел.

–Будешь за чужие грехи отдуваться? – усмехнулся Нилов. – Ты что святой?

Сопение стало еще громче.

– Мы всё знаем. Антиквар прислал тебя забрать картину, украденную из музея, у этого фигуранта уголовного дела. Так?

Громила перестал сопеть и чуть заметно кивнул головой.

–Ясно. И ты пытался выкупить у него картину? – он показала на зеленые пачки, лежащие на столе.

Громила снова кивнул.

– И где она? – стараясь скрыть волнение, спросил Алексей. Громила пожал плечами.

– Где похищенная вами картина? – Нилов повернулся к парню.

–Какая картина? Вы с ума все посходили? Какая картина? Нет у меня никакой картины, – закричал тот истерически.– Отстаньте все от меня.

– Не надо закатывать истерику. Разберемся, – устало сказал Нилов.

Он вызвал оперативную машину, и на ней отправил громилу в отделение. А парня он приковал к себе наручниками и повел к машине, стоявшей в засаде.

Нилов больше ни о чем его не спрашивал.

Он знал по опыту, что чем неопределенней положение, в котором оказался подозреваемый, тем сильнее он нервничает и быстрее теряет самообладание. «Созревает», так сказать.

Парень больше не возмущался, ни о чем не спрашивал, а безропотно подчинялся ему.

Волков сел за руль.

Они поехали по безлюдному ночному городу. Нилов боковым зрением наблюдал за парнем. Тот словно оцепенел – взгляд застыл на одной точке. Он не возмущался, не кричал о своей невиновности, но на вопрос о судьбе картины демонстрировал недоумение. Нилов решил не форсировать события.

Так же как добрые друзья, утомленные совместной тяжелой работой, они молча поднялись в отдел. Нилов разделся, повесил куртку, принес чайник, заварил три стакана чая. Волков вытянулся на стареньком диванчике в углу и задремал. Нилов достал протокол, ручку. Диктофон. Все это спокойно размеренно, стараясь скрыть волнение.

Сел за стол и, наконец, взглянул парню в глаза. Тот отвел взгляд.

– Надеюсь, узнал меня? Немецкий турист, любитель русского искусства – старший оперуполномоченный Алексей Нилов. Так что в кафешке мы отдыхали за государственный счет. То, что ты украл картина с выставки, знаем, как видишь, и мы, и бандиты. Второй раз тебя от них спасаем. Так что ты наш должник. Теперь давай так: рассказываешь, где картина, чистосердечное признание – тебе за это всякие бонусы по закону полагаются, и расходимся. Ночь была тяжелая, всем отдохнуть надо.

Парень молчал, опустив глаз

– Ты что оглох? – сыронизировал Нилов.

Тот не отвечал.

– Онемел? – иронически спросил Нилов. Парень опустил голову, но ничего не сказал.

– Может, от страха с ним что-то случилось?? Смотри, лейтенант, – усмехнулся он.– У нас конкурс молчунов начинается. Сейчас определим победителя.

Нилов пододвинул протокол и стал заполнять его, называя фамилию, имя, дату и место рождения Нарышкина. Он хотел показать, что им все о парне известно.

Но тот по-прежнему непробиваемо молчал.

– Где картина?? – жестко спросил Нилов

–Какая картина?? – вдруг визгливо закричал Нарышкин, – Чего вы все пристали? Нет у меня никакой картины.

Следующие полчаса он на все вопросы он отвечал: «Ничего не знаю. Почему все ко мне пристали? ».

Он был испуган, но любой человек, оказавшийся в полиции, не может сохранять полное спокойствие. Нилов немного растерялся. Его расчеты не оправдывались. Парень казался ему слабохарактерным и трусоватым, и он не сомневался, в том, что тот сразу во всем признается. Но тот упрямо все отрицал. А доказать его вину было пока нечем.

Усталость взяла свою, и Нилов вызвал конвоира и отправил парня в камеру.

Лейтенант, понаблюдавший за происходившим, спросил:

–Ну что теперь делать будем?

Нилов догадался, что тот заметил его растерянность.

– Лучший выход из безвыходной ситуации – использовать проверенные схемы. Делаем еще один обыск в его комнате и во всей квартире. Внимательный, предвзятый. Мы должны найти доказательства. И если вдруг! – он подчеркнул это слово – ничего не найдем: ствол на него повесим. И будем дожимать.

Нилов не поехал дома, поспал в кабинете. Утром вызвал оперативную группу, и в десять часов они был в доме Нарышкина. В подъезде старого дома звук шагов нескольких человек гулко рассыпался по огромным лестничным пролетам. И этот звук, непривычный для людей, живущих в тесных новостройках, казалось, предупреждал их о какой-то особой тайне.

Коммуналка, где жил Нарышкин, состояла из трех комнат, огромной кухни, длинного заваленного хламом коридора, ванны и похожего на колодец туалета.

Нилов сказал ребятам, что надо по-новому взглянуть на квартиру с твердым убеждением, что картина спрятана здесь.

