скачать книгу бесплатно
– Сиги я забуду, пожалуй.
– Тогда можешь не приезжать, сын! Шутка. Когда соберёшься?
– Манатки в сумку накидаю и лечу.
Ему звонит девушка, записанная в телефонной книге как Грелка. Но он не успевает ответить, и звонок скатывается в пропущенные.
– Короче ма, я выезжаю, – говорит Матвей и сбрасывает.
Собирается перезвонить Грелке и видит СМС от матери: «Не гони, сын. Я серьёзно. «Парламент», акваблю. Два блока. Доставь курево в сохранности. Целую».
>>>
Матвей запаздывает с отъездом, в Сети появляются новые подробности об аресте Ярушевского, которые юношу настораживают. Их с миллиардером ничто не связывает, но система устроена причудливо, и его интернет-деятельность вкупе с новым пока ещё не обнародованным видео может стать роковой комбинацией в игре, за которую накажут хлёстким кнутом. Когда поднимается вьюга, метёт без разбора. Матвей вынес эту истину из книг по истории и политологии, поэтому стоило торопиться, чтобы укрыться в безмятежной тени.
Грелка дуется, Грелка сердится, Грелка негодует. Её нога, запрокинутая на ногу, метрономом отмеряет ритм биения сердца, и кажется, что коленный сустав не выдержит такого напряжения и развалится.
– Тебя и там найдут, бестолочь! – говорит Грелка.
Начинающая актриса, училась на курсе Ясуловича и преуспела, отмечена премией Chopard Talent Awards за роль слепой стенографистки; полфильма пришлось щеголять в плаще на голое тело, но Грелка выносливая. Потом сутки отогревалась в горячей ванне. Матвей уступал ей шесть лет, но их это не смущало. Грелке нравятся парни помладше. Некрасивая, но заметная, как цепляющий взгляд порез на орнаменте дорогих обоев; она гордилась своей несуразной глиняной внешностью, могла лепить из неё кого угодно. Грелка носила блонд и цветочный аромат, одевалась в элегантное, если уместно, и в удобное, если придётся. Матвей называл её принцессой Монако, а потом каким-то только ему понятным образом редуцировал Грейс Келли до Грелки. Но ей даже нравилось.
– Шантажировать будут. Бабла спилить захотят. Движ начнётся! А пока тянут кота за гриву. – Прикидывает варианты Матвей.
– Easy, звезда Рунета. Ты не знаешь, what really happened. Maybe, тебя разыграли? Шутников сейчас овердохера. Пранкеры всякие, ты в этом зашкваре лучше разбираешься, – говорит Грелка, но её нога всё не унимается.
– Полегче, колотушка, – просит Матвей и кладёт ладонь на её подпрыгивающее колено.
– Удрать хотел. Перед фактом поставить. Rookie! Негоже так с дамой!
– Не агрись, знаю. – Матвей её обнимает. – Гоу со мной.
– Съёмки у меня завтра. Прикинь, в шесть тридцать. Капец какая рань.
– Извиняй, остаться не могу. Очко играет, надо бы затихариться. – И после паузы. – Грелка, давай порешим так – ты снимаешься в своём сериале, а я недельку торчу в деревне у матушки. Когда всё закончится, рванём в Грузию, будем жрать хинкали и бухать винишко на верховьях Казбека.
– И катаемся на лошадках, – она грозит ему пальцем и щурится.
– Пожалей мои коконьки!
– Галопом!
– О-у, – постанывает Матвей и соглашается.
Его «шеви» мчится на КАД, сворачивает к Шушарам на платную трассу и набирает на спидометре под сто шестьдесят. Ему хочется врубить какой-нибудь забойный рок, «KORN» или «Eisbrecher», или «Mot?rhead», да, последние лучше всего подходят для дальней поездки, но Матвей устанавливает на липучке смартфон и периодически обновляет тренды хостинга, узнавая от блогеров новые подробности об Ярушевском и с облегчением не обнаруживая запись своего прокола.
