4 степень

–Знаешь, Дэвид, когда я делаю что-то, я всегда надеюсь на результат. Когда я плакала – я ждала облегчения, когда удаляла фотографии людей, причинивших мне боль – я ждала облегчения, когда засыпала ночью – я ждала облегчения, когда писала стихи – я ждала облегчения. Когда пела, когда уходила из дома, когда кричала в подушку, когда пересматривала мамины любимые фильмы, когда заводила котенка, когда наступало лето, когда покупала платье, когда гуляла по знакомым местам, в конце концов, когда летела в Нью-Йорк – я ждала облегчения, так его и не получив. Облегчение – это иллюзия, временное явление. Так что, извини. Мое рабочее время закончилось, вернись к тяжелым трудовым будням.

Я развернулась и села в такси. Странно от того, что мне было тяжело уезжать от него. Его слова что-то значили для меня, мне было больно, хотя я пыталась выказать равнодушие. Тотальное равнодушие.

Единственное место, куда я сейчас могла деть свои эмоции – это бумага. Перед сном я написала это:

Потерявших в этих многочисленных улицах,

Мне совершенно все равно, кого, я, быть может, найду.

Я знаю, что вернувшись назад, я обратно никогда не приду,

Но, возможно, что-то мое осталось в их затуманенных временем лицах…

Я иду, кутаясь в толстый шерстяной шарф.

У меня ощущение, что им я пытаюсь согреть не только тело,

Хотя, какое, к действительности, кому-то дело,

Что я снова упаду в свои страдания, лишь немного привстав.

На меня исподлобья смотрят с опаской и осуждением,

Но на самом деле каждый узнает во мне частичку себя.

Разве можно прожить эту жизнь, вот так сильно любя

И потом не проходить остаток дней с сердечным обморожением?

И вот, кажется, тот момент, когда в голове что-то типа затмения:

Приходится понимать, что скоро лето, и шарф придется снять,

Ведь трудно будет всем по жизни бесконечно объяснять,

Что даже в летнюю жару мне нужен шарф для душевного отопления…

Глава восьмая

После того злополучного вечера правды прошло несколько дней. Я, может, в чем-то не права, но мне нужно было разобраться в себе. Мне не хотелось видеться с Дэвидом, я не хотела слушать оправдания и хоть какие-то намеки на что-то, кроме дружбы. Да и дружбы здесь никакой не осталось. Так, один раз не сдержалась и раскрыла свою тайну. А дальше все, как всегда.

Вот уже несколько дней я живу в онкологическом центре, с Майклом. Так сказать, заменяю тетю Монику, ей нужно было отдохнуть, а мне спрятаться ото всех. Где я нахожусь, знали только бабушка и Мэт. Джулии я не могла сказать, потому что она все равно сдаст меня Дэвиду. А Мэт… Мэт неравнодушен ко мне, Дэвид ему не нравится, так что тут можно и не объяснять.

Я бы рада сказать, что здесь мне хорошо, что Майклу становится лучше, но я вижу, как даже в нем надежды все меньше и меньше. Он старается выглядеть сильнее, чем есть на самом деле, улыбается. Но я слышу, как он ворочается ночью, пытаясь уснуть, но безуспешно.

Меня перестало пугать здесь что-то. Сначала мне было не по себе, было страшно смотреть на белоснежные, как бабушкин фарфор, лица, на эти марлевые повязки, на тонущую в глазах надежду. Мне было тяжело говорить с Майклом, потому что я боялась сказать что-то не так, что-то, что может расстроить его или задеть. Но эта болезнь насильно заставила его стать взрослее, сильнее. Он стал другим: стал ценить каждый момент, каждый восход солнца, каждый новый день, каждую минуту сна, каждую улыбку, каждое слово. Он вслушивался во все, что ему говорили, вслушивался, пытался понять. Даже когда мы с ним разговаривали, я не хотела грузить его своими проблемками, но он все выудил из меня, слушал так внимательно, так сочувственно смотрел, успокаивал и пытался дать совет. И после нашего разговора я проплакала в туалете минут пятнадцать, потому что теперь это стало все так близко. Страх потерять еще одного человека, такого светлого, такого чистого. Мне было так жаль его! Но вы ведь понимаете, как я могла показать ему свою слабость и жалость. Я каждый день придумывала нам новые планы, которые мы осуществим все вместе, когда он вылечится. Мы собирались в Бразилию, на карнавал. Ему всегда так нравились карнавалы. В нем поселилось какое-то мертвое спокойствие, что беспокоило меня. Он был так безмятежен, так умиротворен, как смирившийся с приговором осужденный.

