Замок проклятых

Мне хочется отрицательно мотнуть головой, но проще раствориться в воздухе, чем противоречить тете. Я снова киваю, хотя мысленно уже спускаюсь по ступенькам к входной двери. Мобильника у меня нет, но в городе наверняка найдется телефон-автомат. Возьму такси до аэропорта и улечу обратно в Вашингтон. Не сомневаюсь, что Летти позволит мне вернуться в центр. До восемнадцатилетия еще есть пара недель, я успею придумать какой-нибудь другой вариант…

– Моя комната через две двери дальше по коридору, – говорит тетя, подавая мне стакан с водой. Я беру его, а она раскрывает передо мной ладонь и что-то протягивает мне.

Она сказала, что продолжит давать мне те лекарства, которые прописали в центре. Видимо, ей сообщили, что мне нельзя давать целый пузырек, только несколько таблеток. Но то, что она дает, не похоже на таблетки – это нечто черное и сморщенное, напоминающее семечко больного дерева.

– Это аналог того лекарства, которое ты принимаешь, – произносит тетя с ноткой нетерпения в голосе.

Я не реагирую на ее слова.

– Что-то не так? – спрашивает она.

Я разглядываю семечко на ее ладони. Это точно не лекарство – больше похоже на яд. Я смотрю на нее и не знаю, чего в моем взгляде больше – гнева или недовольства. А есть ли разница? Она воспринимает выражение моего лица как отказ.

– Твои врачи сомневались, что ты справишься с переездом, – говорит она и сжимает кулак. – Если это так, нам придется найти другое решение.

Удивительно, что можно так быстро, едва познакомившись, невзлюбить сестру своей матери. Я знаю ее всего пару часов и уже терпеть не могу.

Я все равно выплюну таблетку, поэтому протягиваю руку, чтобы взять то, что мне предлагает тетя. Хотя мне очень хочется поймать ее на слове и заставить прямо сейчас позвонить в центр. Сомневаюсь, что она пригласила меня сюда только для того, чтобы через несколько часов отправить обратно.

Я кладу черное семечко в рот и делаю вид, что запиваю водой. Тетя примирительно улыбается и произносит:

– Buenas noches[15].

Она показывает мне мою комнату, я проскальзываю внутрь и тут же выплевываю таблетку в руку. Потом засовываю нечто, похожее на семечко, во внутренний карман спортивной сумки, чтобы позже внимательнее изучить его.

Моя новая спальня размером не меньше целой квартиры, здесь есть отдельная ванная и пустой чулан, в котором могла бы поместиться еще одна спальня. Мы с родителями удобно устроились бы здесь.

Трудно представить, что мама выросла в этом замке. Еще труднее вообразить, что я росла бы тут, может быть, в этой самой комнате, если бы не случилось что-то, что заставило родителей собраться и уехать. Они изменили мою национальность, язык, воспитание… и даже не потрудились рассказать мне об этом. Я отгоняю от себя злые мысли и пытаюсь сосредоточиться на чем-то другом.

В ванной комнате стоит изгибающаяся, похожая на коготь ворона ванна без душа. Я поворачиваю латунный кран, чтобы наполнить ее горячей водой. На фарфоровой полке расставлены разнообразные шампуни, кондиционеры, гели для тела, увлажняющие кремы, бомбочки для ванн. Все они не распакованы.

Уже несколько месяцев я не мылась без присмотра, у меня вообще не было возможности уединиться. Меня охватывает ощущение нереальности происходящего. Я могу делать что захочу, и никто меня не остановит. Могу задержать дыхание под водой и сидеть так до бесконечности, пока не лопнет последний мыльный пузырь.

Я погружаюсь с головой в воду и в наступившей тишине жду, что будет дальше.

Проходят секунды, и мир становится слишком тихим. Отсутствие звуков кажется невыносимым, а может, это и есть смерть – оглушительная тишина целую вечность? Я выныриваю и хватаю ртом воздух.

Закончив мыться, я вытираюсь полотенцем и натягиваю черные легинсы и худи. А потом я нарушаю первое правило Беатрис, предварительно надеваю носки, но не обуваюсь.

Пробираясь по ледяному коридору, я стараюсь держаться ближе к мебели и другим тяжелым предметам, под которыми пол твердый: вероятность, что он заскрипит, меньше. Я спускаюсь до середины Y-образной лестницы, а после поднимаюсь на двенадцать ступенек влево.

