Непростые истории 4: Печальные звёзды, счастливые звёзды

Итен завозился в полутёмной каморке, задел подошвой жестяной отражатель фонаря, тот задребезжал.

Ну, ничего, до следующего Нового года можно походить и так, с крыльями. Придётся Иликке всё рассказать, а к бабуле пока не ездить. Итен хотел, чтобы его любили сильнее, потому что стал бы другим, но стал бы он лучше?

Череп загрохотал по полу, когда Итен вытряхнул мешок. Зазвенели оплывающие кусочки серебряных костей, отчего-то покрасневший философский камень и немного золотого песка. Итен вздохнул и принялся собирать установку для воскрешения Деда Мороза. Почти то же самое, что зеркало трансмутаций дома. Почти.

Жестяные отражатели маяковых фонарей, открученные от стойки, образовали рефлектор. Центр композиции заняли череп с кучкой костей и философский камень. Итен не изучал трактаты по оживлению, но вскользь запомнил, что это очень похоже на изменение живого организма плюс сильная эмоция.

Какую эмоцию он мог отдать? В памяти вспыхнули раскосые глаза Иликки, изящное ушко и лукавая улыбка. Нет, любовь – нет. Итен понял, что смертельно устал и замёрз – на душе не осталось ни страха, ни радости, и, кроме светлой нежности любви, в ней теплилось лишь заветное желание.

Крылья сморщились и сжались, стараясь сохранить тепло. В мире не осталось ни капли жара. Итен нажал на выключатель, и магичество побежало по волокнам рефлектора.

Итен вытолкнул из себя заветное желание, выдирая его из сознания с корешками, без остатка. Он его жертвовал, отрекался от него навсегда. Слёзы текли по щекам, и магический круг наполнялся красным и серебряным светом. По стеклянным окнам побежали малиновые сполохи.

Пространство раздвинулось, исказилось, витражные стёкла башенки, в которой сидел Итен, вытянулись, чтобы стены могли вместить огромное могущественное существо. Воскрешение завершилось.

– Ты помешал Синдикату исполнить условия новогоднего договора, – мягким низким голосом сказал Дед Мороз, его белая борода растеклась по щеголеватому алому пальто. – Ты уничтожил материальные ценности. Занимался незаконным изготовлением артефактов.

Итен кивнул. Он не мог сказать ни слова. Ветер задувал в прорехи парки на спине и животе, мир пошатывался, и в душе зияла непривычная пустота, словно Итен лишился чего-то важного.

– Я могу что-нибудь для тебя сделать? – спросил Дед Мороз. – Решай скорее, по твоей милости нужно уладить кучу формальностей с полицией и начальством.

– У меня больше нет заветного желания. Я хочу домой, – сказал Итен и обхватил себя руками. – Просто домой.

Над головой зазвенели бубенчики, и Итен понял, что сани Деда Мороза прибыли.

Квадраты окон бросали золотой отсвет на расчищенную от снега площадку. Консьержка приникла к стеклу с той стороны, помирая от любопытства, но всё же побаиваясь попасться на глаза величественному представителю Синдиката челмагии.

– Счастливого Нового года, хо-хо-хо, – Дед Мороз хитро улыбнулся и подмигнул всё ещё ошеломлённому Итену. – И нового счастья!

Он взглянул на любопытную консьержку и приветливо махнул ей ладонью.

– Счастье без мечты? – вздохнул Итен, встряхнул согревшимися крыльями и приободрился: – Спасибо, за всё спасибо. И счастливого года! А мешок я вернул!

По крайней мере, теперь можно не бояться копов и он больше не убийца. С души свалился груз.

– Когда исчезает одна мечта, на её месте возникает новая, – хмыкнул Дед Мороз в бороду. – Это я тебе как бессмертный говорю. И ты привыкай.

