Чабанка

Я смачно сплюнул и пошел, за моей спиной осталась удивленная тишина. Впервые я высказался вот так конкретно. Если бы, наверное, не признание Васькина, я бы об этом и не думал, прошел бы мимо столь интересной беседы моих сослуживцев-однополчан. Промолчал бы как обычно.

А вечером Кривченко вызвал нас к штабу. Замаячила финишная ленточка.

Май 1986. Чабанка

И вот стоим мы с Могилой перед штабом батальона. Жара страшная, но мы не потеем, мы свое уже давно отпотели. Я говорю:

– Пацаны на Кулиндорово уже заждались, боюсь, сейчас в часть рванут – разминемся. Слышь Могила, а может ну его на хуй, поехали по плану, берем водку и к нам. Отмечаем, гуляем, а эти сами нас искать будут, чтобы документы отдать. Поехали, а то, если с Палычем за водкой не успеем, придется бромбус в Красном доме покупать.

– Геныч, не кипишуй. Куда гулять? Что отмечать будем? Я с сеструхой в Кишиневе договорился, завтра мы у нее. Конфет заебательских домашним накупим и по домам. А без документов, какой нах Кишинев? Подождем, не должен замполит нас кинуть. О, а вот и он…

– Ага, а мы скучамвши!..

Замполит появился из штаба, неся какие-то бумаги в руке. Это обнадеживало, появился шанс, что всё произойдет именно сейчас. Кривченко подошел и изобразил стойку «смирно»:

– Сержанты, командование батальона благодарит вас за службу!

– Служим Советскому Союзу! – одновременно гаркнули мы с Могилой, а в груди у меня образовался вакуум – это всё!!!

Майор Кривченко протянул наши документы, мы их, не мешкая, выхватили у него из рук.

– Вы ведите себя там прилично, не напивайтесь, в комендатуру не попадите.

– Мы постараемся, товарищ майор, – совершенно серьезно постарался я заверить замполита.

– Разрешите идти?

– Свободны, – замполит протянул нам свою руку.

Я выскочил за КПП, там стоял и ждал нас Палыч.

– Сергей Павлович, шесть секунд, сейчас я с сержантом некоторые вещи заберу из роты и на Кулиндорово.

– Гена, давай бегом, сейчас же всё закроется на Котовского.

– Знаю. Мы мигом.

Мы бегом в роту. По дороге встретили Юрку Тё.

– Юрчик, давай с нами на Кулиндорово.

– А что, неужели документы получили?

– Ага!

– Дембель, ебать-копать?

– Ага.

– Не, не могу. А кто вместо меня в хлеборезке попашет?

– Салабона поставь.

– Не-а. Стрёмно.

– Ну смотри, я завтра вечером с бухлом приеду…

– Чё это ты один? – поддержал меня Могила, – я тоже приеду.

– … мы вместе, короче, приедем отходную ставить. Ждите. Со всеми попрощаться хочу.

– Ну, давайте, ждём, типа.

В роте был Корнюш. Я заскочил к нему:

– Всё, товарищ прапорщик, документы на руках.

– Геш, ты, что и не появишься больше?

– Да нет, завтра буду. Мы с Колей Могильным в Кишинев к его сестре заскочим и завтра приедем.

– А чего ты в Кишиневе забыл?

– Там же конфеты заеб… виноват, классные. Разные там «Вишня в шоколаде», урюк. Може книг каких куплю.

– О, слушай, будешь себе что покупать, возьми и мне. Деньги у тебя есть?

– Есть. Отходные!

– Хватит?

– Хватит, товарищ прапорщик.

– Слушай, а помнишь ты хотел себе такой сборник Богомира Райнова, как у меня?

– Помню.

– Я тебе свой подарю. Завтра в роту захвачу, если не забуду.

– Спасибо, товарищ прапорщик.

– А что ты так спешишь?

– Да… понимаете… мы… там…

– Понятно, гастроном закрывается?

– Ага. Вы ребят не ругайте, если УПТК сегодня немного на Кулиндорово задержится.

– Ладно. Но вы осторожно там.

На Котовского в то время работало только два ликеро-водочных отдела. Один внутри гастронома, а второй – выносной, отдельный. Мы помчались туда. Приехали.

