скачать книгу бесплатно
Брюнетка, пыхтя, пыталась повернуть кольцо на безымянном пальце, но- тщетно…
Гуля переняла вздох брюнетки, и с облегчением выдохнула, глянув на свою свободную руку. Она вообще не могла носить ни колец, ни браслетов, ни часов. Это было ей чуждо, – вроде цепей.
Кольца терялись, браслеты рвались; руки избавлялись от всего лишнего, что посягало на их свободу…
Но замужества не сложились не из – за колец с браслетами. Первый медовый месяц растянулся на вечно пьяного мужа.
И грозился утопить и блондинку Гулю, пытавшуюся спасти упивающегося…
Ну а второй…
Гуля вздрогнула и повела плечами от воспоминаний. Второй оказался вообще отморозком.
«Уехав в командировку» – не дальше следующей пятиэтажки с бичами, дал ключи от квартиры собутыльнику. На, мол, сходи и проверь, как там молодая и красивая жена, пока я пью водку и сифилис собираю у потаскух, – работаю в командировке!
Среди ночи повернулся ключ в замке, клацнул. Гуля ещё удивилась – ночью муж не приезжал.
Улыбаясь она откинула одеяло и приготовилась прикинуться спящей.
…Зажегся свет в прихожей, дверь в комнату открылась и в неё ввалился …вонючий как помойная яма бомж!
Он прохрипел:– Может, потанцуем?…
Хорошо, у перепуганной девушки хватило сил достать из- под кровати топорик, небольшой, но не переставший быть холодным оружием. Не смотря на внешнюю мягкость и легкомысленность, блондинка Гуля не была таковой. Уроки выживания в кругу когда-то крепкой советской семьи, а теперь трещавшим по родственным швам, не прошли даром…
Оцепеневшую от ужаса девушку пробила мысль, от которой трясло, но уже от ярости и ненависти; квартиру открыть мог только муж! Ключа было два. Так они решили, когда клялись в любви.
…Ненадолго же её хватило!
Гуля повернула топор лезвием от себя. Он блеснул перед застывшим алкашом. А Гуля чужим, хриплым голосом бросила:
– А под топор лечь – хочешь?
Воняющего бича, может и с обмаранными штанами, сдуло. И дверь не закрыл, только что-то брякнуло…
Гуля вышла в коридор. Сердце перестало стучать; на полу лежали ключи с брелком, что она дарила мужу…
Она сказала :
– Не зря тебя, ублюдка первая жена резала! Да не дорезала – дура. А я – не пожалею, как и ты – меня!
**************************
Крымчанка с севера потерла ладошки и растопырила пальцы :
– Ненавижу кольца! – она сжала кулачки, и стукнула о верхнюю полку. Там что-то жалобно зазвенело. Девушка подтянулась и вспомнила про фарфор.
– А -а… Это вы…
Она достала с начала забавного хохла, льющего чай через ширинку. Положила на матрац, ближе к стенке, чтоб не разбился.
Но тот так печально развесил усы по плечам, выставив дуло чайника прямо в нос блондинке, что та поспешила снять сверху и его «жинку».
– Вот и целься в неё! – Гуля пристроила обоих рядом, и подперев подбородок, под укачивание вагона с улыбкой прикрыла глаза. Хохлушка-толстушка напомнила маму.
Она была гарной пышногрудой дывчиной, занявшей сердце молодого хохла. Тогда они ехали в одном вагоне на заработки в северные края. А ещё у мамы были на зависть косы, что называется
– «до пояса». Гуля не раз слышала, как мать шутила:
– Вот отрежу волосы! Голова болит, надоели!
И в ответ недовольно рокотал отец, крепкий, плечистый;
– И не вздумай! Я, может из-за кос и полюбил тебя!
Гуля погладила нагревшийся в душном вагоне фарфор.
– Мои вы хорошие! – прошептала она с горечью то ли воспоминаниям, то ли мастерам – художникам из Харькова. Было ощущение, что родители рядом, за стенкой купе. Только выгляни. И девушка прикрыла глаза.
Да, эта молодая пара не пропала на суровом севере…
Детство Гули если не назвать счастливым, то тогда надо спросить у сегодняшних детей; детей не знающих бесплатной учебы, детей, попавших и пропавших в рабстве и платных клиниках.
А особенно – у не помнящих народных героев, освободивших их будущее от фашизма ценой жизни…
Стол в семье Советских ломился буквально от хлеба и соли. И не потому, что родители занимали должности чинуш, жрущих в основном красную икру. Нет, они помнили вкус хлеба с опилками, трещащей на зубах землей – от картофельных очисток в голодовку. Как в войну с фашистами, так и после неё- в разруху.
Они знали, как зудит все тело от платяных вшей, это когда на тебе одежда вздымается и ползет складками…
Как ненасытные глисты пищали у самой глотки, и у кого-то шли носом и горлом. Если спал- не успел руками выкинуть комья глистов- ты мертвец…
Они видели, как не преснела вода в реке Десне- от крови раненных и убитых советских солдат, бьющих фашиста на Украине…
И не было даже слова – страх; смертельная ненависть к фашистам, напавшим на родину рвала в куски врага!
Цена жизни, свободы, отвоеванные у фашиста, навсегда закалила советский народ. Молодежь знала, что разруха – временна. И будущее зависело только от неё. В работе не знали слова
«не умею» или «не могу».
Многие, заработав на обратную дорогу, возвращались на Украину.
Да, не все выдерживали тяжелый характер севера.
Да, эта земля – не для слабаков!
