Сто лет одного мифа

Гитлер и его соратники практически не делали тайны из подготовки мюнхенского путча. Во время визита фюрера в Ванфрид о ней узнали также Вагнеры. Поэтому Винифред считала, что имеет достаточно полное представление о текущих политических событиях, и пыталась в конце октября развеять заблуждения своей берлинской подруги, верившей, как и многие немцы, что министр-президент Баварии Густав Кар собирается с помощью НСДАП отделиться от остальной Германии и восстановить монархию Виттельсбахов: «Жаль, что вы в Берлине видите все происходящее как в кривом зеркале!.. Все, что говорят о сепаратизме Кара и Гитлера, не соответствует истине! – Но они не желают покориться этому рейху – у нас все безупречно и в полном порядке – мы чувствуем себя прекрасно и уверенно – Берлину не удастся ничего испортить – скорее Берлин создаст у себя такую же атмосферу уверенности! – Со вчерашнего дня штурмовые отряды Гитлера принимают военную присягу – так что мы идем рука об руку – а все остальное приложится! – Все в лихорадочном ожидании. Но я верю, что все изменится и будет значительно лучше!» Путч был назначен на 9 ноября, и Зигфриду предстояло внести свой вклад в судьбоносное для всей Германии событие, продирижировав на следующий день в Зале полководцев на площади Одеон симфоническим концертом, кульминацией которого должна была стать премьера его новой симфонический поэмы. Таким образом, произведение, задуманное в качестве посвящения другу, отдавшему жизнь за свободу Греции, должно было стать присягой на верность вождям путча – генералу Людендорфу, о приходе которого к власти в качестве военного диктатора обитатели Ванфрида мечтали со времени окончания войны, и новому вождю праворадикального движения Гитлеру.

Прибывшие 8 ноября в Мюнхен Зигфрид и Винифред поселились у друзей на улице Винденмайерштрассе. Явившаяся на следующий день полиция потребовала предъявить паспорта, и это их несколько обескуражило – днем Зигфриду предстояла репетиция в Зале полководцев, где на следующий день должен был состояться праздничный концерт, и супруги не могли себе представить, что в городе должен вот-вот произойти государственный переворот. Как известно, в последний момент Густав Кар отказался в нем участвовать. Насильно доставленный в пивную «Бюргербройкеллер», где заседали путчисты, он пообещал оказать им всяческое содействие, однако, испугавшись обвинения в государственной измене, отдал приказ о подавлении готовящегося выступления силами вооруженной полиции. Когда репетиция концерта уже подходила к концу, Зигфрид заметил необычные скопления людей на улицах и поспешил вместе с женой домой. Дальнейшие события – в частности, движение колонны во главе с Гитлером и Людендорфом, которая направлялась к берегу Изара, чтобы соединиться там с колонной ополченцев, возглавляемых Эрнстом Рёмом, – они наблюдали из окна. Однако путчистам удалось прорвать только первое оцепление полиции и выйти на площадь Мариенплац, где был устроен летучий митинг перед ратушей. Когда же они приблизились к Залу полководцев, их дальнейшее продвижение было остановлено на узкой улице Резиденцштрассе полицией, открывшей огонь на поражение. Во время перестрелки было убито шестнадцать путчистов и трое полицейских. Принявший участие в марше Герман Геринг был ранен в ногу. Вскоре после возвращения в Байройт Зигфрид писал Розе Эйдам: «Находясь 8 и 9 ноября в непосредственной близости от места событий, мы пережили все, что происходило в Мюнхене, – то без ума от счастья, то опечаленные до смерти. Но такого позорного предательства еще никогда не было! Разумеется, от подобной низости не застрахованы даже такие чистые люди, как Гитлер и Людендорф. Это недоступно пониманию немцев! – И этот раздор в рядах националистов. От этого можно прийти в отчаяние. Тщеславие, упрямство и никакого согласия. Это скорее пристало евреям и попам». За свое предательство Густав Кар был жестоко наказан. Его убили в июле 1934 года в Дахау после пресловутой «ночи длинных ножей», когда Гитлер разом разделался со всеми своими противниками.

