скачать книгу бесплатно
Вова задёрнул шторы, скрыв настойчиво влезающий в окно спутник, и зажёг палочку благовония, усадив её на специальное древесное основание.
– Ну… Наверное… Та крыша? Где… Ну ты понял.
– Понял.
– Рассказывай свои неинтересные истории, а я буду погружаться в сон.
– Хорошо, только отойду в дамскую комнату.
– Припудрить носик?
– Именно. У тебя там наверняка пакетик с кокаином припрятан в сливном бачке.
– Не, в бачке пищевая сода, чтобы копов подколоть. Кокаин в круглой баночке для зубного порошка.
– Я воспользуюсь, пожалуй.
Вернувшись, Вова шепнул:
– Детка…
Обольстительная ночь наколдовала на Алёну сны. Она, облачившись в красную шёлковую сорочку, сладко спала полуприкрытая пледом. Вова завернулся в свой спальник-кокон, разложенный поверх дивана, но застегивать его не стал и закрыл глаза. Сгущалась дрёма, приближался сон. Последний кусочек яви впорхнул в гаснущую топку сознания и немного одёрнул тело, приоткрыв глаза на мгновение.
Яркие, сочные, точно в детской раскраске, грёзы: Алёна невесомо плыла по дивному летнему саду. Кроны высоких деревьев простирались ввысь до самых молочных облаков. Кружился птичий щебет, летящий наперегонки с бумажными самолётиками, также быстро махавших крылышками. Высокая трава играла с ветром, тихо напевая незамысловатую мелодию. Алёна босиком скользила сквозь дымчатую негу грёз, оставляя отпечатки стоп на мягкой земле и притрагиваясь к нежнейшим лепесткам цветов. Медь пыльцы оставалась на кончиках пальцев, пока волны дуновений бежали по пахучим степным тюльпанам.
Из дремучей чащи внезапно выросшего неподалёку леса вышел большой чёрный, космато-растрёпанный волк. Алёна застыла вне себя от ужаса.
– А ты типа красная шапочка? – с издёвкой спросил волк басящим голосом Вовы. – Мы же договаривались о встрече в другом месте.
Алёна развернулась и попыталась бежать, но ноги двигались, точно она была в воде. Босые стопы бессмысленно рисовали линии на мягкой земле, тело вперёд не двигая.
– На холме никого нет, – произнёс пароль волк, и в голове Алёны щёлкнуло нужное реле. Включился режим осознанности.
Она прекратила ватные, неуклюжие движения и развернулась, любопытно, по-детски, уставившись на волка, в его жёлтые, с графитовой каймой глаза.
– Вова?!
– А ты ждёшь кого-то ещё? – волк обозначил, как смог, улыбку.
– Но почему ты волк? – Алёна опасалась подойти, похаживая рядом и обступая Вову по широкой дуге, недоверчиво-вкрадчиво рассматривая его со всех сторон.
– Я же говорил, подсознание с сознанием связаны через животный уровень, который есть в каждом, через нашу, так сказать, дикую, первобытную часть. Так вот, твой животный уровень чувствует меня таким, – со знанием дела рассуждал волк. – Странно, что сон не разрушился от твоего страха. Ты точно первый раз в осознанном сне?
– Точно. Обычно всё сложнее?
– В разы. Даже у друзей получалось раза с пятого-шестого.
– Будем считать, что я ферзь. А тебе комфортно?
Алёна, сохранявшая выжидательную позицию, довела до крайности неверие в происходящее и, сделав его тем самым безопаснее, шагнула к косматому черноночному зверю уже без положенной опаски.
– Вполне, как ни странно. Я очень остро ощущаю запахи. И слух просто изумительный. Как и зрение. Только голод страшный одолевает… Хочешь, кусну тебя за бочок? – волк игриво обнажил ослепительно-белые, острые зубы.
– Попозже. А может быть, это такая отсылка к сказкам, что мы читали в детстве? Почти во всех наших сказках есть волк.
– Как и Алёнушка. Но не суть важно. Нужно действовать по плану.
– А какой план? Пойдём к твоей бабушке, и ты съешь её?