Итен нахмурился и некоторое время глядел вслед инверсионному следу от саней в небе, затем повернулся и пошёл домой. Лёд похрустывал под ботинками, метнулась рябая курица, а консьержка никак не могла отлипнуть от стекла. Её нос примёрз к окошку. Как освободится, станет смотреть круглыми жёлтыми глазами, масляными от распирающего любопытства. Как бы просочиться мимо и ничего не объяснять?

Итен осторожно прислушался к себе и понял, что былой пустоты нет. Новое желание не заставило себя ждать. Итен страстно хотел поскорее избавиться от вампирских крыльев и стать прежним собой, как раньше. Ну их, эти Светлые Круги и Ковены – он сумеет доказать всем, что человек не хуже Старших. Он снова раздобудет парочку василисков и учебник по технике безопасности. Он не будет сильно нарушать закон – только превратится обратно – и больше ни-ни.

Стало легко и радостно, светлые окошки смазались в дуги, и Итен, не напрягаясь, описал сальто.

– Итен! – ахнул знакомый голосок. Он обернулся, рассредоточился и быстро собрался возле спешащей к нему Иликки. Заглянул в её прекрасные раскосые глазищи, поймал робкую улыбку, обнял за узкие плечики в голубенькой шубейке. А что? Новогодняя ночь – прекрасное время для предложения руки и сердца, остались сущие мелочи.

– Мне надо многое тебе рассказать, – сказал он и поцеловал её в милую бородавчатую гоблинскую лысинку.

Дом там, где звёзды

Все бежит из прошлого к будущему, но все должно жить в настоящем, ибо в будущем отцветут яблони.

К. Малевич

1

– Туман ещё не ушёл, – качнула ушастой головой Миу-А и пододвинула пиалу с молоком. – Будь осторожнее, Толвен. Особенно в Троеночие.

– А что с туманом? – я отпил густой сладкий напиток. На бархатном боку пиалы коричневые разводы переплелись с красными.

– Сейчас, когда наступает тёмная часть года, в тумане можно встретить людей холмов или даже Плачущую Деву, – терпеливо пояснила Миу-А мне – непонятливому пришельцу.

Ух ты, здорово! Обожаю старинные легенды! Я специально прибыл на эту пасторальную планету, чтобы собрать материал для диссертации о мифологии неантропоидных рас. Выбрал остров возле материка – заселённый аборигенами, самобытный и, как я предполагал, хранящий удивительные истории веков.

Мне повезло, я прибыл накануне осеннего праздника Смерти и Рождения, рубежа, от которого местные отсчитывали года. Троеночие только наступало, и моя миниконсоль полнилась волшебными и страшными легендами, подробными чертежами и эскизами. Работа увлекала, мне в ней нравилось всё. Именно здесь, на скалах, разрезающих океан горбатыми чешуйчатыми спинами, я нашёл не только рассказчиков – остров странным образом повлиял на меня, даровав успокоение.

Мохнатые аборигены, серьёзные, как их древний остров, не привыкли к двуногим прямоходящим без хвостов, кутающимся от холода в кожу и тряпки. Посещения планет с эндемичными цивилизациями запрещены – вот местные никогда и не видели жителей других звёзд, хотя и знали о нас. Я получил разрешение только для сбора научного материала.

Жители поселения были готовы к моему визиту, чопорные взрослые старались вести себя невозмутимо, и нет-нет – да и стреляли искоса жёлтыми и зелёными глазами на необычайного гостя, покупающего рыбные завитки в пекарне. Избавиться от откровенного любопытства пискучей детворы не получалось. Впрочем, мне особо не надоедали.

Дородная аляповато-двухцветная Миу-А приютила в низковатых для такого дылды, как я, хоромах. Сидеть на войлочном коврике у низкого деревянного стола оказалось удобно, а вот передвигаться приходилось пригнувшись.

