Замуж за Крутого

Смотрю на него. Широкие плечи, уверенная осанка, белый халат, наброшенный поверх расстегнутого пальто.

Дорогие часы, золотой перстень, уложенные назад волосы, строгий профиль и всегда смелые движения льва.

Да, мы из разных миров – я это знаю. Оборванка и бизнесмен – мы никогда не должны были встретиться, но судьба сыграла с нами злую шутку. Такую страшную, кровавую даже.

– Не надо…

Не узнаю свой голос. Какой-то писк, и губы щиплет от того, насколько они сухие, как сложно теперь мне говорить.

– Как ты?

Меня аж передергивает его низкого бархатного голоса. Это звук хищника, как и он сам. Король зверей пожаловал лично к добыче.

Савелий сделает это сейчас, я уверена. Загрызет меня, растерзает птичку. Кажется, я даже вижу в руке что-то похожее на пистолет.

– Пом… помогите!

Каждое слово дается с трудом, а вдох отдает лавой в груди. И словно лезвием меня режет, но хуже его тяжелый взгляд. Полный ненависти, жестокости и желания мести для теперь уже нелюбимой, ненавистной Даши.

– Помогите, кто-нибудь!

– Тише. Не трону.

Крутой никогда не казался мне красивым, но в какой-то момент я не смогла устоять перед ним. Такие, как он, не прогибаются. Они сами кого хочешь нагнут, и меня особенно.

И я сломалась, я теперь тупо его боюсь. Мне страшно, и все мои маски потрещали по швам.

Я не могу больше ничего играть, я настоящая, и мне кажется, что вот Савелий подойдет ближе, ударит в лицо, станет душить или позовет охрану. И я снова буду видеть ненависть в глазах любимого.

– Не надо… не надо…

Слезы щиплют глаза, и я вижу, как Крутой смотрит на меня, остановившись напротив. Нет, это не мой любимый мужчина, это мой враг, и он все еще ненавидит меня, только теперь в сто крат больше.

Сейчас будет больно, но мозг такой упрямый, он все же хочет жить.

Я начинаю дрожать и при этом не могу отвести от него взгляд. Не могу встать и убежать, скрыться, даже отвернуться. Хищник всегда найдет добычу, а убивать ее медленно ему доставит только удовольствие.

Вижу, как Савелий сжал губы, как заиграли его желваки на широких скулах. С жесткой щетиной впервые, под глазами тени. Он не спал, ждал, когда я очнусь, чтобы самому лично прикончить?

Я не знаю, мысли такие странные – так и прыгают у меня в голове, а еще мое бедное сердце. Оно ускоряет темп, и вот уже начинают пищать все приборы. И я задыхаюсь от его ненависти к себе, это невыносимо.

Вздрагиваю, когда глухо хлопнула дверь.

Савелий вышел, не сказав ни слова. Диалога нет, ничего теперь нет, все сломалось.

Я остаюсь одна в этой большой палате. Вся в слезах, порезанная, отвергнутая и не понимающая, что теперь делать.

Тогда на улице я умоляла Савелия помочь мне найти Алису. Я была готова на все что угодно: быть с ним, под ним, быть его шлюхой даже, но он не согласился. Я не нужна Крутому теперь, тем более такая сломленная, но парадокс в том, что, кроме моего палача, мне некому помочь. Так какой у меня выбор и есть ли он вообще?

Птичка сломалась, пулю схватила. Когда же наступит моя казнь? Если честно, я хочу, чтобы уже скорее. И пусть Савелий будет палачом.

Глава 6

Я не выдержал, захотел ее увидеть, когда Воробей не спит. Она очнулась три дня назад, и все это время я дежурил под ее дверью вместе с охраной. Точно цепной пес, следил, кто входит, кто выходит, а сам войти не мог. Не получалось.

Не знаю, что меня останавливало, но на третьи сутки я просто сорвался. Да, я знал, что радостной встречи у нас не будет, но такой реакции Даши я просто, на хрен, не ожидал.

