Возвращение

– Ты очень любезен, Рене, – улыбнулась Роза.

– А что за люди здесь? – Рехан обвел руками пространство. – Ремесленники, аристократы?

– О, – засмеялась девушка, – ремесленников здесь бывает крайне мало. В основном врачи, писатели, художники, разные политические деятели.

– Да, и еще это кафе славится дуэлянтами! – вставила свое слово Клер.

– Дуэлянтами? – поразился Рехан. – Серьезно?

– Абсолютно, – подтвердила Роза. – Ты видел пустырь неподалеку? Вот там это все и происходит. Дуэль и – чашечка кофе! Что может быть прекраснее после этого события? Вновь наслаждение жизнью!

Рехан лишь покачал головой. В который раз он поражался контрастности их миров. Да, блеск, богатство и нищета также присутствовали и в Мумбаи, да и во всей Индии, но здесь это слишком бросалось в глаза, слишком ярким был контраст и порой все это сменялось чуть ли не с каждым шагом пройденного им пути. Запахи гниющих фруктов внезапно сменялись не менее свежей селедкой, а через пару шагов благоухало восхитительными прованскими травами, а затем снова таким смрадом, что становилось просто нечем дышать.

– Роза, и много заведений подобного типа в Париже?

– Достаточно, – уклончиво ответила она. – Но они все отличаются друг от друга, ведь присутствует монополия.

– Монополия? – не совсем понял Рехан.

– Да. Существуют гильдии, которые имеют монополию на производство определенного продукта. Например, одна гильдия готовит только товары из птицы, пироги, другая – только сладости, следующая – соусы. Их великое множество, всех не перечислишь. Навскидку – больше шестидесяти.

– Вот это да! – поразился Рехан.

– Но, тем не менее, выбор есть всегда. В меню неизменно присутствует порядка двадцати блюд из говядины, двадцати из баранины, телятины, столько же из птицы, около тридцати блюд из рыбы, закусок, десертов. В уважающем себя ресторане ты найдешь и икру, и испанские окорока, и копченых угрей. Словом, всего, что только душа пожелает. В этом кафе ты даже можешь попросить официанта принести тебе чернила и перья, а за отдельную плату бумагу и свечи.

– Я не могу поверить, – покачал головой Рехан. – И это все может быть только в одном ресторане? Я имею в виду то количество блюд, что ты назвала?

– А что здесь странного? – не поняла Роза.

– У себя дома я только пару раз бывал в ресторанах, обычно на какие-то торжественные события, но меню даже самых престижных наших ресторанов содержит максимум по два-три пункта чего-либо мясного или рыбного, еще пунктов пять десертов и столько же напитков.

– О, как вы грустно там живете, – улыбнулась девушка.

– Вовсе нет, – возразил Рехан. – У нас есть масса развлечений, которые вам даже и не снились.

– Не буду с тобой спорить, – ответила Роза. – Мой друг Жан-Теофил тоже рассказывал мне много занимательных историй. Он ведь молодой журналист и уже успел побывать на Мартинике и в Гваделупе, и его истории порой похожи просто на сказки. Волшебные и страшные.

– Почему страшные?

– На Мартинике он руководил восстанием рабов, описывал мне их тягостную жизнь в колониях. Мне было страшно все это слушать, но он умеет так занимательно рассказывать.

– А что вы, Роза? Я слышал, вы были актрисой.

– Да, верно, трагической актрисой. Я выступала в разных местах, в театрах Марселя, Лиона, в трактирах. Играла в основном по произведениям Расина и Корнеля. Я ушла, потому что устала кочевать из города в город, да и публика была неблагодарная. Представь, начинаешь ты играть какую-то роль, а тебе уже невыносимо жарко от пылающих каминов. Низкие потолки, это я о трактирах, такое ощущение, что вот-вот упадут на голову, и дикое поведение посетителей. Казалось, им нет дела до происходящего прямо перед ними! Рыгают, сморкаются, храпят, отвратительно!

– Тяжело выступать в таких условиях, – кивнул Рехан.

– Думаешь, выступать у аристократов проще? Ну, в чем-то проще, только почему-то они очень часто путают актрису с продажной девкой. Этим пресыщенным господам всегда всего мало. Но, ты за меня не переживай. Я прошла хорошую школу, и теперь я здесь, – констатировала она.