– Блядь, ни шанса. Вы посмотрите, какая толпа.

– Да, здесь наверное человек двести, а то и триста, – загрустил Могила.

Мы вышли из машины и с тоской уставились на огромную, угрюмую очередь.

– Идите и скажите, что вы дембеля, может расступятся, – предложил Палыч.

– Да какое там! Хрен, они расступятся.

Но мы всё же подошли и я негромко так, для начала, спросил крайних в очереди мужиков:

– Э, ребята, а без очереди можно?

– А ты, что за член с бугра? – повернулась ко мне сизая рожа.

– Дембель. Документы полчаса назад с корешем на руки получили.

– А не пиздишь?

– Показать?

– Мужики, – неожиданно заорала сизая рожа, – здесь дембеля Советской, блядь, армии. Пропустим без очереди?

– А чего это без очереди? – заголосила одна женщина, – права у них такого нет.

– Не инвалиды, чай, – присоединился второй фальцет.

– Глохни бабье отродье! Не служили, не хер и хавальники раззевать!

Грубые нравы бытовали в этой очереди, но мужская солидарность сработала. Люди загомонили и начали расступаться, а мы с Могилой продвигались к вожделенной двери. Нас хлопали по плечам, информацию о нас передавали дальше, мы пробрались к цели, но чтобы попасть внутрь и речи не могло быть. В дверях была могучая плотностью своей пробка, под верхним откосом торчала рука так, что было понятно, владелец этой руки пробирался по головам. Что самое забавное, что всё это происходило почти в тишине, на этой глубине толпа молчала, пробка старалась одновременно выдохнуть. Один мужик из пробки, увидев наши отчаянные лица, спросил:

– Вам чего? Сколько?

– Водки на все.

– Сколько там.

– На три пляшки, без сдачи.

– Сам не возьму, ограничения, ебать их в сраку, может кто поможет. Давайте бабки.

Мы протянули ему мятые купюры. Со словами «Горбачева бы сюда» мужик вкрутился в дверь. Через десять минут у нас были три бутылки водки. Купить закуску было намного проще.

В вагончике нас ждало разочарование – кроме нового сторожа чухонца, никого уже не было. Все уехали в часть. Я был злой, как собака. Как же так? Так хотелось со всей бригадой посидеть. А теперь такой облом. Из средств связи доступна была только телепатия. Делать нечего, начали накрывать на стол: колбаса вареная толстыми ломтями, соленые зеленые помидоры, несколько банок сайры в масле и свежий белый батон, вот и вся еда, не считая водки. Только успели налить по первой, в дверь влетели Седой с Васькиным.

– Опаньки, а остальные где? – обрадовался я.

– В части. Мы вас здесь ждали, ждали, а потом смотрим, время уходит, ну решили, что и сегодня у вас с документами Облом Петрович, – Седой.

– А как в роту приехали, там и узнали, что вы сюда рванули, – Васькин радостно оглядывал стол.

– А чего ж всех не забрали?

– Кого всех? Войновский не смог, ему белье выдавать, Гажийский засцал, Баранова и Райнова не было, а салобонам ещё рано. Ген, да мы и так на частнике сюда рвали, думали, не успеем, куда там роту ещё тащить.

– Ну, лады, присаживайтесь. Палыч, давай первый тост.

Трёх бутылок оказалось мало. Очень мало. Сцепщики помогли взять бромбус. Много бромбуса. Потом приехал нетрезвый Балакалов и привез самогонку. Потом… Потом помню всё хуже и хуже. Было что-то ещё. Помню, как мы с Балакаловым стояли на улице под вагончиком, курили и признавались друг-другу в вечной любви, ну если не в любви, то в вечном уважении. Потом он поймал котенка, который у нас жил в последнее время. Котенок появился со стороны остановки и попытался прошмыгнуть в вагончик между нами. Он был совсем не ручной. Со смехом я рассказал Балакалову, что этот стервец меня сильно поцарапал.

– Моего друга?!! Да я за него…

С этими словами Балакалов молниеносным движением схватил котенка за загривок и шмякнул об бетонную перегородку трамвайной остановки.

– Идиот, что ты делаешь?!!

– Мщу за своего брата.

– Дурак, ты Балакалов.