– А это не такая плохая идея, – задумался волк, скользнув длинным красным языком по череде зубов. – Но нет. Нужно немного поработать с твоими страхами сначала, а потом пойдём в твой дом, поищем что там, в той комнате. Вдруг там нечто ужасно-опасное, и ты попросту проснёшься. А так нельзя.
– Давай пройдёмся. Тут так свежо, – Алёна поплыла, едва касаясь ткани сна.
– Да, тут неплохо, – волк крался рядом тихой хищной поступью. – Буйство красок. Грация линий. Лёгкость происходящего. Природа так и искрится счастьем. Это так выглядит твой внутренний мир?
– Ага, – довольная Алёна поймала на руки бумажный самолётик, собранный из исписанных строчек тетрадного листа. Подула на него. Он, расправив крылышки, изогнул спинку и вспорхнул с нежных рук её, роняя буквы. Литеры и графемы сыпались в траву, соединялись в слова и материализовались в предметы или какие-то крохотные ситуации.
– Мы в детстве тоже делали из бумажных листов кораблики, – Волк, укладывая на землю лёгкие, почти беззвучные шаги, с удовольствием наблюдал, как из россыпи слов и знаков препинания собрался вполне симпатичный серый кот с белым пушком на груди, в зубах зажавший почему-то фигурку игрушечного динозавра и прорысил прочь, – и школьная тетрадь становилась верфью. А когда делали водяные бомбочки, исписанные скукой листья делались целой оружейной фабрикой. А впереди было лето и целая жизнь…
– Как будем бороться с моими страхами? – спросила, настроившись на новое приключение, Алёна, дорисовывая картину сна до самого горизонта.
Природа громадным рулоном раскатывалась вдаль. Вытянутая, дымчато-пепельная гряда нагорий переходила в голубоватую долину, прильнув к земле меж просини холмов, выгнувших спины. Поверх заливных лугов, щетинистых рощ и певучих полей вылуплялись деревья, пробивались из недр горы, проливались жилы рек и слезились голубые глаза озёр. По правую руку возникло дивное, красноречивое маковое поле, по левую – левитирующие ветряные мельницы, спелые ржаные колосья и огромные заботливые мучные руки, проводящие по ним. Странные элементы утопической иллюзорности сна.
– Сначала определим, что тебя пугает. Например, страха обнажиться у тебя нет, раз ты идёшь нагишом, – волк, облизнувшись, облил Алёну с головы до пят пошлой желтизной глаз.
Она со стыдливым ужасом окинула своё тело быстрым взором – синяя сорочка, чуть выше колен, с застывшими четырёхкрылыми птицами, изредка поворачивающими любопытные головы, скрывала её тело от безнравственных взглядов.
– Да шучу я, – волк звучно усмехнулся, клацнув зубами, хваткие челюсти сомкнув. – Теперь давай немного повоображаем. То, что ты боишься падающих самолётов, мы уже выяснили. Что ещё? Почти у всех есть какие-то страхи, фобии.
– Ну… Не особо… – несколько укоризненно к своему совершенному внутреннему миру произнесла Алёна. – Ничего такого не идёт в голову.
– Тогда давай просто нарисуем стандартную картину человеческих страхов. Изобрази войну, например. Давай вот на том заливном лугу, – волк ткнул мордой в сторону сочной равнины, густо покрытой щебечущей травой и упирающейся в широкоплечее предгорье, – нарисуй окопы, колючую проволоку, лужи крови внизу, выжги землю, добавь дым и горящую технику. До самых-самых гор рисуй.
