Непростые истории о самом главном, сборник рассказов. Современная проза

Следующие дни наступали один за другим, но проходили мимо: серые, мерзкие, липкие, похожие на грязную пену. Словно нырнула в болото и теперь никак не может смыть с себя налипшую тину и вонь. Всё не так, не правильно! Случившееся – обман, сон, кошмар!

В суде её признали невиновной: водитель не справился с управлением. Как же! Выжившая точно видела, что машина неслась прямо на неё, а тот мужчина… нет, не тот мужчина. Пётр. Петя. Петенька! Он специально провернул руль, чтобы не столкнуться. Но об этом девушка молчала. Нет, она не боялась новых разборок и вопросов. Просто думать о нём, вспоминать, пытаться выхватить из мыслей ускользающий, окровавленный образ – слишком. Она просыпалась с его именем на губах, засыпала с удавкой вины на шее. Но не могла не думать. Стоило ей вспомнить о чём-нибудь совершенно безобидном, да хоть о чашке кофе, как мозг услужливо выдавал цепочку: кофе→я люблю кофе→я его обычно пью по утрам→интересно, а пил кофе Петр?→если и пил, больше не сможет…

День за днём. Час за часом. Снова и снова. Её это злило, раздражало, мучило, но в голове всё равно звучало имя. Это её вина, её судьба. Это она, она его убила! Вот этими самыми руками!

Ганя тряхнула волосами цвета голубики и вышла на улицу. Куда? Толком и не знала. Просто шла, пытаясь обогнать собственные мысли.

Она полюбила этого человека.

Вокруг кипела жизнь, норовя затянуть в хоровод красок: коллеги звали на вечеринки, чего не делали никогда прежде, дети кричали, борясь за место на самой высокой горке площадки, воробьи истошно голосили, возомнив себя по меньшей мере соловьями.

Она скользила мимо бледной тенью. Жизнь? Какая жизнь? Это не её, не ей принадлежит. Гани нет и никогда не было, а всё, что происходит, не происходит вовсе, а просто кажется. И ничего реального в этом нет – это просто сон. И сон не её даже, а чей-то ещё. И этот кто-то её даже не знает.

Ганя уперлась в маленькую подвальную дверь с угадывающимися следами шурупов: видимо, на них когда-то держалась вывеска, ныне канувшая в небытие с прочим металлоломом.

Она вошла. Почему бы не войти? На скамеечке у входа в крошечную книжную лавку сидел лысенький старичок с добродушно-удивлёнными глазами. Ганя не поздоровалась.

Она ходила по магазинчику, просматривала книги, но все они были какие-то… не её. Не хотелось долго держать их в руках. Вообще ничего не хотелось. Старичок у дверей следил рассеянным взглядом, но кому какое дело?

Ганя подцепила двумя пальцами старенький томик; хотела сразу, пока не развалился, поставить на место, но что-то назойливо царапнуло глаз. Что бы? Строки на испанском ни о чём не говорили: язык Ганя узнала, но едва могла что-либо перевести. Но где-то в начале страницы маячила надпись, не требующая перевода, чистейший русский: «…исправить свою ошибку…». И ни единого понятного слова дальше. Она захлопнула книгу, ответственно запомнив страницу, и направилась к старичку со скоростью опаздывающей первокурсницы.

– Сколько? – сразу спросила она, указывая на фолиант.

– Вот и я говорю: сколько? – отозвался дедуля.

– Извините? – не поняла Ганя.

– Да я-то извиню, мне-то что, – загадочно отвечал собеседник.

Она настойчиво подтолкнула покупку:

– Сколько книга стоит?

– А сколько стоит человеческая жизнь? А сколько раз мы будем пытаться изменить прошлое? Сколько ещё мы будем изображать из себя царей природы?

Мерзкий старик над ней издевается! Почему глаза продавца показались Гане добрыми? О нет, они беспощадны, сверкают ехидством!