Вскоре после путча правительство провело деноминацию марки, в результате чего финансовая система стабилизировалась. Однако фестивальный фонд был практически обесценен, и Вагнерам пришлось снова обращаться за помощью к своим сторонникам. В связи с этим под конец 1923 года Зигфрид предпринял рекламную поездку, организованную вагнеровскими обществами Австрии и Чехословакии. Кроме того, обитатели Ванфрида лишились значительной части личных средств, и Зигфриду пришлось снова разъезжать с докладами и организовывать концерты также для поддержания привычного образа жизни. Тем не менее он находил возможность помогать пострадавшим путчистам и даже послал значительную сумму в новой валюте лежавшему в инсбрукской больнице Герингу. Это событие описано в воспоминаниях Фриделинды Вагнер. Ей, естественно, хотелось обелить память о любимом отце, которого постоянно упрекали в сочувствии национал-социалистам: «Отец пришел в ужас от одной мысли, что баварское правительство разрешило открыть огонь по обожествляемому немцами генералу Людендорфу. Мать была в таком состоянии, что убедила его поехать в Инсбрук, где в больнице лежал серьезно раненный Геринг, бежавший через Альпы в Австрию. Приняв эту неприятность близко к сердцу, отец отыскал Геринга, опекаемого женой-шведкой, которая и сама была больна; к тому же у них не было ни гроша. Отец оплатил счета, и это дало им возможность поехать в Венецию, где они в течение года жили в гостинице, владелец которой был другом моего отца и не взял с них никакой платы. Это был единственный вклад отца в дело национал-социалистического движения». Визит Зигфрида в Инсбрук увековечен в камне: на мемориальной доске, украшающей фасад гостиницы «У золотого орла», среди имен проживавших в ней «августейших особ и знаменитостей» можно прочесть: «Зигфрид Вагнер 1923».

Во время поездки Зигфрид рассказывал о фестивалях, о своем покойном отце и живущей в Байройте матери, показывал диапозитивы с фотографиями детей и видами Дома торжественных представлений. В более узком кругу почитателей и особо доверенных лиц он рассказывал о недавних событиях в Мюнхене. После посещения Чехословакии он писал Розе Эйдам: «Три дня я пробыл в Чехословакии, разумеется, среди богемских немцев, которые в качестве немцев значительно лучше немцев Германии. Я сделал доклады в 12 различных местах и завершил поездку концертом в Карлсбаде». В Австрии он побывал также в Клагенфурте, где состоялась премьера оперы Царство черных лебедей. В середине декабря в мюнхенском зале Одеон была наконец исполнена симфоническая поэма Счастье. Продирижировав премьерой, которую за месяц до того отменили в Зале полководцев из-за путча, Зигфрид отправился в Росток, где дал концерт и провел второе после премьеры представление Кузнеца из Мариенбурга. Постановка была довольно небрежной, из-за недостатка средств пришлось довольствоваться декорациями и костюмами, которые сохранились в костюмерной театра после других постановок; вместе с тем автор остался доволен звучанием оркестра местного театра, имевшего значительный опыт исполнения его опер. Однако он, к своему ужасу, обнаружил, что оперу поставили без оркестрового вступления, поскольку лейпцигское издательство «Брокгауз», издавшее партитуру вступления отдельно и несколько раньше партитуры самой оперы, по каким-то соображениям не стало рассылать ее вместе с остальными нотными материалами.

