Чёрно-белое колесо

– Я там Эллочке носочки связала, – переключилась мать на другую тему. – Красивые получились. Не забудь передать. Как она там, моё солнышко?

– Нормально, – Андрей наконец отвернулся от окна и присел к столу. – Бегает по квартире, не угнаться.

Нина Ивановна разлила чай по чашкам.

– Молодые ещё, чтоб дитё не догнать.

– Так это не мы жалуемся, – хмыкнул Андрей. Мать поджала губы.

– Не нравится мне эта идея, – сказала она недовольно, – нянек нанимать. Не хочет твоя королевишна сидеть с ребёнком, вот и сплавляет кому попало.

Андрей поморщился. Тема была неприятной.

– Она работает, – сказал он сухо.

«И зарабатывает в три раза больше меня», – добавил про себя. Внутри неприятно кольнуло.

– Ерунда эта её работа, – отмахнулась мама. – Давно говорила, давай спрошу у знакомой одной, да и пристроим её в магазин работать. Тепло, сухо, деньги хорошие. Бросают ребенка не понять на кого. Хоть бы мне привозили, всё же лучше, чем чужим людям оставлять. Кукушка твоя Регинка, сынок. Сама с матерью-алкоголичкой росла, без присмотра и воспитания, так и Эллочку так же растит. Вот что я тебе скажу, Андрюша. Непутёвая она, сплошные беды от неё будут. Попомни моё слово. Что же это за жена, которая дома не убирает, не готовит, ни тобой, ни ребёнком не занимается, всё бегает где-то? То у неё репортаж посреди ночи, то командировка на неделю, то летучка в журнале чуть не до утра. Ужас. Дома всё пропахло этими её проявителями, в ванной больше техники, чем мыла. Неправильно это, сынок. Жалко мне и тебя, и Эллочку, пропадёте вы с ней. Вот так уедет в очередную командировку куда-нибудь в столицу и не вернется.

– Мама! – резко оборвал Андрей. Повисла тягостная тишина. Нина Ивановна молча пригубила чай. На столе в вазочке печально подсыхали ватрушки. Мама их сама готовила. Она вообще любила готовить. Пока был жив отец, не работала и занималась исключительно домашним хозяйством. Потом, когда устроилась библиотекарем, готовила после работы. В их доме всегда вкусно пахло, и блестели чистотой полы. А в их с Региной квартире пахло проявителями и дешёвым стиральным порошком. В коридоре была как попало набросана обувь. Особенно, грязная Андрея, после возвращения с окраины городка, на которой стоял продуктовый склад. Разгружать приходящие туда машины приходилось по ночам. Хоть какие-то деньги. И плевать, что после такой работы ноют руки, не разгибается спина, и последние кроссовки угвазданы чёрт знает чем. Маме не нужно о таком знать, у неё больное сердце. В их квартире везде разбросаны игрушки. Элка постоянно что-то роняет, разливает, опрокидывает. Регина, если дома, вечно что-то строчит, не обращая внимания на бардак. Сидит, склонившись над столом, копается в коробке с пленками, шипит под нос. Ему вдруг отчаянно захотелось туда.

– Андрюша, – нарушила тишину мама, – неужели то, что по телевизору говорят, правда? Про рэкет этот страшный, про перестрелки посреди городов, про наркотики, которыми детей кормят, про то, что дальше только хуже будет, правда, что ли? Как же так, Андрюша?

Андрей поднял глаза, мама смотрела на него с надеждой, маленькая, круглая, родная. Когда она успела стать ему по плечо? Кажется, ещё лет двенадцать назад. Сморщенные руки старухи вместо привычных мягких и ласковых, с аккуратно подстриженными ногтями. Уже не сеточка, целая вязь морщин на лице. И страх в глазах. Андрей отчётливо его увидел. Страх, что всё вокруг рушится. Страх неизвестности. Что будет завтра? Страх потерять его, единственного близкого человека. Она больше не главная в его жизни женщина, есть другая, быстрая, живая. Возьмёт и уведёт за собой в неведомые дали. Мама боялась и, чтобы не бояться, ругалась и ворчала. Ворчала и ругалась. И смотрела на сына вот таким вот ждущим взглядом, как на единственного мужчину в её семье. Как на настоящего мужчину.