Чистые темноватые комнаты, дерево и холст. Вязанки хвои под потолком, полог цветных нитей на окне. Постель пахла травой, а серебристый свет утра не давал расстаться с волшебными снами, продолжая связь с нереальностью. Я лежал, не чувствуя времени, и слушал, как вечный океан бьётся о скалы острова.

Домик, сложенный из природного камня, с аккуратно побеленными рамами и поросшей рыжим мхом крышей, органично вписывался в пейзаж городка на краю земли. Я выходил, погладив кончиками пальцев синюю резную ручку в виде рыбки. Соседние дома жались стена к стене, стараясь сохранять тепло, противостоять вечному сырому ветру, образовывали извилистый ряд, глазели умытыми стёклами через узкую улочку на ряд таких же маленьких домиков с распахнутыми глазами окошек. Я шёл и вдыхал запахи горячего угля, эля и распаренного зерна, свежей рыбы и водорослей. Водостоки крытых керамической плиткой крыш отделяли городок от безвременья серых облаков точно на уровне моих глаз.

Если идти за чайками, свернуть за каменные столбы у дороги, отмечающие конец города, то за зарослями желтоцвета открывается душа этого мира.

Чернь и золото режут глаза, серые зубы валунов, склонённые от ветра, протыкают травяной ковёр у обрыва. Кажется, разойдутся пряди туч – ослепнешь от яркости. Синее небо просвечивает, рвёт марево, намекая, что всё может быть.

Море – переменчиво-серое, с тусклой синевой – лежит под толщей тумана, словно туча ночью зацепилась за каменные гребни острова. Волны кипят под обрывом, лижут коричневую чешую камней. Жёлтый лишайник и белые звёзды диких цветов заглядывают вниз, в головокружительную воронку моря.

Я увидел её не сразу.

Чёрные волосы изгибались вверх, извивались как живые. Мне сначала показалось, что какой-то земляной змей заплутал в обрывках тумана, трепещет лентой на ветру. Я преодолел гряду зубов-камней и увидел…

Тонкая девушка в белой одежде сидела на краю обрыва, свесив ноги, и смотрела в исходящее паром море. Ветер слизывал слои тумана, обнимающие фигурку, делал её бесплотной.

Почувствовав моё присутствие, девушка обернулась и обожгла взглядом чёрных глаз. Я видел море сквозь худые плечи и понимал, что она нереальна. В душе вздулась и опала ледяная волна.

– Ты… человек? – она близоруко прищурилась и повернулась всем телом. – Ты настоящий?

У неё был забавный говор, один из архаичных, которые я учил, чтобы читать легенды. Она проглатывала окончания слов. Почти непонятно.

– Настоящий, – я попытался говорить как она, шагнул ближе. Туман лизал штанины, проступал каплями на ботинках, напитывал коричневую пыль между камней. Не ожидал увидеть здесь непушистого ушастого аборигена.

– Люди вернулись? – чёрный взгляд не верил и молил одновременно.

– Я вообще-то… не отсюда, – признался я и ткнул пальцем вверх.

– А-а-ах… – она вздохнула шипящей волной, эхом заложило уши.

– А ты? – я протянул руку, она вздрогнула, чёрные волосы взметнулись парусом.

– Не трогай!.. Меня нет, – девушка обхватила прозрачными руками голову, согнулась, как от невыносимой боли, и упала вперёд, в бездну.

Я вцепился в неровный гребень края. Ветер закружил соскользнувший шарф, и тот нелепой полосатой чайкой полетел вниз, в водоворот моря.

– Это было настоящее привидение! – сын Миу-А серенький Котик вцепился пальчиками в столешницу.

Праздничное угощение Троеночия оттопырило его пушистый живот, Котик облизывал измазанные патокой усы, а зелёные глаза горели от возбуждения.

– А ну-ка допивай и спать, – зашипела на полосатого непоседу Миу-А.

Она перекатывалась по кухне, и кончик хвоста из-под синей юбки дёргался в раздражении. Котик прижал ушки, однако перечить матери не стал – выскользнул за порог.