* * *

В качестве очевидицы мюнхенских событий Винифред по возвращении домой стала пользоваться необычайной популярностью в праворадикальных кругах Байройта. Поскольку желающих узнать новости из первых рук было более чем достаточно, ей приходилось постоянно выступать в пивных, где собирались сторонники НСДАП, и на площадях, где они устраивали стихийные митинги. Об одном из таких выступлений она писала берлинской подруге: «Вечером я была в пивной среди собравшихся там ликующих сторонников Гитлера и, как только они потребовали рассказать о событиях в Мюнхене, тут же это сделала, встала и протрубила сопрановым регистром органа!! Просто вторая Роза Люксембург!! Это, разумеется, вызвало у всех ужас, а на следующий день я получила массу предупреждений об опасности ареста». Позднее она рассказывала о своей тогдашней деятельности с оглядкой на политическую ситуацию. На процессе денацификации ее показания выглядели достаточно невинно: «Сидя за стаканом пива, я совершенно непринужденно рассказала небольшому числу байройтцев (народу в пивной было немного) о том, что мы увидели и узнали во время событий в Мюнхене». Тогда ей было всего двадцать шесть лет, она, по ее словам, была все еще маленькой глупышкой и никто ее толком не слушал. «В то время я скромно пребывала на заднем плане и была всего лишь матерью, домашней хозяйкой и супругой». На самом деле пассионарную жену руководителя фестивалей слушали с огромным интересом и сочувствием. На старости лет, когда Винифред уже не скрывала своих пронацистских убеждений и смело рассказывала как о своей приверженности НСДАП, так и о дружбе с фюрером, она описывала те же события в письме своей давней подруге Герди Троост, вдове умершего в 1934 году любимого архитектора Гитлера Пауля Людвига Трооста, совсем по-другому: «…я рассказывала, стоя на столе!!!!! В течение дня я распространяла на улицах листовки! В то время мы были молоды и восторженны, и мой Зигфрид мне в этом не препятствовал». Зигфрид не только не препятствовал своей жене заниматься политической деятельностью, но даже с гордостью писал о ней в письме Розе Эйдам: «Моя жена сражается за Гитлера как львица! Великолепно!» В то время Винифред пыталась даже вмешиваться в работу прессы. В ее деле содержатся показания тогдашнего главного редактора политически нейтральной газеты Bayreuther Tagblatt Георга Шпитцера, которому она, во время перерыва между отделениями концерта, устроила разнос по поводу передовой статьи в номере от 12 ноября, где путч был охарактеризован как пьеска из жизни итальянских разбойников, разыгранная «детьми или взрослыми с детскими мозгами»: «…безумие – намереваться свергнуть правительство в Берлине и установить новую власть, находясь в Мюнхене; на подобные выходки способны только политические дети». Считавшая Людендорфа и Гитлера вполне зрелыми политиками Винифред не поленилась прийти на следующий день в редакцию и «вызывающе громко» спросить: «Господин Шпитцер, почему вы так враждебно настроены против Гитлера?» Она пыталась убедить его в том, что программа Гитлера – это «как раз то, что нужно Германии», а главред был неправ, когда «пытался оспаривать высказывания этого человека». Поскольку Шпитцер не пожелал дискутировать на эту тему, в дальнейшем Винифред занесла его газету в свой черный список и уже в 1928 году с возмущением писала Рудольфу Гессу, что «Bayreuther Tagblatt руководствуется, по сути дела, указаниями из центра, получает поддержку евреев и держит нос по ветру (в ноябре 1923-го газета повела себя подло!)». Шум, поднятый в связи с политической деятельностью Винифред, не остался не замеченным властями Верхней Франконии, и председатель правительства потребовал от руководителя байройтского отделения НСДАП Кристиана Эберсбергера, чтобы тот пресек антиправительственную деятельность госпожи Вагнер, пригрозив в противном случае подвергнуть ее превентивному аресту. Однако, по словам того же Эберсбергера, «Винифред тем не менее и дальше открыто заявляла, что наступит день, когда все поверят в Гитлера».