– Я! Хочу! Купить! Эту! Книгу! – чуть не плача, крикнула девушка. – Вы вообще продавец?!

– Да продавец я, продавец… судеб. – Добавил старик едва слышно. – Уверена, что хочешь купить эту книгу?

Ганя закивала, радуясь, что её наконец поняли.

– Именно ты? Именно эту? – устало повторил старик.

Снова кивок.

– А послушай-ка, что я тебе скажу, – старик, кряхтя, поднялся и, привстав на цыпочки, зашептал на ухо, обдавая серным запахом.

Она закашлялась и… проснулась.

* * *

На часах 06.55. Ганя попыталась вспомнить, что ей снилось. Не смогла. Помнила только запах. Ровно в семь, по звонку будильника, она встала. Позавтракала. Убрала за котом. Собралась на работу. Убрала за котом. Посмотрела сериал. Почитала. На выходе встретила тётю Наташу. Пошла в салон.

Да что за проклятье такое?!

Ганя переходила дорогу, как вдруг её будто ударило кувалдой по голове: вот что ей снилось.

О нет, не снилось! Происходило на самом деле! А значит, сейчас…

Девушка подняла голову и совсем близко увидела испуганное лицо водителя «калины». Её резко толкнуло. Ганя ещё слышала звон бьющегося стекла, вопли «Милиция! Девку задавило!», детский плач и утешения чьей-то мамы. А вот и сирена… Ганя подумала, что упала в лужу: голове было как-то уж очень мокро. Последние мысли вытекали тоненькой струйкой. Думать не хотелось. И глаз открывать тоже. Вот её сейчас кто-то поднимает, а ей так хочется спать…

Случайный свидетель точно видел, как девушка, переходя дорогу, почему-то вдруг замерла, как её сбила выехавшая из-за поворота машина, как она упала на асфальт и как вокруг головы страшным алым нимбом растеклась тёплая кровь.

Глава 5. Другие

Пётр не стал ждать. Он всё помнил и не собирался сидеть без дела. Едва дотерпев, пока его отпустят из отделения, стремглав полетел в сторону магазинчика с книгой, смутно надеясь, что тот работает круглосуточно. Нашёл, хоть и с трудом. Долго петлял по туманно пахнущим улочкам и всё никак не мог высмотреть нужную. В конце концов, просто доверился интуиции и пошёл туда, куда вели его ноги. Наконец-то! Лавка стояла на месте, утопала в редком для города тумане, словно готовясь нырнуть. Толкнул дверь – та поддалась с лёгким скрипом. Рядом с входом (он же выход) сидел добродушный старичок. Петр не обратил на него внимания и сразу ринулся к стеллажу. Долго, очень долго искал нужную книгу, но всё никак не мог найти. Наконец, переборов мужскую гордость, обратился к старику, который уже давно наблюдал за ним с нескрываемым интересом.

– Тут у вас книга была… Такая… Ну… В обложке…

– А-а-а! – протянул старик, сверкая глазами, – «Колобок», что ль? Так продали давеча. Ты, милок, «Курочку Рябу» возьми. Оч-ч-шень познавательно!

– Хватит издеваться! – нахмурился Петр, – Мужик ты или как? Ты ж сразу понял, что я ищу! Понял – и молчишь!

– Так меня не спрашивают – я и молчу! – всплеснул руками старик.

– Книгу давай! – грубо потребовал Стеклов.