Я решил обидеться и я обиделся. Мне стало тошно от таких друзей, от вечного уважения не осталось и следа, я решил выпить ещё…

Проснулся утром, долго не мог понять, где я и в какой позе нахожусь. Звуки с моих каракумных губ не слетали. Рядом храпели. Поднять голову я не смог, но смог слегка повернуться, с первым движением пришла чувствительность. Я лежал в нашем вагончике на койке, а в руках у меня было ружьё. Этого ещё не хватало, подумалось вяло. В этот момент в вагончик шумно ввалился знакомый сцепщик.

– Ну ты, служба, даешь!

– Сам ты сюсьжба, – просипел я, – со нада?

– Так, понял. Что, ничего не помнишь, да? – с этими словами он радостно налил мне в кружку воды из чайника.

Я попытался сесть. Голова раздулась изнутри, взорвалась, глаза закрылись ярко-красной взрывной волной. Медленно отпускает. Я протянул дрожащую руку к кружке.

– Я ненароком никого не завалил? Откуда у меня волына? – речь с каждым глотком возвращалась ко мне.

– Ты проходил по путям, никакой. А я с ружьишком.

– На кой ляд тебе ружье в деревне, баклан?

– Шамис приказал собак диких, что здесь бегают пострелять.

– Сука.

– А ты сказал, что человека и сам завалишь, а собак стрелять не дашь и ружье мое у меня отобрал.

– Ты чё пиздоватый, оружие отдавать, да ещё бухому?

– А зачем с пьяным спорить? Да и заряды у меня к тому времени закончились. Бухнуть чего у вас осталось?

– Сам посмотри. А который час, а?

– Восемь скоро.

На соседней койке храпел Могила, карела видно не было. Сцепщик, порывшись на неприбранном столе и не найдя ничего живительного, отчалил со своим ружьем. Не успели мои мозги с шумом и грохотом сделать в голове следующий оборот, как под вагончиком раздались знакомые голоса и в дверь ввалились свеженькие Седой с Васькиным. Радостные и в гражданке.

– О, он ещё дрыхнет!

– Вы откуда такие нарисовались, красивые?

– Из части. Давай бегом.

– Куда?

– Куда? На Киев.

– Какой, нах, Киев?

– Домой.

– Куда, домой?

– Ты чё в натуре не помнишь ничего?

– Вы о чем?

В этот момент в вагончик вошёл Палыч.

– Гена, ну давай быстрей. Я ж тебе говорил, не хочу по жаре ехать.

– Куда? Куда ехать, Палыч?

– Вот те раз. В Киев, домой. Договорились же, что я тебя отвезу.

– Какой Киев? У меня дел здесь невпроворот.

– Так, даю десять минут на умывание и сборы.

– Э, Могила, ты слышишь?

Могила не слышал, он даже не пошевелился от всех наших криков. Я поднялся, один глаз старался держать закрытым, так казалось было легче – сфокусировать два глаза не получалось, а потому мир плыл, раздваивался и меня тошнило. Умылся, почистил пальцем зубы над сухим умывальником, стало немного легче. Зашел в комнату, там Седой уже ставил чайник.

– Чуваки, какой Киев? Я же из части ничего не забирал ещё. У меня парадка в каптерке.

– На хуй тебе она теперь нужна?

– А на учет стать, в военкомат сходить? Да и вообще, на память.

– В гражданке пойдешь.

– Мы с Могилой в Кишинев намылились.

– Ты посмотри, где Могила, а где Кишинев!

– Я с ребятами не попрощался, отходную не поставил.

– Мы за тебя попрощаемся.

– Корнюш мне книжку обещал классную подарить.

– Купишь. Ну чё ты менжуеся? Хочешь в железнодорожных кассах неделю провести? Сезон же.

– У меня на этот раз воинское предписание есть. Мне обязаны дать билет.

– А ты что в общем поедешь? Ненормальный! Тебя же к самому дому на шарка предлагают подвезти.

Пока шел весь этот диалог, я выпил чай, попробовал закурить, меня чуть не вывернуло, бросил.

– Всё, давай бегом. Где твои документы?

Безвольный и вялый, с трудом соображая, на ватных ногах я вышел из вагончика. Как был с пустыми руками так в машину и сел. Со мной уселись и Седой с Васькиным.