–Мэт придет сегодня? – спросил Майкл, как только врач ушел.

–Я думаю, да. Мы и завтра к тебе придем, если хочешь. И послезавтра.

–Он очень хороший, Джейн. И ты ему очень нравишься.

–Это он тебе об этом сказал? – улыбнулась я.

–Нет, я просто это знаю. Но я также знаю, что тебе сейчас слишком тяжело, чтобы впускать кого-то нового в жизнь. Я тебя понимаю.

–Майкл, я так люблю тебя. И я все сделаю, чтобы ты вылечился, слышишь? Верь мне, мы еще не один карнавал увидим своими глазами! Ты только верь, я тебя очень прошу.

Мне хотелось обнять его еще крепче, но я боялась причинить ему боль. Он стал казаться мне таким хрупким, как карточный домик.

–Я тебе верю. Можно один вопрос?

–Конечно! Хоть двадцать!

–Столько у меня не наберется, – улыбнулся он, – Как там, на улице?

Я еле сдержала слезы.

–Там? Хм… там очень шумно и много людей. Они все бегут куда, постоянно говорят по телефону, смеются, ругаются, плачут, мирятся, влюбляются. Там началась зима, и немного похолодало. Сейчас, честно, там мерзко, идет дождь, такая промозглая прохлада и постоянный озноб. Сейчас бы тебе там не понравилось.

–Почему? Потому что дождь?

–Да, и холод.

Он замолчал, подошел к окну и закрыл глаза. Уголки его губ приподнялись, он слегка улыбнулся.

–Знаешь, я бы сейчас многое отдал за то, чтобы выйти на улицу, сесть на холодную мокрую лужайку, посмотреть на небо и чувствовать, как капли стекают по лицу. Они бы стекали по шее, затекли бы под куртку, под свитер, стекали бы по коже. По телу пробежала бы дрожь, я бы съежился и засмеялся. Лег бы на спину и смотрел бы на небо, может тогда Бог обратил бы на меня свое внимание. И на всех, кто здесь сейчас.

Я не сдержалась и заплакала.

–Джейн! Прости, ты только не плачь, ладно? – обняв меня, говорил Майкл.

–Я просто так боюсь, что потеряю еще и тебя. Бог… он видит нас и слышит, он нам поможет, он всегда поможет, нам больше не на кого полагаться, ты же знаешь. Все будет хорошо.

Мы просидели молча какое-то время. Потом в палату вошел Мэт.

–Эй, что это с вами? – бодро заговорил он.

Майкл тут же заулыбался.

–Дневная доза слез вылита, – промямлила я.

–Еще чего, плакать нам только не хватало! Ну-ка, выше нос!

С его появлением все стало проще. Он давал мне надежду своим оптимизмом и верой в лучшее. Разговаривал с Майклом обо всем, помогал, как мог. Его помощь была очень важна, она была необходима. Я старалась не думать о том, с какой целью он делает все это, мне не хотелось, правда.

Я чувствую, как с каждым днем сил во мне все меньше. Я все чаще грущу, реже улыбаюсь, больше думаю, практически не пишу. Но я знаю, что Мэт не оживит меня, я знаю, что он мне не нужен. И, наверное, он тоже это чувствует. Он должен это понимать. Хотя, с какой стати он будет это понимать! Все эти чувства, они ослепляют.

Какая странная все-таки эта наша жизнь. Сколько живу, не перестаю удивляться. Ну, хорошо. Живу я, конечно не полвека. Но все-таки! Этого вполне достаточно, чтобы понять, что логики в нашей жизни вообще не существует. Мы убегаем от тех, кто любит нас. Но зато всегда рядом с теми, кому на нас совершенно наплевать! Нет, я не пессимистка. Просто как-то так получается. И самое ужасное сейчас, что я не хочу говорить о любви! Потому что во мне только грусть, злость, ненависть, одиночество. Зима. Одно слово. Я не хочу снова чувствовать это. Не хочу саморучно убивать себя, не хочу ни к кому привыкать, никому принадлежать. Я не хочу поселить в свою душу еще кого-нибудь. Не хочу, чтоб это чувство клещом высасывало из меня же меня саму. Интересно, а как страдают мужчины? Как обдумывают это все? Я бы на их месте вообще об этом не думала. Все-таки, мужчины совсем другие.

