Непростые истории о самом главном, сборник рассказов. Современная проза

– Ася! – рванул за ней.

Поминутно запинаясь, бежал. Дыхание срывалось, кровь стучала в висках, горячий ком жёгся в груди. Девушка недосягаема, хотя идёт не торопясь. Сергей в погоне за призраком пропустил несколько развилок, вскоре почувствовал подъём, бежать стало труднее. Выше, выше… ещё чуть-чуть. Темень! Ничего не видно – фонарь погас. Серый тряс его, щёлкал выключателем. Мёртвый. Проклятье! Глаза постепенно привыкали к темноте. Что-то светило звёздочкой там впереди.

– Аська, отзовись! Я знаю, что ты здесь!

Тишина. Парень отшвырнул бесполезный фонарь и, сжимая обломок весла, стал карабкаться к яркому лучику света. Ближе… ближе. Уже видна щель, из которой бьёт солнце. Серый дотянулся. Едва проходит ладонь. Зацепил пальцами породу, осыпал. Ещё! Ещё! Схватил двумя руками обломок весла, начал остервенело долбить им свод пещеры. Застучали камушки, пространство наполнилось пылью. Пылинки заползли в дыхательные пути, в глаза. Сергей методично колотил. Пот струился по щекам и шее, стекая за шиворот. Лицо облепило грязной маской. Под ногами росла куча земли, мелких и крупных камней. Скрежет металла раздирал слух. Лопасть скребла твёрдую поверхность, трещала, гнулась. Становилось светлее, но пыльная завеса мешала смотреть. Отдышаться бы, воздуха не хватало. Серый кашлял, отплёвывался. Отползти, передохнуть? Нет! Собрав волю, он снова и снова набрасывался на породу. Спустя два часа работы пленник лишился сил. Прислонился спиной к стене, хватая ртом пыльный воздух, не отводил взгляд от светлого пятна. Мелкие частицы постепенно оседали.

Щель Сергей расковырял. Стало видно, что от поверхности его отделяет метровая толща земли. Забрался на горку осыпавшейся породы и дотянулся правой рукой до края отверстия. Нащупал огромный гладкий камень с одной стороны, и шершавую, слоистую плиту с другой. Между ними не больше двадцати сантиметров. Не пролезть. Ободранную кожу саднило, слизистая носа и горла пересохла, даже слюны не было во рту. Воздух постепенно очищался, из прорубленного «окошка» тянуло ароматом подсохшей травы и хвои, Слышался птичий щебет.

– Ася, я тут, под землёй! – одеревеневший язык и потрескавшиеся губы не шевелились, горло издало лишь слабый сип.

Узник надавил на камень, тот стоял намертво. Плита поддалась, но для того, чтобы стронуть её, нужна опора, рыхлая куча под ногами не годилась для этого. Снова в дело пошла лопасть. Сергей долбил и осыпал ей землю вокруг плиты. Пещера опять превратилась в пылевую камеру. Откуда силы взялись? Забыл и про жажду, и про усталость. Куча породы под ногами росла, Серый утрамбовывал её, постепенно приближаясь к поверхности. Вот уже двумя руками можно пошевелить плиту. Ещё немного! Он ударил в бугорок, удерживающий «крышу» пещеры, плита покосилась, начала сползать и всей тяжестью обрушилась на человека. Сергей потерял сознание, не успев испугаться.

* * *

Ася проснулась, вылезла из палатки. Ребята сидели неподалёку, поглощали заверенную на скорую руку лапшу. Денис и Максим уплыли на облегчённой байдарке вниз по течению осматривать берега. Остальные были здесь. На молчаливый вопрос Аси Вадим отрицательно покачал головой. Лида предложила подруге порцию лапши, у остальных собрала миски и пошла к реке чуть в сторону.

– Жаль сеть здесь не ловит, – нарушил молчание Пётр.

– Ловит, – возразила Ася, – тут деревня недалеко.

– Так надо Серёгу набрать!

