Лыткаринский маньяк

Что там завтрашний день… Сама жизнь закончилась. Как-то странно было подводить ее итоги в двадцать один год. Дико! Но именно там, в этих итогах, шокированная психика надеялась найти нечто, опору, которая поможет пережить предстоящее. Что же видел студент за это время?

Рос без отца, с матерью и бабушкой, безумно любившими его. Мать волновалась за него, контролировала, но всегда признавала за ним право на личное пространство. Этим пространством была его комната, его вещи, в которые никто никогда не лез.

Здесь он впервые услышал рэп и проникся его энергетикой, увлекся, как казалось, на всю жизнь. Пытался писать тексты, рвал листы, переписывал, уверенный, что никто не станет заглядывать ему через плечо.

Здесь он освоил компьютер. Стал заядлым геймером, погружаясь, сквозь монитор, в иные, выдуманные миры. Перебил мириады врагов вместе с друзьями и партнерами по игре.

В этой комнате он чувствовал материнскую любовь и здесь же, впервые, ощутил другую любовь, уже свою собственную.

Это был его мир. Маленький мир, который, со временем, расширится, прирастет новыми обитателями, станет для них таким же своим. Теперь этот мир сжимался до размера тюремной камеры. А обитатели, когда заведутся, будут хуже тараканов и крыс. Один поусатее, другой порыжее, вот и вся разница.

А там, в теперь уже недосягаемом месте, осталось лежать нечто особенное. То, что принадлежит только ему. Его стихи, написанные в семилетнем возрасте, на тетрадном листке в клеточку. Выведенные крупным детским почерком, не очень складные, с ошибками. Они посвящались однокласснице, его первой любви.

Она их не читала, и никто не читал. Наверное, случись такое, Антон сгорел бы со стыда. Потом были средние классы, старшие и если б это сочинение попалось ему на глаза, то непременно было разорвано в клочья.

Но, листок исчез. Ушел туда, куда уходит детство, и Антон о нем забыл. А как-то летом, после первого курса университета, он основательно прибирался у себя в комнате. Перебирал школьные тетрадки, дневники и вдруг нашел его!

Сундуку с золотом он бы не радовался так, как этой страничке в клетку. Будто это старый школьный друг, уехавший с родителями на Север, посреди учебного года. Пропал надолго, а потом вдруг вернулся. И ты стоишь в неловкости, не знаешь, о чем говорить. Нет больше общих тем, нет общих интересов, но связь с ним так сильна, что слова не нужны.

Он застал тебя на старте, когда ты был самым искренним и настоящим. Когда вся жизнь была впереди, а чувства… еще стеснялись самих себя, не ведали, как выйти наружу и выводились крупными буквами на тетрадном листе.

И далее, через годы, весь вонюче-волосатый, брутальный, внешне бесчувственный мужской мир, как клубок, намотается на этот листок, как на ось. И что б там ни было, на поверхности, он будет зарыт внутрь, как Толстовская Зеленая палочка. Пока он там, ничего плохого не может случиться. И счастье обязательно прибудет в срок, чтобы остаться с Антоном навсегда.

Но, теперь… Ужасающе живо предстала перед ним картина: животные, с черными, как ночь, сердцами, педантично перерывают его имущество. Упраздняют само понятие личного и сокровенного. Дешевыми трюками извлекают припасенные заранее наркотические «артефакты», пишут каракули в протоколе. И после их паскудного шапито, – распахнутые дверцы шкафов, вывернутые полки, разбросанные вещи… А на полу – тот самый листок в клетку со следом грязного ментовского ботинка.

Антон подумал о матери и внутри все сжалось. Вот, она стоит на подгибающихся ногах, оперевшись о косяк его комнаты. Сзади соседи-понятые, прижимают руки к груди, повторяя: «Да что же это?» Смотрят на происходящее, не веря собственным глазам. Не веря… А поверят ли ему? Она поверит, повинуясь материнскому инстинкту, как верят в невиновность своих чад матери всех преступников. А если не как мать? Если без инстинктов? Ведь все обстряпают «по закону». Слава богу, бабушка до этого не дожила…

Друзья… поверят ли они? Наверное, но не до конца. А вскоре и вовсе забудут.

Вот и все. Ось вырвана. Вместо нее – полуграмотный протокол, подписи понятых, грязь, от которой никогда не отмыться.

