скачать книгу бесплатно
– Ты понятия не имеешь, как я себя чувствую, – прошипел он. – Я другой. Другой, понимаешь?!
– Я такая с рождения, синьор. И могу понять, поверьте мне, – возразила я жалобно.
Он постарался поймать мой взгляд, но я не смогла ответить ему.
В дверь постучали, и я с облегчением подумала, что пришел Кайл.
– Вы звали меня, синьор МакЛэйн?
Писатель сделал гневный жест.
– Где ты шляешься, бездельник?
В глазах помощника вспыхнула молния возмущения, но он промолчал.
– Подождите меня в кабинете, синьорина Бруно, – сказал мне МакЛэйн голосом, все еще дрожавшим от негодования.
Я, не оборачиваясь, вышла из комнаты.
Глава четвертая
Прошло несколько дней, прежде чем мне снова удалось найти с владельцем Midgnight Rose ту начальную алхимию, которая впоследствии оказалась потерянной.
Я избегала Кайла, как заразу, чтобы не давать ему ни малейшей надежды. Его глаза, вечно алчные, старались поймать мой взгляд каждый раз, когда мы сталкивались с ним. Я же держала его на должном расстоянии в надежде, что этого достаточно, чтобы не позволить ему предпринять новые и неприятные приставания.
В качестве компенсации я начала ценить общество синьоры МакМиллиан. Она оказалась остроумной женщиной, а вовсе не сплетницей, как ошибочно я подумала вначале. Она была лояльной до мозга и костей к МакЛэйну, и это качество нас очень сближало. Я выполняла ее просьбы со страстным усердием, счастливая тем, что могу хотя бы частично переложить это бремя с ее плеч на свои.
Мне не хватало наших перепалок с ним, и сердце всегда угрожающе взрывалось, когда они начинались. Неожиданные, какими они были с самого начала.
– Проклятье!
Я резко подняла голову, склоненную над документами, которые я приводила в порядок. Глаза его были закрыты, а на лице появилось выражение очень уязвимого мальчика.
– Все хорошо?
Его взгляд был совершенно ледяным, что я даже пожалела, что он открыл глаза.
– Это мой проклятый издатель! – пояснил он, размахивая листком бумаги. Это было письмо, полученное утренней почтой, которое я не заметила. Моей обязанностью являлось просматривать корреспонденцию, и я очень сожалела, что не увидела письмо первой. Возможно, он злился на меня, что я пропустила важное сообщение. Но его следующие слова раскрыли тайну.
– Я бы хотел, чтобы это письмо потерялось по дороге, – раздраженно сказал он. – Он требует, чтобы я отправил остальную часть рукописи. – Мое молчание, кажется, лишь усилило его гнев. – А у меня нет других глав, чтобы отправить ему!
– Но я целыми днями вижу Вас за написанием… – осмелилась я смущенно возразить.
– Целыми днями я пишу всякую ерунду, достойную только того, чтобы оказаться там, где она находится, – уточнил он, указывая на камин.
Я заметила, что огонь в камине был зажжен еще вчера, и я весьма удивилась этому, учитывая летнюю жару. Но я не рискнула попросить объяснений.
– Попробуйте выслушать Вашего издателя. Хотите, я наберу его номер? – быстро предложила я. – Я уверена, что он поймет…
Он прервал меня, резко взмахнув рукой, будто хотел отогнать надоедливую муху.
– Поймет что? Что я в творческом кризисе? Что я переживаю классический писательский застой? – его насмешливая улыбка заставила трепетать мое сердце, будто он ласкал его. Он бросил письмо на стол. – Книга не продвигается. Впервые в моей карьере мне кажется, что мне больше нечего писать, что я исчерпал свои ресурсы.
– Ну, тогда займитесь чем-нибудь другим, – сказала я порывисто.
Он посмотрел на меня, как на умалишенную.
– Что, простите?
– Возьмите паузу. Это помогает понять, что происходит, – пылко объяснила я.
– И чем я буду заниматься? Немного джоггинга? Путешествие на машине? Или, может, поиграть в теннис? – сарказм в его голосе был настолько острым, что буквально раздирал меня. Мне казалось, что я чувствую липкое тепло текущей из ран крови.
– Существуют не только физические увлечения, – сказала я, наклоняя голову. – Вы могли бы немного послушать музыку. Или почитать.
Похоже, он был готов убить меня, как человека, который посоветовал худшую галиматью из всех возможных. Но глаза его внимательно рассматривали меня.
– Музыка… Неплохая идея. Тем более у меня нет лучшей. – Он указал мне на проигрыватель, стоящий на самой верхней полке библиотеки. – Достаньте его, пожалуйста.
Я залезла на стул и спустила проигрыватель вниз, разглядывая детали.
– Потрясающе! Он настоящий, правда?
Он кивнул, и я поставила его на письменный стол.
– Я всегда увлекался старинными вещами, хотя, конечно, этот достаточно современный. В красной коробке Вы найдете виниловые пластинки.