За окном постепенно сгущались сумерки, зажигались фонари, но сидевшие вовсе не стремились покинуть кафе. Роза и Клер снова занялись обсуждением своих дел, а Рехан по третьему разу наслаждался очередным мороженым и кофе. Неожиданно к их столику подошел среднего роста молодой человек в парике. Первое, что бросалось в глаза, отметил Рехан, это его широкий лоб, такие же широкие надбровные дуги и большие серые глаза, которые оценивающе осматривали все вокруг.

– Клара, я так и знал, что найду тебя здесь! – воскликнул он, легонько прикасаясь губами к ее левой щеке, а затем к правой. Клер он поприветствовал кивком, Рехану же подал руку и некрепко пожал ее.

– Будем знакомы, мсье, – произнес он. – Жан-Теофил Леклерк.

– Рене.

Представившись, Жан взял свободный стул и присел между Розой и Реханом. Быстро сделав себе заказ, он достал из кармана пиджака круглую, позолоченную шкатулку, украшенную несколькими драгоценными камнями и росписью. Открыв ее, он протянул содержимое Рехану.

– Что это? – Он непонимающе перевел взгляд на Клер.

– Это нюхательный табак, – пояснила Роза. – Мсье Жан хочет дать понять, что в кои-то веки он в благодушном настроении и решил угостить тебя понюшкой. Не так ли, Жан? – она игриво посмотрела на него.

Тот кивнул.

– А… можно мне отказаться? Я благодарю вас за столь высокое отношение ко мне и проявленную дружелюбность, но мне не нравится табак.

Жан лишь пожал плечами и, в свою очередь, повернул табакерку к Розе. Та, не теряясь, взяла щепотку и втянула в нос. Затем она наклонилась к уху Жана и стала что-то шептать ему. Воспользовавшись моментом, Рехан привлек внимание Клер.

– А почему мсье Жан назвал Розу Кларой? – тихо спросил он.

– Я все слышу, – сказала Роза, поворачиваясь к ним. – Мое имя от рождения Клара, или Клер, как тебе больше нравится. А Роза, вернее, «Красная Роза», это мое прозвище в кругах. Я не против имени Розы, так что как тебе будет угодно, так и называй.

– Понятно, – Рехан откинулся на спинку стула и вдруг заметил приближающимся к ним еще одного мужчину невысокого роста. Округлые щечки и мягкие черты лица притягивали к нему взгляд. Казалось, этот человек со слегка горделивой осанкой и походкой полностью уверен в себе и в своем будущем.

– Месье Леклерк, как я рад видеть вас в своем заведении! – воскликнул он, подходя. Они обменялись рукопожатием.

Роза и Клер, обернувшись на голос, ахнули в унисон.

– Дамы, – учтиво поклонился мужчина девушкам, – позвольте представиться. Прокопио де Бюссон. Сын легендарного создателя этого кафе месье Франческо Прокопио ди Кольтелли.

Клер покраснела, наверное, до кончиков волос, что не было, конечно, заметно под ее крохотным чепчиком, Роза же восторженно захлопала.

– Мэтр, как я рада тоже с вами познакомиться! – воскликнула она и вслед за ней некоторые люди, поднявшись с соседних столиков, тоже зааплодировали ему. Раскланявшись направо и налево, Прокопио вновь повернулся к ним. За это время Жан уже успел взять где-то стул и предложил ему сесть.

– Месье де Бюссон, это мой друг – месье Рене, – сказал Жан, – моя подруга Клара Лакомб и спутница Рене – мадемуазель…

– Клер Бастьен, – румянец продолжал в полную силу расцветать на щеках девушки.

– Очень, очень рад, – кивал Прокопио. – Как вам наше заведение?

И тут только до Рехана стало доходить, кто этот человек.

– Все замечательно! – восторженно заявила Роза.

– Я никогда не пил такого изумительного кофе, – добавил Рехан, – а ваше мороженое просто выше всяких похвал.