3. Лесной мутант.
Между Мышкиным и Ярославлем, в местности живописной, но запущенной, где любая деревня или посёлок предоставлены сами себе, в такой дыре, которую прозвали когда-то Коропинском, семь десятилетий назад глава семейства Кайгородовых отстроил двухэтажный особняк. Дом с террасой, балюстрадой и колоннами. Ещё гараж, сарай и русскую баню. Забив последний гвоздь, созидатель ослаб, прожил в тишине ещё год и отдался забвению. Дом в Коропинске отошёл потомкам и гласу чужой зависти. Впрочем, когда гости из столиц отгрохали в окрестностях дворцы, не уступающие прославленным трудам Палладио, на строение семейства Кайгородовых уже не обращали никакого внимания.
>>>
Поначалу дни тянулись, как засахарившийся мёд, и Матвей собирался вернуться в Питер, к цивилизации. Шантажировать его никто не спешил. Грелка звонила каждый вечер, рассказывала о съёмках и приколах на площадке, но Матвей слушал вполуха, размышляя о своём.
Матвей всё же решил задержаться у матери. Вечера они проводили за игрой в карты. Мать курила, попивая джин с тоником. Днём же она запиралась в своём кабинете и в качестве консультирующего юриста отвечала на письма и звонки; в процессах не участвовала, выполняя условие, поставленное самой себе после развода.
Матвей играл в X-box, читал роман Пьера Леметра и изобретал новый пост для своего канала. Он решил обратиться к персоне Виталия Ярушевского. В Сети не разгуляться, понял Матвей, вбив в поиске имя миллиардера. Несмотря на известность, фактов набралось на тетрадный лист. Ярушевскому пятьдесят пять, и молодость он провёл в Солсбери, а во времена Перестройки посетил Россию в составе делегации фонда Джорджа Сороса. Ярушевский окончил Гарвард затем МГУ, получил диаметрально противоположные профессии – инженер и биоэколог. На заре популярности модники обсуждали его стиль, манеру, хотя эти подробности казались Матвею самыми ничтожными; тело в ожогах после пожара, в котором Виталий потерял родителей. Носит солнцезащитные очки и тёмные водолазки, лысину прикрывает не тщедушным париком, а шляпой трильби, неизменные кожаные перчатки – всё от «Tom Ford». Один из его соратников сообщает в мемуарах: «Виталия интересовала Россия, потому что его предки покинули эту заснеженную и неприветливую страну ещё во времена правления Николая II. Сменилось три поколения, но страсть, передающаяся по крови, не угасла и в венах Виталия, ведь даже имя ему дали русское, не Бил, не Фил или Джон, а он рождён в Америке и её сын по праву. Когда СССР пал, Виталий решил, что время пришло, и отправился на рандеву с памятью предков. И память завладела им, потому что Виталий влюбился в эту страну, путешествовал по её закуткам, выискивая пресловутый секрет уютного, но отталкивающего величия, сокрытого в душах этих северных людей».
Матвей посмеивается, читая эти строчки, потому что видит в них фальшь. Ярушевский – делец и дипломат. Побывав в новой России впервые, он возвращается ради долгой и путаной поездки к Японскому морю, а после неё запрашивает у Ельцина разрешение на освоение огромного участка на северо-востоке от Онежского озера, чуть ниже южного берега Онежской губы. Земля не слишком плодородная, болотистая и малозаселённая, и чем она приглянулась миллиардеру – на тот момент его капитал оценивался в 1,23 млрд. долларов – было неясно. Тогдашняя власть уступила землю в аренду на пятьдесят лет с частичным возмещением добытых ресурсов. И началась глобальная стройка, равной которой не было со времён БАМа.
>>>
На террасе солнечно, лёгкий ветерок шелестит газонной травой, вдалеке слышно, как бензопила вгрызается в дерево. Матвей попивает апельсиновый сок, мать курит и читает роман Пелевина «Четверо». Близится вечер, но сентябрь в этом году тёплый, будто лето не заканчивалось.