– Я звонила. Недоступен.

Парень всё-таки добыл из кармана мобильный телефон и набрал номер Сергея. Некоторое время слушал гудки.

– Не отвечает.

– Ребята! – закричала Лида, – телефон играет! Слышите? По-моему, Серёжкина мелодия.

Все, побросав кружки, кинулись к Лидочке. Вадим сделал знак не шуметь.

– Там!

Музыка раздавалась с небольшого пригорка из-за вросшего в землю валуна. Побежали.

– Здесь никто не искал, – посетовала Лида.

– Кому в голову придёт смотреть выше по течению.

– Его нет! – в отчаянье прошептала Ася. – Яма. Звук из ямы!

Она упала на колени и начала отбрасывать руками комья земли. Парни присоединились.

– Я за аптечкой! – сказала Лида и упорхнула к лагерю.

Вскоре разгребли большую плиту, поднатужившись, сдвинули её в сторону. Показалась голова. Волосы слиплись от смешанной с грязью крови.

– Осторожно, – командовал Вадим, – достаём аккуратненько!

Общими усилиями вытянули раненого на поверхность, уложили на траву.

– Дышит… – Ася дрожала. – Живой…

– Надо раны обработать, – Лида вернулась с аптечкой.

Вадим осмотрел друга и заключил:

– Не поломан. Тихонько несём к воде. Надо промыть, потом обработаешь.

– Серёжа! Серёженька! – тщетно звала Ася.

– Звоню в «скорую», – сообразил Пётр, – в деревню потащим. Как, говоришь, она называется?

– Макеевка, – ответила Ася, – от порога тропинка туда.

– Хорошо. Пусть в Макеевку едут, сейчас носилки соорудим.

* * *

В вестибюль частной клиники вошла девушка. Она привычно направилась к гардеробу, сняла шубку и, отдав её дежурившей старушке, сказала:

– Здравствуйте, Анна Петровна.

– Здравствуй-здравствуй, голуба моя! К своему опять? Не очнулся?

Ася вздохнула, покачав головой. Она одёрнула собравшийся на выпирающем животе синий сарафан и пошла по коридору к палате.

– Доброе утро, любимый! – сказала, заходя туда.

Лицо Сергея бледное, отрешённое, руки вытянуты поверх одеяла. Провода, трубочки, приборы…

– А вот и наш папочка. Видишь, малышка? – проговорила Ася. – Скоро, совсем скоро ты выберешься на свет.

Она села на стул около кровати, погладила руку Сергея.

Серый день за днём гребёт против течения, отвоёвывая у подземной реки сантиметр за сантиметром. Фонарь не нужен. Отчётливо видны стены и свод подземелья, ставшие знакомыми до мельчайшей неровности. Сергей не чувствует ни холода, ни голода, не устаёт. Он борется за жизнь, мечтает выбраться из реки, уносящей в царство мёртвых, и найти любимую. Ася не оставляет его. Вот и сейчас она впереди, хорошо виден светлый образ женщины с младенцем на руках. Сергей знает, это Ася, она держит их дочку Наденьку.

«Ждите меня, мои дорогие, я вернусь!».

Взгляд Сергея скользит по пещере к выходу. Каменные стены сужаются, свод опускается, всё большую часть каменного коридора занимает поток, вот он заполняет всё пространство, Сергей проникает сквозь бурлящую воду в спокойную. Выше лёд. Парень скользит вдоль него до свободного участка, выныривает из реки, поднимается над ней. Воды меньше, чем летом, «бочки» нет – порог спит, как и заснеженные берега, серое небо, тусклое низкое солнце.

Ася по-прежнему сидит у кровати Сергея, смотрит на него.

– Серенький, возвращайся. Ты так долго путешествуешь, я скучаю, любимый!