– Молодые люди, – с улыбкой сказал Прокопио, – в таком случае в честь нашего знакомства позвольте мне угостить вас утиной грудкой в медовом соусе, а в качестве напитков хочу предложить вам мусс гляссе с амаретто и сахарной глазурью. – И, не дожидаясь их ответа, он махнул рукой официанту и тот моментально скрылся из виду. – Я очень хорошо знаю и уважаю месье Леклерка, мадемуазель Лакомб, – продолжал он, – поэтому буду рад неоднократно видеть вас в нашей скромной кофейне.

– Вы очень щедры, месье, – заметил Рехан. – Я вправду никогда не ел такого вкуснющего мороженого!

– Я очень рад, молодой человек, что вас так покорило наше семейное искусство. А знаете ли вы, что на родине моего отца – Сицилии, да и в Италии, десерт из снега, смешанного с фруктовым соком, было самым лучшим угощением в благородных домах?

– Но снег и мороженое это ведь не одно и то же? – поинтересовалась Роза.

– Конечно, милая. Очень долго мы не могли понять, как заморозить смесь с молоком, ведь температура замерзания любой смеси будет тем меньше, чем выше концентрация чего-либо. Сахарный сироп, в отличие от воды, которая замерзает при нуле, будет замерзать при совершенно другой температуре.

– Наверное, вы добавляете соль, чтобы снизить температуру льда, чтобы убрать кристаллы, – сказал Рехан.

– О, молодой человек, вы так раскроете все наши секреты! – восхищенно глядя на него, воскликнул Прокопио. – Но, впрочем, вы правы. А откуда у вас такие глубокие познания?

Рехан замешкался, но ситуацию спасла Роза.

– Месье де Бюссон, я слышала, что в вашем, так называемом вами, скромном заведении, побывали не такие уж заурядные личности.

– О да, мадемуазель, – обрадовавшись смене темы, ответил Прокопио. – Среди наших гостей были Вольтер, Руссо, ваш общий друг Марат, Робеспьер. Даже представьте, во время своей премьеры «Женитьбы Фигаро» сам Бомарше мучился здесь в ожидании славы или погибели. А вот и ваши блюда! Открою вам маленькую тайну. Я еще раньше знал, что месье Жан будет сегодня у меня в гостях, поэтому с самого утра мы готовили для вас эти прекрасные блюда. Попробуйте, не пожалеете!

Поблагодарив хозяина от всей души, компания с воодушевлением принялась уплетать угощение, хотя совсем недавно всем казалось, что ничего в них больше не войдет. Еще немного поговорив ни о чем, насытившись ужином, наверное, на ближайшие дня три, они в итоге разошлись каждый по своим домам. Назад к дому Клер уже не летела как на крыльях, а неспешно передвигалась по еле освещенным улочкам. Рехан шел рядом, изредка поддерживая ее за локоть. Оба чувствовали себя сытыми как удавы и даже не хотелось ни о чем говорить.

– Мне очень понравилось это заведение, – наконец решил прервать молчание Рехан. – А кто такой этот – Жан…

– Жан-Теофил Леклерк? Он журналист, друг Розы и депутат от Конвента. Впрочем, еще он и не менее близкий друг Полины. По-честному, они обе крутят с ним. Но мне он не очень нравится, он такой фанатик по части революции! Он ярый поклонник Марата и у него очень склочный характер.

– Поэтому Роза так отреагировала на его приветствие?

– О да, ведь он редко бывает настолько дружелюбным. Тебя-то он вообще видит впервые. А кофейня Франческо мне тоже нравится, я была там всего второй раз в жизни! Так чудесно почувствовать себя порой богатой и благородной дамой. А сын, насколько я знаю, очень похож на своего отца, и он единственный, кто перенял его дело.

– А сколько у него детей?

– Тринадцать.

– Ничего себе, – присвистнул Рехан. – Но в эти времена, как я помню, детей действительно рождалось очень много.

– Это в основном по деревням, – пояснила Клер, – здесь, в городе, и так жить тяжело, а уж воспитывать, растить столько детей не под силу. Да и трудно им выжить. Знаешь, чем отличается крестьянский ребенок от дворянского? У первого нет и не будет права выбора. Он с детства, с самых пеленок будет носить только крестьянскую одежду. Подрастет чуть, и уже он полностью включается во все рабочие моменты своей жизни: как заработать, чтобы прожить, вернее, выжить, как заплатить налоги, как обеспечить будущее своим таким же детям и так далее и тому подобное. Обучение, посещение школ уже не для них, иначе семья на время потеряет кормильца. А у дворянских детей детство есть, все в рюшечках, игрушках, их любят и балуют.