– Ма, а ты помнишь ту стройку в Архангельской области? – спрашивает Матвей.
Мать отвлекается от книги, переваривает вопрос и, нахмурившись, тоже спрашивает:
– Это ты про ту, которую этот ковбой недобитый устроил? В шляпе-то? Ну, помню.
– У тебя друзья там никакие не работали?
– Какой там, работали! Этот американец согнал китайцев миллиона два, а местные торгашили только. Твой папаша, кстати, туда влез и что-то там одно время даже курировал. Что конкретно – не знаю, не спрашивай.
Она допивает свой джин и собирается уйти, но говорит:
– У Виолетты день рождения на следующей неделе, она приглашает нас с тобой.
– Прикалываешься? – смеётся Матвей.
Мать, улыбнувшись, скрывается за скрипучими дверями мрачного кабинета, звонко печатает на клавиатуре, кому-то звонит, и когда разговор их переходит на повышенные тона, плотнее закрывает дверь.
>>>
В полночь Матвей слышит гравийный хруст от медленно подъезжающей машины.
Такси уезжает, оставив у калитки пассажира, долговязого оборванца с растрёпанными тёмными волосами. У этого человека потерянный вид, ему хочется скрыться, спрятаться, забиться под камень или улечься в сточную канаву. Помедлив, мужчина подходит к звонку, но Матвей, в одних трусах выбравшийся на лоджию, его останавливает:
– Ты кто такой, блин?!
– А ты кто такой?
– Слышь, мужик, ты охерел?! Вали отсюда пока я собак не спустил!
– Не гони, в доме нет собак.
– Проверим?!
– Пацан, ты Матвей что ли?! Мамка спит твоя? Разбуди!
– Ты кто, блядь, такой, я спрашиваю?! Я тебе глаз прострелю, если полезешь!
Появляется мать, на ней кардиган и спортивки. Она впускает мужчину, обнимается и о чём-то спрашивает.
– Ма, кто это?
– Брат мой, Слава. Иди в дом, простудишься.
Слава выглядит усталым, но счастливым. От него воняет кислым потом и затхлым автобусом, ещё дешёвыми сигаретами. Матвей морщится, но быстро привыкает, и вообще этот взъерошенный мужик не вызывает у него неприязни.
Мать собирает на стол, кипятит чайник; Слава принимает душ. Его шмотки она отправляет в корзину для стирки, наспех взбивает омлет с луком и просит Матвея спуститься в подвал и принести вяленого мяса.
В первом часу ночи они садятся за стол, но мать не притрагивается к еде, только выпивает, зато у Славы аппетит зверский, и он не оставляет ни крошки. Запивает всё минералкой, но с вожделением косится на пузырящийся в стакане матери джин.
– Откуда ты вылез, дядя? – спрашивает, наконец, Матвей, прервав абсолютно бестолковую болтовню близких родственников.
К слову, они, в самом деле, трепались, о чём попало: про то, каким большим стал её сын, как обветшал их фамильный дом, про общую знакомую, которая до сих пор ходит в девках, и соседского пса, отказывающегося помирать.
– Странно, что мы с тобой до сих пор незнакомы, правда? – он усмехается, словно сказал что-то смешное. – Сейчас я в непростой ситуации, сбежал из рехаба, можно сказать – в розыске.
– Мать, ты пустила в дом нарика?! – возмущается Матвей.
– Ш-ш, перестань, сын! Слава никакой не нарик, он всего лишь алкоголик. – И теперь младшему брату: – Значит, сбежал, да? Я так и думала. Помогли там тебе хоть чуть-чуть?
Слава кивает, а Матвей спрашивает у матери: «Алкашку сныкать?» Она смеётся, но потом говорит, что сама обо всём позаботится.
– Как там вообще, мучили?