Эта гнилая сердцевина никогда не обрастет ничем человеческим. От грязи уродится грязь. Жизнь пойдет под откос, и Зеленая палочка потеряет свое волшебство.

Разбор прожитого закончился и вычисленный итог поразил Антона: Рэп и гаджеты. Вот и весь его багаж перед отправкой в ад. Любовь лишь поманила пальцем, так и оставшись несбыточной мечтой. Боже, как мало! По сути – ничего!

Но, этого не может быть. Было еще что-то. Что? Ну, конечно, конечно. Было. То, без чего нет ни рэпа, ни гаджетов, ни любви. Без чего вообще ничего не бывает: Свобода. Как воздух, незаметная, пока она есть. А теперь – самый главный актив, внезапно съеденный казенной инфляцией.

Когда-то о ней мечтали, погибали за нее. Но, когда это было? В стародавние времена в тридевятом царстве?

Не так давно, Антоха, не так давно. И «мечтали-погибали» я бы не спешил использовать в прошедшем времени. Впрочем, теперь он и сам это понимал.

Не раз он слышал, что безвыходных ситуаций не бывает: Но, где сейчас этот выход? В каком углу камеры его поискать?

С этими мыслями студент сидел, тупо рассматривая крупную вязку на своем свитере.

А через три стены, в обезьяннике, у Василия Ивановича кольнуло сердце. И он знал, о чем этот укол: Студент…

Бездна разверзлась перед Антоном, дыхнув терпким запахом табака и пота. И вся обитающая там мерзость замерла и подняла на него свой взор:

Передачки, собранные на последние деньги и вскрытые письма со штампом цензора; Столыпинский вагон и овчарки, харкающие пеной на снег; расписные сокамерники с синюшными, голыми черепами и алюминиевые кружки с чифирём; баланда из брюквы с соевым мясом и коричневая мокрота на бетонном полу; ледяной ветер на промерзшем плацу и жара в душной, закопченной промке; тюремные доктора, скупые на таблетку аспирина и пустые надежды на УДО, амнистию, помиловки.

И дни: пустые, похожие друг на друга, как опавшие желтые листья, сливающиеся в недели, месяцы, годы. Отупляющую беспросветность и безысходность…

Сама смерть, но не сиюминутная, а отложенная и разнесенная на уйму лет, открыла перед ним свой хавальник, который не закроется, пока не съест его разум, молодость, здоровье и все, ради чего люди живут на этом свете.

А сзади – медленный, но верный, неумолимый каток правосудия. С коробкой без задней передачи, не умеющий ни свернуть, ни затормозить. И его водители, механизаторы от бога: забронзовелый судья, подражающий своей языческой богине, с вечной повязкой равнодушия на глазах, балагур-прокурор, переписывающийся с кем-то в вотсапе, пусторечивый адвокат с потными ладонями и бездонным карманом.

Где-то глубоко, в его чреве, проскочила искра, и неубиваемый двигатель ожил, зашевелил поршнями. Прогреваясь и урча все ровнее, выходил на рабочие обороты. Его низкий гул, словно раскаты далекой грозы, донесся до камеры номер шесть, отразился от стен, задребезжал стеклами в узком, зарешеченном окне.

И этот гул не стихнет. Будет нарастать и приближаться, пока кости не хрустнут под его многотонным колесом.

Если есть духи предков, ангелы-хранители, добрые феи, все ходатаи за нас перед чем-то высшим, поспешите. Ваше время пришло. Когда еще вам следует появиться, если не сейчас! Ведь, только что-то невероятное, сверхъестественное, способное отменить гравитацию и ход времени, было в силах переписать ужасный сценарий.

Задернуть занавес над сценой и объявить: это все неправда. Это глупый спектакль, фарс! А в жизни такого не было и нет. И никогда не будет!

Да, все подвластно высшим силам, одно плохо: неизвестно, существуют ли они. И как наладить с ними коммуникацию, когда их вмешательство – последняя надежда.

В общем, можно верить в их причастность, можно нет. Но, маховик других событий и лиц, случайных и аполитичных, уже давно набирал обороты, чтобы отменить беспросветный мрак этой ночи.

Самая скромная роль выпала Александру, обычному парню из обычной многоэтажки.