– Да-а, – протянул Рехан, – сколько лет прошло, а ситуация мало чем изменилась.

– Ты хочешь сказать, что и в вашем веке такое разделение присутствует?

– Я думаю, что оно будет присутствовать всегда.

На некоторое время они снова замолчали, обдумывая каждый что-то свое.

– Ой, Рене, я так объелась! – когда до дома осталось совсем немного, снова заговорила Клер. – Но я и папе взяла с собой! Вот! – чуть отогнув карман платья, она показала небольшой сверток.

– Ты умница, – похвалил ее Рехан.

Эту ночь Рехан провел в доме Клер, уснув на жестком полу на небольшой циновке, которую постелила ему девушка. Отец Клер, мучившись бессонницей, в середине ночи поднялся и аккуратно, дабы не разбудить гостя, накрыл его куском меховой накидки. Рехан же уснул сразу, как только его голова коснулась импровизированной подушки, сделанной из сложенного в несколько раз мешка. Постепенно он начал привыкать к здешним запахам, хотя в доме они чувствовались в значительно меньшей степени.

Наутро он проснулся от звона посуды внизу. Причесав руками волосы, он спустился вниз. По другую сторону от помещения, где работал отец Клер, находилось еще одна комната, в центре которой стоял прямоугольный стол с четырьмя табуретами рядом с ним.

– Доброе утро, месье Рене, – сказал отец Клер, приглашая рукой его к столу. Клер как раз разливала в железные миски суп.

– И вам доброго утра, – поприветствовал Рехан, присаживаясь. Девушка дала ему ломоть черного хлеба, миску, и тоже уселась за стол. – Нас так и не представили друг другу вчера. Мое имя вы знаете. А как вас зовут?

– Жермен, – глухо отозвался мужчина.

– Как тебе спалось? – спросила Клер.

– Хорошо. Спасибо.

– Ты хочешь пойти со мной сегодня к Розе? Там будет и Жак Ру. Познакомишься.

– Ты уверена, что ему надо с ним знакомиться? – спросил отец Клер. – Он известен не как самый порядочный человек.

– Папа, ты просто плохо его знаешь! – возразила девушка. – Если бы ты пообщался с ним, то изменил бы свое отношение к нему.

– Не знаю, не знаю, – пробурчал Жермен. – Это ваши дела. Я делаю свою работу и вполне доволен всем.

Позавтракав, Клер и Рехан вышли из дома.

– А Роза живет в центре Парижа? – поинтересовался Рехан.

– Нет, что ты. Она постоянно переезжает с места на место. Сейчас снимает маленькую комнатку на окраине. Она редко бывает дома, но сегодня мы застанем ее. Сегодня у нас встреча, Роза хотела обсудить дальнейшие действия.

– А кто такой Жак Ру? Почему твой отец так нехорошо отзывался о нем?

– Жак уже немолод. Он бывший священник. Роза немного даже побаивается его, он умеет внушить робость. Но он наша поддержка. В прошлом году, например, мы добились того, чтобы отказаться от христианского календаря, так что теперь у нас традиционные названия месяцев. Май – это флореаль, в честь цветов, июль – термидор из-за жары, ну и так далее. Казалось бы, пустяк, но для нас он важен. А я лично отношусь к месье Жаку с почтением. Он обычно немногословен, но в то же время строгий и полностью предан революции.

– Клер, я слышал, что у вас есть такой собор, Нотр-Дам, ты покажешь мне его? В нашей истории, в нашем времени он является символом столицы Парижа.

– О, Рене, конечно, покажу. Но ты только представь, этот жалкий якобинец Робеспьер с его приспешниками собираются снести его! Он заявил, что если мы не хотим, чтобы эта «твердыня мракобесия была снесена», то должны заплатить Конвенту! Плату! На нужды революций! Слыханное ли дело! «Эмблемы всех царств должны быть стерты с лица земли!» объявил он! Почти все колокола уже переплавили на пушки, снесли шпиль, скульптуры царей! И народу, которому и так трудно живется, еще надо платить дань этим злодеям! Ох, Рене, ты задеваешь такие больные струны в моем сердце!