– Не особо, – говорит Слава, – иногда лупили по почкам, если курю втихомолку или огрызаюсь, но кровью не ссал. Кормили хорошо, только телефон отобрали вот, не позвонить никому, не написать, точно в яме… ну, словно отрезали от всего мира.
– Поверь, там, в Сети, такая дичь, что лучше не возвращаться, – хмыкает Матвей. Спрашивает у матери: – Почему ты нас раньше не познакомила?
Она мнётся, ей не хочется вспоминать причины, тем более озвучивать их. Спасает Слава:
– Мы с твоей мамой в детстве дружили, но потом, когда подросли, наши пути как-то разошлись и больше не сходились. Мы не сговаривались, но позабыли друг о друге, даже не созванивались. Даже на похоронах отца не разговаривали. Мы не ссорились, просто говорить было не о чем.
– А по мне так будто вы не разлей вода, сидите тут, лясы точите о фигне всякой.
– В последнее время мы ладим, – говорит мать и тут же разгоняет всех по кроватям.
Мать застилает брату в гостиной, взбивает подушку и желает хороших снов.
Слава падает на жёсткий и старый диван и забывается сном рудокопа, а Матвей ещё долго ворочается. Его мысли снова возвращаются к Заказнику, выстроенному Ярушевским.
Нынче территория частично открыта, но много куда не пускают, угрожая выстрелом. Посёлок Онежск-44 частично расселён, но там остались люди, и болота тамошние хоть и несут урожай риса и кенафа, но полузаброшены и отданы на откуп пришлым землехватам. Зато маджентий-11 добывается и поставляется исправно. Прибыль от его продажи Заказник забирает себе. Ярушевский монополизировал химический элемент, не это ли финансовый успех? Блогеры туда лазают, фотографируют технику, но никто из них не копает глубже своего носа. Им кажется всё предельно ясным: Заказник – огромный аграрный проект, задействовавший гигантское число людей и ресурсов, который лопнул от своей непомерной раздутости. С этим можно согласиться, если, например, знать, что демиург умер или отрёкся от утопических идей, но ведь это не так. Ярушевский планирует возобновить активные посадки культур, провести новые линии электропередач и железнодорожных путей. Во всяком случае, планировал до ареста.
Завтрак прошёл в атмосфере семейной идиллии. Слава травил байки из рехаба, и было неясно, правда это или вымысел. Матвей снова искал в Интернете на себя компромат, уже не очень веря, что его всё-таки опубликуют. Позвонил Грелке, у неё была третья смена подряд, спала всего часа три, и сейчас находится на грани нервного срыва. Матвей попробовал её успокоить, но получалось у него нелепо: толи молод ещё, толи не слишком сочувствует. Матвею Грелка, конечно, нравилась. Пусть и не красотка, зато ураган в постели и многому его научила. Ещё около часа Матвей отвечал на сообщения в соцсетях, на комментарии под старыми видео. Были и неприятные, но он их не воспринимал, считая всего лишь неприятной частью работы.
Мать уехала в ближайший супермаркет, и парни остались одни. Было бы проще забиться в угол, притвориться занятым или уставшим, но обоим хотелось общения.
– Рыбалку любишь? – спрашивает Слава.
– Терпеть не могу.
– Я тоже. Охотишься?
– Никогда не пробовал. Вообще я пацифист. У меня блог, я рассказываю там про войны и объясняю, почему война – это отстой.
– Иногда война – единственный выход, – замечает Слава.
– Об этом я тоже говорю, и призываю бороться с режимом, который душит волю и свободу слова.
Из дома они перемещаются во двор, под яблоню, на которой ещё висят спелые яблоки. От земли поднимается сладковатый запах травы и упавших гниющих плодов.
– И тебя кто-то слушает? Ты кто такой, известный политик или суперзвезда какая? – посмеивается Слава.
– Сколько ты чилил в своём рехабе? Сто лет? Сейчас каждый может высказаться, и чем круче ты плетёшь, тем больше людей на тебя подписано. Не шаришь? У тебя инста-то есть? Ютьюб смотришь?