Напевает:

Мой Ланцелот! Не моли о пощаде!Встань и борись, если даже нет сил.Этой судьбы ты себе не просил,Жаждал победы, мечтал о награде…Враг оказался без меры хитёр,Ловко расставил повсюду ловушки,Ложью изранил не тело, но душу,Адский тебе уготовив костёр.Ангела в помощь себе призови!Духом окрепнешь в молении к Богу.Больше нигде не обрящешь подмогу,Кроме как в вере, надежде, любви.Кроме как в вере, надежде, любви[15].

По щекам Аси скатываются слёзы, тяжёлыми каплями падая с подбородка на обтянутый сарафаном живот.

– Прости меня, любимый. Прости, пожалуйста! Даже если ты не захочешь больше знать меня… нас… Главное, возвращайся, живи. Пожалуйста, живи, Серенький!

Лицо Сергея меняется, ресницы подрагивают, губы шевелятся.

Ася встаёт, наклоняется к Сергею и разбирает едва слышный шёпот:

– Ася… Девочки мои… Люблю вас.

– Ты вернулся? Вернулся!

Сергей открывает глаза, улыбается и говорит громче:

– Торопился, как мог.

Ася обнимает Сергея, он свободной от капельницы рукой гладит её спину:

– В вере, надежде, любви.

Даха Тараторина

С двенадцати лет я мечтала стать писателем. Вот нормальные девочки мечтают встретить принца, а Даха – заработать нервный срыв и депрессию уйти в творчество. Мама говорит, что у меня получается, а поскольку она хвалит меня больше и лучше всех, я склонна верить.

Поэтому был филфак, были попытки набить руку, было очень много отличных чужих и ужасных собственных произведений.

Летом 2017 Даха Тараторина впервые появилось в сети. Я боялась, нервничала и литрами поглощала валерианку, но, главное, работала, работала, работала…

Представленный рассказ – первое осознанное произведение, первая попытка сказать что-то миру, а не научиться говорить в принципе. Немного наивный, немного детский, но, как неизменно случается, неожиданный. Даже для самого автора.

Хотите узнать, с чего я начиналась? Тогда приятного чтения!

Группа автора ВК: https://vk.com/volchia_tropa

На ЛитРес: https://www.litres.ru/daha – taratorina/

На стыке

Глава 1. Он

06.55. Стеклов Петр Игоревич, водитель такси, в прошлом – почти интеллигент, ныне – скромный житель небольшого городка, дрых без задних ног.

06.59. Не просыпаясь, Петр Игоревич с ужасом подумал, что сейчас точно позвонит Люська и приторным, как малиновое варенье на мёду, голосочком, спросит:

– Петрусенька-лапусенька, сладенький мой, ты уже проснулся? На работу не опоздаешь, кусенька моя?

Заботливость её объяснялась не столько искренним вниманием, сколько обычной вредностью: сама Люська на работу ходила к половине восьмого, но, коль скоро она всё равно проснулась, чего это Петька спать будет?!

И он, конечно, скажет, что давно встал, думает о ней и готовит диетический салат на завтрак. На самом деле, недокрашенную блондинку он терпеть не мог, придумывал любые поводы, чтобы не приходить на свидания, а не бросал её только потому, что втайне боялся. Люська же, несмотря на всю свою блондинистость, не была абсолютной дурой и бульдожьей хваткой вцепилась в «Петрусика», систематически делающего ей недешёвые подарки, на которые уходила добрая половина зарплаты.

На завтрак Пётр ел яичницу. На масле. Сливочном. Вовсе не из внутреннего протеста: просто ничего, кроме неё, готовить не умел. Понятие же «диетический» вошло в его лексикон благодаря той же Люське, вечно худеющей и помешанной на диетах. По сути, диеты давно для неё превратились лишь в модную «фишку», а фигура, по мнению того же Петрусика, и так отличалась излишней худобой, по крайней мере, ни взгляд, ни руки, случись вдруг незапланированные объятия, ни на чём особо не задерживались.

07.00. Утробными звуками взвыл мобильник, звон его напомнил Стеклову похоронный марш. На дисплее всплыло страшное «Lus'ka» – из трубки потекло малиновое варенье:

– Петрусенька-пусенька, ты не проспишь?