Все знали, что в Троеночие холмы открываются, и волшебные существа выходят к людям. Днём аборигены жгли высокие праздничные костры, ночью же остерегались забредать на пустоши, устраивая пирушки по домам. В тёмную половину года они не ходили в одиночестве в туман, не называли детей на улице по имени и не свистели, чтобы не привлечь внимание духов. За пиршественным столом, наевшись рагу, пирогов с потрохами и ореховой пастилы, взрослые рассказывали, что видели в тумане прекрасных дев и слышали звуки подземной музыки, но никто похвастать беседой с призраком не мог. Это же просто поверья плюс причудливая природа с туманами и ветром. Ну, может быть, ещё немного эля и воображения.

– Говорила я, нельзя ходить в туман! – ворчала Миу-А. Белые брови на чёрной мордочке хмурились.

– Ничего же не случилось, – запротестовал я. – А кто это был? Почему она похожа на меня, а не на вас? – утренняя встреча породила россыпь вопросов.

– Это колдовство, – наморщила короткий нос Миу-А. – Плачущая Дева заманивала тебя внутрь холма, казалась такой, как ты хотел. Слава всем святым, не смогла. Думаешь, раз ты чужак, эльд, колдовство над тобой не властно? Народ холмов очень могущественный. Если попадёшь на пустошь ночью или в туман, то пропадёшь, кем бы ни был. Жители холмов заберут тебя в своё царство, не успеешь оглянуться – триста лет пройдёт, как один час.

Она остановилась, уперев руки в толстые бока, и покачала головой. Зрачки-щёлочки в жёлтых глазах распахнулись темнотой.

Ночью я несколько раз просыпался, крутился на горько пахнущем жёстком матрасе, слушал позвякивание стеклянных бусин на концах оконных нитей. Где-то хлопнула дверь, и движением воздуха поколебало завесу, потерявшую в сумерках цвет. Это чужое место, я здесь один, вдали от дома. Далёкого, как сон.

Я встал, завязал полог шнуром и снова лёг. Одеяло укутало плечи, и видимые теперь звёзды пели неслышную песню с нагого бездонного неба. Где-то среди них – мой дом. Я его вижу, а значит, он есть.

– Толвен, привет! – Котик проскользнул в комнату и замер.

Малолетний непоседа прекрасно знал, что я уже не сплю. Зелёные глаза горели в полумраке утра. Полотняная безрукавка перехвачена на животике кожаным ремнём, через плечо перекинута сумка.

– Привет, Котик, – кивнул я. Теперь не удастся выбраться незаметно. – Не спишь? Секретные дела?

Я надеялся, что он что-то разузнает и ускользнёт. Любопытный парнишка наслаждался подарком судьбы в виде меня, разнообразившего размеренную жизнь городка и его, Котика, в особенности. Бесконечные «почему», «как» и «для чего» стали привычным фоном всегда, когда Котик не спал и не носился с другими мальчишками по улице.

– Я с тобой! – он важно кивнул головой. – Смотреть на Деву.

– Миу-А утопит меня под скалой, если я уведу её сына. Я не согласен бояться, что с тобой что-то случится.

– Я думал, мы друзья, – опустил хвост Котик.

– Друзья, – покладисто согласился я. – И даже если Миу-А отрежет мне уши, всё равно будем друзьями. Но ты же не хочешь, чтобы я жил всю жизнь без ушей?

Котик задумался. Он демонстративно повздыхал, наблюдая, как я собираю рюкзак: камеру, миниконсоль, обыкновенный блокнот и пару механических карандашей. Немного подумав, я закинул в чехол ламлас, при помощи которого полностью усвоил десять минут назад дополнение к языку – архаичное наречие призраков. Парнишка душераздирающе поглядел исподлобья, когда я почесал его за серым ушком, и остался на пороге опустевшей комнаты.