Андрей отставил чашку, поднялся, шагнул к стулу матери и обнял её, прижав седую голову к своему животу.

– Всё будет хорошо, – сказал он тихо. Даже если сам не верил, мама должна верить, ей нельзя переживать, у неё больное сердце. – Всё будет хорошо, мы же вместе.

По кухне плыла тишина, пахло чаем с мятой и ватрушками, за окном смеялись над чем-то берёзы.

Редакция с утра гудела ровным привычным гулом. Кто-то ругался на втором этаже по поводу несданной вовремя статьи. На подоконнике на первом пили чай и закусывали бутербродами парни из фотолаборатории. Регина помахала им рукой издалека, те покивали в ответ, и знаками объяснили, что её фотки ещё не готовы и заходить к ним не надо.

– Заразы, – рассмеялась Регина, – интересно же посмотреть, что получилось.

На лестнице между первым и вторым встретилась Тамара. Она работала в отделе кадров и когда-то лично подписывала Регине документы о принятии на работу. Тёплая уютная женщина лет пятидесяти, кажется. Она ухитрялась иметь прекрасные отношения со всеми в редакции. Регина любила приходить к ней в крошечный кабинетик, залезать на стул с ногами и пить чай, который Тамара щедро заваривала всем желающим. Под её неспешную речь и домашние плюшки на Регину накатывало умиротворение.

– Какая же ты молоденькая и глупая, – вздыхала Тамара.– Всё бежишь куда-то, торопишься, жилы рвешь. Надорвёшься.

Регина смеялась.

– Справлюсь. А если ничего не делать, то ничего и не добьешься.

– Бедная девочка, – качала головой Тамара, и от этой жалости что-то сладко замирало внутри. Регина ничего не рассказывала о себе, но каким-то женским чутьем Тамара определила в ней бездомного котёнка и подкармливала что выпечкой, что человеческим теплом. Она не осуждала и не презирала, не морщила нос и не смотрела с завистью. Она принимала Регину такой, какая есть. И Регина тянулась к этому принятию действительно как кошка к ласке. Наверное, испытываемое ей чувство можно было бы назвать благодарностью, если бы Регина задумывалась о названии.

– Доброе утро.

– Доброе, – кивнула Тамара. – Как ты сегодня?

Она каждый раз спрашивала. И, кажется, не только из вежливости.

– Прекрасно.

– Мы с мужем всех наших приглашаем в воскресенье к нам на дачу за город, последние тёплые деньки как-никак. Приезжай, отдохнём, шашлыки пожарим.

– А почему бы и нет? – весело пожала плечами Регина. – Сто лет на природе не была.

– Вот и отлично, – улыбнулась Тамара, – и чайку попить сегодня забегай.

– Обязательно.

– У нас на Руси все проблемы у баб решаются чаем, а у мужиков водкой, – говорила Тамара. – Под них и исповеди, и похвальба, и слёзы, и радость. Под них душой делятся.

Удивительно, но Регина тоже делилась. Иногда тем, чем не делилась даже с Андреем.

– Злая ты, – сочувственно говорила Тамара иногда, когда Регина что-нибудь рассказывала. – Молодая и злая.

– Разве плохо быть злой? – улыбалась Регина. – Лучше, чем доброй. Добрых все обижают.

Тамара вздыхала и качала головой.

– Человек тогда злой, – сказала она как-то, – когда в нем много боли и страха.

– Почему страха? – не поняла Регина.

– Потому что. Вот ты чего боишься?

Регина честно задумалась. Высоты, темноты, закрытых помещений? Нет. Трупов? Вроде тоже. Приходилось выезжать пару раз фотографировать для криминальной колонки. И ничего, кроме брезгливости. Мышей и пауков? Вот уж точно нет.