– Н-н-нет… Люсь… Я… это… в метро! И… это… заболел! И… О! Контролёр! Пока, спокойной ночи!

Он нащупал кнопочку с красным телефончиком своего доисторического, но неразбиваемого аппарата, как бы невзначай понажимал на неё «до полного отключения» и снова повалился не подушку в драной наволочке. Сон, поджидавший за тумбочкой, метнувшись лягушачьим языком, навалился на уже почти одинокого таксиста.

Проснулся Пётр к девяти. Точнее, встал, проснуться он так и не удосужился. Натянул носки – один чёрный, другой – тёмно-синий (обнаружив неделю назад, что они разного цвета, Пётр честно попытался понять, почему: покупал вроде одинаковые? Ещё через три дня оказалось, что в шкафу носки тоже разные. Через два до него дошло, но обмен всё равно не состоялся: носимые носки уже слегка попахивали, а постирать их ни одному мужику в голову не придёт).

Стеклов посмотрел в зеркало. Вид сонной небритой физиономии произвёл на него странное впечатление. Физиономия ухмыльнулась, гыкнула и, насвистывая цеплючую мелодию по модные туфли, не спеша отправилась жарить яичницу.

«А Люська-то обиделась – минимум до завтра звонить не будет». Мысль оказалась крайне позитивной, на её фоне даже песня стала менее дурацкой.

Пётр стал посреди комнаты, осмотрелся. Чего-то не хватало, но чего именно? Вроде все утренние дела закончены… Он пожал плечами: совесть почти чиста, можно и поработать.

По пути подключил телефон. Тот сразу сообщил о трёх пропущенных вызовах с работы. Звонила Иринка – весёлая рыжая девчонка лет двадцати двух, любительница спортивной одежды, боевиков и сальных анекдотов. Обычно она его прикрывала. Может, до начальства и не дойдёт слух об очередном опоздании? Хотя… Давно пора эту работу менять! Мечтал же когда-то свою кофейню открыть! После института думал подработать немного и… вот.

Вот бросить всё и укатить на юга. С Иринкой. А что? Она девчонка симпатичная, отчасти даже интеллигентная, вон как анекдоты хорошо рассказывает! Люську бросить, наконец. Эх, поменять бы всю свою жизнь!

Звонок – опять Иринка. Не здороваясь, поинтересовалась:

– Живой?

– Ну?

В ответ – ядрёный трёхэтажный мат.

– Ты хоть когда-нибудь вовремя приходишь?! Пулей сюда! И чтоб в последний раз, кусать тебя за ногу!

Через тридцать минут так и не проснувшийся Петр Стеклов ехал на вызов. На сиденье рядом лежали два томика Достоевского. Всё-таки в душе Стеклов оставался романтиком. Или просто искал способы взаимовыгодного сотрудничества с ростовщиками.

Резкий поворот – одна из книг юркнула под сиденье. Пётр потянулся за «Идиотом».

«Да сам я…», – успело мелькнуть у него в голове.

На дороге стояла миниатюрная девушка. Хорошенькая, но для сентябрьского дня одетая слишком легко: мини-юбочка и джинсовая куртка. Распущенные волосы цвета голубики почти закрывали лицо. Петр запомнил только глаза – испуганные, удивлённые, непонимающие, обиженные… Её жизнь обрывалась до смешного быстро. Водитель пытался вывернуть руль, но тот словно заклинило.

Да что же она так и стоит на месте?!.

Глава 2. Она

06.55. Она, как обычно, проснулась немного раньше, чем зазвонил будильник. Ганя (родители постарались и выбрали имя с подвывертом) задумалась о вчерашнем дне. Память услужливо выдала два списка, заполненных аккуратным почерком: «намеченное» и «выполненное». Списки, разумеется, полностью совпадали. Ганя удовлетворённо зевнула: она всегда выполняла всё намеченное. Начальство её за это ценило, а сотрудники прозвали длинно, но справедливо: «кто – везёт – на – том – и – едут».