Старичок помрачнел. Он, встал и, вздыхая, нырнул в голодную чавкающую темноту. К удивлению Петра, через пару минут он появился не с книгой, а с двумя обрывками нитей – чёрной и белой – и поцарапанной обложкой для учебника, которые, наверное, уже и не использовали в школах. Старик развернул целлофан и с серьёзным лицом принялся объяснять:

– Вот представь себе два мира: с этой стороны плёнки и с той. Они совершенно одинаковые, но они разделены. И представь себе двух людей, – хозяин лавки зажал нити по разные стороны целлофана, – они так близко, но всё-таки с разных сторон пограничья. И совсем рядом они, и похожи, и книги одни читают, и в одно время просыпаются, – старик закручивал сооружение, следя, чтобы нити не соприкасались, – а встретиться не могут. Но так уж сердца друг к другу стремились, что прорвалась тонкая граница, – в одном месте скрюченный палец проковырял дыру, сумасшедший перекрестил нити и продел по разные стороны, – но не могут они жить в одном мире! Видишь? Одна нитка там, другая – тут. И где одна – там другая заканчивается. Не судьба им рядом быть. Не выдержит их обоих только один мир. Нельзя им друг к другу стремиться! Понял?

Пётр кивнул. В смысл лекции он не «въехал», но уж больно живыми получились образы.

– Понял. Психушка по тебе плачет.

Скрюченный палец ехидно погрозил:

– Тогда зачем ты сюда явился?

И то верно. Пётр глубоко вздохнул, надеясь, кажется, разорвать грудь на части:

– Значит, жить может только один?

– В этом мире, – безжалостно подтвердил старик.

– Тогда пусть она. И… и чтобы не знала… про другую нитку-то…

– Ты у меня ещё торговаться будешь?! – вскипел продавец. – Они тут в чужие миры лезут, развлекаются, а шишки кому?! Я не уборщица какая, порядок за вами наводить! – но тут же остыл, смягчился. Задумчиво раскрутил забавное сооружение. – Несложно всё ж.

– Люблю я её, – совсем тихо проговорил Петр. – Пусть живёт и радуется. А обо мне пусть не знает.

Старик моментально подобрел и ободряюще улыбнулся:

– Коли утешит, она тебя тоже любит. Приходила. В этом мире. До того, как померла. Тоже просила тебе дать пожить. Одного не пойму: на кой вам обоим та книжонка сдалась? Непутёвая ж. Всего-то, что самое сильное желание угадывает. А так… И написана-то абракадаброй такой: ни прочесть, ни разобраться.

Стеклов попытался объяснить, что укололся, что страница кровь впитала… Старичок только рукой махнул.

– Где ж ты видел артефакт, который крови не любит? Ни при чём книжонка: я вас из мира в мир кидал. Ох, и надоели вы мне! Живите спокойно!

Старик неуловимым движением извлёк из-за пазухи трубку, вырезанную, из чего-то, напоминающего выбеленную временем кость, и закурил. Петра обдало резким серным запахом, он увидел желтоватый дымок и упал на пол, моментально захрапев.

* * *

Ганин день начался точно по расписанию. После расписанного по минутам утра она отправилась на работу. Ей полагалось благополучно добраться до места, в 19.30 вернуться домой, покормить кота и пойти в кафе, чтобы без укоризненного взора Енота посидеть на сайте знакомств. И, пока Ганя не знала, но этому суждено было произойти, там она познакомится с барменом. Как полагается, походит на свидания, потом выйдет замуж, уйдёт в декрет и родит двух близняшек. И научит их по минутам расписывать свою жизнь.

Размеренная жизнь Гане нравилась. В ней не было места на мысли о том, чего никогда не должно случиться.

* * *

Пётр проснулся от звонка Люськи. Неожиданно для себя выдал ей, что она – «баба классная и найдёт она себе приличного мужика, а он – козёл». Бывшая согласилась только с последним. Чтобы та, не дай Бог, не перезвонила, он добавил, что уволился и теперь на мели, да ещё и денег взаймы попросил. Блондинка в первый раз в жизни положила трубку первой.

Потом Петр позвонил на работу и честно объявив, что искренне считает их всех гадами и жлобами, потребовал в бухгалтерии расчёта и задержанную зарплату.