К вечеру вернулась тетя Моника. Все эти дни Майкл сам просил ее не приходить, потом сказал мне по секрету, что: «Мама очень устала, ей нужно отдохнуть, но она сама в этом никогда не признается, она же мама». Я вся наполнилась белой завистью. Как не завидовать матери, у которой не сын, а просто ангел во плоти?!

–Ну, нам пора, Майки. Но мы еще придем! Обязательно!

–Я буду ждать. Дженни, только поговори с Дэвидом, так пропадать нельзя, ему, наверное, очень-очень хочется объяснить тебе все.

–Я обязательно поговорю с ним, – улыбнулась я.

–Хорошо.

Они с Мэтом пошептались о чем-то, и мы ушли.

–Ладно, Мэт, я пойду на метро, – сказала я, как только мы вышли на улицу.

–Не хочешь сходить куда-нибудь?

–Нет, хочу домой и поспать нормально. Но спасибо за приглашение.

–А может ко мне?

–Я же сказала, нет, хочу домой. В чем дело?

–Ни в чем…

–Тогда почему ты прячешь глаза?

–Потому что не хочу, чтоб ты шла домой.

–Да в чем проблема-то!

–Там твой Дэвид, вот в чем проблема!

–Дэвид? У меня дома?! и он вовсе не мой. Так, для заметки.

–Нет, не дома. Около него, – недовольно бурчал Мэт.

–Ты можешь толком объяснить?

–Все эти дни, что ты была у Майкла, он сидел в машине около твоего дома! рада?

–Что за чушь ты несешь, – усмехнулась я.

–Я бы тоже не поверил, если б не увидел сам. Он и ночью там оставался. И пытался выпытать у миссис Ланкастер где ты.

Этот человек не переставал меня шокировать. То рекламное агентство, миллионы долларов, DKNY, вечеринка, то теперь сумасшедшая настойчивость! Я не брала трубку все эти дни. Не отвечала ни ему, ни Джулии. Отпросилась у Джексона и договорилась о замене с Ванессой, а он все это время ждал меня?! Ну и запряталась же я. Да я просто великий махинатор! Что за мексиканский сериал!

–Вот черт…

–Так ты пойдешь домой?

–Конечно, пойду. Что мне теперь, домой не возвращаться из-за него.

В итоге, я отделалась от Мэта и поймала такси. Почему-то, я по дороге домой думала о любви. Сначала о первой, а потом снова вспомнила Эрика.

Когда в твоей жизни появляется кто-то особенный, очень важно, чтобы ты поняла это именно в то время, когда он рядом. Это спасет не только твою жизнь, но и твое сердце, дубликат которого во внутреннем кармане своего старого пальто ты не найдешь.

Жизнь кажется очень скучной и серой, пока вы в полной мере не познаете горечь расставаний. Сначала это не будет чем-то катастрофически болезненным. Просто уязвленное самолюбие, ненависть, пара литров слез. Может быть, попытки суицида. Это все меркнет по сравнению с месяцами отречения от мира всех живых и счастливых. Это чувство необходимости тепла и уюта. Больше, чем когда-либо раньше. Это мысли о смысле жизни. Это потеря веры во все прекрасное и чистое. Это просто жизнь в четырех стенах, выражаясь абстрактно. Вы живете, но нет чувства удовлетворения и счастья. Нет благодарности людям за то, что они просто проходят мимо, невероятно живые. Нет желания следить за собой, носить каблуки и платья, заниматься укладкой волос с утра, вставая при этом часа за два до выхода. Нет смысла улыбаться людям, потому что улыбка для вас теперь нечто драгоценное, сокровенное. Вы мертвы и все понимают это, постепенно покидая вашу жизнь. Запомните: ваши страдания нужны только вам. Другие люди живут в своих стенах.

В наше время постоянно улыбаться – это модно. И неважно есть причины для этого или нет. А так как я не очень люблю глянцевую жизнь – улыбаться просто так я не буду.

Из-за Дэвида во мне снова просыпался романтик, и меня это бесило. Лирика не должна покидать наши жизни, даже если от нее порой тошнит. Как бы люди не старались выглядеть на публике – слезы у всех текут одинаково. А у меня их почти не осталось. И если я впущу кого-то в свою жизнь, где уверенность в том, что я выдержу еще одну потерю, еще одно расставание или предательство? Теперь грань между жизнью и смертью почти стерлась, я не думаю, что буду снова бороться с самой собой за свою же жизнь. Вечный вопрос: а что, если…? На виселицу того, кто придумал сослагательное наклонение!