Слава качает головой – нет.
– Херасе! Слушай, да я могу про тебя ролик замутить, и назову его, типа, чувак, который никогда не юзал инет. Его первая реакция на всю ту дичь, которую туда сливают.
– Не, ну я Камеди Клаб смотрел, смешно было.
– Угораешь? Камеди Клаб уже года три как закрыт! Не, реально, ты вот до своего рехаба где утюжился? В дальнем плавании, в космос гонял? В коме чилил?
Слава срывает яблоко, откусывает и плюхается на газон. Ему смешно и обидно, но не из-за издевок, а оттого, что сегодняшняя реальность ему невероятно чужда, что деревья, ветер и запах навоза уже не воспринимаются основой полноценного мира, теперь это деталь пазла, картинка в высочайшем разрешении, идущая в нагрузку к цифровому контенту и клиповому мышлению.
>>>
Всё-таки они собираются по грибы, и уже наутро следующего дня, встав пораньше, обуваются в резиновые сапоги и не промокающие куртки и выходят на опушку ближайшего леска. Мать предупредила, чтобы далеко не совались, до вышки РЛС и обратно. Если грибов нет, то и хрен с ними, главное не заблудиться.
Матвей и Слава вяло бредут по лесу, пиная шишки и мелкие камушки. Сквозь листья пробивается солнечный свет, блестят лужи, лежащие в вечной тени, по водной глади снуют долгоносики. Комаров уже нет, но мошкара ещё роится, лезет в глаза, приходится отмахиваться. Лес похрапывает, готовится к долгому сну. Им попадаются поганки, даже городские их различают. Вышка РЛС всё ближе, а в корзине грибов кот наплакал. Слава курит, крутится, как юла, ему не надышатся. Матвей ворчит, потому что больно натирает сапог, и скорей всего выскочит мозоль.
– Прав ты, Матвей, я был в коме, и мог бы навсегда в неё провалиться. А то и глубже, – вдруг заговаривает Слава. И продолжает: – Отрёкся от привычных благ, понимаешь? Вроде как аскетом заделался, но не из-за религии или секты там какой. Куда проще и куда глупее – хотел стать писателем. Потом сценаристом. Затем режиссёром. У меня истфак, а я надумал фильмы снимать.
– У Тарантино тоже образования нет. – Отвечает Матвей.
Хрустят ветки, кричит птица, гудят провода. Попадается высохший пень, и Слава усаживается на него, предлагая перекур. Вынимает из сумки бутылку с компотом и припадает к ней, как к роднику. Напившись, передаёт Матвею, но тот отказывается и хлещет припасённую минералку.
– Твой дед очень в меня верил и слепо любил. – Говорит Слава. – Потакал прихотям и много позволял. Когда я заявил, что хочу быть киношником, он расстроился. Не уверен, что в его мечтах я был великим историографом или открывателем Атлантиды, вряд ли отец надеялся, что я найду золото скифов. Но кино. Почти ругательство в нашей семье.
– Дед не смотрел телек, в кино не ходил, – соглашается Матвей.
– Однако он дал мне денег, и я отправился в Москву учиться в МШК. Там познакомился с разными людьми. После двадцать первого года, со всеми его митингами и терактами я перестал интересоваться политикой. Пропадал в кинотеатрах, смотрел старьё и новинки, что-то писал, бухал и спал с милыми цыпочками, принимавшими меня за молодого Годара. – Смеётся. – Как они потом обломались.
– Снял фильм-то? Хотя бы шорт-метр? – спрашивает Матвей.
– Ни шорт, ни лонг – ничего! Я проёбывался, вечно что-то сочинял, но потом откладывал, брался снова и, в конце концов, понимал, что выходит лажа. Забрасывал и ни с кем не советовался. Хотя нет, были друзья, которые критиковали, прочитав первые десять страниц, но я их уже не мог слушать, потому что был бухой вдрызг.