Вся перебинтованная, бледная, с практически прозрачной кожей, под которой видны капилляры, Даша казалась еще меньше. Исхудавшая и такая хрупкая, теперь точно хрустальная ваза.

Маленькая на этой кровати, с заплетенной косой и с перебинтованной грудью. Врач сказал, что память сохранилась и Даша помнит. Все.

Я, честно говоря, не знал, радоваться этому или нет. Возможно, было бы лучше, чтобы она все забыла – и я тоже. Тоже мечтаю все забыть, так было бы проще, но что есть, то есть, ничего уже не отмотаешь обратно.

Как Даша посмотрела на меня. Сначала сонно, а когда узнала, глаза сильнее распахнула, а после начала пищать. Я даже не разобрал сразу, просто какой-то вой, Воробей звала на помощь, и хотела помощи она не от меня.

Это не были злость, обида, негодование, нет. Даша просто меня боялась. До ужаса, до чертей просто.

Внутри все загорелось, я хотел что-то сказать и не смог. Тупо охуел от ее реакции, хотя какой она должна была быть после всего, но все же.

Играла? Я не знаю. Мне кажется, я вообще ее плохо знаю. Настоящую. Не ту птичку, что приваты мне напоказ танцевала. Не ту, что хотела привлечь к себе. Даша не такая на самом деле, либо мне просто хочется так думать.Я думал, мы поговорим, хоть как-то построим диалог, но ни хрена не вышло. Глаза Воробья быстро стали темными, я уже знал, что ей больно, а после приборы эти хреновы начали пищать, и она так плакала. Как дитя. Эта была обреченность. Не тогда в бильярдной, не тогда даже на улице, когда нас высекли киллеры, – сейчас.

Я вышел, я тупо не смог, и еще раз наблюдать ее остановку сердца у меня не было никакого желания, потому что второй раз я сам уже такого не переживу.

Выхожу в коридор, спускаюсь на лестничную площадку покурить. Я скоро в реанимации поселюсь уже, но я реально не могу ни на чем концентрироваться, пока Воробей здесь.

У меня дела, я должен разгрести этот чертов завал, но я не могу. Я реально не могу отойти от нее, хотя и знаю, знаю же прекрасно, что предала.

Похуй уже, по какой причине, сестра не сестра – это не отменяет факта ее вранья, и у меня внутри какой-то хаос. Как отбитый, блядь.

Я хочу сгрести Дашу в объятия и задушить одновременно. Мне больно, мне хочется орать до срыва связок и биться головой о стену.

Это я привел в Прайд крысу. Сам. Лично это сделал. И оберегаю я крысу до сих пор – правда, не очень-то и удачно, а еще она моя. Нелюбимая, презираемая, отвергнутая. Мне похуй. Даша моя – и это тоже мой крест.

Я в тупике, в капкане словно. Не знаю уже, кто мой друг, а кто враг. Кто следующим предаст, кто со мной играет. Гафар, Гоша, Соловей? Я уже в каждом вижу предателя, даже в себе самом.

Я устал, я заебался решать эти ребусы, но без ответов мы не сдвинемся с места. Я и так уже потерял казино – что еще встреча с Воробьем у меня отнимет?

Напиться, все бросить и забить болт. Легко сказать, но не в моем случае. Мне нельзя давать слабину, ведь если завалят меня – вся пирамида Прайда развалится и мы окончательно лишимся того, чего так сложно добивались годами. Рабочие места, люди, да и память о Фари. Я не могу все упустить, я на это просто не имею права.

Щелкаю зажигалкой, направляю огонь на руку. Я не чувствую. Я и так уже горю.

Ощущение такое, словно к виску приставили ствол и сказали: выбирай – белое или черное, а я, сука, выбрать не могу, потому что оно давно все уже серое и блеклое, пылает периодически огнем.

