Я придумаю будущее. Любовь после любви

– Туристическая гостиница, что ты хочешь, – прокомментировал мой друг, – но мы же не развлекаться сюда приехали? Не развлекаться.

Его аппетиту можно было позавидовать! Я съел только несколько ложек каши, оставив Антохе разбираться с психическим состоянием колбасы. Ему она показалась очень даже веселой, и он, довольный, съел обе порции.

Тем не менее, завтрак есть завтрак. После него я обрел твердую уверенность найти в Питере хоть какую-то информацию о своей исчезнувшей любимой. Хотелось опять погрузиться в себя, погоревать, что совсем недавно мы были вместе, но я решил действовать.

– Если Маша умерла здесь, значит, она должна была быть временно зарегистрирована. Давай начнем с ЗАГСов или с адресного бюро на Литейном, – предложил я. – Антон, попроси барышню с ресепшн, которая так мило тебе улыбалась, пусть найдет нам такси с адекватным водителем. Мы его наймем на весь день. Или на два. У них тут все должно быть налажено. Только предупреди, что экскурсия нам не нужна.

– Не язви, сам знаю, – доедая мои бутерброды, ответил Антон, набирая по внутреннему телефону цифру 0.

– Меня зовут Андрей, – пожимая нам руки, представился водитель довольно приличного автомобиля, хотя и старой модели. Это была Ауди 100, ярко-красного цвета – сигара, селедка или, как там ее еще называют?

Глаза водителя поблескивали от удачного заказа, и он, видимо, уже подсчитывал, каким наваром обернется наша поездка лично для него. Я привык пользоваться услугами только государственных таксопарков, и с частниками практически никогда не связывался. Это, конечно, не значит, что там только хорошо проверенные специалисты, но все же, хочется верить, что существует хоть какой-то отбор кадров при найме на работу и, главное, предрейсовый осмотр вместе с автомобилем.

Я без лишних выяснений уселся на заднее сидение – сработала недавняя привычка, с тех пор, как стал коммерческим директором. Мой друг сел рядом с водителем и назвал первый адрес: Литейный проспект, дом шесть.

Пока мы ехали, они успели обсудить все последние новости, начиная с конца две тысячи третьего года по апрель две тысячи четвертого: от нового губернатора Валентины Матвиенко и ареста Ходорковского до выборов Саакашвили и второго срока Путина. Не остались без внимания футбол, охота и женщины. Разговор про теннис Андрей не поддержал, а Антон, обернувшись на меня, не настаивал.

Я в их дебатах не участвовал, пейзажи за окнами тоже не рассматривал. Я разговаривал с Богом. Вот так это и произошло в первый раз в моей жизни: в Санкт-Петербургском такси, в возрасте, практически, сорока лет от роду.

Мария всегда мне говорила, что настанет день и час, когда я к этому приду. Когда, будет некого просить, и не на что надеяться. Тогда и появится твоя вера.

Мой монолог был скупым. Я обращался с просьбой: «Мне так плохо, Господи. Я потерял любимую женщину. Тебе, наверное, лучше знать, как и с кем мне дальше жить. Но, умоляю тебя, помоги мне хоть что-нибудь узнать о Марии. Мне так горько и одиноко, мне так нестерпимо больно! И еще мне очень страшно, что я узнаю правду. Но я желаю ее знать. Я готов! Помоги мне, Господи!»

Дальше я начал с ним торговаться: обещал не приносить неприятностей своим близким людям, не обижать жену обманом и невниманием, заботиться о родителях, с достоинством относиться к подчиненным, не льстить руководству ради материальных благ. И пообещал отныне быть верующим. Все это – в ответ на хоть какую-то информацию о Марии. Мне до слез хотелось просить его, чтобы она оказалась жива, но я понимал, что это невозможно!

Монолог мой был прерван водителем:

– Ну, вот, господа, приехали. Я сейчас развернусь и буду вас ждать на парковке возле моста. Если что, созвонимся.

Мы отстояли часовую очередь, наслушались ленинградских новостей и душещипательных историй. Большинство посетителей были, конечно, приезжие, но местных тоже хватало. Одна молодая женщина разыскивала мужа, который бросил ее с месячным ребенком – тайком выписался из квартиры и уехал. Она хотела узнать, в какой город? Чтобы подать на алименты. Очень тоскливо было смотреть на совсем пожилую женщину, искавшую своего сына.

– Уехал, и три года нет ни письма, ни весточки. Хоть бы перед смертью узнать, что он жив, – говорила она.