– Не понял, а вы куда?

– В Киев.

– Куда в Киев?

– Мы прошвернёмся, туда и назад. Вечерок по городу погуляем и назад с Палычем.

– А как же в части?

– Мы отпросились?

– Что значит отпросились? У кого вы ночью могли отпроситься? А где сторож?

Ни один из моих вопросов не нашел ответа, а мне, что теперь больше всех надо? Сев в мягкое, я немедленно уснул.

Следующий раз проснулся от жары. Я открыл глаза. Вокруг мелькали деревья. Нехорошо. Мутит. Мое состояние не прошло без внимания. Палыч начал искать, где бы срочно остановиться. Остановились у мелкого придорожного кафе. Мы были где-то уже близко к Жашкову. Две бутылки холодного Жигулевского необычайно оживили мое состояние, я даже пересел на переднее сидение после этого.

Придя в себя, с ужасом начал осознавать положение, в которое попал. А главное, что было страшно неловко перед ребятами в части, я ведь со многими хлеб ломал все эти два года, с одной миски кушал. А в каком я виде: в стоптанных кроссовках, в штанах ВСО и в своей милой самопальной маечке, практически, защитного цвета! Дембель, мля, одним словом. Ещё до того, как мы подъехали к моему дому, я утвердился в идее вернуться в часть вместе с ребятами и доделать все свои дела. Хорошая идея! Разом решались все проблемы моего полного безумия дембеля. Я повеселел.

В подъезд своего дома я вошел первым, за мной шагали Седой, Васькин и Палыч. Подошли к лифту, кнопка горела – лифт был занят. Ждём. По звукам понятно, что лифт едет вниз. И вот дверь открывается и из лифта выходит мой отец. Как в кино. Не сразу он сообразил, что опудало стоящее перед ним есть его сын, а когда сообразил, то первым делом быстренько побледнел:

– Ген, Гена, ты что дезертировал?

– Нет, папа, нет. Могу документы показать. Так получилось. Ты куда? Пойдем домой, я все расскажу. Знакомься, это мои друзья…

Мы вошли в лифт и через минуту меня уже обнимала рыдающая жена. Дождалась. Быстро накрыли на стол. Мы наперебой рассказывали, какой получился у меня дембель. Отец благодарил за помощь в доставке сына Сергея Павловича. Все расслабились.

– Только, Лариса, папа, мне надо вернуться назад, – бухнул я неожиданое.

– Что?!!

– Я в этой суматохе много чего не сделал, я не забрал свои вещи, книги, парадку.

– Ты, что с ума сошел?!! – всполошилась моя жена, – А Чернобыль? Мама в Балаклее с внучкой. Думаешь, ей там легко одной с её сердцем и с полуторагодовалым ребенком? А мне? Нет, и не думай. Мы только тебя ждали. Я сама не своя – как там Женька? Нет. Машина готова, завтра, послезавтра выезжаем в Балаклею.

Все мои надежды, остаться человеком своего слова, растаяли. Утром я проснулся в своей кровати ровно в шесть часов утра. Осмотрелся, сообразил, где я, попытался в душе нащупать какие-то особые ощущения – не нащупал. В голове всё было просто и ясно – вчера я перешел границу и теперь у меня старая жизнь, а этих двух лет… как будто и было это не со мной.

Из кухни уютно пахло растворимым индийским кофе из коричневой баночки.

И последнее отступление в качестве послесловия.

Была осень того же 1986 года. Я давно уже умел водить машину, но прав водительских у меня не было. Надо было идти на курсы и сдавать на права. Это сейчас водительское удостоверение можно купить или получить в подарок ко дню рождения, а тогда с этим было строго. Даже зная все и умея водить машину, для того, чтобы сдать на права, надо было по-честному отходить на курсы. А перед курсами надо было получить все необходимые медицинские справки, в их число входила и обязательная для мужчин справка из военкомата.

В родных стенах военного комиссариата работала призывная комиссия. Всё было таким знакомым для меня, для ветерана призыва. В коридорах стояли, толкались, шутили мальчики в трусах. Им пока еще было смешно. Я быстро выяснил, что мне нужен врач по профилю моей статьи в военном билете. Это был невропатолог. Перед его кабинетом стояла наибольшая очередь. Но эта очередь в трусах безропотно расступилась передо мной – в моих глазах они вмиг разглядели дедушку Советской армии и свое будущее. Два года в стройбате не могли пройти незамечеными моей психикой. Мальчики хорошо чувствуют это – я вошел.