А потом… Он вдруг позвонил Иринке и пригасил её на свидание. Иринка назвала его дураком, однако на свидание согласилась. И ещё тонко намекнула, что где-то на юге бабушка оставила ей в наследство «однушку» и что всем город хорош, только ни одной приличной кофейни нет.

– К чему бы это она? – подумал Петр, прикидывая, какой вид транспорта безопаснее: поезд или всё-таки самолёт?

Ульяна Громова

Пишу давно, но показать свои произведения людям решилась недавно. Начала ещё вшколе, написала песню отправила в «Пионерскую правду», стихи напечатали. Книги пишу в жанрах современный любовный роман, технофэнтези и научная фантастика, пробую силы в детективном и приключенческом направлении. Люблю, когда герои оживают и сами рассказывают свою историю. Верю, что где-то существуют миры, созданные писателями, и потому книги мои добрые, герои, пройдя трудный путь, обретают то, что искали: любовь, счастье, себя… Мои истории всегда лёгкие и светлые, полные любви к сибирской тайге и дороге, к морю и солёному бризу. Мои романы эротичны, но интеллектуальны, откровенны, но чувственны, просты, но о сложном. Я – человек-сканер, меня все интересует, я люблю путешествия, приключения, открытия, новые возможности. Работала проводником на маршруте «Красноярк – Адлер», окончила международную школу сомелье, много лет занималась дизайном интерьеров, пишу сайты. Училась на «Курсахписательского мастерства», являюсь членом «Русского географического общества» и кандидатом в «Интернациональный союзписателей». Первый, представленный широкой публике, роман «Новый год для двух колючек» в ноябре 2017 года вошел в ТОП продаж на Литрес. Самиздат.

https://www.litres.ru/ulyana-gromova/

https://litunivers.ru/

https://vk.com/ulanagromova

Вникудайвинг

В этот раз багажа у меня не было. Так, рюкзак со сменой нижнего белья, тапочки, пижама да нетбук – мой верный спутник. Лучший багаж – пачка денег. Или банковская карта. С этим проблем не было: работа редактором-фрилансером приносила неплохой доход, а одинокая жизнь имела свои преимущества. Траты у меня были небольшие. В общем, этим летом я купила билет на поезд, не заостряя внимания на маршруте. Хотелось нырнуть в водоворот человеческих тел, морских волн, невероятных приключений и романтических, совершенно безумных страстей. И было всё равно, где меня это настигнет. Пусть не всё сразу.

Нижнее боковое место в плацкарте посередине вагона я выбрала сознательно: вагон проглядывается в обе стороны, столик свой, а наверху, как обычно, будут блиц-пассажиры, проезжающие короткие дистанции. В общем, устроилась комфортно. Продукты в четырёхсуточный путь купила в супермаркете у вокзала.

Мне нравилась предпоездная сутолока, любопытно было смотреть на людей с огромными чемоданами, детей со светящимися предвкушением глазёнками. Я обожала специфический запах гудрона, звук паровозного гудка и мерное постукивание колёс. Романтика.

В жизни мне хватало всего, кроме живого общения. И потому – плацкарт, июль и длинный маршрут. Красноярск – Адлер.

Ещё бы повезло с соседями.

И мне повезло.

Красноярск

– Отправление через пять минут! Просьба посторонним покинуть вагон!

Пихнув пяткой рюкзак под сиденье, я развернула шоколадку и стала смотреть в окно на заполнивших перрон провожающих. Мне ручкой помахать было некому.

Поезд тронулся.

И на моём лице расплылась счастливая улыбка. Я жадно провожала глазами любимый город, наслаждалась перестуком колёсных пар, неспешным движением поезда и краем глаза наблюдала за соседями, расстилавшими постель. Место надо мной пустовало. А в купейной части на столик выкладывала жареную курицу и свежие огурцы супружеская пара – лет на пятнадцать старше меня. Ещё одна соседка оказалась молодой девушкой. Пассажиры излучали приятное добродушие, шутили и знакомились.