Темнота здесь кажется еще гуще. Я пользуюсь маленьким фонариком, такой обычно прикрепляют на цепочку для ключей, чтобы осмотреть облупившуюся краску на стенах и затянутые паутиной углы. Папа говорил, что фонарик необходим для расследования. Мурашки пробегают по шее и затылку, но это не из-за паутины, а потому, что я чувствую на себе чей-то взгляд. Машу фонариком вокруг себя, но никого нет. Я иду вперед, заглядывая по дороге в спальни и ванные комнаты, и ощущение, что за мной наблюдают, только усиливается, но шагов не слышно.

Вдруг что-то касается моей щеки! Резко втянув в себя воздух, я свечу фонариком во все стороны. Он то горит, то мигает, а потом окончательно гаснет. Я нажимаю на кнопку, пытаясь включить фонарик, но он, похоже, сломался. Теперь понятно, почему местные жители считают, что в этом замке обитает зло.

Мне нужно вернуться в комнату, но страх, подкрадывающийся все ближе, слишком будоражит меня. Я чувствую, как тревожно стучит мое сердце, и мне не хочется идти обратно.

В конце коридора застыла огромная страшная тень, но, когда мои глаза привыкают к темноте, я понимаю, что это еще одна гаргулья из черного камня, и она будто не сводит с меня глаз. За спиной чудища я различаю неприметную дверь.

Я распахиваю ее и попадаю в серебристый водоворот света. В комнате огромное витражное окно, и звездный свет проникает сквозь него. Он напоминает мне о другом серебристом свечении.

Первые недели после трагедии в метро, до того, как лекарства заглушили мои сны, ночь за ночью меня посещало одно и то же видение. Мне не снились двадцать пять трупов, не снился черный дым, не снились даже родители. Я видела взрыв серебристого света перед тем, как снова разглядеть вагон и замерших в нем пассажиров.

Так начинался этот сон. А потом свечение превращалось в два одинаковых круга – в пару глаз.

У него были темные волосы, точеные скулы и взгляд, полный звезд. Должно быть, я придумала его, чтобы он присматривал за мной по ночам.

Просыпаясь, я не могла вспомнить, что мы делали вместе во сне, я помнила только его лицо и танцующие вокруг него тени, причем не людей, а чудовищ. Я считала его ночным стражем, гаргульей с лицом ангела, защищающим меня от ночных кошмаров. Он был верным мне чудовищем-тенью.

Серебристый свет, наполняющий эту комнату, льется со звездного неба, проникает внутрь сквозь витражи. На окнах толстый слой пыли, но рисунок витража я могу разглядеть: восемь фаз луны.

В этой комнате меня охватывает странное ощущение, что когда-то она была святилищем. Чем-то вроде лунного храма для призыва богов… или демонов.

Стены как будто поцарапаны, я подхожу ближе и вижу слова. Даже не читая, я знаю, что написано. Одна и та же фраза на камне снова и снова, разным шрифтом, то четко, то неразборчиво: «No hay luz en Oscuro» – «Нет городка Оскуро темнее». Эти слова – заклинание, произнеся их, я переношусь назад во времени в пурпурную комнату, и воспоминание овладевает мною.

Черный огонь полыхает в комнате, подпаливает обои, порождает клубы дыма. Я слышу крик и вижу маму в дверном проеме, она тянет ко мне руки, ужас отражается на ее лице. Она как будто отчаянно пытается дотянуться до кого-то сквозь черное пламя…

До меня.

Мне пять лет, и я сгораю заживо.

Глава 5

Всю ночь во сне я сгораю заживо в пурпурной комнате. Необходимо узнать, что произошло в этой комнате помимо сверхъестественного пожара, рожденного моим воображением. Что-то подсказывает мне, что именно после этого события родители уехали из Испании, чтобы больше никогда не вернуться.

В ванной я мочу волосы в раковине. Они так отросли, что свисают ниже груди. На полочке, среди туалетных принадлежностей, несмываемый кондиционер, я размазываю его пальцами по каштановым кудрям. Еще я обнаружила, что шкафчик в ванной буквально забит косметикой. Большая ее часть выглядит неиспользованной и даже просроченной. У меня такие густые ресницы, что кажется, будто я накрасила их тушью. Так же было и у мамы. Она никогда не пользовалась косметикой, и я не крашусь.

