скачать книгу бесплатно
Но из лесу тотчас донёсся страшный рык, и Светлуша завизжав, брызнула прочь, к свету и кострам. Любор растерянно ощупал пояс – ножа не было… но и зверя не было. Из темноты бора вышла к нему Янка. Она рыкнула ещё раз, точь-в-точь по-звериному, и оскалилась.
– Янка! – Любор засмеялся, – Ну ловка, девка!
Она, всё с тем же оскалом, подошла вплотную, стянула его за ворот и ударилась губами в его губы. Любор почувствовал, как в теле его стало вдвое больше крови, как он задыхается, а руки уже сжимают её груди под рубахой и бёдра под понёвой.
От этого Янка снова зарычала, но не противилась ему, а напротив – сама толкнула его, они упали вместе, и как-то вдруг оказались без одежды. Осока и кора резали белую кожу, тряслась молодая рябинка, которую обхватила Янка, словно это могло спасти утопающего от бурного потока.
Только в глубокой ночи они, замёрзшие, вышли погреться у крайнего костра. Гулявших почти не было – кто спал навзничь, кто допивал из бочек, а многие парами разбежались по лесу, и иногда ещё были слышны из-за дерев зажатые стоны и тяжёлое дыхание.
– Вот я теперь и твоя, – шептала Янка на ухо, – И секретов у нас нет.
Любор довольно улыбался и гладил её распущенные волосы.
– Буду тебе женой верной.
– Завтра же! Завтра же отцу скажу!
– Постой, – она приложила палец к его губам, – Прежде выслушай. Тут жить нам не след. Мы уйдём.
– Как же не след? Почему?
– Князь отдаст город старшему своему, а ты ни у дел. Тебе надо идти собирать свою дружину. Или будешь бегать за братцем всю жизнь?
Любор молча глядел на россыпь углей.
– Не такого мужа я в тебе вижу. Знаешь, я же и сама рода сильного, знатного. Вы всё говорите, мол, людоеды… А это всё неправда. Искоростень – город больше вашего. А люди у нас хоть и в шкурах ходят, но свободные, да богатые. Я дочь богатого воеводы.
– И ты хочешь уйти к себе?
– Не я… мы! Теперь – мы.
– Но не гоже сыну из рода уходить. Предки завещали жене к нему, а не…
– А не думаешь ты, что у вас теперь предков не особо чтут? Не смотри на меня так зло! Это правда. Подумай сам. Этот грек… Того и гляди, Стоян христианского бога станет почитать.
Любор снова молчал. В глубине он был согласен с Янкой.
– А мы чтим старых богов. У нас они одни! Древляне, дреговичи, вятичи, поляне, радимичи – сколько племён! Но одни боги… И потому Аскольд в Киеве созывает всех нас, а одни вы не идёте.
– Я не знаю, почему так, – сказал Любор, – отцу виднее…
– Конечно виднее. И братцу твоему тоже. А ты ни у дел, княжич.
Восток над лесом тронулся бледной полосой. Холодная роса отяготила одежду. Янка встала и принесла хвороста в огонь.
– Любор, – сказала она, ломая ветви о колено, – Кому-то судьба сидеть в старом. Кому-то – рвать с прошлым. Этой ночью я порвала… И доверила тебе это сделать со мной. Теперь очередь рвать тебе. Осенина – лучшее время для этого. Как говорят, на Осенину корень не растёт, а мёрзнет. Тут его и рвут.
Когда к полудню следующего дня домовитые матроны собирали в избах и сенях столы, созывая болезных после вчерашней ночи на сытный обед и крепкий опохмел, когда молодёжь урывала час-другой для сна и восстановление сил перед новой ночью, Любор, оставив Янку спать в тереме, зашёл к греку Филиппу.
В избе его пахло сладкой смолой – подарок князя, купленный им у византийских купцов. Грек захлестнул толстую книгу на медные застёжки и встал навстречу гостю.
– Рад тебя видеть, княжич! Но, право слово, совсем не был готов. Забыл, зачитался. Память моя с годами совсем никуда.
– Не важно, – буркнул Любор, поискав по избе чарки с пивом, и, не нашед, вздохнул.
– Как ты, княжич?
– Не важно…
– Садись. Что мучает тебя… кроме вчерашних медов?
Любор сел на крепкую скамью – из княжьей гридницы. Тут вообще было полным полно вещей из дома Стояна. Даже книги и утварь – то, что удалось выторговать дальновидному князю на торжищах. Как будто бы знал отец, что наступит время христианских гостей – думал Любор.
– Что за Богородица такая? – спросил Любор, – Ты вчера говорил, будто праздник в её честь был.
– Святая дева, родившая Спасителя нашего.
– Разве бывает, что дева, а рожает? Рожают известно после чего…
– А это, княжич, есть чудо, тайна спасения. От чуда Иисус изошёл, к чуду и пришёл.
– К какому же чуду пришёл?
– Воскрес по убиении, – Филипп указал на крест.
– Ну а мне… то есть, тебе, кто в него верит – как он поможет? Ты от чуда не родился, поди. И к чуду не придёшь.
– Верой всё возможно. Пустишь Его вот сюда, – Филипп коснулся груди под крестом, – Станешь частью, причастишься, то есть – и воскреснешь.
– Запутано всё у вас… дева рожает, мёртвый оживает. От кого же она родила?
– Дух снизошёл.
– Стало быть, бес в неё вселился? Ну, тогда может такое быть, – прикинул Любор.
– Прошу тебя, княжич, не называй Его бесом. Мы изложили Писание на ваш язык, и вместо «беса» пишем там «Бог».
– Да какая разница? – удивился Любор, – У нас хоть бес, хоть бог, хоть твой дух, который снизошёл на деву… Ну ладно уж, будь по-твоему.