– Но, – осторожно сказал Рехан, – судя по тому, что Нотр-Дам существует и по сей день, его не снесут.

– Значит, мы сможем собрать необходимую им мзду, – неожиданно остановившись, Клер вдруг в порыве обняла парня. – Как приятно слышать это. А Нотр-Дам тоже сейчас, кстати, переименован, теперь это Храм Разума. Но я постараюсь показать тебе его, он великолепен.

– И что еще вы переименовали?

Клер коротко рассмеялась.

– Ну, как тебе сказать. Знаешь такое заведение, как Сорбонна?

– Знаю, конечно, один из ведущих университетов в мире. Вернее, это ведь не один университет, в него входят тринадцать, независящих друг от друга институтов.

– Ну, такой информацией я не владею. Сорбонна была колледжем, сейчас она превратилась в фабрику. Поэтому провести тебя туда я не смогу, хотя тебе бы наверняка понравилось там побывать. Там ведь даже была часовня Святой Урсулы с гробницей кардинала, но в одно из восстаний ее разорили и надругались над головой Ришелье, да и над всем его телом.

– Какие же люди могут быть глупцы! – воскликнул Рехан.

– Люди как бараны, особенно когда собираются в стадо! – кивнула Клер. – Но, впрочем, не только Сорбонна пострадала. Многие колледжи сейчас закрыты и превратились либо в фабрики, либо в тюрьмы, либо в мастерские.

– А кто сейчас у вас король? Людовик шестнадцатый?

– Да что ты! Он был казнен еще где-то полгода назад! Теоретически королем является Людовик семнадцатый, монархия его признала, присягнула как своему королю, но ведь ему всего лишь восемь лет. А фактически правят якобинцы, они создали революционный трибунал. И они хотят превратить этого несчастного ребенка в санкюлота, чтобы использовать в своих целях. Я знаю, что его отобрали от матери и даже заставили свидетельствовать против нее. Люди говорят, что его бьют, не кормят, отдали в какую-то семью ремесленника. Они хотят заставить его отречься от матери, от своих родных. Мальчишка даже сознание теряет на нервной почве, у него очень тяжелое психологическое состояние.

– Какой кошмар! – прошептал Рехан. – И неужели ничего нельзя сделать?

– Вот мы и боремся с ними! – решительно заявила девушка. – О, я вспомнила, этого ремесленника зовут Антуан Симон. Ужасный человек, гадкий! То не кормит его, то кормит всякой гадостью, а вино заставляет его пить в огромных количествах. Волчонок, так прозвали его. Бедный, бедный мальчик. Ох, Рене, мы так стараемся, стараемся изо всех сил, но я не знаю, к чему в итоге приведет вся наша борьба. Ты знаешь, когда ты тогда исчез, я первые дни даже уснуть толком не могла, все думала о тебе. Размышляла, видела ли я тебя реально, или это было видение. Но я всегда верю своим глазам больше, чем слухам. Я все больше склонялась к тому, что ты сказал правду, я и сейчас верю тебе. Так к чему я все это говорю. Ты знаешь, так хочется сбежать порой с тобой туда, в твое далекое будущее, прочь от этих гнусностей и вражды.

Рехан ничего не ответил, лишь взял девушку за руку, продолжая дальше свой путь.

– А Людовику 16, ты можешь себе такое представить, еще сам его личный астролог предсказывал, что для него число двадцать один, неблагоприятное. И казнили его как раз двадцать первого января.

– Казнили на гильотине?

– Угу. А создал ее, угадай, кто?

– Клер, после всех ужасов, что ты мне нарассказывала, у меня мозги отказываются уже соображать.

– Мы более-менее привыкли жить в этом ужасе. Так вот, создал гильотину, конечно же, друг Робеспьера, врач Жозеф-Игнас Гильотен. Я ничего против него не имею, насколько я знаю, он, наоборот, хотел облегчить страдания тех, кто идет на эшафот, он даже вроде против смертной казни как таковой, но все-таки. Робеспьер и Марат – это два корня зла, которые надо просто выдернуть, убрать из нашего общества, такую смуту они делают. Но наши граждане странный народ. Если ты здесь задержишься подольше, то сможешь увидеть, как гильотина приобрела такую невиданную популярность, словно забава какая-то!