– Не знаю, – она пожала плечами. – Наверное, ничего.

– Я же говорю, молодая, – рассмеялась Тамара. – Не доросла еще. Запомни, девочка, все боятся боли и одиночества.

Регина помолчала, а потом сказала неожиданно даже для самой себя:

– Чтобы не делали больно, бей первой.

Тамара долго рассматривала её тогда и о чём-то думала. А потом снова вздохнула и подлила ей чаю. Она не одобряла Регину. Но той и не было нужно одобрение. Тамара делала больше. Она не осуждала.

– Стольникова! – раздался вопль сверху.– Тебя Семёныч ищет.

– Иду! – крикнула Регина, задрав голову. И, обогнув Тамару, побежала вверх по лестнице.

Аркадий Семёнович сидел за столом и что-то читал.

– Пришла? – поднял он взгляд на Регину и улыбнулся как-то плотоядно.

– Пришла, – согласилась та. – Искали?

Он встал, прошёл мимо Регины к двери и плотно закрыл её. Обернулся.

– Ну что, красавица, пляши, впечатлила ты нашего московского приятеля. В понедельник с утра он приедет, обсудите условия работы. Ты там смотри, не наглей.

– Правда? – Регина сцепила пальцы в замок нервным движением. Ей захотелось броситься начальнику на шею и расцеловать. Работа в Москве —мечта в ладонях. Не верилось.

– Правда, – Аркадий Семёнович ухмыльнулся. – Везучая ты, Стольникова.

– Аркадий Семёнович, миленький, спасибо вам, – Регина широко улыбнулась.

– Спасибо в карман не положишь, – прищурился он. Что-то было в этом прищуре, липкое, неприятное. Пахнуло чем-то забытым и противным на вкус. Регина выпрямилась, но улыбку с лица не убрала.

– Так я же проставлюсь, – пообещала она.– Не забуду, как можно.

Семёныч зачем-то оглянулся на дверь:

– Куда мне твоя простава? Печень в моём возрасте пора беречь, – и медленно, будто крадучись, пошёл на нее. Регина отступила.

– А вот за услуги расплачиваться надо, – шёпотом сказал он, – нехорошо быть должной.

«Красивая девочка, куколка», – прозвенело глухим эхом в голове. Регина отступила ещё на шаг, упёрлась бедром в стол.

– Аркадий Семёнович, вы чего?

Закричать? Закатить истерику?

Он поймал её за руку:

– Пискнешь – и не видать тебе этой работы, – сказал он снова шёпотом, ощупывая её взглядом.– Вон хоть ту же Ольку отправлю, она посговорчивее.

– Не надо, – закусила Регина губу. Сзади был стол, впереди он, а в голове набирающим силу набатом стучало: «Райка! Ты где, паскуда? Куколка, куколка…»

Она закрыла глаза, слыша, как трещат торопливо расстёгиваемые пуговицы на блузке.

– Хорошая девочка, – пробормотал Семёныч ей куда-то в шею. Мир вокруг подернулся чёрным страшным туманом.

В туалете она долго умывалась холодной водой. Пальцы мелко дрожали, тушь стекала по ним чёрными разводами, расплывалась кляксами в чаше умывальника. Кажется, заходил кто-то из девчонок, окликал её. Она не слышала. Лицо и руки онемели от холода, но она всё плескала и плескала ледяной водой. Остановиться не получалось.

– Ну что, расплатилась за услугу? – раздался едкий шёпот над ухом. Регина вздрогнула, подняла глаза и встретилась взглядом с Волковой, стоящей за плечом. Они смотрели друг на друга в отражении забрызганного зеркала, одна с ненавистью и торжеством, другая со злостью.

– Уйди, – сказала Регина. Волкова усмехнулась, оглядела её мокрое лицо и влажные прядки волос на висках, размазанную тушь, красноречиво оторванную пуговицу на блузке.

– Бурно расплачивалась, – отметила она. – Понравилось?