Пока волк выговаривал слова, Алёна тут же материализовала их, немного перебарщивая с интенсивностью образов, расходящихся волнами. Поле брани вытянулось до самого горизонта, превратив фиолетовые горы в целый массив разбомбленной цитадели и усеяв распростёртую зелень равнины разнонаправленными горящими танками и телами павших солдат в серой и зелёных формах. Опоясалась земля окопами, вспоролась траншеями и рвами. Расчертили её жёсткие грани орудий. Свили гнёзда воронок бомбы, где-то разорвав, где-то оплавив металл. Сокрыли солнце едкая копоть и непроглядный дым. Озябшая роса на траве кристаллизовалась в тернистый иней. Выползла из-под земли острозубая колючая проволока и принялась рисовать медленные уродливые узоры, змеясь и шипя металлом, окутывая развороченную технику и стягивая окровавленные тела погибших в бою. Горнила огней горящих полей изрыгали пламя и чад, перекошенные ветряные мельницы, криво опустившись на землю, скрипя валами, вращали иссеченные полыхающими языками лопасти.
– Дело молодых. Лекарство против морщин… – риторически произнёс несколько поражённый волк, ступающий сквозь ужасы войны рядом с прекрасной девушкой, испуганной своей же фантазией. – В мире нет ничего более противоестественного, чем смерть молодых.
– Достаточно? – спросила Алёна, неприятно удивлённая бурностью и детальностью своего воображения.
– Да, вполне, даже с излишком. Но оставь, как есть. Добавь ещё всяких насекомых, побольше пауков. И змей.
С неба густо, практически осадками, посыпались гады – тарантулы, сколопендры, скорпионы, гремучие змеи.
– Да, вот так хорошо. Теперь давай немного пройдёмся вглубь этого ужаса.
Алёна нехотя повиновалась, разгоняя тварей, кишащих на их пути, силой мысли. Она и волк шли, обходя осыпающиеся, выжженные окопы и ядовито дымящую технику, поскальзываясь на густых кровавых потёках и стирая чёрные хлопья опустившейся с небес копоти, лишь её размазывая.
– Какой во всём этом смысл? – с отвращением произнесла Алёна.
– Просто запоминай, – поучал волк. – Мы идём, вокруг непроглядный ужас, но мы продолжаем идти. И ты видишь, как конкретно можно обойти каждое препятствие, как миновать колючую проволоку, как не наступить на мины. Запомни это.
– Хорошо. Запоминаю.
– Любой страх нужно детализировать, определить его природу. И понять главное – любую преграду можно миновать. Как и справиться можно с любой ситуацией. Люди во сне обычно пребывают в эго-состоянии ребёнка с гипертрофированными реакциями на любую эмоциональную ситуацию. А нужно перейти в эго-состояние взрослого – нужны адекватные, ситуативные реакции. Через осознанные сновидения мы пропишем тебе в подсознание новую модель, что потом может пригодиться и в реальной жизни.
– Как всё сложно… – кашляла от удушливого дыма Алёна.
Взмах её красивой руки – и едкие клубы чада расползлись по сторонам. Лужи крови просочились в почву, из недр которой тут же выскочили, точно россыпь васильковых капель, крохотные цветы, покрыв за одно и танки, и тела убитых.
– Так приятнее идти. Вот такая у меня взрослая борьба со страхами, – улыбнулась Алёна, стараясь больше смотреть на новорождённые цветы, чем по угрюмым сторонам.
– Вижу. Ты на верном пути. Ты смотрела много военных фильмов? У тебя довольно подробно прорисованы детали. Очень натуральные, объёмные образы, – волк окинул взором поле брани от сих до сих.
– Ну да, папа их очень любил. Ну, и мы с братом смотрели с ним за компанию. Но я не люблю оружие. Боюсь крови, когда её много. Война – это ужас… Это грязь и смерть. И нет в ней никакой романтики, как иногда показывают в кино.
– Война – это странное соревнование мужчин. Кто остался жив, тот и победил. Беда войны в том, что с неё нельзя вернуться домой. Она с тобой навсегда, потому что в войнах побеждают страны, а человек на войне всегда проигрывает.
– Даже с войны с самим собой не вернуться? – трунила волка Алёна, вернув ему его крылатую фразу без крыльев разве что.
– Даже с неё. Ладно. Мы увидели достаточно. Надеюсь, ты всё запомнила. Теперь стирай всё это и переноси нас к твоему дому, внутри которого мы, собственно, и спим сейчас.