– Чего одетый?

За столом сидел молодой парень в очках, немногим старше меня.

– Мне справку водительскую.

– А чего ко мне?

– По профилю. Вот мой военный билет.

– Ты служил?

– Так точно.

– Посиди пока, я дело твое из архива принесу сам, тебе его на руки все равно не дадут.

Через три минуты он вернулся. Долго листал мою пухлую папку, причмокивал, присвистывал, хмурил брови. Я молчал. Армия научила меня ждать и не задавать лишних вопросов – надо будет, сам расскажет о своих звуковых сопровождениях этого, видимо, занимательного для него чтения.

– Ну ладно, пошли, – сказал он, очевидно, решив что-то, когда перевернул последнюю страницу.

– Куда?

– К председателю врачебной комиссии. Он же подписывает документы, не я.

– Пошли.

Мы одновременно зашли с ним в последний слева по коридору кабинет. Там обычно заседала сама комиссия, сидели председатель-военврач, медсестра-секретарша, представители военкомата и партийной общественности в лице какого-нибудь заслуженного персонального пенсионера. И в этот раз картинка ничем не отличалась от привычной, её дополняли несколько парней из числа призывников, ждущие своего приговора и оказавшиеся теперь за моей спиной. Мой лепила положил перед председателем папку.

– Что это? Почему одетый?

– Ему справка водительская нужна.

Председатель начал листать дело, по мере продвижения лицо его искривлялось в брезгливой ухмылке, не закончив и не поднимая на меня глаз, он произнес:

– Что, как папин автомобиль водить, так здоров, а как служить, так сразу сильно болен? Паразит.

За моей спиной раздались смешки, а медсестра, глядя на меня, оттопырила нижнюю губку.

– Виноват, товарищ подполковник медицинской службы, военный строитель старший сержант Руденко, – по уставу спокойно представился я.

– Ты, что служил? – очень удивился коновал.

– Так точно. В/ч 21050, Чабанский строительный батальон Одесского гарнизона. Вот мой военный билет.

– … мда …

Председатель, сразу заглянул в конец моего дела. Потом полистал талмуд под своей рукой, крякнул. Открыл ящик стола, вынул второй толстенный талмуд, полистал его, крякнул второй раз и поднял на нас глаза. Глаза его были уже совершенно иными.

– Выдайте ему справку, какую ему надо. Я все подпишу. У вас ко мне вопросы есть, товарищ старший сержант.

– Никак нет, товарищ подполковник. Разрешите идти?

– Идите.

Я четко развернулся через левое плечо и сделал первый шаг, но меня остановил голос председателя:

– Сержант…

Я повернулся как обычный нормальный человек, не по уставу.

– Спасибо тебе за службу, сержант.

Мы пришли в кабинет невропатолога.

– Я чё-то не врубился. За что, спасибо-то?

– Сща скажу.

Мурлыкая себе под нос простенький мотивчик, врач полностью повторил все маневры председателя комиссии – он полистал одну книгу, достал вторую, полистал её. Присвистнул и стал протирать очки.

– Док, скажите честно, сколько мне осталось?

– Шутишь, да?

– Не, ну шо здесь за цирк на дроте?

– Дело в том, что ты не мог служить.

– ..?

– Ты не годен в мирное время.

– Но я же отслужил, у меня же документы.

– Да, верим мы тебе. Конечно, ты отслужил и за это тебе спасибо, но не должен был ты служить. Понимаешь? Мы проверили статью и по современной книге и по той, что действовала в 1984 году. Не должны были тебя призвать. Не годен ты. Посиди, я сейчас тебе быстро справку составлю.

Вышел я на улицу, иду домой и думаю:

«А я и не в претензии, и хорошо, что кто-то ошибся. Я рад, что отслужил именно в стройбате. Благодарен судьбе за эти два года, за тот глоток «Байкала», за ощущение прохлады морской воды на истертых и искусанных ногах, за двухнедельный ни на минуту не прекращающийся холод, за обморочную жару, за цемент, за «холодильник», за Центролит, за знакомство со всеми, с кем меня свела там судьба, за прапорщика Корнюша. Что можем забрать мы с собой в могилу, кроме своей памяти?»