Вспомнился эпизод из «Калины красной», когда герой Василия Шукшина бил по земле кулаками и плакал: «Это ведь мать моя!» На мой взгляд, самый тяжелый момент в этом фильме, ну, кроме финала, конечно.

Вот и сын этой женщины тоже где-то живет, а о матери не вспоминает. Какие там деньги? Хоть бы письмо написал, что жив-здоров! А ей бы радость была на старости лет. Не понимаю я этого. И никогда не пойму.

Наконец, настала наша очередь.

– Ну, что же вы? Говорите, – возмущенно удивлялась работница бюро, – стояли-стояли, а теперь молчите.

Я толкнул Антона. У меня, как ком к горлу подкатил, не могу и слова сказать. Только деньги на госпошлину молча ей протянул. Тоха продиктовал фамилию, имя и отчество Маши, дату и место рождения.

– По базе не проходит, – ответила сотрудница. – Подходите после пятнадцати часов, сделаем телефонные запросы.

– Что так поздно? – прорвался, наконец, мой голос после первой волны переживаний.

– Вы, что, гражданин, порядки здесь устанавливать будете?

Антон пнул меня по правой почке в сторону выхода. С трудом пробрались через толпу посетителей и вышли на проспект. После духоты и шума это оказалось спасением.

– Жень, ну, что ты на всех бросаешься? Разве кто-то виноват в твоих неприятностях?

– Неприятностях? – я аж поперхнулся. – Тебе ты такие неприятности!

– Прости. Успокоить тебя хочу. Неловко получилось, – извинился мой интеллигентный друг и махнул Андрею.

А он сразу с вопросом:

– Куда дальше, братки?

– Нашел братков! – опять начал заводиться я. Но, перехватив взгляд Антохи, просто назвал адрес ближайшего архива.

– Да не обижайтесь. А в жизни чего не бывает. Вот мой сосед, Вовчик, спал дома, никого не трогал. А в его квартиру два вора забрались и шуршат в соседней комнате. Он встал, спросонья двинул одного из них со всей силы. Кулак у него тяжелый был. Ну, и насмерть того ворюгу порешил. Полгода в СИЗО провел, пока на условный срок его адвокат вывел. Так что, от тюрьмы и от сумы, как говорят, не зарекайся.

– Андрей, хватит, а? – не выдержал Антон. – У моего друга горе, а ты тут со своими страшилками.

– Хорошо, тогда анекдот расскажу. Вчера услышал.

– Вот этого тоже не надо, – возмутился я. – Ты можешь помолчать?

– Могу, – похоже, наш водитель на нас обиделся.

В архиве мы узнали о существовании «Закона об архивах» 2002 года, в котором говорилось, что личные данные о гражданах предоставляются только близким родственникам при подтверждении их родства.

– Что-то подобное я ожидал, – сказал на это Антон, – боюсь, что в ЗАГСах действует та же самая система.

Система там, действительно, оказалась такая же, только называлась по-другому – «Закон об актах гражданского состояния» 1997 года, где отмечалось, что конфиденциальная информация посторонним лицам не выдается.

– Тупик! – мрачно произнес я, постороннее для Марии лицо.

Сидевшая у входа вахтерша, увидев мою печальную физиономию, подозвала нас и попыталась утешить своими советами:

– Законы, конечно, обойти сложно. Но можно. Вот, если у вас будет бумага от серьезной организации, которая подтвердит, что вы пришли сюда не ради праздного любопытства, а ради научной или исследовательской цели.

«Только где ее взять, такую бумагу?» – подумал я, вспоминая, кто из однокурсников может быть в Питере.

– Вот раньше хорошо было, – не унималась бабуля. – по всему городу были киоски «Ленсправка», потом все их закрыли. Последний совсем недавно возле Московского вокзала прикрыли, и возле Витебского, по-моему, тоже. Может, съездите, посмотрите? Он был с правой стороны от выхода, рядом с цветочным киоском.

– Спасибо Вам за советы, – раскланялся с ней Антон. А потом уже, обращаясь ко мне, когда вышли на улицу. – Наверное, блокаду пережила, а жажду жизни не потеряла. Ей же лет восемьдесят, и она работает. Только позавидовать можно этому поколению.

Андрей, глядя на наши кислые физиономии, услужливо предложил:

– А в детективное агентство обратиться не хотите? У нас уже несколько подобных заведений работает в полную силу. Не знаю, как результаты, но людей туда вожу постоянно.

– Успеем. – Ответил я. – Давай пока на кладбище.