– Ты о чем? – не понял Рехан.

– О чем? – горько усмехнулась Клер. – Кондитеры выпекают печенье в виде гильотины, ювелиры выпускают брошки в виде миниатюрных гильотин, даже создали духи «Парфюм де гильотин»!

– Интересно, чем же они пахнут.

– Вот и я о том же! Храм Разума они создали. Наверное, наш век был обозначен веком безумия, а не разума.

– А ты тоже считаешь, что ваш король был достоин плахи?

– Людовик шестнадцатый был очень мягким человеком, Рене. Возможно, слишком нерешительным. Если он, а не влиявшие на него министры, и создавал какую-то реформу, то обычно редко доводил ее до конца. Своим вопросом ты, наверное, хотел еще уточнить, как я относилась к нему? Не знаю, наверное, как к очень слабому правителю. Он был честным, я бы даже сказала, простым человеком, не любил роскоши, даже довольно-таки сильно сократил придворные расходы, но все его финансовые реформы либо не работали, либо против них восставали, либо он, как я уже говорила, не доводил их до конца. Он постоянно колебался, то вставал на нашу сторону, сторону народа, то опять возвращался к своим министрам и придворным. Он даже решился на побег со своей семьей, что, конечно, не прибавило ему уважения в народе, но его очень быстро обнаружили и вернули. А дальше, дальше тюрьма, обвинение в заговоре против свободы нации. Ну, Рене, вот мы пришли. Заходим? – она легонько подтолкнула его к трем ступенькам, ведущем к двери небольшого трехэтажного дома, когда-то выкрашенным в белый цвет, а теперь ставшим грязно-серым.

Поднявшись на второй этаж, Клер открыла хлипкую дверь, и они вошли в действительно небольшую комнату, где уже находились знакомые Рехану Роза, ее друг Леклерк, а также средних лет мужчина с несколько грубоватыми чертами лица. Увидев вошедших, он не сказал ни слова, лишь взглянул на них и снова уткнулся в какие-то листы бумаги. Вероятно, в этой комнате Роза достаточно часто устраивала совещания, так как кроме крохотного стола в углу комнаты, стояло еще шесть стульев. Под убогой койкой в другом углу комнаты находился продолговатый железный сундук, там же рядом стоял горшок и валялась посуда. Небольшие два окна кое-как пропускали свет, хотя день обещал быть солнечным и солнце уже пыталось пробиться сквозь стекло.

Поздоровавшись и представившись друг другу, Роза села на один из стульев, и предложила гостям сделать то же самое.

– Я хотела начать с радостной вести, – произнесла Лакомб, – еще несколько женщин присоединились к нашему обществу. С каждым днем их становится все больше. Мы создали несколько малых групп, которые помогают этим женщинам научиться стрелять, владеть пикой, шпагой. Некоторые не склонны к насилию, поэтому они заняты пошивом обмундирования, или учатся оказанию медицинской помощи.

– Я слышал, в Дижоне девочки создали свой клуб, и одна из них прямо отличилась, – перебил ее Жан, – малютка Генриетта, которая сама еще ходит под стол пешком, взобралась на табурет и произнесла целую речь. Заявила, что сожалеет, что в силу своего возраста не в состоянии принять участие в борьбе, но обещает взамен плести лавровые венки для тех, кто защищает отечество.

– Да, – согласилась Роза, – женщины повсюду восстают, поют революционные песни, распространяют листовки, прокламации. Мы ведь тоже правоспособные, как и мужчины, не так ли, месье Ру?

Жак Ру лишь тяжело исподлобья посмотрел на нее, но ничего не сказал. Далее Роза продолжила распространяться на тему вечного женского гнета, о равенстве между классами, но Рехану уже было неинтересно слушать ее, он переключил свое внимание на этого замкнутого человека, весь вид которого напоминал пуританина. Было видно, что он краем уха слушает Лакомб и периодически вставляемые фразы Жана-Теофила, но все его мысли где-то в другом месте.