Острый запах холодного моря обрушился, заполнил мир до небес.

Я был чайкой, одинокой осенней чайкой, зависшей между мирами. Утренний свет серебрил валуны, осыпал пеплом истерзанный непогодой желтоцвет. Туман цеплялся за кусты щупальцами, клочьями сползал к морю.

Она была там. Обернулась, чёрные глаза на белом лице глянули удивлённо.

– Хорошая погодка, – сказал я и присел на камень. Он был жёстким и влажным. Призрачная незнакомка молчала.

– Толвен, – я хотел было подать руку, но тут же спрятал её. Девушка же бесплотная.

Приезжая сюда за легендами, я и подумать не мог, что увижу настоящего призрака. Вообще в мистику не верил, хотя сказки о привидениях любил, но всю жизнь считал их… ну… сказками. Теперь же самое настоящее сверхъестественное существо сидит и напряжённо сверлит меня глазами. Тонкий силуэт, белая одежда, овальное лицо с округлым подбородком. С другой стороны, появилась возможность узнать что-то невероятное из первых уст, так сказать. Нужно быть аккуратнее, не выплёскивать по-котиковски миллион вопросов сразу.

– Мне кажется, даже привидению иногда нужно побеседовать, – сказал я. – Тогда моё исчезновение придаст твоему одиночеству особую прелесть.

– Я Лита, – мне показалось, или уголок её рта дрогнул в усмешке? – Я отвыкла беседовать. Не помню…

– Если надоем, сразу говори, хорошо? – мне стало её жалко. – Чтобы я успел сбежать до наложения проклятия.

Вот теперь девушка точно улыбнулась.

– Я не… – она наморщила лоб, чёрные волосы затрепетали языками пламени. – Не проклинаю. Просто жду.

Вспомнилась тоска в чёрных глазах, когда увидел её в первый раз.

– Ждёшь кого-то с моря? – спросил я.

– Людей, – прошептала призрак, голос окутывал со всех сторон. – Все ушли, остались только кошки.

Как интересно! Кажется, я услышал начало легенды! Нужно всё хорошенечко запоминать, детали могут быть важными. Я расчехлил миниконсоль и приготовился спрашивать и записывать:

– Куда ушли? – очевидно, кошками Лита называла ушастый народец этой планеты.

– К звёздам, – девушка закрыла глаза и обхватила себя руками. – Большие корабли улетели навсегда. И Лео тоже.

Похоже, это призрак представительницы расы, покинувшей планету… или вымершей? Маленькая трагичная нота в симфонии сгинувшего народа.

– Корабли взлетали и взлетали, – подтвердила догадки Лита. – Я ждала Лео, а он не вернулся. Забыл меня. Пустые улицы, машины, почти никого. А потом кошки стали умными. Я жила в лаборатории и ждала Лео, ждала…

– Ты была создана в лаборатории? – мировоззрение отчаянно хотело вернуться к логичным образам. Её нынешний облик мог быть продуктом технологий.

– Я… живу там, – девушка посмотрела на меня.

Солнце прорвало пелену туч, косые лучи упали в море, и вода расплавилась оловянными лужицами. Лита стала ещё более прозрачной, пальцы истончились в контуры.

– Приходи… пожалуйста, – голос истаял до неразличимости, и призрак исчез.

Я, наверное, дурак.

Аборигены и так считают меня и прочих эльдов слишком любопытными и неосторожными, но сейчас даже я понимал, что делаю страшно опасную вещь.

Из-под ботинок посыпались, поскакали вниз мелкие камешки. Главное, не думать, что там, за краем. Ведь у меня нет снаряжения. Поскользнётся нога на сыром склоне – и упаду вниз, вслед за шарфиком, в мясорубку водоворота. К горлу подкатил ужас, и я его затолкал обратно. Жёсткая трава резала пальцы, камни подставляли слюдяные бока под подошвы. Вот он, выступ – неширокий балкон над кипящим морем.