Через две недели после мюнхенского путча были распущены и запрещены как НСДАП, так и Коммунистическая партия. Однако национал-социалисты никуда не делись и объявили 1 декабря о создании Байройтского народного блока, во главе которого встал Эберсбергер, и Народного союза, провозгласившего своей целью «внутреннее и внешнее освобождение немецкого народа арийско-германского происхождения». Людендорфа как героя войны не стали брать под стражу, но Гитлер, по полученным в Байройте сведениям, был 11 ноября арестован в доме своего соратника Ганфштенгля и отправлен в тюрьму Ландсберг. Винифред сразу же начала собирать подписи под письмом Чемберлена, которое представляло из себя признание в солидарности с оказавшимся под следствием Гитлером: «Сегодня мы… храним и бережем любовь к Вам, доверие к чистоте Ваших помыслов и веру в победу Вашего дела; и то, что 9 ноября Вы, как и другой наш вождь, благородный герой Людендорф, прошли невредимыми через направленный на Вас огонь, мы считаем божественным предзнаменованием; этой граничащей с чудом неуязвимостью Провидение ясно показывает, что вы оба необходимы для великих дел!» Под этим письмом было собрано более тысячи подписей; первыми подписались супруги Чемберлен, Зигфрид, Винифред и Ганс фон Вольцоген. Вместе с воззванием Чемберлена Винифред послала узнику личное письмо, приложив к нему либретто оперы Зигфрида Кузнец из Мариенбурга. Она, разумеется, хотела привлечь внимание Гитлера не к любовной истории рыцаря Альфреда фон Юнгингена и девицы Фриделинды, а к историческим событиям, на фоне которых разворачивается действие оперы, а именно к противостоянию тевтонцев во главе с Генрихом фон Плауэном и одержавшими над ними победу и заточившими героя в темницу войсками Польши и Литвы. Новый друг Вагнеров должен был понять, что им близки его проблемы и Зигфрид переживает за судьбу униженной Германии так же, как и вождь НСДАП: «Если эта книжечка поможет Вам скоротать долгие часы, то она вполне оправдает свое предназначение!» Сообщив ему также, что во время недавнего посещения Берлина они жили у общих друзей Бехштейнов, Винифред завершила письмо словами: «Вы должны знать, что Ваш дух пребывал с нами! Преданная Вам Винифред Вагнер». Гитлер получил из Байройта также пьесу Ганса фон Вольцогена Легенда о Лонгине, так что у него было чем заполнить свой досуг, делая перерывы в работе над Моей борьбой.

Узника поместили в одной камере с его секретарем Рудольфом Гессом. Как писал в своих мемуарах Эрнст Ганфштенгль, их камера напоминала скорее жилое помещение, где имелось все необходимое для комфортного существования. Охрана обращалась с заключенными крайне почтительно, а некоторые смотрители даже потихоньку приветствовали своего вождя словами «Хайль Гитлер!». Вдобавок эти апартаменты были завалены гастрономическими изысками от поклонниц Гитлера: сырами, пирогами, конфетами, фруктами. Так, Хелена Бехштейн прислала узникам необычайно пахучий молодой мисбахский сыр. Она же прислала граммофон с пластинками, на которых были записаны патриотические марши и одна из песен Вагнера на слова Матильды Везендонк. Ни разу не встречавшаяся до этого с Гитлером супруга издателя Чемберлена Эльза Брукман проделала утомительное трехчасовое путешествие из Мюнхена, чтобы, как она писала, «…лично выразить благодарность тому», кто так много в ней пробудил, рассеял окружавшую ее тьму и «показал путь к свету», и передать привет от участвовавших в путче студентов, «чьи души сжигал позор за предательский удар в спину», а также от общего друга Чемберлена. Винифред не навещала ландсбергского сидельца, но часто ему писала; узнав, в чем он особенно нуждается, она собрала ему и Гессу соответствующий подарок на Рождество. В своих воспоминаниях Фриделинда Вагнер писала: «В писчебумажном магазине на главной улице Байройта она купила большое количество бумаги для пишущей машинки, копировальную бумагу, карандаши, перьевые ручки, чернила и ластики. Мы помогли ей все это упаковать, и это занятие показалось нам таким же веселым, как и сбор прочих рождественских подарков. Она ничего не знала о литературных амбициях Гитлера, однако именно на этой бумаге, этими чернилами и этими ручками был написан первый том Моей борьбы». Известно также, что Мою борьбу под диктовку Гитлера печатал (возможно, на той самой бумаге и под ту же копирку) Гесс. После того как были опубликованы воспоминания Фриделинды, ее матери пришлось оправдываться на комиссии по денацификации: «Я посылала бумагу в огромных количествах. Да боже мой, теперь меня упрекают в том, что я посылала бумагу для Моей борьбы… будто я косвенным образом повинна в том, что была написана Моя борьба». Кроме того, Вагнеры передали на Рождество генералу Людендорфу царский по тем временам подарок – присланный из Америки чек на сто долларов.