– А вас как зовут, соседка?

Мужчина лет шестидесяти пяти вложил мне в руку яблоко и улыбнулся:

– Михей Семёныч, а это… – он кивнул на стройную женщину с короткой стрижкой, – Людмила Борисовна, супруга моя.

– Спасибо за яблочко. А я Ульяна.

Он протянул руку. Я улыбнулась. Не по этикету, но разве это важно? Когда от души, то этикет ни при чём. Я подала ладошку, и сосед с тронутыми сединой висками потянул меня к столу.

– Поешьте с нами, мы всегда рады приятной компании.

– Не стесняйтесь. Вы что-то совсем без багажа, недалеко едете? – присоединилась к приглашению женщина.

– До конца. Но кто знает, что взбредёт в голову посреди дороги. Может, выйду где-нибудь, поброжу дня три в Новосибирске или Краснодаре.

– А разве так можно?

Я откусила яблоко.

– М-м-м, как вкусно! Конечно! На десять дней можно выйти хоть где, поставить отметку в билете, нагуляться и продолжить путь. И доплачивать не надо.

– Как интересно!

Курицу я не ела, а вот кофе с новыми знакомыми выпила. Девушка, ехавшая на верхней полке, надев наушники, уставилась в свой айфон.

А день катился к вечеру, быстрее обычного, весело стуча колёсами, ласково укачивая и развлекая таёжными сибирскими пейзажами.

Я расстелила постель, переоделась в пижаму, купила сканворды у проводницы и удобно устроилась, вытянув ноги в белых носочках.

Место сверху осталось свободным и тогда, когда вагон погрузился в темноту ночи. Я уснула, уже не в силах разглядеть что-то за окном, вытянулась с блаженной улыбкой и, обняв хлипкую подушку, уснула.

Мариинск

В этом городе я не была никогда. Он всегда оставался в стороне по пути следования поездов, но небольшой магазинчик, битком набитый всем, чего пожелает душа, я помнила хорошо. Мне почему-то захотелось вина. Я любила терпкое французское – холодное и под хорошую закуску. Оно напоминало мне мою жизнь. Такую же терпкую, такую же выдержанную и такую же хмельную. Таким был и мой давно канувший в Лету брак.

Магазинчик не обманул моих ожиданий. Выбрав вино, я попросила продавщицу открыть его и поставить в бумажный пакет для пива – распивать алкоголь в поездах давно уже запрещено. А бывали времена…

Супружеская пара с удовольствием составила мне компанию. Мы разлили вино в кружки, открыли окно… В разговорах о том о сём провели весь день.

Верхняя полка по-прежнему пустовала.

Но недолго.

В Тайге место надо мной занял Андрей.

Ему было на вид лет тридцать, и из багажа у него был почти такой же, как у меня, полупустой рюкзак.

– Привет, соседи.

Парень протянул крепкую рабочую ладонь Михею Семёнычу. Тот привстал, пожал руку и сразу сообщил:

– Ты Ульяну нашу не беспокой, к нам за столик садись, если покушать прижмёт. Мы только рады.

Парень мне понравился. Я смотрела на него как заворожённая. Синие, обрамлённые длинными чёрными ресницами глаза посмотрели на меня с лёгкой усмешкой.

– А Ульяна у нас… Вы?

– Ты… То есть я, но на «ты».

– Рад познакомиться, соседка. Куда путь держишь?

Сколько себя помню, всегда в поезде застилала постель тёплым одеялом. Чего ёрзать по белому белью? Вот и в этот раз толстый рыжий плед спрятал застиранную простынь. Андрей взглядом попросил разрешения, и я почему-то сразу его поняла:

– Садись, конечно. Да… куда глаза глядят.

– А глядят? На Адлер?

– Посмотрим.

Михей Семёныч в стороне не остался:

– Уля хочет выйти где-нибудь по пути, погулять и потом доехать. Хорошая идея, знать бы раньше, что так можно.