– На какое?

– На любое. Северное, Южное – какое ближе? Сверху вниз по области или слева направо. Все равно. Думаю, там мы быстрее договоримся. Безо всякого предоставления родства.

И началась наша кладбищенская эпопея. Труднее всего мне было зайти на территорию в первый раз. Перед самыми воротами застучало сердце «Вдруг здесь?».

Я схватил друга за локоть:

– Дай закурить.

Хотя курил очень редко.

Постояли, покурили. Пошли искать правление. Вопросы, конечно, были: «А вы кто? А вам зачем?», но Антон протянул купюру, и регистрационная книга сразу появлялась на столе.

– Как, говорите, фамилия? А точная дата?

– Смотрите с первого по пятнадцатое марта этого года, – поразмыслив, попросил мой друг, тоже склонившись над документами.

– Антон, давай числа с двадцать пятого февраля. Этот Сергеев всегда был странный. Может, он позвонил Натке только спустя пару недель. – Я стоял возле окна и наблюдал траурную процессию: венки, гроб с телом покойного, плачущие родственники, разговаривающие между собой прочие люди, присутствующие на церемонии.

Все относительно: и в жизни, и в смерти. Нам больно, если это касается лично нас. Искренне соболезновать и сопереживать чужому горю могут немногие. Вот Машка могла! Умела принять боль практически любого человека. Пропускала через себя, и всегда пыталась помочь!

Эх, Маха-Росомаха. Неужели ты теперь здесь – среди крестов, венков и памятников? Среди этого вечного покоя, так бередящего мою душу! И что со мной будет, когда я воочию увижу твою могилу?

– Здесь нет, – толкнул меня Антон,– поехали дальше.

В этот день мы посетили три кладбища. Грустно, прискорбно, но в груди зашевелилась надежда, что Машиной могилы вообще нет! Может быть, то письмо написал Анатолий из мести. И сообщил, что она умерла, тоже, чтобы мне отомстить. По его логике, я только в этом случае, не буду домогаться его жены.

Я еще не догадывался, что письма еще будут приходить и дальше.

И мне так вдруг захотелось, чтобы она была жива! Даже, если мы не будем вместе!

Но в том, что письмо было написано самой Машей, я, к сожалению, был абсолютно уверен!

«…Мы вместе! Мы – одно целое, мы неделимые, мы – ощущение вселенского счастья и полноценной любви! Со мной навсегда остаются эти чувства», – так могла написать только она!

Водителя отпустили, договорившись встретиться с ним завтра в девять часов утра, и зашли поужинать в уютный ресторанчик на Невском, причем, даже Антоха не отказался выпить. После наших сегодняшних поисков среди мест вечного упокоения, разговаривать не хотелось. Мне казалось, что от меня за версту пахнет кладбищем.

Играл легкий джаз. Возле бара сидели две молоденькие проститутки и бесцеремонно нас разглядывали. Но, в конце концов, так и не подошли. Мы молча слушали саксофон и пили текилу. Пару раз Антон выходил в холл поругаться со своей женой. Они были в стадии развода. Собирались разойтись интеллигентно, но, видимо, не получалось. Каждому хотелось переложить вину за несбывшиеся надежды – на другого. Впрочем, так бывает почти всегда.

Мне не звонил никто. Только мама вчера поинтересовалась, как доехал. Ира вряд ли поверила, что мы едем к однокурснику. Слухи, что Мария перед смертью уезжала в Питер, наверняка, докатились и до нее. Но высказывать мне, слава Богу, перед дорогой ничего не стала. И хорошо, что сейчас не звонит. Что бы я ей сказал? Что ходил в Мариинский театр? А что? Ходил к Марии… Мариинский театр ведь тоже назван в честь Марии. Только императрицы, – супруги, по-моему, Александра второго. Все в своей жизни я ассоциировал с дорогим мне именем. Как долго это будет? Год? Два? Всю жизнь?

– Пошли? – спросил Антон, заметив, что я снова погружаюсь в себя. – Спать хочу!

Мы решили пройтись пешком по ночному городу, красивому и величественному, со своей неповторимой трехсотлетней историей. Мосты, каналы, исторические Храмы, Соборы, восхитительные произведения архитектуры. Приветливые люди и практически ручные дворовые собаки, встречающиеся нам на пути. Все вдохновляло бы меня, если бы не глубокая свежая рана на моем сердце.

«Ночь. Улица. Фонарь. Аптека» – где-то здесь жил и творил господин Блок.