Сколько себя помнил, Сашка занимался спортом, отслужил срочную в ВДВ и посмотреть на него было любо-дорого чисто эстетически. С румяными щеками, наливной, как яблоко, сгусток молодой энергии. Сжатая пружина из мышц. Не сильно умная пружина, но это поправимо.

Машины у Александра не было, да она ему и не нужна. Невозможно представить, что он тошнит в заторе, в бесконечной веренице полуживых черепах.

Когда-нибудь, энергия, направленная в правильное русло, усадит его на сиденье бизнескласса. Но это позже, а сейчас… Велосипед! Вот транспорт молодых и неуемных.

Ветер в лицо, нет пробок, не нужен бензин. И парковка не нужна. Двухколесного друга Саня хранил в подъезде, пристегнутым тросом к батарее.

Здесь все знали, чей велосипед и на транспортное средство не покушались. Санек уж думал, его и пристегивать не обязательно, но ошибся. Вышел однажды, поутру, а переднего колеса нет!

Первым порывом стало пойти и разобраться самому. Вероятный воришка был ему известен: сосед с седьмого этажа, шестнадцатилетний, рыжий охламон с завидущими глазами и шилом в заднице.

Во все ему надо было плюнуть или поцарапать ключом, или подпалить зажигалкой. А оставленное без присмотра, – реквизировать вне зависимости, нужно это или нет.

Однако, зная свой характер, закаленный битыми о лоб бутылками и кирпичами, Санек решил этого не делать: Мало ли! Вдруг, украл не он? А шанс доказать невиновность малолетнему подонку может и не выпасть. И вообще, все шансы в жизни могут пресечься.

Поэтому он позвонил в 02, где его переадресовали в дежурную часть местного ОВД. Там посоветовали написать заявление участковому и дали адрес опорного пункта полиции, куда он незамедлительно отправился.

На двери висело объявление, что участкового сегодня не будет, а если сильно надо, – приходите в райотдел. В райотделе сказали, что участковый у них не появлялся и его стоит поискать на обслуживаемой территории, в опорном пункте полиции.

Сначала, закольцованность этих обстоятельств была Саньку неочевидна, и он честно пытался застать служивого то там, то тут. Но, вскоре он осознал роль цирковой лошади и вернулся к мысли про самосуд.

Точку в его метаниях поставила подруга. Говорит: кроме вас, конечно, никто, но отнеси-ка ты заявление в райотдел и сдай под роспись. Прямо секретарю начальника занеси, и порочный круг разорвется.

С утра, Александр пришел в полицию, поднялся на третий этаж и постучал в канцелярию. Из-за двери ему ответили «Ожидайте!» тоном, которому позавидовал бы его армейский командир. И Саша стал ожидать, воткнув наушники в уши и прогуливаясь по коридору взад-вперед. Потом подумал, что может не услышать приглашение и вынул один наушник из уха.

Через некоторое время мимо прошел полковник, спросил, что ему нужно, смерил подозрительным взглядом и скрылся за дверью с табличкой «Начальник ОВД». Потом к нему зашел майор, вышел, еще раз зашел. Потом оба выскочили, и майор чуть не сбил его с ног.

Вот и все, что сделал Александр для Антонова спасенья.

Вторым орудием судьбы выступил Михал Михалыч.

Он сам был сотрудником органов, но, контактировал по службе не столько с полицией, сколько со смежными спецслужбами. Встреча же с полицейскими не сулила последним ничего хорошего: Михал Михалыч был старшим оперуполномоченным управления собственной безопасности и занимался отловом нечистых на руку коллег.

Работа приносила ему удовлетворение, хотя добрая половина задержанных оставалась при должностях и даже шла потом на повышение. Некоторые передавали ему привет, кто поумней, – демонстративно не замечали при встрече. И ни один не прекратил заниматься тем, за что попал к Михал Михалычу в разработку.

Но и тех, кого все-таки осудили, ему доставало. Крестниками он гордился, поскольку был честным. И ментом, и человеком.

У Михал Михалыча шел льготный стаж и пенсия не за горами, однако со службы пришлось уйти досрочно.

В последнее время он разрабатывал группу взяточников, обиравших пассажиров на вокзале. Устроили оперативный эксперимент – контрольную дачу взятки. Пометили деньги, наставили микрофонов, видеокамер и заняли места поблизости.