Я прижался к неровной чешуйчатой стене, натянул капюшон. Белые звёздочки и гибкий желтоцвет топорщились под ногами, дрожали на ветру и кивали на расщелину в скале. Я отряхнул вымазанные в глине ладони и заглянул внутрь. Разве можно вернуться сейчас и всё оставить? Конечно, нет!

И я двинулся в темноту.

Дорогу преградила дверь. Не деревянная, созданная трудолюбивыми мягкими лапками, а металлическая, с полосами облупившейся серой краски. Не знаю, что за металл противостоял эрозии тысячу лет, но запорный механизм посыпался бурой струйкой ржавчины, когда я потянул створку.

Она была там. Я сразу понял, что это Лита. Проектор замерцал знакомым лицом в чёрном ореоле волос, осветил пыльную крышку похожего на автоклав сосуда. Под полупрозрачным пластиком пульсировал артериями живой древний мозг.

– Это я, – сказала Лита. – Хочу, чтобы ты убил меня.

– Нет! – обмотанный зелёной безрукавкой меховой клубок – Котик – выкатился из-за спины. Парнишка яростно топорщил усы. – Тебе всё равно, – кричал он, – а Толвену жить дальше! Я согласен дружить с Толвеном, даже если мама отрежет ему уши, но если он убьёт…

– Котик? – удивился я. – Ты шёл за мной?

– Я сам по себе! – он выпятил живот и сложил лапки на груди, продолжая свирепо зыркать на Литу.

– Я же не настоящая, – сказала она. – Всего лишь память, дух. Я умерла тысячу тридцать семь лет назад, когда не вернулся из командировки мой любимый человек. Мы даже не поженились. Я ждала и ждала, словно выполняла программу, но теперь проснулась и не хочу больше ждать. Лео давно умер, он не вернётся. И я к нему попасть не смогу…

Я поёжился.

Тысячу лет в тёмной забытой норе, среди металлических стен, пыли и стекла. Здесь всё сохранилось в целости и сохранности, словно время потеряло власть над материей. У столов притаились кресла, на полках поблёскивали экранами и металлом приборы. И в то же время помещение казалось нежилым, зыбким. Обивка потускнела, впитала в себя холод, в углах мерцала пыль, топорщились жгуты кабелей. Пахло запустением и электричеством.

– Я могу забрать тебя в другой мир, – сказал я Лите. – Это трудноосуществимо, но возможно. Не обещаю, но, думаю, можно надеяться на новое тело. Я могу увезти тебя.

– Спасибо, Толвен, – она улыбнулась и стала почти осязаемо-живой, – за то, что хочешь спасти. А ещё за то, что пришёл, словно из сказки, когда я уже тысячу лет не верила в волшебство, эльфов и Деда Мороза. Ты доказал мне, что легенды существуют на самом деле, а ещё сделал кое-что очень важное. Но я устала и хочу исчезнуть.

Я разрывался между желанием спасать насильно, жалостью понимания и ужасом перспективы стать убийцей.

Парадоксально – поверив в собственные детские сказки, Лита одновременно отказалась от надежды и веры в чудо.

– Что это за место? – Котик деловито покрутился на продавленном сиденье. – Царство под холмами должно быть не таким! Толвен, а когда мы вернёмся, дома уже пройдёт триста лет?

– Хотела попросить… Спасти не меня, а машину времени, – продолжила Лита. – Я потратила на неё жизнь. Машина несовершенна – это экспериментальный образец. Я не успела сделать её настраивающейся, потому точка привязки – в минус тысяча тридцать седьмом году – задана в конструкции. Принципы работы машины изменят мир. Это моё детище, хочется, чтобы она пригодилась. Это важно. – Лита кивнула, неясный свет вспыхнул над установкой за стеклянной перегородкой.

Машина времени? Она бывает?