Андрей посмотрел на меня с интересом:

– То есть… едешь вникудайвинг?

– Типа того. А ты?

Он улыбнулся, вынул из рюкзака яблоко и протянул мне:

– Угощайся. И я туда же.

Сосед хохотнул:

– Мы тебя, Уля, яблоками закормим.

Я посмотрела в ясные глаза соседа и вонзила зубы в сочный фрукт. Андрей снова чуть улыбнулся и хлопнул ладонями по коленям:

– Ну… пойду переоденусь. Или, если дамы не смущаются, я могу и тут.

– Дамы не смущаются, – подала голос жена Михея Семёныча, нарезая колбасу толстыми кружочками, вынимая остатки курицы-гриль и на скорую руку кроша в небольшую миску огурцы и помидоры. – Давайте к столу, ещё котлеты есть. Надо всё съедать, а то духота такая – пропадут.

Парень скинул спортивные штаны, впрыгнул в шорты и вытащил из рюкзака малосолёную щуку.

– С батей рыбачил. Старый он у меня, дом покосился – вот, ездил крышу перекрывал…

Разговаривали мы душевно, до позднего вечера. Девушка всё так же таращилась в свой айфон и на приглашение к столу вынула из ушей наушники, мельком оглядела нового соседа, улыбнулась и тоже получила от него яблоко.

Мы с Михеем Семёнычем рассмеялись.

А поезд спешил к новым пассажирам, собирая их в свою уютную утробу, и мчался дальше, весело стуча колёсами.

Барабинск

– Уль, купить что-нибудь на вечер?

Мы с Андреем сразу нашли общий язык. Ему на самом деле было тридцать лет, и кроме синих глаз меня очаровывал его голос и простота в общении. Он был весь нараспашку. И яблок у него оказалось много. Я вдруг полюбила яблоки. Хотя обычно ела их от случая к случаю.

Я была старше парня на четыре года. Давно не замужем и без детей, без братьев и сестёр, без родителей. Так уж вышло. А Андрей оказался из большой семьи. Таких уж и нет. Семеро детей. Он не самый старший.

– Рыбу. Тут продают замечательную рыбку, ико́рные котлетки и варёных раков.

– Понял. Только к ракам надо пиво.

Я склонила голову к плечу, лукаво улыбаясь. Парень сидел на моей постели напротив меня и отвечал такой же лукавой улыбкой.

– Ты, главное, раков купи и рыбку.

– Уль, пойдём в ресторан вечером? Суп поедим. Ну её, эту рыбку. У меня ещё щука есть.

– Ну ладно. Раз щука есть, надо картошку.

– Ну вот мы с ней и пойдём за картошкой. Уж пюре-то наверняка найдётся.

Я согласно кивнула и повернулась к окну.

– А скоро будет Усть-Катав.

– И что там особенного?

– Малахитовые шкатулки.

– Красивые, наверное.

– Очень! Давно хотела отдохнуть там, но… давно хотела, в общем.

Поезд остановился. Андрей сунул ноги в кроссовки и протянул мне ладонь:

– Ну пошли? Чего в вагоне сидеть?

Я взяла его за руку. Это было не первое наше прикосновение друг к другу. Мы за столом сидели рядом, тесно касаясь бёдрами, и я чувствовала, как перекатываются под кожей тугие канаты его мышц. Он даже крошки с моих губ убирал так обыденно, но ласково, и я подставляла ему лицо, как в детстве папе. И улыбалась, ловя мелкие осколки счастья и его внимания. И видно было, что для него это привычно, просто и ничего не значит.

Я разглядывала его тайком, но не смущалась, когда он ловил мой взгляд. Нам осталось ехать пару дней, потом жизнь разведёт нас по разным пляжам и гостевым домикам, мы никогда больше не увидимся. И я смотрела на него во все глаза, потихоньку понимая, что один из водоворотов меня уже захватил. Но куда он меня унесёт?