Подставной узбек гулял с клетчатым баулом, привлекая мздоимцев, как блесна щуку. Пяти минут не прошло, как они появились. Проверили документы, к чему-то придрались и предложили решить вопрос на месте.

Узбек помялся, поторговался для достоверности. Купюры перекочевали из кармана в карман, и оперативники бросились задерживать хапуг. Двое из них обреченно застыли на месте, но старший наряда, прапорщик, отказался принимать такой конец.

Швырнул деньги в толпу, выхватил табельный пистолет и выстрелил в подбегавшего Михал Михалыча.

Пуля пробила ему легкое и застряла в позвоночнике. Спинной мозг, к счастью, не задела и ее извлекли, вроде как, без последствий. Тем не менее, ВВК признала Михал Михалыча негодным к дальнейшей службе и его комиссовали.

В денежном содержании не обидели и теперь он, уже месяц как, оформлял пенсию и привыкал к неожиданной роли домохозяина.

Несмотря на брутальную профессию, Михал Михалыч был не кровожадным и вообще, не злым. Был женат на своей жене и на своей работе и никого из них не обманывал.

Поэтому, когда друзья пригласили его на охоту, такой, разухабистый мальчишник с антисемейными развлечениями, замаскированный безобидным словом, он прихватил с собой и супругу.

На природе он ограничился водкой и шашлыками, саму охоту намеренно проигнорировав.

Зато, неожиданно, это занятие увлекло благоверную. Она выпросила у кого-то карабин и выстрелила вслед убегавшему кабану. Кабан спасся, оглушенный восторженными визгами, но, вот, само ощущение стреляющей палки в руках, жене Михал Михалыча понравилось. Образ человека с ружьем прочно застрял в воображении.

Вернувшись домой, она заявила, что желает быть охотником и иметь собственное оружие. Это показалось Михал Михалычу блажью, и он не обратил на нее внимания. Но, время шло, а любимая не унималась.

Первым тревожным звонком стало ее вступление в общество охотников и рыболовов. Не знаю, что подумали в правлении этой организации, но, гендерных ограничений у них нет, и новоиспеченный охотник в юбке получил свой членский билет.

Затем спутница жизни приобрела металлический сейф, обклеила его пленкой, в цвет мебели, и прикрутила рядом с центром женской вселенной – спальным комодом.

Говоря «приобрела» и «прикрутила», я, конечно, не имею в виду саму хрупкую женщину. Все это сделал Михал Михалыч, поставленный в такие условия, что не приобрести и не прикрутить уже не мог.

Идя на поводу у лучшей половины, супруг рассчитывал, что до финала этот марафон не дойдет: впереди были курсы владения огнестрелом. Увы. Жена и их прошла, и вопрос о покупке встал в полный рост.

Хоть это Михал Михалыч сделал на свой вкус. Купил супруге карабин Сайга, крутой сходством с автоматом Калашникова, но совершенно негодный для настоящей охоты.

Жена в баллистических тонкостях не разбиралась, а он заверил: Прекрасный карабин! Теперь кабан от тебя не уйдет, поскольку ты сможешь палить в него очередями!

Приврал, конечно, поросенок.

На охоту жена так и не собралась. Но, вылезло другое: она стала буквально нянчится с Сайгой. Каждый день доставала из сейфа, чистила, смазывала, полировала. Вскоре к ней присоединилась дочь, и они углубились в это занятое вдвоем, доставая карабин теперь дважды на дню. Как секта, с ружьем-божеством. Выглядело это мило и по-идиотски одновременно.

Чем бы дитя не тешилось, – философски решил отец семейства. Патроны Михал Михалыч предусмотрительно отнес к себе на работу.

Но, оружие и без патронов детям не игрушка. Он это понял, когда вернулся домой и застал дочь за увлекательным занятием: Его подрастающий ребенок, обладающий вкусом птицы-сороки, аккуратно обклеивал приклад Сайги стразами Сваровски.

Никакой опасности для ее жизни и здоровья это не представляло, но угрожало психическому здоровью уже самого Михал Михалыча. Будучи офицером и постоянно имея контакт с оружием, ничего более противоестественного, что можно сделать с карабином, он представить не мог. Точнее мог: видимо, дальше последует переплавка ювелирных украшений и обкладывание идола золотыми пластинами.

Михал Михалыч проявил твердость, отобрал Сайгу и запер ее в сейф. А ключи, вслед за патронами, отправились к нему на работу.