Я одеваюсь не спеша, мне не хочется снова уныло поедать что-то вместе с Беатрис за издевательски огромным столом. Я натягиваю джинсы и топ, застегиваю худи и влезаю в громоздкие черные ботинки, которые практически никогда не снимаю. Папа называл их ботинками истинного воина.

Вспомнив, что на улице холодно, я закутываюсь в шарф.

К счастью, Беатрис нет в обеденной зале, и стол не накрыт. Я прохожу сквозь дверь в дальнем конце залы и оказываюсь в просторной кухне с обычными окнами, пропускающими много света. В глаза бросается гладкий серебристый холодильник, он выбивается из общей атмосферы древнего средневекового замка. К нему магнитом прикреплена записка, на которой аккуратным почерком тети написано:

«Эстела,

в холодильнике для тебя pan con tomate[16]. Увидимся в клинике в 15.00. Иди по дороге в сторону города.

Утром зайди в „Либроскуро“, тебя там ждет учитель испанского языка.

Беатрис».

На столешнице лежит большой ключ, должно быть, от входной двери, рядом корзина с буханкой пшеничного хлеба. На столешнице у корзины я вижу зазубренный нож.

Я внимательно изучаю лезвие, будто это какой-то тест. Потом подношу нож к лицу и жду, когда появится медсестра и вырвет его у меня из рук.

Мне страшно весело воображать полные ужаса взгляды врачей центра «Радуга», как бы они смотрели на меня сейчас! Потом я представляю, с каким разочарованием взглянула бы на меня медсестра Летиция, и убираю нож от лица.

Я аккуратно отрезаю два куска хлеба и кладу их в тостер. Потом открываю холодильник и достаю оттуда стеклянную банку, наполненную томатным пюре. Я мажу его на тосты. Запах от еды такой свежий и приятный, я неожиданно понимаю, что проголодалась.

Я отрываю лист бумажного полотенца и заворачиваю в него получившийся сэндвич с помидорами. Съем позже, я хочу поскорее покинуть это мрачное место.

Сегодня утром замок выглядит по-другому. Я думала, что днем он не будет меня пугать, но солнечный свет рождает новые тени, резко подчеркивает размер и древность крепости.

Из обеденной залы можно пройти в еще один кроваво-красный коридор, который ведет куда-то в глубины Ла Сомбры. Я изучаю темноту, и она изучает меня в ответ. У этого замка есть глаза.

Бродить здесь в одиночку, когда никто не услышит, даже если я закричу, слишком опасно. И я иду в противоположную сторону – к парадной двери, физически ощущая, как стены Ла Сомбры давят мне на плечи. Я останавливаюсь полюбоваться большой залой с ребристыми сводами и гербом рода Бралага – днем он выглядит еще эффектнее.

За порогом меня встречает серое утро, гораздо более холодное, чем я ожидала. Я мерзну даже в худи и в шарфе. Возвращаться в замок за курткой не хочется, и я устремляюсь вперед.

Сквозь заросший сад иду к воротам, которые охраняют гаргульи, а потом шагаю по мощеной дорожке, что ведет, как я понимаю, в город. Отсюда четко видно, почему жители Оскуро прозвали замок Ла Сомброй: тень от него накрывает весь городок.

На пути вниз по склону – неровные ряды домов, они стоят под наклоном, балконами и косыми крышами упираясь друг в друга, а автомобили припаркованы только на одной стороне улицы. В некоторых домах окна приоткрыты, я чувствую запах кофе и свежеиспеченного хлеба, и у меня урчит в животе.

Я разворачиваю салфетку и откусываю хлеб с томатным джемом. Не знала, что у помидоров может быть такой аромат! Я с аппетитом жую, и тепло разливается по телу, а по подбородку стекает томатный джем.

Когда я дохожу до главной площади Оскуро, от моего завтрака остаются лишь крошки. Я вижу ресторан, рынок, круглосуточный магазин продуктов, лавку подержанной одежды, которая предлагает услуги по пошиву и ремонту, и еще несколько небольших домов.

Клиника – самое внушительное здание на площади, которое словно пытается вытеснить другие строения. Его как будто засунули на площадь в самый последний момент, после того как все уже было построено. Второе по величине здание – Ayuntamiento de Oscuro[17]. Оно выглядит несколько заброшенным, невольно задумаешься, точно ли там располагается администрация городка.