Они стали осматривать комнату Нарышкина, а он пошел на кухню. Из первой комнаты выскочила соседка в кокетливо повязанном платочке. Она была рада приходу оперативников: любое событие вносило разнообразие в ее однообразную жизнь. Она словоохотливо отвечала на все вопросы. Молодого соседа своего не хвалила, но и не ругала. Жил незаметно, на обычную молодежь не очень похож, гостей не водил. По вечерам телевизор смотрел. И рассказала меню Нарышкина за последнюю неделю, проявляя удивительную осведомленность о потраченных им деньгах и качестве приготовленной еды.

Появился жилец третьей комнаты – худой желтолицый старичком с въедливым взглядом. Он сходу обругал последними словами всех – и пришедших, и свою соседку. Нарышкина убежденно обвинил в наркомании и сатанизме. Слов таких явно нахватался из «полезных» в этом смысле передач. И поднял страшный крик, когда Нилов начал обыск на кухне. Пришлось ему рассказать об уголовной ответственности за препятствие ведения следствия и об административном наказании за нецензурную лексику.

Старик, злобно бурча, заперся в своей комнате. Нилов вздохнул, представив, сколько будет хлопот, если они решат осмотреть и его комнату.

В огромной кухне с четырехметровым потолком терялись типовые кухонные шкафчики. Все ее углы были заставлены разнообразным хламом. Он взялся пересматривать эти «ценные» предметы: пакеты с банками. «Для закаток», – с готовность комментировала старушка. Мешок старых трикотажных рейтузов – на тряпки. Жестяные банки с неопределенной крупой – «Жалко выбросить». И за всем этим пачку картонок. «Мусор собирать, чтоб новый совочек не пачкать».

Под иронический взгляд лейтенанта Нилов взялся перебирать эти картонки. Две из них явно не принадлежали старушке – это были от обложки от старого календаря, посвященного итальянской живописи. Вдруг Нилова словно током ударило: их размер соответствовал размеру картины. А края были обклеены скотчем, словно они служили упаковкой.

–Эти обложки вы где взяли???

– Да этот Андрюша наш выбросил. Хорошие картонки, ровные я, вот и…..

–Давно выбросил??

– Давненько.

–Вспомните, пожалуйста. Когда?

–Да давненько.

–Месяц, два, год.

–Да недели две будет. Он их у мусорного ведра поставил, а я решила. …

Нилов упаковал их и приказал отвезти их на экспертизу.

Лейтенантик недоумевал: «Да что на них искать?»

–То, чего там быть не должно.

Потом он тоже осмотрел комнату парня. Мрачные темно-зеленые обои. Старинный деревянный шкаф, изъеденный жучком. Были времена, когда-то такая мебель была признаком достатка. В центре комнаты – круглый стол для позабытых уже семейных торжеств. Привести такой в порядок – антикварная вещь большой цены будет. Потертая бархатная скатерть, сорванная с него накануне во время драка, так и лежала на полу, покрытом осколками разбитой посуды. В углу металлическая кровать с шариками – тоже когда-то предмет роскоши, а теперь символ остановившегося времени. Все это напоминало искусственно составленный интерьер – иллюстрацию другой эпохи.

– Очень странная комната для двадцатитрехлетнего парня, – озвучил общее впечатление Волков.

Если бы не валявшиеся у двери кроссовки, джинсы, брошенные на стул, да миска с засохшими макаронами, могло показаться, что последние лет пятьдесят комната была необитаема.

В старом книжном шкафу стояли альбомы по искусству, хорошо знакомые Нилову: у него были такие же. То, что на них не было следов пыли, говорило о том, что парень периодически их перелистывал.

Нилов под все такие же недоуменные взгляды своих коллег взялся перекладывать их. В одном из альбомов была единственная закладка. Нилов кивком головы подозвал лейтенанта и, как фокусник, ловким движением открыл книгу. Тот даже ойкнул от неожиданности, так хорошо было знакомо им всем это изображение – два лица, женское, полное скорби, и мужское, полное покоя.

–Ну вот, – улыбнулся Нилов. – У нас есть повод для обстоятельного разговора.

Нилов отправил сотрудников по домам, да и сам решил поехать поспать, потому что от усталости начала кружиться голова. А Нарышкин пусть дозревает в камере. И если очень попросить, можно будет получить результаты экспертизы быстрее, к первому допросу. Теперь Алексей был уверен в том, что он на правильном пути. Еще немного терпения и удачи.

Утром следующего дня, едва Алексей вошел в свой кабинет, как зазвонил телефон. Это был главный эксперт Анатолий Дукалис. Его басистый голос с нотками постоянного раздражения легко было узнать.

Все коллеги говорили о нем дружно: «Какой тяжелый человек!!!».

Но также дружно старались отдать именно ему вещдоки на экспертизу. Дотошный и въедливый, он никогда не ошибался, или о его ошибках уже никто не помнил. И найденные им доказательства были часто решающими в раскрытии немалого количества глухарей.

Он был похож на выходца из старой, еще дореволюционной гвардии экспертов – людей, которые ради доказательства истины и торжества справедливости готовы были совершать чудеса.