Воспользовавшись моментом, когда Роза отошла принести воды, так как более ничем не могла угостить своих гостей, Рехан пересел поближе к Жаку.

– А почему вы не участвуете в дискуссии?

– Мне заранее известно, о чем она будет говорить, – коротко ответил Жак. Тут он оторвался от листков бумаги и пристальнее взглянул на юношу. – А что вы здесь делаете, месье Рене? Мне кажется, вам не по пути с нами. Вы же выделяетесь на их фоне так, словно прибыли с Луны.

Рехан в растерянности почесал голову.

– Я готов помочь вам, – наконец сказал он. – Клер мне, правда, немного рассказывала о событиях в вашей стране, поэтому порой мне бывает трудно сориентироваться, в чем может быть моя помощь. Но я готов.

– Но ты ведь не отсюда, юноша, верно?

– Я оказался здесь случайно, – кивнул Рехан, – я ведь даже не знаю, с чего у вас все началось, почему люди восстали. Знаю, что король вел неверную политику, но ведь это наверняка лишь малая толика.

– Причины наших несчастий, наших бед, столь многочисленны, что я могу неделю разъяснять Вам, месье Рене.

– Но мне интересно вас послушать.

– Гм, – откашлялся Жак. – Тебе и впрямь хочется узнать? Что ж. Права народа безжалостно проданы королевскому двору, повсюду лицемеры, предатели, бесконечные интриги, они только и думают о том, как погубить нашу страну. Я прошу простить меня, но я буду говорить правду. Министры, жаждущие крови и богатства, прочие людишки, разбойники, занимающие высокие посты, все они избегают смертной казни, в то время как простолюдинов казнят чуть ли не толпами. Депутаты то слуги народа, то слуги двора, то говорят о своей патриотичности и любви к стране, то сами рвут ее на части, и ведь все их преступления остаются безнаказанными. Какие могут быть идеи равенства, свободы, когда объявлена война Австрии? Сколько людей должно в ней погибнуть, и ради чего? Ради жажды завоеваний? А скольким преследованиям подвергались истинные друзья народа? Наемные писаки оскорбляют мужество нашего народа, непрерывно его клевещут. Иностранные государства тратили колоссальные деньги, чтобы спасти Людовика 16 от эшафота, и ведь он смел вступать с ними в такую унизительную переписку. Я был там, когда его казнили, и я не отпустил ему грехов, увольте меня, слишком уж велика была тяжесть моего негодования. Ничто теперь не остановит наш ход свободы. Страна нашла своих защитников, и мы будем сражаться до последнего, чтобы расстроить самые гнусные планы наших изменников. Ты спрашиваешь, что побудило нас к мятежам? Один из ответов – это невежество. С каким успехом министерские пройдохи пользуются глупостью народа, погружают нас в разврат, страх и неуверенность в завтрашнем дне! Губительное влияние аристократических газет, листовок призывают к недисциплинированности, совершению злодеяний. И именно невежество простолюдина, эта полная анархия побудила нас, наконец, взяться за оружие. Короли, двор, все, кто скрывается под личиной благодетелей, все они до ужаса боятся признать равенство, опасаются принять декларацию наших прав, и чем они отвечают нам? Тем же оружием и кровью своего народа. Они отлично знают, что, если человек защищен принципами морали и закона, если он будет понимать свою человеческую природу, заниматься с удовольствием науками, и разные благотворительные учреждения придут ему на помощь в трудную минуту, он будет бороться против пороков, против тех, кто унижает его. Мы зажгли в сердцах людей огонь независимости, да будет народ добр и богат, и не порабощен предрассудками и лицемерием! Отечество и свобода – вот наш Бог! Народ надо просвещать, он всегда готов к восприятию истины. Только с осознанием собственного достоинства он разобьет свои оковы. Знаешь, юноша, революция породила удивительнейшее явление – это ярость, с которой наши враги пытаются погубить страну, довести ее до полного отчаянья и разорения! Спекуляция дошла до такой степени, что народ не в состоянии прокормить себя на родной земле. Как ужасно дойти до такого состояния, когда наше отечество убивают не извне, а внутренние вампиры, выпивающие кровь несчастных по капле! Спасибо, Роза, – Жак взял предложенный стакан с водой и сделал глоток.