– Савелий Романович, ты как?

Игорь. Мой верный ангел-хранитель, что обитает теперь в больнице вместе со мной. Точнее, я с ним, это храм – не мой.

Закуриваю, затягиваюсь, но не вставляет. Окно открыто, мы на лестничной площадке. В лицо дует холодный ветер, смотрю вниз, но фокуса нет. Перед глазами Даша и ее перепуганное лицо от моего вида.

Как я? А я не знаю. Вроде еще жив.

– Порядок.

– Даша в себя пришла, я слышал. Умница.

– Да, три дня уже. В сознании.

– Есть последствия? Что там наш светило кардиолог говорит?

– Что в рубашке родилась, прогноз нормальный. Там лекарство импортное влили ей. Стало лучше с сердцем. Спасибо, что помог того врача притащить.

– Да он и мне помог. Ты знаешь, ну и цена того лекарства как двушка в центре, еще бы оно не помогло. Савелий Романович, так а что ты будешь теперь делать? – ковыряет словечками, точно вилкой по больному, и нет больше рядом Фари, которому можно излить душу.

Игорь не тот. Ганс, Соловей – всех я их знаю, но я не могу открыть им, что у меня внутри, самому страшно туда заглядывать. Я только с Фари мог быть на сто процентов открыт.

– Я не знаю, Игорь.

– Прости ее и отпусти. Я слышал, что вы нашли заказчика и это, конечно же, не Даша. Да, она сильная, но поверь мне, третий раз тебе так не повезет. Так не бывает.

Читаю в глазах Игоря упрек, очень тонкий намек – и, главное, правдивый.

– Разберемся.

Я пока не настроен вскрывать карты, ведь сам не знаю пути. Все маленькими шагами и на ощупь, ведь права на ошибку больше просто нет.

Отпустить ее? Как? Как, блядь, вот скажите? Даша слаба, за ней хвост уже будет из моих людей по-любому, да и не простил я ее. И еще слишком много всяких но, при которых я не могу отпустить Воробья. И не стану.

Игорь уходит, звонок телефона приводит в чувство. Гафар.

– Говори.

– Мои люди не нашли ту девчонку дома. Там все перебито, кровища везде. Соседка сказала, была такая-то потасовка, крики, вопли, но это уже давно было. В итоге к чертям выбита дверь. Ребенка нет в квартире, мозги отчима сияют на стене. Еще тетку нашли, но Алисы у нее не было. Она не села на поезд еще тогда. Прошло много дней, Савелий, прогноз херовый.

– Черт… черт! Это Мамай наверняка. Ищите его. Там она!

– Хорошо, я передам своим, что-то еще?

– Казино. Оно отходит Беркуту-старшему, если он первым найдет Мамая.

Слышу тишину в трубке, я знаю, что Гафар в это время кроет меня трехэтажным.

– Савелий, я надеюсь, у тебя была веская причина принять такое решение. Беркут и раньше на мое место метил, теперь ему станет только проще.

– Потом, Гафар, не до дележки престола. Хочешь уверенно сидеть в кресле мэра – найдите Мамая и ту девочку Алису. Она мне живой нужна и невредимой. Не могла она пропасть без вести, так не бывает. У тебя свой интерес. Ищите.

Я не знаю, зачем даю наводку на поиск сестры Даши. Мне это ничего уже не даст, ничем не поможет, но и оставить это без внимания тоже нельзя. И еще у меня есть одно предположение, но я пока не хочу в это верить, потому что, если я окажусь прав, это будет полный пиздец.

____________

Дорогие читатели, всем спасибо за поддержку в комментариях! Подписывайтесь, самое интересное впереди.

Глава 7

Я видела охранников у входа. Снова они, Крутой, конечно, заплатил им, чтобы они меня стерегли и я не сбежала, хотя это уже даже не смешно. Я с кровати сама встать не могу, вся в этих бинтах и трубках. Даже если бы хотела – не ушла бы.