Гане её образ жизни нравился. Она всегда знала, где что лежит, всюду появлялась вовремя, её планы из разряда «надо бы» неизбежно переходили в разряд «успела». Вроде бы всё идеально. А в личной жизни – только дымчатый кот Енот. Постоянно гадит под диваном и ходит грязными лапами по ковру. Одно слово – мужик. Почти (как-то после весеннего загула хозяйка, разозлившись, сволокла его к ветеринару). Но, несмотря ни на что, девушка кота любила: какой-никакой, а мужчина в доме.

07.00. Прозвенел будильник. Не позволяя себе раскачиваться, Ганя села. Встала. Тщательно заправила кровать, чтобы складки не портили внешнего вида. Смотреть на покрывала в течение дня некому, но девушку грела мысль, что вечером она вернётся в аккуратно прибранную квартирку. Накинула халатик и отправилась наводить утренний марафет. Уходило на него не больше десяти минут (всё-таки она в этом деле профессионал), но вставала Ганя всегда за целых три часа до выхода. Рабочий день в салоне красоты «Идиллия» начинался в 10.30. На дорогу – семнадцать с половиной минут неспешным шагом. Десять – на непредвиденные обстоятельства. Две с половиной – привести себя в порядок и сосредоточиться. Рассчитано до секунды.

Лёгкий макияж – и можно завтракать: кофе с гренками. Ничего против здорового питания Ганя не имела, но всяческие диеты терпеть не могла, справедливо считала, что любое ограничение в еде сделает её нервозной и дёрганой, а это обязательно повредит работе.

Час на просмотр любимого сериала. Решив, что Хуан-таки мерзавец, а сеньорите Розе, как и ей самой, давно пора замуж, Ганя с горя выпила ещё одну чашку кофе, бессовестно использовав запас «непредвиденных» минут. Оделась (юбочка и блузка, конечно же, приготовлены с вечера).

Ещё бы схватить какую-нибудь книжку, чтобы свободное время на работе не пропадало зря. Выбор довольно велик: от лирики до фэнтези. Немного поразмыслив (а подобные решения стоили ей огромных усилий), девушка надумала перечитать классику. Спор между Достоевским и Толстым решился в пользу Федора Михайловича, чтобы не только запустить мыслительный процесс, но и похвалиться этим перед коллегами. Ровно в десять она вышла из дома. Перед дверью остановилась и перепроверила, не забыла ли чего: за котом убрала, посуду помыла, газ выключила, кран закрыла, за котом убрала, утюг не включала, ещё раз убрала за котом. Как обычно.

На лестничной клетке её поймала соседка тётя Наташа. Скалясь золотыми зубами, она пожелала «доброго утречка». Так основательно, как и на фиг не каждый сумеет послать.

– Галечка! Ни к тебе это вчера мужчинка приезжал? Статный такой, усатый? По всему видно, большой начальник!

– Не ко мне, тёть Наташ. Только я – Ганя.

На самом деле, гость вчера ломился как раз к ней. Приезжал извиняться горячий кабардино-балкарский парень Влад, торгующий на рынке «а-абрикосами сладкими, медовыми». Влад пытался ухаживать за ней месяца два назад, но серьёзных отношений не вышло: кавалер проливал кофе на обивку дивана и пинал Енота. Ганю это не устраивало, и она вежливо попросила его удалиться из квартиры, а заодно из её жизни.

Незадачливый жених, уже ретируясь, пытался оправдаться тем, что кот тоже не особенно чистоплотен и постоянно рвёт эту же обивку.

– QuodlicetJovi, nonlicetbovi[16]! – с достоинством парировала Ганя, и для особо одарённых перевела: «Что дозволено Еноту, то не дозволено всякому козлу!».

Влад, разозлившись, назвал её дурой.