– Так, – Алёна закрыла глаза, и поле брани, скрутившись гигантским, абсолютно безвредным для двух путешественников по грёзам вихрем, мгновенно исчезло, вернув сну его первозданно здоровый вид.
Дом выпал с небес и с пыльным грохотом рухнул на землю. Почва вмиг иссохла под ним, глубокие борозды трещин перепахали округу, ветвисто расходясь до самого горизонта: на полях и лугах воцарилась безжизненная пустошь. Молочные облака скисли, кисельные берега обмелели, птицы и бумажные самолётики, превратившись в камни, осыпались вниз. Дом вверг весь сон в мерзкую оторопь, поглотил его, вмиг подчинил своей воле.
Алёна с трудом отворила неуступчивую дверь и шагнула в дом. Внутри пастельные тона сменились увядшей, скупой серостью, наполненной церковной затхлостью. Бродяжничал неприятный запах гнили. Сорванный голос тишины вопил во всю глубину ватной акустики стен, точно тупым напильником остроту звуков сточив. Любимые вещи снова сделались лишь безымянными, бездыханными предметами, беспомощными, призрачными фантомами потерянной жизни застыв перед глазами. Изредка пульсирующие, заплесневело почерневшие трещины капиллярно плутали по стенам и потолку. Они – высохшие вскрытые вены дома, из которых сыпалось песком время и обезумевшее прошлое. Дом изредка тяжело вздыхал, пыль вдыхая, содрогая угрюмые стены. Дом. То, что от него осталось. Разваливающийся ящик с ветошью, с рваными лохмотьями, оставшимися от светлицы некогда искренних, бескорыстных, настоящих чувств, отношений, эмоций, ощущений, воспоминаний.
Обволакивающая, хладнокровная отрешённость дома, его осязаемая оторванность от существующей реальности, наколдовала для хрупких плеч Алёны драную вязаную кофту на два размера больше, до последней капли краски выцветшую, на голые босые ноги её нацепив бесформенные потёртые неуклюжие джинсы. Сама Алёна сделалась лунно бледной, как клюка сутулой, а едкие тени стервозной депрессии под её убиваемыми грустью глазами глубоко въелись под кожу, царапающе впитались в поры, насухо втёрлись в слизистые. Внутри неё вновь возникли протискивающиеся сквозь защитные бастионы проработки личности старые, хромые и косые сомнения в себе, уродцы, которые тычут в тебя пальцем, кряхтя и посмеиваясь, и ты им веришь, потому что они родные.
– Мрачновато ты свой дом видишь подсознательно, – заключил Вова-волк. – Как и себя в нём.
– Я – это его отражение, а он – моё. Дом умер вместе с родителями, а со смертью брата практически перестал существовать. Как и я в нём. Тут ты прав. Но он был важен, он был много лет. Одновременно снаружи и глубоко внутри нас. Нас всех, – проронила излишне сентиментальная Алёна, осознавая здоровую болезненность своих сновидческих реакций, а гулкое эхо понесло куда-то вдаль «нас всех», «нас всех», «нас всех»…
– Рана зарастает всегда изнутри. Но ей для этого нужна надёжная внешняя оболочка, нужна безопасная скорлупа. Вот для этого и нужен дом. Родной, простой, понимающий и принимающий.
Волк и Алёна, странники в мир странных грёз, спустились в поедаемый паутинами и плесенью подвал. Волоча ноги и лапы сквозь сугробы пыли, мягко укутывающей пол, они двигались к тайнику, манящему притягательной неопределённостью, – чего от него ждать?
Человек и зверь шли по длинному коридору, посечённому гуляющими простуженными сквозняками, не ясно из какой щели сюда просочившимися. Чернели пустоши комнат, и густые тени лезли под редкую сгнившую мебель, желая затаиться там. Глубокие трещины ветвящимися щупальцами ползли по медленно осыпающимся стенам. Порванные на обезображенных лицах картины безучастно валялись на полу растлёнными музами. Сгорбленный свет еле горел, конвульсивно подёргиваясь едкой старческой бранью.