Эти охранники ко мне не заходят, но иногда я улавливаю их басистые голоса. Отчитываются Крутому по телефону, докладывают ему, что я еще жива, и это так странно.

Мой мир перевернулся с ног на голову, и нет этому конца. Еще я вижу, как на меня смотрят медсестры. Как на подопытного зверька, и это ощущение, что скоро конец… оно не проходит.

И я уже хочу этого, потому что прекрасно понимаю: Алису я сама не найду. Если, конечно, там еще есть кого искать. Давид Алексеевич тогда не пугал меня, Юра должен был увезти Алису к тетке, но что-то пошло не так. Я подставила сестру, я предала ее тоже.

– Спишь? Перевязку надо сделать.

Алина, медсестра.

– Хорошо.

Она входит и прикрывает за собой дверь, слышу из коридора присвистывание.

– Они вас донимают?

– Да нет, я стараюсь не обращать внимания. А ты кто, скажи хоть по секрету? А то тут такая конспирация. Ты что, дочь какой-то шишки местной?

– Нет, я… я просто. Никто.

Отворачиваюсь, не хочу с ней говорить, не хочу ни с кем говорить больше. Мои слова все равно просто звук. Кому это надо, зачем?

– Ай! – шиплю, это все же больно, и мне еще даже не сняли швы. Их здесь ровно восемнадцать. Как и мне лет.

– Терпи, рана вон какая огромная.

Савелий тоже больше не приходил. Наверное, ждет, когда я немного оживу, чтобы убить повторно и уже без промашки.

Я все помню прекрасно, ничего не забыто, но лучше бы он убил меня еще тогда, сбил на машине или оставил истекать кровью после пулевого. Всем было бы проще, и особенно ему.

– А ты везучая.

Снова Алина. Видимо, ей не с кем поговорить на смене.

– Почему?

– С таким ранением, как у тебя, обычно не выживают, да и остановка сердца, кома…

Смотрю на нее. Я этого не знала. Похоже, мне тут и трети правды никто не говорит.

– У меня сердце остановилось?

– Да, на насколько минут, но откачали. Но ты не волнуйся, уже намного лучше. С тебя светила медицины несколько суток не спускали глаз, консилиум целый собирали, вся больница на ушах стояла. Ну точно ты дочь мэра, хотя, насколько я знаю, у него взрослых детей нет. Он сам еще молод. Тот мужчина, который платит за твое лечение, привез лучших врачей, профессоров настоящих. Заботится о тебе, как о принцессе.

Да уж, я принцесса, правда? Ха, разве что принцесса криминальных болот.

Закрываю глаза: слишком больно, для чего Савелий это делает, ну правда? Какой смысл сохранять жизнь той, которую ненавидишь, зачем?

Вздрагиваю, когда дверь без стука распахивается и входит Он. Лев, король Прайда, Савелий Романович Крутой. Мой палач, мой истязатель и просто мой… когда-то мне этого хватало.

– Извините, у нас перевязка еще не закончена, – лепечет Алина, но Крутой даже с места не двигается. Просто стоит и смотрит на мою грудь, которая раскрыта. И шрам этот, нитки торчат и бинты.

Страх вперемешку с чем-то болезненным разливается по телу, я даже прикрыться не могу. Все, на что меня хватает, – сжать простыню ладонями и стараться дышать в его присутствии.

А Крутой смотрит на меня. Странно так смотрит, не отводя взгляда от моего шрама. Зачем он так? Еще немного, и воспламенится кожа.

Почему так смотрит? Жалеет, что наложили всего восемнадцать швов, а не сорок, например? Я не знаю, если честно, мне страшно смотреть на Савелия теперь. У меня стойкое ощущение, что он сейчас меня прибьет на месте.

– Так все, красота готова.

Алина обрабатывает шов и накладывает чистую повязку. Только и могу, что коротко кивнуть в знак благодарности. Почему-то голос мой притих в присутствии Крутого, появился какой-то стыд.