Регина прищурилась, медленно выключила воду, и так же медленно обернулась. Теперь она смотрела Ольге в лицо. Надо бы сделать вид, что та ошиблась, нафантазировала, облить презрением и выдать что-нибудь про больное воображение и вред зависти для здоровья. Но сил не было. Ничего не было, кроме желания вцепиться в это холёное личико и рвать его, пока кровавые лоскуты не полетят.

– Исчезни, я сказала, – прошипела она. – И на глаза мне не попадайся.

Волкова отступила на шаг, подальше от оскалившейся противницы, но всё равно рассмеялась, бросила короткий взгляд в зеркало, поправила идеальную прическу.

– Что, наш Семёныч не хорош? Сочувствую, сочувствую. Да ты не расстраивайся, подруга, может, следующее начальство получше будет.

И, насмешливо цокая каблуками, вышла из туалета. Регина постояла с минуту, глядя в захлопнувшуюся дверь. Прикрыла глаза, выдохнула. Колени дрожали. Снова повернулась к зеркалу, вытащила из держателя салфетку, намочила её и теперь уже тщательно стёрла тушь. Поправила волосы, сложила вырез блузки так, чтобы не было видно дырки от пуговицы, и стремительно вышла в коридор. На сегодня её рабочий день закончен.

Андрей был дома. Валялся на диване, придерживая руками прыгающую у него на животе Элку. Та визжала, Андрей притворно охал при каждом прыжке, оба смеялись. На звук Регининых шагов повернули головы.

– Мама! – сообщила Элка, размахивая зажатой в ладошке резиновой собачкой. Это было почти единственное, что она умела говорить. Еще папа, чему искренне радовался Андрей.

– Ты уже пришла? – он приподнялся, улыбаясь. – Здорово. Иди к нам, у нас весело.

– Вижу, – сказала Регина, и натянуто улыбнулась в ответ. – Я в ванну, поразвлекайтесь пока без меня.

Ушла, не оборачиваясь. В ванной открыла горячий кран. Почти кипяток. Мелькнула мысль, что так можно и ошпариться. Мелькнула и пропала. Регина забралась в дышащую паром воду и долго лежала, бездумно глядя в стену напротив. Внутри было пусто и холодно, и при каждом вдохе что-то больно царапалось в груди, словно двигались осколки разбитого зеркала. Зеркала, в котором она видела себя. Вода медленно остывала. Регина подумала вяло, не добавить ли горячей, но отмахнулась сама от себя. Не согреется. «И не отмоешься», – добавил кто-то злорадно внутри. Она прикрыла глаза, вздохнула. Боль в груди стала невыносимой. Так, наверное, рвётся на части сердце.

– Не было у меня выбора, – шепнула она беззвучно.

«Был», – не согласился внутренний голос. «Всё у тебя было. И ты выбрала. Идти дальше ты выбрала. По головам и трупам? Ты так хотела? Первым будет твой собственный».

Острые осколки рвали изнутри по живому. Вода в ванне отливала серо-голубым, как холодное северное море. Регина до крови закусила губу и откинула голову на бортик. Дышать было уже нечем, воздух сворачивался в горле в шипастый жёсткий ком.

– Я ради нас это, – губы почти не шевелились. Лучше бы она плакала, лучше бы плакала.

«Уверена, что он оценит?», – издевался голос.

– Он не узнает.

«Узнает. Ты уже сейчас не знаешь, как выйдешь и посмотришь ему в лицо. Думаешь, не заметит? Думаешь, получится одновременно любить и врать? Если он узнает, он не простит».

Эта фраза получилась чёткой. А после неё Регину охватил первобытный животный ужас.

«Не надо!», – взвыло что-то по-бабьи истерично внутри. «Не надо!»

Регина прикрыла глаза, с усилием вдохнула. Так больно и страшно не было никогда в жизни. А ведь когда-то прятавшейся под крыльцом старого дома девочке казалось, что самое жуткое, что есть на свете, пьяный голос матери. Сейчас она была бы рада услышать ненавистное протяжное: «Райка». Себя слышать страшнее. Этот голос она заставит заткнуться и эмоции задавит. Она справится.