Я остановилась перед библиотекой с вытянутыми по бокам руками. На той же полке, где раньше стоял проигрыватель, находились две темные коробки одинаковых размеров. Я провела языком по сухим губам, почувствовав, как пересохло в горле.
– Поторопитесь, синьорина Бруно, – нетерпеливо позвал он меня. – Я понимаю, что я никуда не хожу, но это не значит, что Вы должны быть такой медлительной. Вы что, черепаха? Или берете уроки у Кайла?
«Я никогда не смогу привыкнуть к его сарказму», – гневно подумала я, поспешно раздумывая над тем, поведать ему о моей несуразной аномалии или избрать более легкий путь, как я это делала раньше? Или взять коробку наугад в надежде, что она окажется красной? Я не могла открыть ее и посмотреть содержимое, потому что коробки были заклеены широкой лентой скотча. Но при мысли об ужасных шутках, предметом которых я стану, если открою правду, я передумала. Я поднялась на стул, взяла одну коробку и поставила ее на письменный стол, не глядя на него.
Я слышала, как он роется в ней, молча. Удивительно, но это оказалась именно красная коробка, и я снова начала дышать.
– Вот он, – протянул он мне диск Дебюсси.
– Почему именно Дебюсси? – спросила я.
– Потому что я по-новому взглянул на Дебюсси с тех пор, как узнал, что Ваше имя было выбрано в его честь.
От простоты его ответа у меня перехватило дыхание, а сердце корчилось среди острых, словно терновник, надежд. Потому что эти слова были слишком прекрасными, чтобы поверить в них.
Я не умела видеть снов. Возможно, потому, что мой мозг еще с рождения понял то, что мое сердце отказывалось понимать: сны никогда не станут реальностью. По крайней мере, мои.
Музыка заполнила пространство комнаты. Сначала тихо, а потом все громче, пока, наконец, не стала волнующей и пленительной.
МакЛэйн закрыл глаза, откинувшись на спинку кресла, вслушиваясь в ритм и присваивая его себе, словно совершая разрешенную кражу.
Я взирала на него, пользуясь тем, что он не смотрел на меня. Он выглядел неимоверно молодым и хрупким в тот момент. Казалось, что легкий ветерок способен унести его прочь от меня. Я тоже закрыла глаза от этой неприличной и глупой мысли. Он не был моим. И никогда не мог им стать. В инвалидном кресле или нет. Я должна понять это, должна быть благоразумной, безропотно смиренной, должна прийти к душевному равновесию. Я не могу поставить под угрозу клетку, в которой я добровольно заперла себя. Не могу рисковать ради простой фантазии, несбыточной мечты, достойной подростка, и обрекать себя на ужасные страдания.
Музыка, пламенная и опьяняющая, прекратилась.
Мы открыли глаза в одно и то же мгновение. В его взгляде вновь появился привычный холод. Мой же взор был мечтательным, сонным.
– Таким образом книга не продвинется дальше, – произнес он. – Уберите проигрыватель, Мелисанда. Я хотел бы немного пописать. Или точнее переписать все. – Потом он одарил меня ослепительной улыбкой: – Идея с музыкой была гениальной. Спасибо.
– Но Вам не кажется… Я не сделала ничего особенного, – пробормотала я, избегая его взгляда, той глубины, в которой я имела все шансы затеряться.
– Нет, Вы на самом деле не сделали ничего особенного, – подтвердил он, опустив меня ниже плинтуса. – Вы особенная, Мелисанда. Вы, а не то, что Вы говорите или делаете.
Его глаза как обычно пытались поймать мой взгляд. Он поднял бровь с иронией, которую я уже очень хорошо знала.
– Спасибо, синьор, – смиренно ответила я.
Он рассмеялся, словно я рассказала ему анекдот. Он не обижался на меня. Я казалась ему забавной. Возможно, это лучше, чем ничего. Я мысленно вернулась к нашему разговору, состоявшемуся несколько дней назад, когда он спросил меня, согласилась бы я отдать ноги или душу ради любви. Тогда я ответила, что никогда не любила, а потому не знаю, как бы я поступила. Теперь же я осознавала, что могла бы ответить ему на тот сложный вопрос.
Он придвинул к себе компьютер и начал писать, закрывшись от меня в своем мире. Я же вернулась к своим обязанностям, хотя мое сердце дрожало. Влюбиться в Себастьяна МакЛэйна было равносильно самоубийству. А у меня не было желания становиться камикадзе. Правильно? Я была здравомыслящей девушкой, практичной, разумной, неспособной видеть сны. Даже с открытыми глазами. Или я была такой до настоящего момента..?
– Мелисанда?
– Да, синьор? – повернулась я к нему, удивленная его обращением. Когда он начинал писать, он абстрагировался от всего и всех.
– Мне хочется, чтобы здесь были розы, – произнес он, указывая на пустую вазу на письменном столе. – Попроси Миллисент поставить их сюда, пожалуйста.
– Конечно, синьор, – взяла я вазу обеими руками, зная, насколько она тяжелая.
– Красные розы, – уточнил он. – Как твои волосы.