Глава 11. Первые послевоенные фестивали

Хотя вагнеровские общества делали все от них зависящее, чтобы за время, оставшееся после проведения денежной реформы, собрать необходимую для фестиваля сумму в несколько миллионов марок, средств катастрофически не хватало, и свою последнюю надежду Вагнеры возлагали на американские гастроли. В соответствии с договором, заключенным осенью 1923 года с нью-йоркским концертным агентством Джалса Дайбера, Зигфрид собирался дать в ряде городов серию концертов под общим названием «Музыка трех поколений»; в них он должен был исполнить симфонические произведения Листа, отрывки из музыкальных драм Рихарда Вагнера и собственных опер. Для начала договорились о двадцати концертах в двадцати городах в течение четырех недель. В случае успеха гастроли можно было продлить. Вагнеры рассчитывали не только на прибыль от концертов для покрытия значительной части расходов на проведение фестивалей, но и на получение Зигфридом дирижерских гонораров и авторских отчислений, которые могли бы существенно пополнить семейный бюджет. Согласно биографу Зигфрида Зденко фон Крафту, тот высказался о концепции гастролей следующим образом: «Пусть Америка создаст для Байройта необходимые основы, а немецкий дух победит Игнатия Лойолу!» Сын Мастера назвал знаменитого основателя иезуитского ордена, подразумевая одного из трех врагов на букву «J», преследовавших еще его отца (иезуитов); еще о двух врагах – журналистах и евреях – посвященные могли легко догадаться. В предвидении этой поездки Зигфрид подготовил по заказу одного американского издательства довольно сумбурно составленный сборник воспоминаний; в 1923 году он был издан также в Германии. Бо́льшая часть этих воспоминаний посвящена давнему морскому путешествию в Юго-Восточную Азию. Автор также надеялся увлечь американцев фестивальной идеей и поэтому уделил ей большое внимание. Он подчеркивал международный характер Байройтских фестивалей, критиковал не в меру восторженных немецких вагнерианцев и льстил зарубежным поклонникам Вагнера, «совершавшим паломничества в Байройт еще в то время, когда немецкая публика блистала там скорее своим отсутствием, чем присутствием». Он напомнил об оказавших поддержку фестивальному движению вагнеровских обществах Лондона, Болоньи, Барселоны и Нью-Йорка и о проводивших регулярные встречи вагнерианцах Парижа. В результате поездки он рассчитывал заработать порядка 20 000 долларов.

Вагнеры отплыли в Америку из Бремена на комфортабельном теплоходе «Америка», где они оказались самыми почетными пассажирами; капитан приглашал их к своему столу и угощал самыми изысканными деликатесами, которых они уже давно не видели у себя дома. Они также приняли участие в маскараде и впервые смотрели и слушали выступление настоящего американского джаза. Теоретически они могли познакомиться с этим видом музыкального искусства и в Германии – например, в Берлине, где в период Веймарской республики джаз приобрел большую популярность, – однако дома руководителю байройтского предприятия и его супруге было несолидно и недосуг участвовать в подобных увеселениях, так что встреча с джазом оказалась для Зигфрида, пожалуй, единственной, а Винифред, ее дети и внуки могли наслаждаться им после войны сколько угодно: джазовая музыка звучала и по радио, и по телевидению, и с киноэкранов, поэтому рядовому немцу даже не было необходимости ходить на специальные концерты или в варьете. Первое же знакомство с джазом произвело на Вагнеров не самое благоприятное впечатление, и если Винифред отнеслась к нему скорее снисходительно («В общем все это звучало достаточно мило – не слишком мелодично, но ритмично. При этом европейцы танцевали, вышагивая чопорно и скучно»), то Зигфрид впоследствии не уставал порицать в своих выступлениях джаз и предостерегать юношество от увлечения им: «Разве мы настолько устали и превратились в декадентов, что нашу молодежь уже не увлекают вальсы Штрауса?» Зато он смог в полной мере насладиться предлагаемым на судне угощением, в то время как Винифред страдала от морской болезни. Когда она чувствовала себя лучше, то читала мужу вслух биографию Байрона.