– Спасибо.

Когда медсестра уходит, мы остаемся наедине, и воздух тут же сгущается. С опаской поглядываю на Савелия и на дверь. На Крутого и снова на дверь.

Он замечает, делает шаг ко мне ближе, а я вся сжимаюсь. Хочу сбежать и не могу. Вот теперь уж точно сломанная птичка.

– Не смотри на дверь, там нет никого, кто за тебя вступится.

Его голос пробирает, и я же знаю, что это чистая правда. Крутой никогда не врет. В отличие от меня.

– Зачем ты это делаешь?

Осторожно поглядываю на него, и внутри все просто сжимается в камень. Мы знаем друг друга, мы не чужие, но и не пара теперь. Мы враги, точнее, я его враг, его предательница.

– Что делаю?

– Зачем оплачиваешь мое лечение? Мне нечем тебе отдавать еще и этот долг. У меня ничего нет, Савелий, так что этого всего не надо.

Замолкаю, мне честно больше нечего сказать. Незачем спорить, мы уже и так сказали тогда на улице друг другу все и даже больше.

Я знаю, что Крутой меня ненавидит и никогда не простит. Я предала его, и он не собирается помогать Алисе.

На этом все. Птичка полностью в его руках.

Осторожно смотрю на Савелия. Он подходит к окну, смотрит прямо – впрочем, как всегда. Его плечи напряжены, и а я жду своего приговора. Сколько он мне даст времени… хотя какая же разница, что толку плакать, я сама к этому пришла.

– Ты, наверное, хочешь узнать о своей сестре, так вот дома у вас ее нет, но мы ее ищем.

Одно предложение возвращает меня к жизни, крошечная ниточка вытягивает из тьмы.

– Она, то есть… Мамай тогда грозился забрать Алису. Если я перестану слушаться.

Савелий оборачивается ко мне, и мы встречаемся взглядами. Становится страшно, аж дышать тяжело. Он делает это не просто так. Конечно, за все надо платить, вот только мне платить нечем.

Осторожно выдергиваю капельницу из руки, отодвигаю от себя тумбочку с таблетками.

– Что ты делаешь?

– Я… не надо меня лечить. Если есть возможность, то лучше ей! Лучше дай шанс Алисе. Она ни в чем не виновата, клянусь! Просто ребенок, она еще ходит в школу. Сестра не знала ничего, ничего не делала. Я сама во всем виновата. Это я тебя обманывала, а не она.

Голос сбивается, и хочется плакать, но я знаю прекрасно, что Крутому мои слезы не сдались. Он никогда никого не прощает – и особенно такую предательницу, как я.

Глава 8

Игорь

Есть такое состояние аффекта, когда человек делает на автомате и только потом думает. Можно было бы списать все, что наворотил Савелий Романович, на состояние аффекта, если бы это не длилось так долго.

Он ее ненавидел, никак не мог простить и себя тоже за то, что впустил эту девочку в свой круг.

Я уже видел подобные случаи: Шах старался и Леший, тот же Бакиров наворотил, но у них как-то быстрее, что ли, проходило. Появлялись улики, помощь, хотя бы что-то смягчающее, что помогало выруливать из этого ада.

У Савелия же все было сложно, и хоть я всего не знал, но понимал, что чем дальше, тем хуже. Без Фари все начало рушиться, и никто к такому не был готов.

Тогда изначально Крутой забрал Дашу, и я снял с себя любую ответственность, так как знал, что будет хуже. Я просто знал это, предвидел, чуйка, если хотите.

“Хуже” случилось довольно быстро, когда Даша слегла с температурой.

Крутой мог уже тогда не делать ничего, она бы не выжила, только парадокс в том, что Савелий не смог уже тогда от нее отказаться.

Я не знаю, что это было: запоздалая любовь, задетое самолюбие, ненависть или боль, но его аж трясло рядом с ней – и это было видно.