Дыхание перехватило. Машина времени была изобретена вот этой девчонкой тысячу лет назад? Что-то на дне души перевернулось. Принцип перемещений во времени – ещё более ужасная вещь, чем убийство. Я гуманитарий, но даже я понимаю, что, хотя машина ограничена в функциях, открытие принципа встряхнёт Вселенную.

Котик, однако, не заморачивался.

– Это всё-таки царство под холмами! – он принял всё своим невзрослым умишком, как само собой разумеющееся, и метнулся к тусклой увитой кабелями конструкции.

Я почти на автомате стал набрасывать в блокноте детали истории, так похожей на легенду. Лита продолжала щебетать об ограниченности, которую не смогла побороть, находясь в бесплотности, о сверхтонких взаимодействиях и принципе проекции во времени, о задаче множественного присутствия, когда на меня обрушилось чувство безысходности. Я услышал тихий треск, как от статического электричества. Не отдавая себе отчёта, кинулся к светящейся машине времени, к удивлённо растопырившему ушки Котику – успел ухватить его за зелёное сукно жилетки. Жидкое ледяное сияние лизнуло душу, тело на мгновение вывернуло наизнанку, и я упал, прижимая Котика к себе.

Созданная тысячу лет назад машина времени потащила нас к точке привязки.

2

– Эй, тебе плохо?

Я открыл глаза. Снег, наметённый ветром в угол каменного парапета, испачкал край капюшона, в нос тыкались пробившиеся между плитами бурые стебли. Жёстко и чертовски холодно.

Я сел. Какой-то парень нависал, протягивая ладонь в перчатке с обрезанными пальцами, светлые глаза смотрели участливо-тревожно. А ведь мне действительно плохо.

– Да уже прошло, – улыбнулся я через силу, изо рта вырвался клубок пара. – Спасибо.

Приподнялся и присел на гладкий гранит ограждения. Этот прохожий… Если не ошибаюсь, живёт за тысячу лет до меня. Выглядит странно, но вполне реально. Небольшие глаза, коротенькая рыжая шерсть на плавно округлом подбородке. Тут я понял, что слишком пристально всматриваюсь в чужое лицо.

– Давай, может, позвоню куда? – предложил светлоглазый незнакомец.

– Просто поскользнулся, – махнул я ладонью. – Нужно быть осторожнее.

– Это да, – прикусил губу парень, пожал плечами и пошёл прочь.

Чёртова машина времени. Она всё-таки работает. Этот тип, который предлагал помощь, был без хвоста и ушек. Странный, но обыкновенный. Гад Котик умудрился активировать машину для переноса на тысячу и ещё тридцать семь лет назад. Где, кстати, он?

Я взволновался. Мало того, что влип, так ещё и ребёнка втянул!

Отчётливо помню, как прижимал Котика, когда мы проваливались в Литино прошлое.

Поднялся, огляделся, натянул посильнее капюшон. Замёрз ужасно, челюсти свело судорогой. Тело не гнулось и заледенело до костей. Мощёная плиткой площадка с одной стороны терялась между колоннами белого застеклённого здания, явно нежилого, производственного толка. С другой стороны тянулся гранитный парапет над морским обрывом. Голова закружилась.

Туман стелился над кипящими тяжёлыми волнами, лизал мёрзлую скалу. Море за тысячу лет ничуть не изменилось. Сухие пучки травы отмечали припорошённые снегом уступы, и, глядя на них, я понимал, на какой страшной, смертельной высоте нахожусь.

– Что это за место? – Котик явился внезапно, вскочил на ограждение и вытянул шею. Его мелко, но ощутимо потряхивало. Живой.

– Лезь ко мне, – я раскрыл куртку и принял продрогшее меховое тельце. Нужно найти, где согреться. Застегнулся, оставив небольшое отверстие, чтоб он дышал, и пошёл вдоль берега.

– Куда мы попали? – завозился Котик, утаптывая себе местечко.