«Долго будешь справляться?», – уточнил голос. «Всю жизнь?»

– Если потребуется, – сказала Регина тихо.

В дверь постучали.

– Регинка, у тебя всё в порядке? – обеспокоено спросил Андрей. – Ты там уже второй час сидишь.

Регина вздрогнула, выпрямилась, плеснула остывшей водой в лицо, и отозвалась ровным голосом:

– Сейчас иду.

Когда она вышла на кухню, замотанная в длинное махровое полотенце, Андрей кормил Эллу кашей. Девочка неловко возила ложкой по тарелке, а он контролировал процесс, стараясь, чтобы каша не разлеталась хотя бы дальше стола.

– О, – сказал он Элке, кивая на Регину. – Смотри, кто пришел – наша русалочка.

– Мама, – не согласилась дочь и с удовольствием отвлеклась от ужина.

– Ешь, – погрозила пальцем Регина. Присела за стол.

– Тебе положить? – поинтересовался Андрей, кивая на кашу. – Представляешь, я её сегодня даже не припалил.

Шутил. Готовил он неплохо. Регина помотала головой.

– Не хочу. Слушай, меня тут в воскресенье на дачу к коллеге пригласили, там все наши собираются, включая начальство. Поедем?

– Поедем, – согласился Андрей. – Нужно только уточнить, посидит соседка с Эллой вечер или нет.

– Я спрошу завтра, – сказала Регина.

Она смотрела на Андрея и боялась. Боялась так сильно, что холодели ладони. Боялась, что он догадается, о чём-нибудь спросит, что-то скажет. Она не знала, что может быть потом. Заметив её взгляд, Андрей нахмурился.

– Хорошая моя, что-то случилось?

Она вздрогнула, прикрыла глаза.

– Ничего, просто устала.

– Тогда давай я Элку уложу и спать, – предложил Андрей, поднимаясь и забирая у дочки опустевшую тарелку. Регина подскочила.

– Я сама.

Ей нужно было ещё немного времени, чтобы успокоиться, сделать голос ровным, а взгляд безмятежным. Ещё немного времени. Она подхватила ребёнка на руки. Андрей, бросив тарелку в мойку, вдруг обнял её со спины и уткнулся носом во влажные волосы.

– Новый шампунь? – спросил он шёпотом, невесомо касаясь губами макушки. – Или это ты сама так ошеломительно пахнешь?

Регина не ответила. Воздух внутри снова стал твёрдым и колючим, оброс царапающимися иглами. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. Губы Андрея скользнули ниже, к уху, и он шепнул:

– Люблю тебя.

Она снова вздрогнула. Андрей отстранился, улыбнулся наблюдающей за ним с интересом Элле.

– Спокойной ночи, принцесса, – и ушёл в гостиную.

Регина выдохнула, выпрямила спину. Дочь нетерпеливо завозилась на руках.

– Мама! – сказала требовательно.

– Идем, идем, – рассеянно согласилась та.

«Ты всё решила сама», – звучал где-то на краю сознания противный голос. Упрямый, злой, до тошноты честный. Её собственный. «Ты всё решила сама».

– Хватит, – сказала она ему. – Хотя бы на сегодня. Я подумаю об этом завтра.

Дача Тамары пропахла яблоками и астрами. Тягучий сладкий аромат висел в воздухе. Почти ощутимо касался кожи. Заполнял легкие, оседал на губах. Солнце путалось в зелёных ветвях сада, падало на траву и дорожки золотистыми брызгами. Щебетали птицы. Вышедший вслед за Региной из такси Андрей обнял её за талию.

– А здесь хорошо, – сказал он. – Правда?

Она молча кивнула. Действительно хорошо, уютно как-то.

– Стольникова! – помахали ей с крыльца двухэтажного дома. Она помахала в ответ.