Крутой сильно сорвался, и там уже не нужен был никакой алкоголь. Вся его жизнь пошатнулась, Фари погиб, и мне кажется, Савелий потерял почву под ногами. Это выбило его из колеи, он же у нас карьерист до мозга костей, власть и все такое, но он тоже человек. Все прекрасно чувствует, и я понятия не имею, каково ему теперь. И не хочу этого знать, если честно. Чужая душа – потемки, а то, что у Савелия там творится, можно только представить себе.

Тогда в больнице, когда Дашу откачивали, Крутого сильно тряхнуло. Как назло, я дежурил сутки и наблюдал все это собственными глазами.

Крутой тогда был на грани вместе с Дашей, и было такое ощущение, что их откачивали вместе.

Я никогда Савелия таким не видел, но на ошибках мы не учимся, и я даже ожидал, что именно в Дашу попадет. Не знаю, закон подлости или как это называется, но черная полоса там была широкой.

Если честно, я сначала подумал, что это Крутой выстрелили в нее, он был в таком состоянии, что вполне бы поднялась рука, но нет. И этот клубок все больше закручивался, а он все еще не мог ее ни простить, ни отказаться.

Валера часто звонил мне, спрашивал, как дела, а я часто не знал, что ответить. Даша чудом просто выжила, Крутой вложил в ее спасение баснословные просто деньги. Он боялся, я впервые тогда увидел страх в его глазах. По правде, там были ужас, беспомощность, какая-то потерянность даже. Она ведь все равно была его девушкой, пусть и предала – или что они там на нее навешали. Крутой нес за нее ответственность. Он был виноват и прекрасно знал это.

Помню, что, когда Дашу только откачали и она уже была в коме, мне набрал Ганс. Я прибежал тогда, но помощь была нужна не этой девочке, а уже самому Крутому.

Его трясло, он был весь бледный, и я едва привел его в чувство тогда. У него скакало давление, и я честно боялся, что понадобится соседняя палата рядом с Дашей уже для Крутого.

Сердечный приступ, аритмия, он был в шаге от этого в свои тридцать семь. Здоровый мужик, но Савелий себя так сильно раскачал, что его тело тоже начало давать сбои.

Они горели оба, точно фениксы, сами себя сжигали.

Я это видел, Валера, Ганс, Соловей, но мы не могли ничем помочь. Я догадывался, конечно, что крыса кто-то из клуба, они же там все братки, и там копать надо, но ни на что повлиять не мог. Мое дело маленькое, я вызвал лучших профессоров, и Дашу все же спасли.

Это все, чем я мог помочь, хотя понимал, конечно, что, пока правда раскрыта не будет, это просто временный анальгетик, и я не завидовал Крутому.

Да, помню, что был Шах, был Бакиров, который творил чудеса в состоянии пьяного угара, но Крутой все это делал дольше, делал трезвым и с особой жестокостью.

Он эту бедную девочку просто изувечил – что морально, что физически довел до края, и мне было жаль их, потому что я видел, как у них все начиналось.

Там не было никакой жестокости, Крутой эту куклу то и дело носил на руках. Даша то, Даша се, я же сам видел, как он ею дорожит, он любил ее, и видно, что она тоже.

А теперь у них просто обожженные угли, равнина и все на хрен разбито.

Я понятия не имею, что будет, когда Крутой узнает правду, это ведь рано или поздно случится, Даша не могла быть предательницей одна.

Возможно, если бы Фари был жив, он бы собрал все это в кучу, но его больше нет, и без этого звена Прайд шатает. И если внутри яблока есть червь, оно все равно прогниет, поможет только ампутация.

Жаль ли мне Савелия? Да, но он сам во всем виноват. После всего я видел, как Даша шарахается от него. Там уже ничего не цветет. Поросло колючими шипами.

Могу только надеяться, что хотя бы после этого огнестрела Савелий не будет больше жестить, ведь никакие профессора тогда ему не помогут.