На «дуру» Ганя не обиделась: она-то знала, что окончила школу с серебряной медалью (только из-за упрямой мстительной физички, а то получила бы золотую!). Однако в отместку за оскорбление назвала Влада «самовлюблённым эгоистом с садомазохистскими наклонностями». Такого изощрённого ругательства Влад не понял, из-за чего обиделся ещё сильнее. Перебранка приняла масштабный характер. Жирную расплывчатую точку в их отношениях поставил обругиваемый Енот, которого вырвало на ногу Владу. Тот убежал, пообещав больше никогда не посещать этот сумасшедший дом с бесстыжими зверюгами и ненормальными хозяйками.

Обещания хватило ненадолго. Влад приезжал извиняться, но Ганя его выставила, пригрозив котом.

– Как это не к тебе, когда к тебе? Мы с кумушками все порешили – к тебе! – расплылась в золотой улыбке старуха.

– Ну, раз вы с кумушками порешили, значит ко мне, – согласилась Ганя. – Извините, мне пора.

Девушка с неописуемым удовольствием выскочила из дома и быстрым шагом направилась в сторону салона красоты «Идиллия»; переходила дорогу и уже могла видеть дверь с угадывающейся надписью «Служебный вход».

Из-за поворота вырулила машина. Слишком быстро.

Девушка растерялась. Как же так? Не бывает такого!

Не с ней!

Не сейчас!

Ганя видела лицо водителя. Он ещё пытался что – то сделать, но слишком медленно.

«Не успеет», – обречённо поняла она.

Гане уже представлялся чёрный блестящий камень с надписью:

СИМОНОВА ГАНЯ СЕРГЕЕВНА

Была – и вот её нет.

Глава 3. Про него

Девушку увезли в реанимацию. В Петре ещё теплилась надежда: а вдруг обойдётся? Уж он бы тогда!.. С ней бы в больнице сидел, цветы каждый день… А потом бы её выписали, и он бы её на свидание пригласил. И понравился бы ей. Обязательно понравился бы! А через месяц или два он бы сделал ей предложение, а потом отпуск, кредит, кофейня…

Но не обошлось.

Потом он узнал, что звали её Ганя. Странное имя. Но какое-то правильное.

Долго длились судебные разборки со скандалами, телефонными звонками и документами. Как будто, стоит шлёпнуть на бумажку печать, она сумеет заменить человека.

Какая разница? Уволят, так уволят; посадят, так посадят. Заслужил. Но трагедию признали несчастным случаем: то ли в машине нашли поломку, то ли девушка переходила дорогу в неположенном месте.

С работы его на всякий случай уволили. Иринка попыталась вступиться, но что рядовой диспетчер может поделать с перепуганным начальством?

Пётр медленно осознавал, что случилось страшное. Нет, не потеря работы, не психологическая травма и не мучающие его каждую ночь кошмары. Намного, намного хуже: он не мог жить без той девушки. Хотел её видеть. Постоянно. Непременно. Ходил на кладбище. Но разве разговоры со стандартным надгробием из гранита могут помочь изрезанному болью сердцу?

С того самого дня Стеклов пребывал в состоянии амёбы. Он ел, хоть и без особого воодушевления, спал, передвигался… Являться в приличное общество больше не требовалось, и Пётр совсем перестал следить за собой. Счёт времени он потерял и, бродя по странно пустым улочкам города, даже не был уверен, утро сейчас или вечер.

Первое время его пыталась поддерживать Иринка. Она звонила, предлагала помощь. Но мобильника Стеклов однажды утром не нашёл, других же способов связи с ним бывшая коллега не знала: домашнего телефона нет, адрес неизвестен. Последний мостик, связывавший Петра с внешним миром, обломался с негромким треском.