Подъезжая к дому, я увидела его машину, и внутри что-то затряслось. Интересно, его поступок можно считать романтичным? В конце концов, он просидел под моими дверями четыре дня и не сдвинулся с места, он ждал меня, искал, не нашел, не сдался и не уехал! Да что со мной такое!

Мне так хотелось остаться незамеченной и проскочить в дом, но мне не удалось.

–Джейн! Господи, Джейн, неужели это ты! Пожалуйста, не убегай, позволь мне объяснить все! Ты ведь самый справедливый человек из всех, кого я знаю. И не дашь мне сказать последнее слово перед расстрелом?

–Зачем ты здесь?

–Я волновался.

–Поверь, не было повода.

–Где ты была все это время?

–У Майкла в клинике. Зачем ты здесь? – тверже переспросила я.

–Я тебе соврал. Я должен извиниться, поверь, я просто не хотел сваливать на тебя всю эту информацию и… и когда я представился тебе, помнишь? Я просто не мог поверить, что в этом городе есть человек, который не знает этого имени, это меня подкупило. Пойми, я просто хотел быть обычным человеком для тебя. Женщин вокруг меня всегда было слишком много из-за моих денег, а с тобой… с тобой все было иначе. Ты слушала меня, смотрела мне в глаза так бескорыстно, так доверчиво.

–Видимо, зря я тебе так доверяла.

–Я знаю, что это было неправильно. Знаю, о чем ты сейчас думаешь. Я тебя понимаю, но пойми и ты меня. Я слишком часто обжигался по причине своей известности. Просто я хотел быть уверенным, что ты действительно и понятия не имеешь, кто я такой на самом деле.

–Теперь уверен?

–На все сто.

–Тогда езжай домой. И не возвращайся больше.

–Зачем ты так.

–До встречи с тобой все в моей жизни было предсказуемо. Все. Я плыла по течению, не останавливаясь. И тут появился ты со своими деньгами и предложением переспать. Потом из-за тебя меня уволили. Потом ты извинился. Я тебе поверила, открылась тебе, а ты снова соврал мне. И неизвестно, как долго еще я бы находилась в неведении, если б не эта вечеринка. И опять вранье и разоблачение. И к чему мы вернулись? Ты опять извиняешься. Я тебя прощаю! Не мне судить. А теперь с меня хватит, это уже какая-то дурацкая тенденция.

–Мне жаль, что я не рассказал тебе все сразу, но ты ведь не сможешь вечно злиться на меня.

–Знаю, молодежь живет импульсом. Сегодня мне грустно, завтра я захочу убить себя и застрелюсь, а послезавтра я захочу убить всех вокруг и остаться одной живой среди мира мертвых, но не выйдет, потому, что вчера я уже застрелила себя. Так что, извини. Я застрелила себя парочкой днями ранее, поздно что-то менять, беги от меня. А я побегу от тебя. И все, никто никого не убьет.

–Ты ведь это несерьезно.

–Знаешь, я даже чересчур серьезно это говорю.

–Джейн, послушай…

–Нет-нет-нет, это ты послушай. Я – единственный человек на земле, который знает меня со всех сторон, а так как ты не самый плохой человек, даю тебе дельный совет: беги от меня как можно быстрее и как можно дальше, не то я сожру твой мозг за милую душу. Не пытайся меня понять, потому что я и сама себя не понимаю, просто не думай, что я какая-то не такая. Просто так вышло, что я не знала тебя и твоего имени, не знала, кто ты есть. Но это не делает меня лучше или хуже других. Будь счастлив, Дэвид. И лучше не вспоминай обо мне. Если только раз в полгода.

Я заставила себя двинуться к двери. Зашла в дом и быстро повернула ключ. К своему удивлению, я снова заплакала, причем это не были слезы облегчения. Я так не хотела, чтобы кто-то снова полюбил меня. Я так этого боялась. Я боялась этого потому, что сама любить была не в состоянии. В моей жизни давно наступил тайм аут. Я будто находилась на перекрестке последние месяцы и никак не могла выбрать нужное направление. Я не хотела причинять боль именно ему, потому что он уже что-то значил для меня. Я ведь знаю, что будет лучше без меня, чем со мной. Во мне столько проблем, во мне столько боли, столько воспоминаний, столько слез, столько любви к людям, которых со мной больше нет. И со мной ему будет очень тяжело, а без меня… без меня будет проще. Он мужчина. Он сильный. Он все сможет. Возможно, даже раз в полгода не вспомнит обо мне. Честно, я расстроюсь. Но это уже будет его выбор. А я посижу, поплачу. Мне снова станет пусто, снова станет, как всегда, я снова уйду в свои проблемы. А бабушка была права. С ним я становилась живой. Ну и ладно, быть живым слишком опасно, в любой момент можешь наткнуться на смерть.