У Дукалиса было необычное прозвище – Бертильон. Только отличники юрфака помнили, что Альфонс Бертильон был создателем, канувшей в небытие системы идентификации преступников по частям тела.

Его фотография – человека с мрачным взглядом и карикатурно торчащими усами – стояла на рабочем столе Дукалиса. Коллеги, кто с иронией, кто с удивлением подсмеивались над этой малопонятной странностью. У Дукалиса была милая жена и дочки-близняшки, очень похожие на него круглыми мордашками. Вот их бы фотографии украсили его стол.

Однажды Нилов, засидевшись в его кабинете в ожидании результатов экспертизы, спросил Анатолия, почему он держит у себя на столе это странное фото.

– А что ты знаешь об этом человеке? – спросил он, взяв в руки фотографию Бертильона.

–Ну, он пытался распознавать преступников по длине носа, что-то вроде этого? – ответил Нилов.

Дукалис снисходительно усмехнулся.

– Что-то вроде… Не это главное. Его жизнь учит меня никогда не отчаиваться и всегда стоять на своем, вопреки мнению других и обстоятельств.

И он с увлечением стал рассказывать.

Альфонс Бертильон был сыном и внуком выдающихся ученых. Отец его был математиком, а дед антропологом. И могло показаться, что на нем природа решила отдохнуть. Мрачный, замкнутый, нелюдимый мальчик был изгнан из трех школ за неуспеваемость. С трудом получил образование. Но из-за своего тяжелого характера не смог работать даже домашним учителем. Мрачный молодой человек, он ни у кого не вызывал симпатии.

Отец с трудом устроил его на жалкую должность писаря в полицейский участок, где он заполнял сотни карточек с описание внешности преступников.

Более скучной и монотонной работы невозможно было представить. И бессмысленной. Чтобы найти описание подозреваемого, надо было каждый раз пересматривать тысячи карточек.

Бертильон, внук антрополога, знал об особенностях строения человеческого тела. И у него появилась идея: измерять части тела преступников и по этим измерениям систематизировать картотеку.

Со своей обычной мрачной угрюмостью, веселя весь полицейский участок, он стал измерять носы и уши преступников, сначала на их портретах. Потом стал снимать мерки с арестантов. Бертильон был лишен красноречия, но обладал главным качеством для успеха – непоколебимым упорством. С помощью подруги, тихой, подслеповатой учительницы, он составлял картотеку арестованных преступников по своей системе.

Только такой человек, как он, смог вынести бесконечные насмешки и не отказаться от своей затеи. Он написал доклад о своем методе и отнес префекту Парижской полиции. Никакого ответа. Префект сменился, он отнес свой доклад новому – результат тот же. Наконец, третий префект, раздраженный его настойчивостью, вызвал его к себе, высмеял его эксперименты и пригрозил увольнением.

Отец Альфонса, узнав об этом, забеспокоился. Перспектива снова искать работу для сына-неудачника ему не улыбалась. Он потребовал доклад сына, прочел его. И стал единомышленником сыном.

Отец тяжело болел и знал, что дни его сочтены. Он решил потратить оставшееся у него время, чтобы помочь сыну. У него были знакомства среди влиятельных политиков, он обратился к одному из них, и тот пообещал дать юноше шанс проверить свою теорию.

Начальство дало ему три месяца, чтобы он мог доказать эффективность своего метода. За такой короткий срок один и тот же преступник должен совершить преступление два раза и оба раза попасться – шансов не так много.

Но Бертильон, все также молчаливый и мрачный, согласился на эти условия и продолжал свои измерения. Ему дали помощников, но толку от них не было. Они не подходили к делу с необходимой точностью и смеялись над тем, что делали.

За два с половиной месяца никто не был опознан. Оставалось две недели до конца условленного срока. Бертильон, вероятно, готовился к поражению.

За неделю до конца испытаний к нему подвели какого-то воришку, который назвался Дюпоном. Сделав несколько обычных измерений, Бертильон взялся за свою картотеку. И сказал преступнику: «Два месяца назад вы называли себя Мартином».

Несколько секунд напряженной тишины. И Мартин-Дюпон истерически закричал: «Ну и прекрасно, это был я…»

Альфонс Бертильон оставил отчет о результате эксперимента и отправился к своей подруге с радостным известием. Отец успел порадоваться победе сына.

Французская полиция приняла систему Бертильона как официальный метод опознания преступников. На фотографии на столе Дукалиса он был снят на фоне своей знаменитой картотеки. Но…

В далеких Аргентине стали использовать другой способ опознания людей, более простой и надежный, – по отпечаткам пальцев.

Но судьба, столь нещадно терзавшая Альфонса Бертильона, сделала ему щедрый подарок. Несмотря на то, что метод дактилоскопии стремительно завоевывала мир, парижская полиция сохранила бертильонаж, как официальный метод идентификации преступников, до смерти его создателя. Он ушел в мир иной, так и не узнав, что и его идея, и его с таким старанием собранная картотека вскоре стали любопытными, но бесполезными артефактами.