Посреди площади, к которой ведут четыре улицы, расположился неработающий фонтан: человек из кувшина льет воду в бассейн. Эта статуя ассоциируется у меня со знаком зодиака Водолеем. Голубовато-зеленый Водолей похож на андрогина, у него длинные волосы, большие глаза, носит плащ с капюшоном.

На скамейке в тени статуи сидит старушка, она сыплет семечки голубям. Больше никого на площади нет. Я не спеша прогуливаюсь вдоль магазинчиков, разглядываю витрины и останавливаюсь, когда вижу книги за стеклом.

Я толкаю входную дверь, вдыхаю знакомый аромат, который обычно исходит от старых книг, и у меня поднимается настроение. Наконец-то я могу вздохнуть свободно!

В детстве, когда мы с родителями приезжали в новое место, я первым делом заходила в местный книжный. Иногда, чтобы добраться до книг, приходилось ехать на автобусе, а то и на двух, но каждый раз, оказавшись в книжном, я ощущала одно и то же: я в убежище для тоскующих по домашнему уюту библиофилов.

Мне кажется, что в библиотеках это ощущение было бы еще сильнее, потому что ты становишься частью определенного сообщества. Каждый раз, если мы оставались где-нибудь дольше нескольких недель, я подумывала обзавестись читательским билетом. Но меня пугала мысль, что карточки будут накапливаться в моем кошельке, создавая коллекцию «неродных мест», и она начнет давить на меня со временем. Я решила, что запишусь в библиотеку, когда родители обзаведутся собственным домом, тогда бы я точно почувствовала себя местной.

Этот книжный не похож ни на один из тех, которые я когда-либо посещала. Доски, которыми он обшит внутри, необработанные, будто сделанные давным-давно, когда еще не было деревообработки. Полки, на которых расставлены книги, тянутся почти до самого потолка, загораживая свет. Я дотрагиваюсь до сучковатого дерева, и у меня возникает ощущение, что этот магазин такой же древний, как и замок.

Пробираюсь сквозь плотно стоящие стеллажи, будто через дремучий лес, и выдыхаю с облегчением, когда оказываюсь наконец на открытом пятачке. Здесь стоит пара кресел и стол. Отсюда разбегаются дорожки, на каждой обозначено, куда она ведет: ficción, referencia, juvenil[18].

– ¿Busca algo en particular?[19]

Я замираю, услышав сиплый мужской голос. Обернувшись, вижу яркие, светящиеся янтарным блеском глаза и кривую ухмылку. На вид парню около восемнадцати, он одет в джинсы и темно-серую футболку, поверх которой наброшен тонкий черный блейзер. На футболке что-то написано, я могу разобрать только «Ла Сомбра».

– Это ты!

Увидев мое лицо, он переходит на английский, его глаза вспыхивают еще ярче.

– Как здорово! Я Фелипе.

Он так по-свойски обращается ко мне, будто мы давно знакомы. Наверное, здесь так принято. Он приближается, как будто собирается прикоснуться ко мне в знак приветствия, и мой желудок нервно скручивается. Я знаю, что здесь принято целоваться при встрече, но невольно отшатываюсь.

Фелипе испуганно замирает.

– Eh, perdón. Прости, – говорит он и засовывает руки в карманы.

Полы блейзера раздвигаются, и я читаю полностью надпись на его футболке: «LA SOMBRA DEL VIENTO»[20]. Это известная книга испанского писателя Карлоса Луиса Сафона. Мама любила его цикл романов.

Я продвигаюсь в глубь магазина в надежде, что парень затеряется среди стеллажей, но слышу сзади его тихие шаги. Я иду быстро, мне хочется поскорее наткнуться на другого покупателя или продавца, и оказываюсь в задней части магазина, осматриваюсь: дверь, лестница, экран на стене. Не нужно оборачиваться, чтобы понять, что Фелипе стоит у меня за спиной.

Пока я соображаю, как бы мне сбежать, мой взгляд натыкается на полку над экраном на стене. На ней написано: «LEYEDAS LOCALES»[21]. Книги выстроены в ряд лицевой стороной, и на каждой обложке изображение одного и того же замка.

– Ты там живешь. – Его сиплый голос звучит громко. Он стоит совсем близко. – Вместе с la doctora, – добавляет парень.

Непонятно, спрашивает он меня или просто констатирует факт. Я разворачиваюсь и делаю решительный шаг в сторону Фелипе, меняя таким образом наши позиции. Этому трюку меня научил папа. Теперь Фелипе прижат к стенке.