В середине двадцатых чисел января 1924 года они прибыли в порт Эллис-Айленда, где их встретила толпа журналистов и фоторепортеров. Среди встречавших были сын Энгельберта Хумпердинка Вольфрам и выступавшая тогда в Нью-Йорке певица Мари Перар-Пецль. К тому времени агентство Дайбера развернуло шумную рекламную кампанию: из газетных статей и распространяемых листовок широкая публика узнавала о «музыкальной религии Рихарда Вагнера», а также о том, что к Дому торжественных представлений, где ставят его музыкальные драмы, зрители восходят «в духовном экстазе», чтобы «погрузиться в другой мир». Поэтому Зигфрида действительно ждали в Нью-Йорке с нетерпением, и встреча получилась необычайно торжественной. Иное дело, что Нью-Йорк – еще не вся Америка, и гастролеру пришлось столкнуться со множеством трудностей организационного и технического характера. Впрочем, в Нью-Йорке Зигфрида также поджидало множество неожиданностей. Прежде всего, выяснилось, что в Соединенных Штатах уже знают о чеке в сто долларов, переданном Вагнерами на Рождество Людендорфу. Этот чек им прислал живший в США состоятельный ученик Листа Альберт Моррис Бэгби, и судьба чека стала известна баварскому министру юстиции. После того как министр сообщил об этом на заседании ландтага, немецкие газеты ухватились за горячую новость, а в связи с приездом Вагнеров в Америку о ней стала трубить также заокеанская пресса: Вагнеров обвиняли в том, что они передают пожертвованные фестивалю средства на нужды запрещенной нацистской партии, поскольку, как писала своей подруге Винифред, Людендорф был «красной тряпкой для все еще враждебно настроенной по отношению к Германии и зараженной пацифизмом Америки». Чтобы успокоить прессу, Бэгби публично заявил, что послал Вагнерам чек не в виде пожертвования на фестиваль, а в качестве подарка, которым они могли распорядиться по своему усмотрению. Дабы не отпугнуть потенциальных спонсоров и убедить их, что все пожертвования используются по прямому назначению, немецкоязычная нью-йоркская газета Staatszeitung опубликовала 2 февраля статью, где было сказано, что Вагнеры никогда не наживались на пожертвованиях и, кроме того, у членов семьи и у фестивального фонда раздельные счета. Газета выражала надежду на то, что Америка готова «по крайней мере частично оплатить огромный долг признательности Вагнеру и его Байройту», и просила провести «широкомасштабную акцию оказания помощи». Убеждая читателя в том, что материальное положение Вагнеров оставляет желать лучшего, автор статьи сообщал: «На сегодняшний день чернорабочий в Германии зарабатывает за две недели столько же, сколько достойная уважения госпожа Козима и сын Мастера получают в виде годовой ренты».

Винифред пыталась облегчить жизнь супругу как только могла. Она писала из США: «Я езжу с ним – чтобы избавить его от всего, что требует нервов и времени – большое количество интервью – визитеры – его переписка – вечное укладывание вещей и т. д. и т. п. Он нуждается в постоянном обслуживании – обязательном и каждый раз спешном, и я чувствую, что тут я на своем месте – также и в отношении ухода за ним – в случае, если он заболеет и т. д. и т. п. У меня здесь нет ни одной свободной минуты. О детях в случае необходимости может позаботиться вместо матери кто-нибудь другой – мужчине же приходится трудно». На время их путешествия Винифред распустила прислугу и отдала детей под присмотр знакомых; в Ванфриде осталась только Козима со своей служанкой. Информировать супругов Вагнер обо всех событиях в доме было поручено Даниэле Тоде. А на Зигфрида и вправду навалилось множество забот, связанных с многочисленными репетициями с незнакомыми оркестрами; он писал, что его «отчасти радует, отчасти пугает царящая там сумятица», находил эту напряженную работу «прекрасной» и был готов ради возобновления фестивалей преодолевать любые трудности.