Я иногда так радуюсь, что в жизни не так часто встречаются мужчины, способные читать мысли женщин. Они бы все сбегали от меня после первого свидания. Наверное, лишь у немногих в голове столько противоречий, сколько скрыто в моей. Я – ходячая антитеза! Даже сейчас, Дэвид не отвязался бы от меня так просто, потому что я насильно заставила себя его оттолкнуть. Зато Мэт сбежал бы сразу, жутко оскорбленный моими мыслями. Мне и самой это не нравится, но что поделать, это мои собственные неисправимые мозги. Да и, скорее всего, я откажусь от предложения пересадки мне чужого, обыкновенного серого вещества. Как бы я себя не критиковала, мои мозги такие привлекательные. Наверное, в первую очередь, своей запутанностью.

Я становлюсь шизофреником, не так ли? Меня пугает все вокруг, абсолютно! Во всем хорошем я быстро-быстро начинаю искать подвох, если все плохо – я жалуюсь на жизнь тому, кого никто и никогда не видел. Я про Бога, вы правы. Если я чувствую что-то в своем полумертвом сердце – мне это не нравится. Мне не нравится менять что-то в своей жизни! Неужели, я влюбилась в свою каждодневную рутину?! Работа, дом, душные вагоны метро, ночной Нью-Йорк из окна такси, зарплата раз в месяц, ворчливые клиенты в ресторане. Возможно, я действительно боюсь что-то изменить, потому что тогда мне придется отпустить все то, что случилось со мной полгода назад. Мне придется попрощаться с Эриком раз и навсегда, мне придется перестать вспоминать свое прошлогоднее счастье. Разве, это так плохо? Снова начать жить? Ведь не могу же я все время оставаться в том времени! Время идет, все меняется, абсолютно! А я становлюсь шизофреником. Однозначно. И, похоже, этот процесс уже необратим.

А вот любопытно: если бы меня на улице встретил шизофреник, читающий мысли, он влюбился бы в меня? В себе подобную? Ох, о чем это я.

Так проходили дни. Днем я была у Майкла, вечером в ресторане. Дэвид больше не сидел за дальним столиком, признаюсь, мне его не хватало, но я знала, что поступаю правильно. По выходным я вечерами напролет играла на фортепиано, читала, пыталась отвлечься. Мэт каждый день звонил и писал глупые эсэмэски, я согласилась на пару встреч, но это меня не цепляло. Наверное, в глубине души я надеялась, что Дэвид не сможет вот так легко исчезнуть из моей жизни, но кого я обманываю. Мне просто хотелось, чтобы он был тем, кем на самом деле не является. Еще одно разочарование, еще одна потеря. Подумаешь, с кем не бывает. Бабушка пыталась понять, что со мной не так, но я не сознавалась. Наверное, в первую очередь самой себе. Он так и не вышел из моей головы, как я не старалась.