– Давно надо было выбраться за город, – сказал Андрей, с интересом рассматривая коллег жены. – Забыли мы с тобой, как люди отдыхают, Регинка. Надо вспоминать.

Из дома вышли Тамара с мужем. Регина помнила его, он несколько раз приходил зачем-то к ним на работу. Поздоровались, познакомились.

– Пойдёмте, я вам территорию покажу, – предложил Тамарин муж Андрею. – А женщины и без нас обойдутся.

– А пойдемте, – согласился Андрей. Обернулся к Регине.

– Не против?

– Идите, идите, мы справимся, – заверила Тамара, беря Регину под локоть. – Как проголодаетесь, ступайте на запах, там, за домом, площадка с мангалом. А мы пока закусками займемся. Народу на шашлыки приехало немало. Из разных отделов, из фотолаборатории, даже несколько внештатников.

Пока добрались до кухни, Регина раз двадцать поздоровалась. А потом сидела, подобрав под себя ноги на табуретке и наблюдала, как Тамара делает бутерброды. От помощи та отказалась.

– У тебя такой вид, будто на тебе неделю пахали, – сказала она. – Посиди, отдохни.

И Регина сидела, слушала необременительную болтовню о Тамариной даче, доставшейся ещё от родителей, о приехавших коллегах, о последних сплетнях в редакции. Сидела, слушала и чувствовала, как отпускает затянувшее узел на горле напряжение. Всё будет хорошо, ведь у других бывает же. Почему у неё не может?

Из-под рук Тамары выходили прозрачные пластинки колбасы и сыра, фигурно вырезанные кусочки огурца, расцветали нарисованные соусом цветы. Волшебство. Регина так не умела. Она вообще не умела, да и не любила готовить.

– Как у тебя это получается? – спросила она у Тамары. Та рассмеялась.

– Практика. Вот будет тебе столько лет, сколько мне, ещё и не то уметь будешь. И детей научишь.

«Да», – подумала Регина. «Такому мать, наверное, может научить дочь». Лёгкая горечь почудилась на языке, и тут же пропала. Здесь, на этой солнечной кухне, в обществе этой женщины, не получалось грустить.

– С кем дочку-то оставила? – спросила Тамара, раскладывая приготовленное по тарелкам.

– С соседкой.

– А бабушек-дедушек нет? Ты же вроде упоминала.

– Есть, – сказала Регина. – Только возвращаться будем же поздно, зачем свекровь среди ночи тревожить? А до утра она с Элкой с ума сойдёт.

– Не сложились отношения? – глянула на неё искоса Тамара. Регина передернула плечами.

– Да нет, нормально всё. Когда на расстоянии. Не такую жену она хотела своему сыну.

– Главное, какую он сам хотел, – задумчиво пробормотала Тамара.

– Это не мешает свекрови не одобрять его выбор, – Регина усмехнулась, пожала плечами. – И ладно. Скандалы мне не закатывает, и на том спасибо.

– А он тебя любит, очень, – Тамара улыбнулась как-то светло и чисто.

«Интересно, у неё дети есть?», – мелькнуло в голове у Регины. Хотелось бы посмотреть на людей, которым так повезло в жизни.

– С чего ты взяла?

– Регина, мне шестьдесят два года, я уже столько видела, сколько не всякий и за сто лет повидает, я могу отличить взгляд влюблённого мужчины от взгляда равнодушного. Он так смотрит, будто ты для него целый мир.

– Целый мир, – тихо повторила Регина. – Целый мир.

– Ну, где вы там? – поинтересовался муж Тамары, заходя на кухню. – Всего наготовили? Тогда идёмте к шашлыкам.

За ним в дверь шагнул улыбающийся Андрей, встретился глазами с Региной. Целый мир, один на двоих, кажется.

– О, кто-то ещё приехал, – обернулась на шум подъезжающей машины к окну Тамара. Выглянула. – А, Олька Волкова с начальством.

– С Семёнычем? – Регина изо всех сил постаралась, чтобы голос не дрогнул.