И другой, еще более великий Александр Сергеевич.

– Жень, – засыпая позвал меня Тоха, – у меня перед глазами могилы и кресты.

Я не ответил. У меня были те же самые видения…

С утра заехали на Литейный. Поинтересовались без очереди о нашей справке. Результатов никаких не было.

Поэтому снова отправились по кладбищам.

Ближе к вечеру, на Волковском, недалеко от Обводного канала, застряли надолго, контора была закрыта. И, где находится управляющий, никто не знал.

– Может, дальше поедем?– предложил Антон. – Потом вернемся.

– Нет, дружище, давай подождем.

Мы посидели на облезлой лавочке возле правления, потом почитали на стенде новости, расценки ритуальных услуг и историю этого некрополя, где нашли покой многие литературные деятели. Оказывается, кладбище было очень старым, захоронений долго не было. Теперь его снова открыли. Условно оно делилось на две части: православную и лютеранскую. На ее территории находилась церковь святого Иова, купола которой посверкивали в голубом небе среди огромных деревьев. Правда, еще без листвы. Рядом бегали бездомные собаки, грелись на солнце ленивые кошки. Одна такая лежала рядом со мной, периодически поглядывала на меня своим загадочным взглядом.

Управляющий приехал на новеньком черном «Форде» и припарковался почти впритык с полуразрушенным крылечком своей конторы.

– Вы ко мне? – вежливо поинтересовался он.

– Да, – ответил я. – Будем очень признательны за помощь.

Он подозрительно оглядел нас сверху вниз, ухмыльнулся и пригласил в свой кабинет.

– Слушаю вас.

– Мы разыскиваем могилу одной молодой женщины. Захоронена она могла быть с конца февраля этого года до середины марта.

– А вы ей кто? – спросил он меня.

– Я люблю ее, – неожиданно ответил я. Не в прошедшем времени, а в настоящем. – Ее имя Сергеева Мария Михайловна.

Антон, порылся по карманам, протянул мужчине нужную купюру, но управляющий резко отодвинул его руку. Мы с другом молча переглянулись, и синхронно присели возле его стола.

– Как Вас зовут? – спросил я.

– Владимир.

– Меня Евгений. А это мой друг Антон.

– Что ж, давайте искать Вашу любимую, Евгений, – просто сказал директор кладбища.

Он открыл регистрационную книгу на дате двадцать пятое февраля и начал читать вслух фамилии: Пятницкая, Хомченко, Бабанин, Косаткин… Он перелистывал страницы, каждый раз сообщая нам о новой дате. Первое марта, пятое марта…

– Шестое марта. Поехали: Ноздрачева, Савченко, Рукин, Агееева, Иванов…

– Подождите, – воскликнули в один голос мы с Антоном. – Вы сказали, Агеева? А имя?

– Мы ищем Сергееву или Агееву? – удивился Владимир.

– Агеева – ее девичья фамилия, – пояснил я. – Позвольте, – и взял из его рук книгу.

Там была следующая запись, сделанная шестого марта 2004 года, то есть в день захоронения:

Агеева Анна Александровна, дата рождения 25 сентября 1940 года, дата смерти 4 марта 2004 года, место смерти Санкт-Петербург, отдел ЗАГС Фрунзенского района и номер свидетельства. У меня опустились руки. Я не помнил точную дату рождения Машиной мамы, но знал, что родилась она перед самой войной, а поздравляли мы ее всегда в конце сентября. Это, без сомнения, была она.

Антон узнал номер квартала и могилы, легонько пнул меня к выходу.

– Владимир, спасибо Вам, – сказал он.

– Налево от храма, в дальний конец кладбища, – управляющий вежливо поклонился.

– Антон, как же так? Как Машка смогла это пережить? Наше расставание, а через три месяца смерть мамы. Это какая-то чудовищная несправедливость. Вот поэтому она и не выдержала! Вот поэтому ее не стало!

Мой друг шел впереди меня. Постоянно курил, оглядывался, прислушиваясь к моим стенаниям, и качал головой.

С кварталом мы немного заблудились, а могилу нашли быстро. По свежей земле. Вокруг были, в основном, старые захоронения, огороженные металлическими с облезшей краской оградками, с полуразвалившимися лавочками. А один участок был совсем новый. И судя по могилам, хоронили тут всего несколько месяцев.