Я покраснела, хотя в его словах не было ничего романтичного.
– Хорошо, синьор.
Я почувствовала на своей спине его взгляд, пока аккуратно открывала дверь и выходила в коридор. Выйдя, я спустилась на нижний этаж, крепко держа в руках вазу.
– Синьора МакМиллиан! Синьора! – позвала я, но нигде не было видно пожилой женщины. Смутное воспоминание пришло мне в голову. За завтраком экономка говорила мне что-то относительно выходного дня… Интересно, она имела в виду сегодня? Сложно сказать. МакМиллиан была кузницей запутанных сведений, и мне редко удавалось выслушать ее сначала и до конца. В кухне ее тоже не было. Огорченная я поставила вазу на стол около корзины со свежими фруктами.
Блестяще. Теперь я должна нарезать в саду розы. Задание за пределами моих способностей. Проще поймать облако и сплясать вальс.
В ушах невыносимо зазвенело, и с ощущением неминуемой катастрофы я вышла на свежий воздух. Розарий лежал передо мной, пылающий огнем лепестков. Красные, желтые, розовые, белые, даже синие. Жаль только, что я живу в черно-белом мире, где все было всего лишь оттенком. В мире, где цвет был чем-то необъяснимым, чем-то неопределенным, запретным. Я даже не могла мечтать о том, чтобы различать цвета, поскольку я не знала, что это такое. С рождения.
Я сделала нерешительный шаг к розарию, щеки мои пылали. Мне нужно придумать себе извинения, чтобы объяснить мое возвращение без цветов. Сначала я должна была выбрать красную из двух коробок, теперь – принести розы того же цвета. Какой он, красный? Как представить что-то, если я этого даже не видела? Даже в книге.
Я наступила на сломанную розу и, наклонившись, подняла ее. Она была уже увядшей, слабой в своей растительной смерти, но все еще пахла.
– Что ты здесь делаешь?
Я резко отбросила со лба волосы, пожалев, что не завязала их как обычно в хвостик. Они были длинными и уже мокрыми от пота.
– Мне надо собрать розы для синьора МакЛэйна, – ответила я лаконично.
Кайл улыбнулся мне своей привычной улыбкой, полной раздражающих намеков.
– Тебе помочь?
В этих словах, брошенных на ветер, пустых и двусмысленных, был путь к спасению, неожиданный выход из положения, и его надо было ловить на лету.
– На самом деле это должен был сделать ты, но тебя нигде не было видно. Как обычно, – язвительно сказала я.
– Я не садовник, – дрожь пробежала по его лицу. – Я и так много работаю.
Это заявление заставило меня рассмеяться. Я приложила руку ко рту, чтобы приглушить свое веселье.
– Это правда, – гневно сказал он. – Кто, по-твоему, помогает ему мыться, одеваться, передвигаться?
Мысль об обнаженном Себастьяне МакЛэйне произвела в моей голове короткое замыкание. Мыться, одеваться… Обязанности, которые я бы выполняла с удовольствием. Но мысль, что я никогда не буду этим заниматься, заставила ответить меня язвительно.
– Зато ты свободен большую часть дня. Конечно, ты всегда здесь, но тебя редко беспокоят, – добавила я дозу. – Давай, помоги мне.
Он все еще стоял раздраженный, а я протянула ему ножницы с улыбкой.
– Красные розы, – уточнила я.
– Будет сделано, – пробурчал он, принимаясь за работу.
Когда букет был готов, я пошла за ним на кухню, где стояла ваза. Мне казалось правильным, если мы разделим задание: он понесет вазу, а я – цветы.
МакЛэйн все еще воодушевленно писал и прервался лишь, когда мы вошли. Вместе.
– Теперь я понимаю, почему ты так долго отсутствовала, – прошипел он в мою сторону.
Кайл поспешил уйти, грубо поставив на стол вазу. На мгновение я даже подумала, что она упадет. Он уже вышел, когда я принялась ставить в вазу розы.
– Это было таким сложным заданием, что тебе потребовалась помощь? – спросил он, а глаза его метали неконтролируемые вспышки молнии.
Я взмахнула руками, как рыба плавниками, которая очень глупо попалась на крючок.
– Ваза была тяжелой, – извинилась я. – В следующий раз я не возьму ее с собой.
– Очень мудро, – сказал он ангельским голоском, но с лицом, затененным двухдневной небритостью, он казался злобным демоном, явившимся прямо из ада, чтобы тиранить меня.
– Я не нашла синьору МакМиллиан, – настаивала я. Рыба, которая все еще болталась на крючке и которая еще не поняла, что это было любовью.
– Ах, конечно, это ее выходной день, – подтвердил он. Потом его затихший гнев снова вспыхнул. – Я не хочу любовных историй между моими подчиненными.
– Мне это даже не приходило в голову, – сказала я так поспешно и искренне, что получила одобрительную улыбку от него.
– Меня это радует, – взгляд его был ледяным, несмотря на улыбку. – Но это не относится ко мне. Я не против иметь любовные истории с подчиненными.