– Спасибо, Любор, – улыбнулся грек.
– И каков же плод был у неё? – продолжил Любор.
– Сам Бог.
– То есть, если бы я родился от девы, тоже был бы бог?
– Но ты не родился…
– А какой же я плод?
– Ты плод покаяния. С печатью греха вышел в свет. И носишь её, и она гнетёт твою душу.
– И как же быть? – Любор уже спрашивал настороженно.
– Креститься. Как отец твой, Стоян. Принять Христа, Господа нашего.
Эти слова кольнули Любора так, что он даже встал со скамьи. Но снова сел и только вздохнул:
– Значит, права была Янка… отец к вам перешёл.
– О, эта девица вельми умна, хоть и называете её людоедкой.
– Да уж… и ты прав был, хочет она домой. И меня просит идти с ней.
– А что же, – спросил Филипп, – Ты теперь ей муж?
Любор покраснел сквозь белую бородку, и не посмел поднять глаз.
– Не робей, княжич. Скажи, и я помогу тебе, чем смогу. Входил ты к ней?
– Да.
Любор не думал, что признаться в этом будет так тяжело. Он готовился хвалиться этим перед Гораздом и Витко, видя себя удачливым охотником. Но перед этим истинно прахом человеческим, ему было неловко.
– Слушай, чернец, почему ты такой догадливый? – обиженно спросил он, – Всё знаешь…
– Куда мне? Но настоящее смирение открывает двери всезнанию.
– Так как же мне быть, скажи тогда? Брать её и уходить в древлянский род? Она ведь тоже толкует здраво, что Первуша князем будет, что не место мне тут, и племена чтут…
Любор оборвал себя, зная, что Филипп не поддержит его в разговоре о богах.
– Ты мечешься, княжич. И я понимаю тебя. Но не вини отца, что отверг ваших кумиров и принял Христа. Разве хуже вам живётся? Ведь он никого не неволит делать то же самое.
– Но он не пошёл в поход! Аскольд, князь Киевский, созвал все племена на Царьград за славой. И только отец отверг его зов!
– А ты бы хотел пойти туда?
– Ты ещё спрашиваешь! – воскликнул Любор.
– Что ж, – Филипп нахмурился и закивал, – Если ты так хочешь, я могу попросить Стояна снарядить тебя с ними.
Любор покосился на грека.
– Шутишь? – спросил он настороженно.
– Ни к чему тебе обиду на отца носить. Да и к святым местам пойти будет на пользу.
– Ну грек… Ну коли сможешь, – Любор вскочил, заходил по избе, потом положил руки тому на плечи и встряхнул, – Век буду должен!
– На всё воля Божья, – Филипп склонил голову в чёрном клобуке и перекрестился.
Месяц листопад проходил в пасмурных днях ветрогона, и уже к концу его ударили морозы. Люди всё чаще сидели по избам – женщины пели, пряли и ткали полотно на будущий год, мужи маялись и пили. Решено было созвать большое вече, и на него прибыли все, кто уже мог носить копьё и лук. То есть все те, кого одолевала маята.
Сначала, как полагалось, говорили старики. Их слушали, уважительно скрывая зевки, и заметно оживились, когда слово взял воевода Усыня, ближайший человек князя. Отирая рыжие вислые усы, он бранил на чём свет стоит людоедов-древлян и призывал пойти на них в поход. Пока их дружина в Киеве, пока Искоростень оставлен, нужно было, по его словам, брать его, мстить за похищенных девиц. Князь сверкал глазами, и было видно, что слова воеводы ему по душе. Тогда кто-то из старейшин возразил, что впереди зима, и в это время никто не воюет, а только дань собирают. Замечание было весомое, большинство мужей согласились, и предложили ждать до весны, пока откроется река, а болота просохнут.
Встал вопрос, чем же заниматься до весны – неужели сидеть в Стоянище и бить зайцев? Это говорила молодёжь.
Наконец, из круга вышел мрак-Варун, оглядел всех хмурым глазом и поклонился князю. Почтенное звание кузнеца давало право говорить без очереди.
– Пока весь люд честной в сборе, буду просить тебя, княже, давнюю просьбу. И коли не по справедливости прошу, скажи – тому все свидетелями.
Князь затрепал рукав кожуха, чуя неприятный разговор.
– Говори, Варун.
– Знаешь ты, и все знают, что живём мы с женой моей Заславой одни теперь. Лесобора задрал зверь, Полелю зверь унёс.
Варун почесал шею, подумал. Долго говорить ему было непросто.
– Но и не молоды мы уже, и кто знает, будут ли ещё дети. А без них умирать нельзя. Как род продолжится? Потому что не должно быть, чтоб некому помянуть. Дух в памяти чают. Разве не верно я говорю, братия?
Вокруг закивали.
– Знаешь ты, и все знают, что в бою взял я пленницу, древлянку, которая нынче живёт в тереме. Ты, княже, запретил мне брать её себе женой. Спорить с этим не след. Так дай же ты мне её в дочери!
Закашляли, заволновались. Кто-то встал во мраке за спинами, кто-то засмеялся, а иные одобрительно клонились головами.
– Или не имею права? – продолжил Варун, всё так же напряжённо глядя на князя.
– Имеешь, конечно, – пожал плечами Стоян, – Но надо подумать…
– А чего думать? – крикнули со скамей.
– Не видано, чтобы в дочери… рабу известно зачем берут в дом! – смеялись с другой стороны.
– Хитро придумал!
Варун рыскал глазами, искал болтунов, но яркий костёр размывал лица.
– Всё верно, Варун достойный человек!
– Он не обидит… А кто ему дочь вернёт? Князь не вернул!
– Отдай девку!
– Зря! Её бы молодому кому…