Вот здесь нашла покой Машина мама: невысокий холм, два венка и свежие гвоздики в баночке, врытой прямо в землю. Я вдруг представил рыдающую Машку, и мне стало совсем худо. Так бывает с очень близкими людьми: передаются все тревоги и волнения, а в данном случае – весь ужас происходящего. Я представил расширенные от горя глаза своей любимой, и явственно почувствовал, как застывала кровь в моих сосудах.

– Бедная моя девочка, – шептал я не переставая.

Антон, тем временем, разговорился со сборщиком мусора, который неподалеку грузил его на свой мини-трактор с прицепом. В основном, это были старые венки и увядшие цветы. Они постоянно падали, а он их снова поднимал. Был он крепко пьян, поэтому у него ничего и не получалось. Тоха ему немного помог, пытаясь поговорить, но махнул в отчаянии рукой и вернулся ко мне.

– Слушай, – сказал он, – кое-что я все-таки узнал у этого шаромыги. Видишь вон там, около церкви, мужик бродит? Это Ванюшка, местный юродивый. Он все траурные церемонии провожает. Сколько раз его били, а все равно сюда возвращается. Ты, брат, посиди тут. А я его приведу. Может, он нам что расскажет.

– Да, что он расскажет? – засомневался я. – Если у него мозги не на месте.

Но Антон ушел, и минут через семь привел непонятного возраста мужчину, одетого в одежду не по размеру, с рыжим котом на руках. Он улыбался и постоянно гладил своего питомца.

– Послушай его, Жень. Он помнит, – тряс меня за плечо Антон, – помнит! Ваня, расскажи про эту могилу.

И тут заголосил и затрясся Ванюша:

– Она такая милая. Все плакала, плакала, пока не упала.

Я подскочил:

– Говори дальше, Ваня. Продолжай.

– Дождь был сильный. Он ей все зонтик протягивал, а она кричала ему что-то. И плакала, плакала. «Мама, – кричала. – Мамочка! Не оставляй меня!» А потом, и вовсе, упала. Он на руках ее нес до самой машины. Хотя сам тоже был бледный и худющий, что покойник. Ваня все видел. Ваня тоже плакал.

Слушать его было тягостно. Но, решив, что больше мы ничего от него не узнаем, я ссыпал ему всю мелочь из своих карманов, и мы отправились к выходу. А вслед нам еще долго доносилось:

– Такой дождь. Так плакала. Так плакала.

Вечером сидели в гостинице и ели пиццу, купленную по дороге.

– Жень, цветы в банке были свежие. Явно, что после сорока дней поставленные. Кто-то же это сделал? – размышлял мой друг. – Нам нужно завтра туда вернуться. Разузнать, кто их принес? У Агеевых-Сергеевых, случайно, родственников и близких знакомых, в Питере не было? Мария никогда не говорила?

– Нет! Мы только собирались съездить сюда, как-нибудь, на выходные, – вспомнилось мне. – Я, друг, вот о чем думаю. Если Маша умерла после этой трагедии. Ну, не выдержала, не пережила… Толик должен был похоронить ее рядом. Это же логично. А я пока сидел и ждал тебя, все фамилии соседние прочитал. Завтра нужно еще раз в правление вернуться. Не стал бы он на другом кладбище ее хоронить. Ведь так?

– Ну, да, не логично, – поддержал меня Антон, протянул мне банку с пивом и заботливо продолжил. – Не рви себе душу, Женек. Ничего уже не изменить! Это и хорошо, что мама умерла первой. Родители не должны хоронить своих детей. Это против природы.

Он лег с детективом Стаута на кровать и через минуту засопел.

У меня, как всегда, сна – ни в одном глазу. Все о Маше думал, переживал. А потом вдруг подскочил и пошел в коридор звонить своим домой – как-то неспокойно стало. Поговорил с Катюшкой, с удовольствием выслушал ее новости, и все-таки пообещал ей купить к лету щенка. «Ура!» – закричала дочка и отдала трубку жене. Та сдержанно поздоровалась:

– Привет.

– Привет. Как ты?

– Нормально. А ты?

– Я тоже ничего.

– Когда домой?

– Не знаю пока, может, завтра вечером. Я позвоню.

На том и расстались. Мы с ней и раньше не особо откровенничали. А уж теперь – тем более. Горячо обсуждалось только то, что касалось Кати. Но на душе все равно стало теплее и спокойнее. Семья, дочка. Я за них в ответе. Хватит того, что Машу не уберег.

Набрал мамин домашний номер. Разбудил, конечно:

– Сыночек, случилось что?

– Нет, мам. Хотел спросить, как ты? Днем все некогда было.