Два года…

Было хорошо.

Киев. 2006–2008, 2010.

Примечания

1

ЧМП – Черноморское параходство

2

КПП – Контрольно Пропускной Пункт

3

ВСО – Военно-строительная одежда

4

БСЛ86 – Большая Совковая Лопата. Цифра должна обозначать площадь лопаты, но обычно в речи использовался год.

5

УНР – Управление Начальника Работ, организация ведущая строительные работы.

6

крановой – крановщик, водитель автокрана

7

КТП – Контрольно Транспортный пункт

8

кивала – народный заседатель в суде или в трубунале (жар.)

9

маршрутный лист – документ дающий право на свободное передвижение в пределах населенного пункта, который выдавался на срок более месяца, в отличии от увольнительной, выдаваемой на один, два дня

10

УММ – участок малой механизации, УПТК – участок промышленно-технологической комплектации, РБУ – растворо-бетоный узел, ОГМ – отдел главного механика

11

ДВРЗ – Дарницкий вагоноремонтный завод. По его имени назван был и микрорайон, стоящий на таком отшибе, что у водителей такси назывался Парижем, так надо было и говорить, садясь в машину, «мне на Париж». На ДВРЗ находится Киевский городской сборный пункт.

12

Дурка – психиатрическая лечебница (жар.)

13

КИСИ – Киевский инженерно-строительный институт

14

подписка – защита, поддержка (жар.)

15

бацилла – колбаса (жар.)

16

кошмарить, нагонять жуть – пугать (жар.)

17

кемарить – спать (жар.)

18

отметать – отбирать (жар.)

19

бакланье – судимые за хулиганство (жар.)

20

калаш – автомат Калашникова (жар.)

21

шмурдяк из фауста – дешевое вино в бутылке объемом 0.75 литра (жар.)

22

столыпин – вагон для перевозки заключенных (жар.)

23

сухарик – сухое вино (жар.)

24

пятьсот двенадцатый – завод химволокна, по всему Союзу со времен войны номерные заводы местные жители называют по номерам, а не по названиям. Например, побратима киевского завода химволокна в подмосковном Клину и сейчас называют «пятьсот десятый».

25

у Фадеева не читал – имеется ввиду роман Александра Фадеева «Молодая Гвардия»

26

ныкать – прятать (жар.)

27

хэбэ – от слова хлопчатобумажный, повседневная форма рядового и сержантского составов Советской армии.

28

на эмблеме стройбата изображен трактор в колесе с якорем под молниями. Что сие значит, для меня осталось загадкой.

29

дискотека – посудомоечный зал (жар.)

30

откидываться – освобождаться из мест заключения (жар.)

31

держать мазу – быть главным, командовать (жар.)

32

черный прапор – прапорщик-контрактник, доброволец в Афганистане

33

нарки – от слова нары, кровати (жар.)

34

«хулиганка» – 226 статья уголовного кодекса за хулиганство (жар.)

35

уважаемая 140 – статья за кражу (здесь и дальше статьи УПК того времени)

36

«дробь двенадцать» – перловая каша (жар.)

37

Корочки – здесь документы.

38

ПСС – полное собрание сочинений

39

ВОВ – Великая Отечественная война

40

Гонишь – обманываешь (жар.)

41

Гасить борзоту – избивать наглых (жар.)

42

Приказ – имеется ввиду приказ Министра обороны о демобилизации.

43

Регалки – татуировки, определяющие положение человека в местах лишения свободы (жарг.)

44

Устинов – министр обороны СССР.

45

Ветряные Горы – микрорайон в Киеве

46

Хавыра – кватира (жар.)

47

Чековая упаковка – импортная, дорогая, приобретенная в «чековом» магазине (жар.)

48

Феня – блатной жаргон (жар.)

49

Отбиваться – выполнять комплекс действий по команде «отбой».

50

Гражданка – гражданская форма одежды

51

Ныкались – прятались (жар.)

52

Чмырить – унижать (жар.)

53

Вписаться, дать подписку – встать на защиту (жар.)

54

Шланговать – притворяться (жар.)