Не сразу, но страсти улеглись. Истукан скрылся в своем капище, и паломничество к нему прекратилось. На крышке сейфа организовалась полочка для кремов, на двери запестрели магнитики.

Прошло несколько лет и о Сайге забыли. Но, на днях, раздался звонок из разрешительной службы: Лицензия заканчивается. Необходимо продлевать!

Михал Михалыч надеялся, что супругу давно отпустило. Однако психоз возобновился вперед лицензии.

– Ты на охоте один раз в жизни была. В первый и последний раз. В кого ты собралась стрелять? – пытался он уговорить жену.

– Соберусь! Просто ты меня еще как следует не достал! – то ли в шутку, то ли всерьез ответила она.

В общем, спорить бесполезно, разрешение надо переоформлять.

Как человек под погонами, Михал Михалыч смутно представлял гражданские процедуры, связанные с этим делом. Знал только, что это муторно и хлопотно, а как именно – не знал.

Установленный порядок можно было выяснить в Интернете. Но, теперь доча припомнила отцу историю со стразами и наотрез отказалась ему помогать: демонстративно вставила наушники в уши и, подпевая кому-то, закатила глаза в потолок.

Михал Михалыч понял, что проще сходить в отдел и на месте узнать, что к чему. Жил он недалеко и с утра, прямо к открытию, отправился выяснять.

В 9.00, в кабинете инспектора никто не появился, и он стал ожидать, рассматривая окружающую обстановку.

На стене висели стенды, призванные разъяснить гражданам порядок получения государственной услуги. На них замысловатые схемы, наподобие программных алгоритмов: квадратики, ромбы, стрелки. Если не то, то это. Не получается так, попробуйте эдак. Все равно не получается – вернитесь ко второму пункту и по новой. В общем, пока не спросишь, – хрен поймешь!

Вскоре, мимо него прошел начальник ОВД, с которым они, когда-то, начинали вместе службу. Начальник остановился, перекинулся с Михал Михалычем парой слов и направился дальше, к себе. А Михал Михалыч остался ждать.

Это все. Не сделав ничего особенного, он внес свой вклад в спасательную операцию, которую и представить себе не мог.

Самыми важными участниками вызволения Антона стали Иван Петрович с напарником и их транспортное средство, а более всего, антенна у него на крыше.

Петрович был работягой и опробовал множество профессий, пока не нашел себя и стабильный доход в чистовой отделке квартир.

Пара лет ушла у него на сбор бригады. Перебрав кучу пустой породы: лентяев, ворюг, алкоголиков и криворучек, Петрович нашел свой алмаз: Игоря. Работящего, смышленого малого, без вредных привычек и задних мыслей в голове.

Вторым, подлинным алмазом Петровича, была его машина. До нее он ездил на старой ГАЗели, сменившей перед этим дюжину владельцев и отработавшей на маршрутах, не поддающихся количественному учету.

Из достоинств у нее была элементарная конструкция и возможность ремонта на коленке, а недостаток один: усталость от людей и от жизни. Трудно сказать, кто из них на ком ездил, но страдания были обоюдны.

И тут, на Ивана Петровича свалился неожиданный подарок. Его шурин, это который брат жены, работал завгаром спецгаража в какой-то спецконторе.

Однажды он зашел в гости, принял лишнего на грудь и размяк под жалобы и причитания свояка. Словом, проникся и предложил Петровичу, за недорого, приобрести списанный из их конторы минивэн: тонированный в ночь, черный Фольксваген Каравелла.

Передавая ключи и документы, шурин хитро подмигнул ему на прощание. Иван Петрович влюбился в машину с первого взгляда. И дальнейшее знакомство только укрепляло это чувство.

Подвеска микроавтобуса подходила больше танку, чем легковому автомобилю.

Спереди, под подобием капота, стояло вообще что-то невообразимое: V-образная восьмерка аж с двумя турбинами.

Одна из них оказалась мертвой, вторая жалобно подвывала на ходу, добавляя не столько мощности, сколько высоких тонов в низкое урчание мотора. Сам же мотор был великолепен и прекрасно тянул безо всяких турбин.

Кузов Фольксвагена, похоже, чем-то напугал коррозию, и она боялась близко к нему подойти.

Салон отлично сохранился. Убрав задний ряд сидений, Иван Петрович превратил его в грузопассажирский вариант.