– Не волнуйся. Со мной все нормально, согласно моему биологическому возрасту.

– Я люблю тебя.

– А я – больше.

Так с детства звучали наш пароль и отзыв.

Вернулся в номер, растянулся на кровати, уперся ногами в ее деревянную спинку. Полежал. Подумал о Марии: «Пусть ей я не могу позвонить, но она вот тут, в моем сердце», – и положил руку на себе на грудь. Навсегда! До самого моего последнего вздоха!

– Клянусь, Манечка, что ты всегда будешь со мной!

С тем и заснул.

Утром снова были на кладбище. Правление опять было закрыто. Поэтому обошли все новые захоронения. Могилы Марии не было.

Ванюша возле церкви не околачивался. Наверное, отсыпался где-нибудь. Зато вчерашний сборщик мусора сегодня был трезвый, но, правда, злой. Дали ему немного деньжат и спросили, не видел ли он, кто приносит цветы на могилу Агеевой А.А.?

Он молча взял деньги и хмуро ответил:

– Женщина приходила несколько раз. Прибиралась. Цветы она и поставила.

– Молодая? – с надеждой в голосе, уточнил я.

– Да, нет. Лет пятидесяти. Вон там, на углу квартала – могила ее мужа. Она сначала к нему приходит. А потом, значит, сюда.

«Золотарев Вадим Сергеевич» – прочитали мы на соседней могиле.

– В пятьдесят два года умер, – высчитал Антон, – для мужика не возраст.

– Оно и для женщины тоже «не возраст», – не согласился с ним я. – Кстати, посмотри, у него день рождения как раз завтра. Значит, жена обязательно придет.

– А я стою и думаю, как бы нам с ней поговорить?

– Вот и поговорим. И про Машу узнаем хоть что-нибудь.

Только собрались уходить, как к нам обратилась незнакомая дама, неслышно подошедшая сзади:

– А вы кто? Откуда вы Вадима знаете?

Мы представились, объяснили, зачем приехали и кого ищем. В ответ она рассказала о себе. Звали ее Элла Константиновна Золотарева. Муж ее умер совсем недавно.

– Очень сильный был человек. Все мужественно переносил, боялся меня побеспокоить лишний раз. А только успокаивал: «Не плачь, – говорил, Элечка, – все будет хорошо!»

Неудобно было ее прерывать, поэтому мы стояли и слушали. Дали ей хоть немного выплакаться.

– Скажите, Элла Константиновна, а кто просил Вас последить за соседней могилой? – спросил ее чуть позже Антон.

Женщина на минуту задумалась, как будто вспоминала:

– Я здесь седьмого марта была. Венки убирала, как раз после сорока дней. Так принято. Рядом горько плакала молодая женщина, а сопровождающий ее мужчина держал под руку и утешал. Они только вчера похоронили свою родственницу. Потом женщина оттолкнула мужа и пошла в церковь, а он подошел ко мне:

– Простите, пожалуйста. Я вижу, что у Вас тоже горе. Поэтому Вы поймете меня. У мамы моей жены неожиданно случился сердечный приступ, спасти ее не успели. А мы все вместе должны были улетать из России на этой неделе. Теперь полетим с женой вдвоем. Надолго. Не могли бы Вы приглядывать за ее могилкой? Я хорошо заплачу за эту услугу, – и он протянул мне деньги. – Я только дома увидела, что это очень большая сумма. После того, как умер мой муж, нам материально было очень тяжело. Так что поручение мне сам Бог, видимо, послал.

– А мужчина оставил какие-то координаты? – поинтересовался я.

– Нет. Сказал только, что зовут его Анатолий, записал мой телефон, адрес, имя и отчество. «Если, – говорит, – мы задержимся надолго, – Элла Константиновна, – я вышлю Вам еще».

– А Вы, может, слышали, дату вылета, или, в какую страну они собирались лететь? Или, может, где они здесь жили?

– Нет. Простите. Не слышала. Или не придала значение. Сама была расстроена. А тут она, горемыка, – лица на ней не было!

Антон протянул женщине визитку. Попросил связаться с нами, если собеседница что-нибудь вспомнит об этих людях.

Я потом несколько раз оборачивался, а она долго смотрела нам вслед. Затем присела на старую лавочку и застыла без движения.

– Тох, она что-то знает!

– Да не сочиняй! Что она может знать! Случайные люди случайно встретились на кладбище. У Анатолия не было другого выбора. Нужно было увозить Машу, а та, наверное, отказывалась ехать от могилы матери.