– Нет, Семёныча не будет, – Тамара отвернулась и пошла к двери. – Дела у него какие-то. Встречу пойду, а вы тащите подносы к мангалам.

Солнце медленно ползло вниз, цепляясь за ветки яблонь, голова гудела от чужого смеха и голосов, от музыки из магнитофона и запаха жареного мяса. Регина сбежала от веселящейся толпы туда, где за домом, под тенью садовых деревьев пряталась тишина. Сначала присела на травку, а потом и вовсе легла, уставившись в небо. По нему бежали облака, дымчатые, лохматые, беспечные. Их куда-то гнал перед собой ветер. Вот бы туда, наверх, к ним. Хорошо было бы. Под тобой разноцветная земля, над тобой томно-сиреневое от заката небо. И лететь так, в никуда, в неизвестность. Бежать, догоняя и обгоняя ветер. Хорошо. Внутри медленно разжималась туго скрученная пружина, вместе с солнцем таял горький холодный ком в сердце. Может, всё ещё и обойдётся.

Там её и нашла Тамара. Оперлась спиной о ближайшую яблоню и с улыбкой спросила:

– Мечтаешь? Утомили тебя посиделки?

– Мечтаю, – сказала Регина. – Мне много чего хочется, есть о чём помечтать.

– Молодая ты ещё, – усмехнулась Тамара. – Хорошо это, когда многого хочется. Мне вот уже и не надо почти ничего. Родные бы здоровы да рядом.

Регина перевернулась со спины на живот, сорвала травинку и закусила передними зубами.

– А жить где этим родным? – спросила она. – Есть, одеваться, путешествовать и ещё много-много чего? А самой что-то значить? Зачем жить, если всё так просто? Нет, я не так хочу. Я свои выставки фотографий хочу. Имя хочу. Машину Андрюхе самую крутую. Круче, чем у этих, в пиджаках и с цепями. Элке учёбу где-нибудь за границей. Разве плохо?

– А они тоже хотят? – в голосе Тамары слышалась лёгкая насмешка. Конечно, она старая мудрая черепаха, всё про всех знает. Регина не обиделась, плюхнулась обратно на спину и задумчиво сказала:

– А они ещё просто не знают, чего хотят.

– Давай-ка я тебе плед принесу, – Тамара оторвалась от яблони и сделала шаг к дому. – А то кофту-то от травы не отстираешь потом. Да и земля остывает, вечер как-никак.

Регина села, но сказать, что не надо беспокоиться, не успела, тёплые ладони накрыли глаза и знакомый голос произнёс на ухо:

– А я уже решил, что ты сбежала фотографировать очередную сенсацию века.

– Я сегодня без Красавчика, – отозвалась Регина, снова ложась в траву. Не так уж и холодно, особенно, когда длинные красивые пальцы скользят по векам и волосам задумчивым ласковым движением. Хочется тянуться за ними, как кошка за гладящей ладонью и мурлыкать, мурлыкать, мурлыкать.

– Хорошо, что приехали, правда? – спросила она.

– Правда, – согласился Андрей. Присел рядом, вытянул ноги. Положил Регинину голову себе на колени, принялся перебирать тёмные распущенные волосы. Регина прикрыла глаза, от холода внутри почти ничего не осталось. Просто забыть всё, как страшный сон, и жить дальше. И всё будет хорошо.

Заходящее солнце лизало длинными рыжими языками щёки, ладони Андрея, мягко их касающиеся. Где-то над головами пели птицы, и в этой ласковой тишине громом среди ясного неба прозвучал звонкий, не слишком трезвый голос.

– О, уже нового нашла. Надо же, какая шустрая. Сегодня под одним, завтра под другим. Интересно, а этот что ей пообещал?

Регина дёрнулась, распахнула глаза. В нескольких шагах от неё стояла Волкова в компании девчонок-коллег. По лицу её расплывалась торжествующая улыбка.

– Оля, – попыталась взять её за руку одна из спутниц. – Ты чего? Прекрати.