Это всегда будет между ними. Такое не прощается, и я понятия не имею, как они теперь будут общаться.И есть еще кое-что важное: Крутой тогда Дашу при всех своих бандосах, хм, наказал. Это существенно меняет дело, потому что он ее опустил в своем же круге ниже плинтуса и показал, что она больше для него ничто.

Возможно, накажи он Дашу сам, без лишних глаз, еще был бы шанс, но теперь Савелий сам себя загнал в тупик.

Ни он простить не может, ни тем более Даша. Это не пальчик порезать. То, что Крутой тогда с ней сделал, да и сейчас тоже. То, как сильно Даша предала Савелия – и к чему это привело.

Ну такое не прощается, если кратко, и, к сожалению или к счастью, Даша не Ангелина. Нет у нее того, что было в Линке к Бакирову, там просто любовь сумасшедшая и всепрощающая, а здесь чувства, едва зародившись, обернулись ненавистью.

***

Возможно, скажи я ему правду изначально, все было бы иначе, но теперь поздно гадать.

Мы разбили все светлое, что между нами было. Остались одни лишь осколки, на которые мы теперь то и дело натыкаемся босиком.

Вздрагиваю, когда Савелий подходит и пододвигает тумбочку, а после берет мою руку и втыкает обратно капельницу в катетер.

Не двигаюсь, не шевелюсь, я робею. Да, теперь так, я не могу иначе.

Сжимаюсь вся, думаю, он сейчас ударит меня, но нет.

– Посмотри на меня, Даша.

Крутой наклоняется ко мне, и я улавливаю запах его парфюма. Я бы хотела плюнуть на все и просто сейчас вцепиться в его шею, обнять, разрыдаться и умолять о прощении, но прекрасно понимаю, что я вообще не в том положении, чтобы даже просить. У меня нет никаких прав, и дышу я еще только потому, что Крутой почему-то этого хочет.

Распахиваю шире глаза, встречаюсь с его строгим взглядом.

– Почему тогда ты вернулась за мной?

Он напротив и смотрит просто как сканер.

– Я не хотела, чтобы тебе было снова больно.

Мой ответ честный. Не знаю, как он отреагирует. Вижу только, что Савелий напрягся весь и поставил руки по обе стороны от меня.

Не дышу даже. Если захочет – ударит, но Савелий зарывается огромной рукой в мои волосы и осторожно притягивает к себе. Не целует, нет, это больше похоже на то, как лев утыкается мордой в самку, обозначая территорию.

Мы молчим, слышно лишь наше взаимное тяжелое дыхание. Одно, пожалуй, уже на двоих.

– Между нами теперь будет только честность. Ты мне больше ни о чем не врешь, никогда и ни за что. Только правда, поняла?

– Да, – отвечаю тихо, чувствую, как Савелий колет щетиной мою щеку, трется об нее. Не целует. Нельзя. И я тоже. Не могу просто.

– Я ищу твою сестру и верну ее тебе. У вас все будет нормально.

Звучит как сказка, которой, конечно же, у меня нет. У нас нет, она кончилась, едва успев начаться.

– Спасибо, Савелий … Савелий Романович, – я называю его по имени-отчеству не от уважения, а скорее от банального страха. Между нами теперь нет ни грамма теплоты, и я понимаю, конечно, что Крутой это делает только потому, что я тогда вернулась за ним и помогла подняться. Это мое решение теперь спасает меня и, возможно, Алису.

Мы больше не говорим. Савелий выходит, а я долго смотрю в окно.

Может, еще есть шанс, хотя бы мизерный, того, что Алиса жива, что с ней все в порядке, и я хочу ее увидеть.

Хотя бы раз. Я буду для Крутого той, кем он захочет. Я сама тогда еще у клуба это ему говорила, просила, умоляла, что стану для него кем угодно, лишь бы он помог спасти сестру.