– Не волнуйся, – говорит он, темные волосы падают ему на глаза, – этот магазин – бизнес моей семьи. Я здесь хозяин. Ты ведь пришла ко мне.

Я хмурюсь, не знаю, что сказать на это.

– Уроки испанского? Твоя тетя сказала, что ты придешь.

«Либроскуро» – всплывает памяти слово из записки Беатрис. Я увидела книги в витрине и сразу же заскочила в магазин, не посмотрела, как он называется.

– Поработаем в офисе, – говорит парень и идет к лестнице. Я смотрю туда, куда он поднимается, и вижу залитую светом мансарду.

Я жила когда-то в перестроенной мансарде в Дареме, что в Северной Каролине. Мама писала статьи об успешном сезоне женской футбольной команды Дьюкского университета. В мансарде было маленькое треугольное окошко, и мне нравилось наблюдать сквозь него, как ветер шепчется с золотистыми верхушками деревьев, разбрасывает по округе листья медного цвета.

Я смотрю, как Фелипе растворяется в лучах солнца, и вспоминаю Алису, спускающуюся в кроличью нору. Только в реальном мире девочки не лазают за незнакомыми парнями на мансарду.

Я беру с полки с надписью «Местные достопримечательности» одну из книжек, она тонкая и глянцевая. Все книжки на этой полке очень тонкие. Это скорей буклеты в твердых обложках.

Я перелистываю страницы. На них в основном фотографии замка и городка Оскуро. Информации почти нет, как и в статье из Википедии. Этот городок существует несколько столетий, а известно о нем не больше, чем о магазинчиках на его главной площади. Я чувствую какое-то странное щекотание в животе, когда думаю о том, сколько вокруг меня тайн, сколько…

– Хочешь узнать настоящую историю Ла Сомбры?

Может быть, я говорю вслух сама с собой и даже не замечаю этого? Тут я смотрю на Фелипе и вспоминаю, что он не просто странный мальчик, он еще и книготорговец, и киваю в ответ.

– У нас есть книги об этом, но они не продаются. Это частная коллекция моей семьи. Я покажу их тебе, если поднимешься на мансарду.

Он снова взбирается по лестнице, заслоняя головой свет. У меня возникает странное ощущение дежавю, но я отмахиваюсь от него. Фелипе, возможно, моя первая зацепка.

Я поднимаюсь на пятнадцать ступенек, и вот передо мной письменный стол, диван, картотечные шкафы, кухонька и книжные полки, заставленные ветхими томами, у которых совсем непрезентабельный вид, такие не продашь. Мансардное окно над головой освещает каждый уголок.

Фелипе садится на один из двух табуретов у высокого стола на кухне. Кухонька состоит из раковины, микроволновки и холодильника. Я сажусь на табурет рядом с ним и вижу, что на столе уже лежит книга. Я автоматически беру ее в руки.

Блеклая черная обложка без текста и изображений. Я открываю книгу и листаю шероховатые страницы. У книги нет ни названия, ни автора, не указано даже издательство или авторские права.

– Она сделана из кожи, натянутой на деревянный переплет, – говорит Фелипе, и я киваю, будто понимаю, что это значит.

Книга выглядит потрепанной и старой, но при этом не кажется хрупкой. В ней чувствуется какая-то удивительная прочность, будто она переплетена в те времена, когда слова имели большой вес.

– Можем заниматься испанским здесь, если хочешь, – говорит Фелипе, и я кладу книгу обратно на стол. – Это первый опубликованный текст о Кастильо-Бралага. Он датируется 1600-ми годами.

Мы перелистываем несколько пустых, пожелтевших от времени страниц. Затем натыкаемся на первую строку, написанную чернилами: «La maldición del castillo».

Я постукиваю по предложению, жду, когда он переведет.

– Проклятие замка, – говорит Фелипе. – Maldición значит «проклятье».

Я переворачиваю страницу, и Фелипе объясняет:

– Это предисловие автора, но в таких книгах авторы никогда не раскрывают своего имени. В предисловии обычно рассказывается, что эта книга – результат многолетних исследований и опросов, что она составлена из рассказов очевидцев, выдержек из дневников, новостных статей и личной переписки.