Мало того, что Вагнеры едва успевали улаживать все проблемы, связанные с переездами, репетициями и организацией концертов, – им еще нужно было выполнить задание, полученное от отбывавшего тюремный срок Гитлера. В Нью-Йорке с ними встретился тридцатитрехлетний биржевой спекулянт из Германии Курт Людеке, который уже на протяжении двух лет разъезжал по всему миру, выполняя обязанности личного представителя фюрера и изыскивая в этом качестве денежные средства для НСДАП. К тому времени он уже успел познакомить Гитлера с Муссолини и готовыми поддержать немецких нацистов представителями деловых кругов Швейцарии. Теперь же он собирался воспользоваться приездом Вагнеров в Детройт, чтобы получить с их помощью доступ к жившему там автомобильному королю Америки Генри Форду – до тех пор ему удалось познакомиться только с главным редактором финансируемой Фордом газеты The Dearborn Independent. В Детройт, ставший первой остановкой в концертном турне, Зигфрид и Винифред отправились в одном вагоне с Людеке, и тому, пожалуй, повезло в выполнении его миссии значительно больше, чем его попутчикам. Сделка, которую предложил Форду Людеке, была вполне понятной и нашла горячий отклик в сердце промышленного магната. К тому времени Форд уже успел прославиться в Соединенных Штатах как один самых отъявленных американских антисемитов. Такую славу ему принесла изданная полумиллионным тиражом книга Международный еврей, в основу которой были положены Протоколы сионских мудрецов. Во время встречи с Вагнерами в своей загородной резиденции Дирборн под Детройтом Форд сообщил им, что уже оказывает помощь национал-патриотам Германии: он отправил в Германию несколько грузовиков, выручка от продажи которых пополнила партийную кассу. Форд выразил готовность и дальше оказывать поддержку вождю партии, и после этого его уже ничего не стоило уговорить принять Людеке, который в дальнейшем вел с ним все переговоры. С материальной поддержкой Байройтских фестивалей дело обстояло значительно сложнее, поскольку Форд, предпочитавший американскую музыку в стиле кантри, не проявил никакого интереса к творчеству Вагнера. Тем не менее он посетил концерт Зигфрида в Детройте, а позднее у Винифред появилась даже надежда, что она получит в подарок вожделенный двухместный «форд-кабрио». Однако через несколько лет Форду пришлось раскаяться в своей антисемитской деятельности и отречься от своей книги, поскольку американская «еврейская пресса» представила веские доказательства фальсификации Протоколов и стала угрожать предпринимателю бойкотом его продукции. В июле 1927 года он опубликовал в газете письмо, в котором просил у евреев прощения и заверял их в своей безграничной дружбе. Он сжег свезенные на пяти грузовиках нераспроданные к тому времени экземпляры своей книги и отозвал у издательств право на ее дальнейшее распространение. Тем не менее Форд продолжал поддерживать НСДАП под видом поставок в Германию грузовиков, а книгу по-прежнему издавало и распространяло в Германии немецкое издательство «Хаммер». После 1933 года ее там дарили школьникам и различным заинтересованным лицам. В 1938 году Гитлер наградил Форда «за его новаторские достижения в деле обеспечения масс доступными грузовыми автомобилями» Большим крестом ордена Заслуг германского орла – высшей наградой, которой в то время удостаивали в Германии иностранцев, – и тот принял награду, несмотря на шум, вновь поднятый левой прессой США. Что касается Вагнеров, то они не получили от Форда ни поддержки Байройтских фестивалей, ни двухместного кабриолета, на который надеялась Винифред.