– Вот та самая дверь, – произнесли бледные, сухие губы Алёны, а точнее её немощной, выгоревшей дотла копии. – Правда, в жизни она глубже в стене расположена. Странно… Смотри, там нарисован ключик. Раньше его не было. Или я просто не обращала внимания. Похож на твой?
– Похож.
Волк всмотрелся в изящную форму нарисованного на дверном косяке ключика.
– А надпись была? Там что у вас, морозильная камера?
Над дверным косяком было завидно ровным почерком выведено слово «ХОЛОДНО». Выведено безупречно ровно с точки зрения осей икс и игрек, равно как и с точки зрения центровки.
– Да нет… Там вроде просто какая-то кладовка была.
– А ограждение было?
Волк, настороженно присматриваясь жёлтыми горящими глазами и принюхиваясь мокрым носом, обходил натянутую у двери верёвку с гирляндой красных треугольных флажков.
– Нет…
– Странно. Ну, срывай всё и открывай.
Алёна, ловко сорвав верёвку, опустила скрипучую ручку вниз. Дверь в тёмное помещение с натужным всхлипом несмазанных петель отворилась.
– Ступай, – верховодил волк, остриём морды указав направление.
Алёна попыталась сделать шаг, но войти не смогла – невидимая сила настойчиво преградила ей дорогу.
– О как. Значит, сейчас ты наяву здесь и пытаешься пройти сквозь, но мешает возведённая стена на месте этой двери. Что ж, хорошо.
Волк преспокойно вошёл в помещение. Алёна, чьи приподнятые брови высказались за всё лицо, осталась стоять у двери.
– А где тут свет включается? – из непроглядной тьмы раздался глубокий низкий голос, вынеся за скобки звериное обличье Вовы.
– Я думала, волки хорошо видят в темноте. Справа у двери посмотри, у нас так во всём доме сделано.
– Это кошачья прерогатива.
Послышались звуки ощупывания: елозили и сползали по стенам лапы, хлюпал упирающийся мокрый нос.
– Тут нет выключателя. Попробуй силой подсознания включить мне свет, – волк светился хищными жёлтыми глазами из морока комнаты.
– Я уже пыталась. Но даже если там и есть лампочка, в доме всё равно ничего не работает. И я бессильна что-то с этим сделать, даже попросту убраться здесь у меня не получается. Он будто под какими-то чарами. Какая-то чёрная магия. Он как будто сам по себе. Отторгает, отвергает меня. Или я его…
– Блин, а у меня-то лапки вместо рук. Ладно, носом потыкаю, поищу наощупь, что тут есть. Может, найду что-нибудь.
Послышалось внимательное обнюхивание и обстоятельное шуршание. Что-то звонко упало и укатилось. Что-то протянулось волоком из одного края помещения в другой. Что-то, взвизгнув, открылось.
Вскоре, после непродолжительной возни в дразнящей воображение темноте, волк вышел, зажав в зубах рукоять небольшого ларца, на гранях богато отделанного резным деревом и обтянутого тёмно-фиолетовым бархатом на стенках. Волк поставил добычу перед Алёной.
– Думаю, это то, что мы ищем. Он изящен, как раз под стать ключику.
Алёна присела на корточки, чтобы повнимательнее рассмотреть трофей. Пальцы её ловко скользнули по граням, тонко прошлись по материи. Она искала в памяти этот ларец, но найти, к своему сожалению, не смогла. Она потянула крышку вверх. Строгая замочная скважина отрицательно мотнула головой – ларчик надёжно заперт.
– Давай выйдем на воздух, на свет, и там его вскроем, – предложил волк.
– Давай.
Ребята поспешили к выходу. Дом явно держался из последних сил, низко и протяжно гудя, нервно сотрясаясь в негодовании трещащими стенами, сужая и без того стеснённые коридоры, сдавливая жизненное и в то же время мёртвое пространство. Ведомый ритуальной сладостью жертвоприношения, где жертва он сам, дом неприкрыто и вполне однозначно намекал на свой скорый конец.
– Дом недоволен, – заметил волк, шепелявя, сжимая в пасти рукоять ларца. – Как будто мы воры, и стащили что-то, принадлежащее ему.