Несколько часов подряд мы изучаем это предисловие. Испанский язык в этой книге настолько архаичен, что Фелипе лишь иногда останавливается, чтобы подчеркнуть какое-нибудь слово или фразу, в основном он просто переводит содержание текста. Я сомневаюсь, что такое устаревшее построение фраз пригодится мне сегодня. Наконец-то мы добираемся до первой главы.

– «Глава первая, – переводит Фелипе, – самый ранний письменный документ, который я смог найти, – это дневник примерно 1300-х годов». Есть хочешь?

Я хмурюсь, не понимая, почему автор так странно пишет. Потом поднимаю взгляд от страницы и вижу, что это Фелипе задает этот вопрос мне. Я мотаю головой, но мой желудок при этом громко не соглашается со мной.

Фелипе усмехается и достает из холодильника сэндвич, поделенный на две части. Он отдает мне половину и принимается за еду, при этом не отрываясь от книги. Он мысленно переводит каждую строчку, прежде чем перевести мне вслух.

Я смотрю на багет, который лежит передо мной на маленькой тарелочке: начинка из ветчины, помидоров и сыра. Я вдыхаю запах еды, я голодна, но на выдохе меня подташнивает. Так уже у меня довольно давно.

– «В дневнике описывается черный замок, – переводит Фелипе, показывая на страницу со словами castillo negro, – на вершине скалы. До 1500-х здесь ничего особенного не происходило, – читает он, – но потом замок прославился тем, что туда приглашали гостей для праздников в полнолуние – fiestas de luna llena, – которые продолжались по несколько дней».

Фелипе замолкает, дожевывает сэндвич и читает дальше:

– «Никому так и не удалось узнать, что происходило на этих праздниках, – переводит он, проглотив то, что жевал, а потом смотрит на меня, и я улавливаю тревогу в его взгляде, – потому что никто с этих праздников в честь полнолуния не возвращался».

Я чувствую какую-то странную сухость в глазах и заставляю себя моргнуть несколько раз. Фелипе захлопывает книгу.

– Думаю, мы не с той книжки начали. У меня есть рабочие тетради…

Я энергично хлопаю ладонью по обложке книги.

– Хотя можно и по этой учиться, – говорит он, морщась, как будто я его только что ударила, – осторожнее. Это старинная книга.

Смутившись, я убираю руку.

Он снова открывает книгу на том месте, где мы остановились, и читает про себя. Проходит несколько секунд, но он молчит, не переводит.

– После того как это случилось, – тихо произносит Фелипе, глядя мне прямо в глаза, – о тебе рассказывали во всех новостях.

Не нужно объяснять, что он имеет в виду под словом «это». Я почти рада, что худший день в моей жизни уместился в этих трех буквах.

Он смотрит на меня, будто ждет чего-то, и мне страшно, что он ждет моей реакции. Я киваю в знак того, что понимаю, о чем он.

– Все в деревне начали шептаться о la doctora, – продолжает Фелипе, к моему облегчению, – вот тогда-то я и понял, кто ты.

Кривая усмешка появляется на его губах.

– Я не сомневался, что ты вернешься. Просто нужно было подождать немного. Ла Сомбра – твой дом.

Фелипе не просто так произносит эти полные радушия слова, за ними будто скрывается что-то. Подобное просквозило и при встрече с Беатрис. Они, похоже, и не сомневаются, что я останусь здесь навсегда.

Неожиданно для самой себя в назначенный час я оказываюсь в клинике тети.

– Как урок с Фелипе? – спрашивает Беатрис, когда я захожу.

Я киваю, мол, все в порядке, и с интересом разглядываю рабочее место тети. В отличие от узких и темных залов замка и книжного магазина комнаты в клинике просторные и светлые.

– Эта клиника была основана нашей семьей, – говорит Беатрис, когда мы идем через приемную с белыми стенами и высокими потолками. В медицинском центре еще есть офис, операционная и комната с койками для пациентов, разделенными между собой специальными занавесками.

– Заниматься медициной – это традиция семьи Бралага, – объясняет тетя. – В каждом поколении нашей семьи кто-то становился врачом – это у нас в крови.

Думаю, все традиции рано или поздно сходят на нет.

Я чувствую на себе внимательный взгляд Беатрис, но не оборачиваюсь, делаю вид, что разглядываю оборудование у одной из кроватей.

– Здесь, – говорит она, – наш склад.

Мы в небольшом помещении, здесь довольно прохладно и полно оборудования, в стеклянных шкафах поблескивают ряды пузырьков с лекарствами, металлические морозильники рядом с ними.