Из обшивки торчали многочисленные жгуты из проводов. Видно, в свое время, он был под завязку напичкан какой-то аппаратурой. Все это, естественно, перед списанием демонтировали. Осталась только небольшая антенна, прикрученная так, что ее не смогли отодрать. Петрович, было, подключил к ней магнитолу. Но, ни одна радиостанция не захотела на нее ловиться, и осталась антенна торчать бесполезным украшением.

Следующий сюрприз ждал Ивана Петровича, когда он заехал к товарищам, в автомастерскую.

Здесь его друг пытался победить несговорчивую гайку, соорудив приспособление из воротка и нескольких удлинителей и прикладывая к ним максимум своих сил. Конструкция пошла наперекосяк, рука соскочила, и девятнадцатая головка картечью полетела в тонированное стекло Фольксвагена. Ба-бах! И стеклу, по всем показаниям, пришел конец.

На ватных ногах, побледневший Петрович подошел и с изумлением увидел, что на нем не осталось ни царапины.

Озадаченные мастера стали выдвигать гипотезы, предположив, что стекла в машине бронированные. Кто-то предложил проверить с помощью кувалды. Иван Петрович покрыл их матом и уехал, в душе оставшись очень довольным.

Была у минивэна и еще одна приятная особенность. За полгода, что Петрович на нем ездил, ни один инспектор ни разу его не остановил. Доходило уже до смешного.

Как-то, заговорившись по телефону, он не заметил красный свет и выехал за стоп-линию метра на три. Да еще и поворачивать собрался не с того ряда. И конечно, владелец полосатой палки оказался тут как тут.

Полицейский строго посмотрел на Петровича и перехватил жезл в руке, очевидно намереваясь им махнуть. Но, потом, повернулся спиной и, дунув в свисток, остановил поперечный поток.

Этот демарш поверг Петровича в ступор. В зеркалах заднего вида он пытался разглядеть кого-нибудь, достойного таких привилегий. Но, серый поток позади него стоял и не было в нем видно ни крякалок, ни мигалок.

Не поняв, что это было, Петрович дождался зеленого сигнала и уехал. Еще три квартала он прислушивался, не нагоняет ли его машина ДПС. Но, никто за ним не увязался.

Для нового владельца феномен был непостижим, хотя, никакой особенной загадки тут не было. Просто бескомпромиссный черный цвет и антенна спецсвязи на крыше до сих пор делали Фольксваген похожим на самого себя в молодости. А Петрович и Игорь, оба любители черных спецовок, дополняли образ спецгруппы, спешащей на секретное задание. Номера при этом никакой роли не играли. В былые времена они кучей валялись в багажнике и менялись как перчатки.

Последнюю неделю минибригада Петровича занималась ремонтом ванной комнаты у одной фифы, жившей далеко, на другом конце города. Заказчица оказалась с претензиями и постоянно меняла техническое задание, так что работники сбились с ног и сломали голову, пытаясь ей угодить.

Была она одинокой, тридцати пяти лет, и настроение у нее скакало, как кардиограмма у инфарктника. Усугублялась проблема соглашением об оплате по факту. Предоплатой прошла только стоимость материалов. Остальное при приемке, которая должна была состояться сегодня утром.

Петрович по этому поводу встал пораньше, принял свой самый презентабельный вид и вышел во двор, прогревать машину, ждать напарника. Подходя к Фольксвагену, он заметил, что с машиной что-то не так, обошел ее вокруг и понял в чем дело. Ночью, какие-то скоты скрутили с нее номера.

Передать нельзя, как это было не кстати. Скрестив пальцы на затылке, Петрович ходил вокруг, размышляя, что же теперь делать. Понятно, надо было писать заявление, оформлять бумаги и ждать. Ждать! Без номеров-то ездить не вариант.

Были, конечно, и такси, и общественный транспорт. Но, общественным они бы добрались только к обеду, а давать клиентке лишний повод для недовольства не хотелось.

Такси… нет. К нему просто не лежала душа. Любимый микроавтобус был для Ивана Петровича не только средством передвижения, но и особым пространством, где он приводил в порядок мысли и набирался сил, если предстояло что-то психологически трудное. Как раз такое, как сегодня.

А честно сказать, и денег на такси у Петровича не было. Совсем все под завязку.