Но этот день мне с самого начала не понравился. Я проспала до двух часов дня и не успела сходить к Майклу. К тому же, я совсем свихнулась и полезла в интернет, чтобы узнать что-нибудь о Дэвиде. Я решила, раз он такой известный в Нью-Йорке – google точно знает его и, уж точно, там есть его фотографии. Хотя бы одна. Это так странно, ведь я все время пыталась казаться ему бесчувственной и равнодушной, но в итоге сама вляпалась в это дерьмо, пока смотрела назад, а не под ноги. Но не в этом суть. Потом в растрепанных чувствах я явилась в ресторан, отработала, как обычно. И в этот день, по какому-то жуткому совпадению, Джулия решила порвать с Джексоном, потому что считала, что ему на нее наплевать. Временами мне тоже так казалось, но я тут же видела со стороны саму себя, ничем от него не отличающуюся. По этому поводу она испекла кексы с коноплей и принесла их с собой. Естественно, я не стала их есть, это же я! Тем более, на работе. Не представляю, как бы я потом пела, если б наелась этой отравы. Но, в итоге, она уговорила меня пойти к Мэту, у него там наметилась какая-то тусовка. Я недолго сопротивлялась, потому что мне нужна была немедленная разрядка, да и ее чертовы кексы казались мне аппетитными. Как будто маффины с кусочками шоколада. Мы поехали к Мэту. В тот момент, когда мы приехали, у него уже было довольно «весело». Куча народу, ящики с пивом, сигаретный дым и обнюхавшиеся парни с красными глазами. Мне сразу захотелось бежать оттуда домой, но Джулия и Мэт остановили меня. «Брось! Будет весело! Тебе нужно расслабиться!» – кричала Джулия. Зачем-то, я ее послушалась. Музыка была такая громкая! Мне казалось, что мне по голове постоянно что-то стучит. Эта скачущая вокруг меня толпа, наконец, достала меня, и я сдалась. Выпила две бутылки пива, съела один кекс, потом второй, третий. Они показались мне вкусными, тем более с пивом. Через несколько минут мы танцевали с Джулией на столе, потом к нам присоединились и остальные, в итоге стол сломался. Мне казалось, что вот-вот я задохнусь от смеха. Перед глазами все плыло, все казалось каким-то неестественным, я такого никогда не ощущала раньше. Не могу точно вспомнить все, что происходило. Помню, как Джулия скакала и кричала что-то на непонятном мне языке и, вроде, ее вообще никто не понимал. Я была в шоке. Мне казалось, что глаза вылезают наружу, сердце так быстро стучало, что я чувствовала это всей грудной клеткой. Но эйфория была недолгой, как всегда. Тут ко мне начал приставать Фредди, лучший друг Мэта, а меня, почему-то, так жутко тошнило, что я была готова на все, лишь бы выбежать на свежий воздух и надышаться там на сто лет вперед. Я дала ему пощечину, когда он пытался залезть мне под кофточку. К моему счастью, это заметил Мэт и ударил Фредди. Началась драка. Джулия кричала что-то невразумительное, я пыталась их разнять, но безуспешно. Потом с улицы зашли остальные и разняли их, наконец. У меня перед глазами будто снимался немой кинофильм, я вообще перестала что-либо понимать. В ушах шумело, звенело, стучало. Живот скручивался, к горлу подкатывала едкая жидкость, я побежала в ванную и напилась воды, чтобы хоть как-то прийти в себя. Потом умыла лицо, посмотрела на себя в зеркало и меня стошнило. Я сидела на полу в ванной, сжав голову между коленями, закрывала лицо руками, моя голова будто отделилась от тела. Я не могла закрыть глаз, потому что мне становилось так жутко, что хотелось кричать, биться головой о стену, только бы прекратился этот круговорот мира вокруг меня. Мне безумно хотелось спать. Я начала плакать, потому что это головокружение не проходило. Вы ведь знаете, алкоголь все эмоции делает острее. Я начала себя жалеть, жалеть о своих поступках, жалеть обо всем! Потом я начала мечтать о своей кровати и разревелась еще сильнее, когда поняла, что я даже не у себя дома, куда мне до кровати. Через какое-то время ко мне зашла Джулия, что-то говорила, но я не слышала ее, у меня совершенно отключились мозги. Я вообще ни черта не соображала! Она совала мне свой мобильник, а я мычала и отпихивала его. Помню четко лишь одну ее фразу: «Черт, кто же знал, что она никогда не ела этих кексов с коноплей!». Я встала на колени и снова обнялась с унитазом. Она держала мне волосы, а мне хотелось, чтобы мне подержали еще и голову, потому что она вдруг стала чересчур тяжелой для моей шеи. Потом Джулия вышла. Меня, вроде, перестало тошнить, я легла на пол, чтобы проверить, смогу ли я лежать с закрытыми глазами. Я пролежала около пяти минут, но, все-таки, я немного соображала, потому что не могла позволить себе уснуть на полу в чужой ванной. Когда я села – меня снова замутило, но было уже гораздо лучше. Я, хотя бы, начала слышать музыку из соседней комнаты и громкие голоса. Мне было так тяжело моргать, что я, вроде, вовсе перестала это делать. Думаю, со стороны мои глаза выглядели стеклянными. Я согнула левую ногу в колене, локтем облокотилась на нее и держалась рукой за голову, не отводя глаз от одной, видимой только мне, точки на стене. В этот момент в ванную кто-то вошел.

–Джейн, Джейн, посмотри на меня.

Мне было до того все равно, кто это, что он просит меня сделать, могу я это сделать или нет. Я совсем не шевелилась, потому что во мне не осталось сил.

–Я, честно, не знала, что все будет так!