В один из пасмурных осенних дней, похожих друг на друга, как туристы из Китая, мужчина, бездумно измеряя город шагами, забрёл в дешёвый книжный магазинчик. Он находился в одном из тёмных хмурых двориков, в подвале. Из углов пахло сырым холодом, кое-где угадывались островки плесени. У входа сидел одинокий старичок, видимо, являющийся одновременно охранником, продавцом и хозяином лавки. Его лысина поблёскивала в свете слабенькой лампочки. Старичок поднял на Петра огромные удивлённо-доверчивые глаза: покупатель был ему в диковинку.

Но какой из Петра покупатель? И деньги-то закончились… Наверное. Он не знал, не помнил точно. Старичок снова уставил в пол удивлённый взгляд наивных глаз.

Стеклов бесцельно прохаживался меж стеллажей. Иногда брал какую-нибудь книгу, равнодушно пролистывал несколько страниц и ставил обратно. Одна была на каком – то иностранном языке, кажется, на латыни. Или на японском. Но точно не на русском. Он уже хотел поставить находку на место, как что-то знакомое хлестнуло по глазам: среди непонятных слов и выражений с туманным смыслом выпрыгнула часть фразы на нормальном человеческом языке: «…чтобы вернуть то, чего не должно было случиться». И снова латынь.

Пётр долго пытался найти ещё хотя бы одно русское словечко. Безуспешно – сплошные непонятки. Рискнул почитать вслух (лучшее, что можно придумать, открыв книгу неизвестного происхождения!) – язык чуть морским узлом не завязался. Но просто уйти он уже не мог. Неужели судьба великодушно кинула ему копеечку, дала шанс всё исправить? Уж он его не упустит! Петр похлопал себя по карманам – мелочь печально зазвенела в куртке. Не хватит. Он провёл пальцем по строкам, судорожно пытаясь что-то запомнить. Бесполезно: слова вываливались из памяти, как попкорн из рук при просмотре ужастика. А может попросить хозяина не продавать книгу? Подождать? Так дома тоже ни гроша. А если спереть? Петр задумался. В себя его привела острая боль: укололся, видимо, краем обложки. Кровь медленно расползалась по линиям на пальце, которые, говорят, у каждого неповторимые, тяжёлая капля, похожая на зёрнышко граната, сорвалась и упала прямо на центр страницы. Бумага с поразительной быстротой впитала пятнышко, не оставив следа.

А дальше – туман. Как добрался домой и лёг спать, Петр не помнил.

* * *

Утром, ровно в семь, позвонила Люська. Он грубо соврал, что заболел, и отключил телефон. Проснулся к девяти. Собрался на работу. Подключил мобилу. Позвонила Иринка. Обматерила. Опоздал на работу.

Всё вроде как надо, но Стеклова не покидало назойливое ощущение повторного просмотра забытого фильма: вспоминаешь, что именно должно произойти, только когда сцена закончилась.

Выехал из-за поворота.

Девушка на дороге.

Вспомнил! Петр изо всех сил рванул руль влево. «Неужто бывает?», – мелькнуло у него в голове. Больше у него в голове ничего не мелькало: она неподвижно лежала на руле. Тёмные липкие капли торжественно и чинно перетекали от виска ко рту.

ДТП. Один погибший. Мужчина, 29 лет. Стеклов Петр Игоревич.

Глава 4. Про неё

Ганя несколько минут стояла, не двигаясь. Она тупо смотрела на расплющенную «калину», и до неё медленно, очень медленно доходило, что мужчина в такси погиб, причём погиб из-за неё. Где-то вдалеке выла милицейская сирена. Наверное, «скорая помощь» тоже приедет… Вот только зачем?

Потом её подталкивали к полицейской машине, успокаивали (или ругались?). Путь пролегал мимо злополучного такси. Девушка завизжала. Даже не от страха: вида крови она, конечно, боялась, но не настолько. Ей было безумно… Просто безумно. Реальность расползалась на клочки, куски лоскутного одеяла, сшитые гнилыми нитками. Всё не так, не правильно! Это она должна лежать где-то здесь, вся в крови! В последний миг кто-то встал на её место в очередь за смертью, вытолкнул на поверхность омута, вынудил выжить!