Вникудайвинг.

Челябинск

В ресторане мы сидели долго. Ели щуку и картофельное пюре, потом солянку и опять пюре, но уже с жареным минтаем. Потом купили минералку и бутылку вина, потому что в вагоне-ресторане было прохладно и возвращаться к себе не хотелось.

Ночь располагает к откровенным разговорам. И мы разговаривали. Про него, про меня, про его увлечение альпинизмом, про мою работу редактором, про его братьев и сестёр, про меня одинокую, про его планы на жизнь, про мои…

Да не было тех планов. Я скользила по реке своей жизни брошенной лодкой, сама не зная куда.

Вникудайвинг.

Андрей положил свою ладонь на мою руку и начал легонько поглаживать мои пальцы. Я наслаждалась совершенно ничего под собой не подразумевавшей лаской и тихонько вздыхала. И понимала: я пропала.

Какая глупость – влюбиться в попутчика! Но яблоки у Андрея в сумке оказались волшебными. Из сада его отца. Выращенные с любовью, обласканные солнцем, собранные любящими, заботливыми руками.

Теперь я любила яблоки. И хрустела сочными фруктами с радостью и наслаждением. И ничего вкуснее не было.

Кто чем богат, тот тем и делится.

Усть-Катав

Уральские горы щедры. Щедры самоцветами, легендами и добрыми людьми. Щедры мастерами и хрустальной чистотой горного воздуха. Щедры дарами тайги и рек. Щедры манящими свободную творческую душу таинственными местами силы.

К Усть-Катаву мы подъезжали ночью. Отоспавшись после долгого и откровенного вечера в вагоне-ресторане, я жадно впитывала минуты общения с Андреем. Я слушала его голос, не понимая, что он говорит, ела яблоки и жмурилась, подставляя губы, когда он вытирал с моего подбородка сок спелого плода. И смотрела на него, чувствуя себя виноватой. За ночные откровения. За то, что Михей Семёныч как-то подошёл ко мне, когда я стояла у окна напротив купе проводниц в раздумьях, с влажными от боли глазами, и сказал:

– Пропала ты, Уля.

И я согласилась. А что я могла ещё сказать? А вот сделать могла.

– Наверное… я всё-таки выйду в Усть-Катаве. Потом до Адлера доеду. Продышаться надо, остыть. Я вас потом на пляже найду.

– Да ты телефон мой запиши, звони. Хочешь, мы тебе гостевой домик недалеко подыщем? Всё не так скучно будет потом. Как-никак не чужие мы уже.

И я согласилась. И телефон записала. И Михея Семёныча, доброго волшебника с седыми висками, даже обняла благодарно. Старые люди – они мудрые. Они больше нас, молодых, видели. Больше знают. И им я верила. Таким, как Михей Семёныч, верила.

Вечером перед Усть-Катавом я сдала бельё и собрала сиденье. Андрей спал наверху. Его рука свисала, и я потёрлась о неё щекой аккуратно, чтобы не разбудить. Переоделась: ночью в уральских горах зябко, хоть и июль, и села ждать у окна.

К перрону поезд подкатился тихо, будто стараясь не шуметь и не разбудить пассажиров. Вся станция была уставлена столами с бусами из самоцветов, малахитовыми шкатулками и ониксовыми чашами, фигурками ящерок и каменными цветками. Я забросила за спину рюкзак и вышла из вагона.

Душа томилась. Куда я собралась посреди ночи? Почему Усть-Катав?

Я не знала здешних мест. И встречать рассвет мне предстояло в маленьком здании местного вокзала. И пусть.

Я бездумно перебирала бусины, как чётки, положившись на их решение: «Остаться… поехать дальше… остаться… дальше… остаться».

Остаться.

Проводницы уже пригласили пассажиров занять свои места. Я внутренне заметалась. Страшно. Ночь. Чужой городок. Одна.