Отец шоферил, на лесовозе, с начала.
Кто возил в шестидесятиградусный мороз по обледеневшей лежневке груженый лесовоз, да ещё в гору, почти вертикальную, знает цену отмороженным рукам и ногам…
Никакие «северные» не вернут тебе здоровья! Отец был непростой малый, отслужив в КГБ.
Государство обеспечивало работой и жильем -без проблем.
Мама работала от зари до зари пекарем.
Это была действительно тяжелая работа тогда, в советские времена, – почти все месили руками, -сравни добровольной каторге. Как -то в ночную смену выключили свет.
Мама в слезах прибежала домой- благо, квартира рядом.
– Спасай, родной! – закричала она с порога. Отец выскочил с охотничьим ружьём.
– Да что ты! Оставь! Тесто, хлеб пропадает! Хлеб они спасли на весь рабочий поселок. Да, отец мог постоять не только за себя…
Закаленные ишачьей работой в колхозе, за спасибо, молодые хохлы держались друг друга, как бы их не била жизнь…
И Север их принял. И взял под своё суровое, но справедливое крыло. Были моменты, когда кто-то уже трижды пропал в заснеженных просторах северного края, но не они, семья Советских.
Многодетная семья Гули на знала недостатка ни в чем!
Хохлы привыкли надеяться на свои силы, и велось небольшое хозяйство. И успевали все: и денег заробить, и детей народить, их кормить, и своё сало есть!
А своё сало – это тебе не протухшая каша под названием красная икра! А для детей- ценное парное молочко.
Вот так -то! Вот тебе и южане- неженки.
ГДЕ —НАШИ?
Гуля открыла глаза: а как они в отпуск ездили!…
Тогда не разделенные, подобно хомякам по клеткам, братские народы СССР не знали слов -заграница и таможня.
Блондинка хихикнула, вспомнив таможенника в Харькове. А усы у него – ого-го!
Она положила руки на фарфоровую парочку.
Память нарисовала счастливые лица родителей. Пока они были сильны и молоды, пока помогали своим чадам, вытаскивали их из тюрем, укрывали в час неминуемой беды под крышей небольшого, но родного дома, – были нужны этим чадам…
Слёзы навернулись даже в закрытых веках, заставив сопеть нос. Да что же сон никак не идет!
Гуля шмыгнула в простыню, и посмотрела на носик чайника, зияющего в ни-ку-да…
Не -сме- шно… Как и в ситуации с харьковскими сувенирами. Им бы в пору быть нарасхват у всего советского союза, а не пылиться на вокзальной площади от нищенской безысходности.
Так и со старым домом, да что там; старики- не помеха, тем более
– для шакалов! Мать начали таскать по больницам, выискивая то, чего не было, и что не болело. Заразили, -нашли.
Дальше- дело фашиста, довести до кладбища, чтобы не мешалась под ногами, как хозяйка квартиры.
А отец? Ты нас выкормил, на ноги поставил, из тюрьмы вытащил… На кой ты теперь. Да ты без своей женки – хохлушки кто?
Ча – й -ник… сам сопьёшься.
И тут – на тебе! Как они, бывшие родственники назвали Гулю? Поскрёбышем?!
Этот самый поскребыш и встал поперек шакальего горла, оказавшись запасным патроном старого, но от этого не переставший быть дома -Родины!
Может, Гуля и не стала заступаться за стариков, и туалет из трех досок, от ветра падающий, ежели не сны…
А сны Гуле с детства снились что ни на есть – вещие. Хорошим снам радовалась. Плохим сбыться не давала.
Так и повелось; как увидит пакость со стороны соседа- предупредит отца. Отец заметил точность слов младшенькой, стал прислушиваться, да на рыбалку брать.
Втянувшись в познание северной природы и её секретов, девчушка сама ответила на вопрос, что задавала отцу;
«Зная, что живешь с врагом через стенку, почему не уехали?»
Юность – осознание Истины, либо – путь в никуда. Гуля пошла по первому пути.
И когда им в школе советские учителя твердили:
– «Дети! Будьте на чеку – страну разваливают!» – она не хотела им верить, как истинно верила в крепость и нерушимость своей семьи.
И когда в счастливые цветные сны ворвались кошмары про войну, будь-то тогда был не девяносто первый, а сорок первый год -войны с фашистами – с бомбежками, разрухой… девочка просто решила, что её сонное реле сломалось в виду с переходом из детства во взрослую жизнь.
Увы! То была не ложная тревога.
Гуля потом лишь диву далась – на сколько верно дали ей подсказку сны.
Сосед, пытавшийся гадить, вскоре помер. Ныне лежит на кладбище. Более того, именно сосед первым снился в фашистской форме.
Потом девушка узнала других односельчан, продавшихся фашистам…
Просыпалась в слезах, когда среди свиных рыл она увидела… братьев и сестру…
В ту пору такие сны не одной Гуле приходили, – то время было разрухи СССР.
Девушка помнила, как предупреждали учителя в медицинском училище:
– «Давая клятву Гиппократа, вы принимаете присягу, по силе равную военной! Воины бьют слуг смерти – врага; вы же бьётесь за жизнь человека, вы бьёте саму смерть, пока не предадите клятвы! Помните!»
Гуля всё помнила.
КРЕЩЕНИЕ КУМАЧОМ
Та-та-тахх! Та-та-та-таххх! – несли железные колеса сотни людских душ в раскаленных вагонах, поездом, переведенным во времени стрелочником.
Та- та-тахх! – отдавало у каждого пассажира в висках.
