Опыты для будущего: дневниковые записи, статьи, письма и воспоминания

И сколько я уже любил, но дойдя до точки, я уходил во тьму вечно одинокий, разочарованный…

Дальше… Мимо, мимо…

«Спорьте, заблуждайтесь, ошибайтесь, но ради Бога, размышляйте!»

Лессинг

7 декабря

О чем писать?.. О том, что мучаюсь вновь я над рисунком, хочу дать правду, но и точить рисунок, хочу, чтобы мой рисунок никому не нравился и чтобы все удивлялись ему… Я хочу, чтобы сам я был доволен им вполне… Еду в Питер и Москву. Опишу всё на память… Пока мечтаю о Третьяковке, о новых людях, о картинах…

8 декабря

…Нужно зубрить, зубрить.

На улицах я всем завидую. Один… Один… Понимают ли люди, что значит это слово.

Нужно окончательно решить: или заниматься вовсю, если сдавать, а нет – так нет, и думы прочь[7].

На всём столе разложены книги, алгебра, геометрия, тетради, задачники, нужно учить, но я сколько ни читаю, сколько ни долблю – пустота, пустота… И что же, читаю «Дневники горничной» Мирбо, а как услышу шаги – прячу, ну что за комедия!..

11 декабря

…был в публичной библиотеке, читал «Сатирикон», прекрасный журнал. Так и хочется в нем принять участие. Или хотя бы в каком-нибудь журнале…

Сегодня воскресенье, у меня собрались Паня, Яша; играли в карты. Был Борис, говорили о моей экскурсии в Москву и Петербург…

12 декабря

…Я схожу с ума от радости и дум!

…В мастерской вдруг слышу сзади голос Китаевой[8]: «Родченко, хотите посмотреть Джон-Бёрнса[9] открытки, они, наверное, Вам понравятся?» – …Я иду и смотрю, посмотрев, благодарю и ухожу… Почему вдруг звать меня? Неужели она любит меня…

17 декабря

И единственно, что хочется еще мне читать – это лучшие стихи новых поэтов, всемирно известных: Оскар Уайльд, Гамсун и др…

20 декабря

Получил за дневные – 1 премию и за вечерние одну, за эскизы III. Анта Китаева заговорила со мной…

Из записной книжки

Экскурсия. В поезде. Я еду в Москву, вагон трясет, качает…

Еду вместе с ней (Антой). Мы говорим на площадке, мерзнем, но всё-таки стоим и говорим без конца. Она читает свои стихи…

Москва… Музеи… Выставки… Затем Петербург…

1912

10 февраля

Я придумал собираться у Русакова[10] (один из наших учеников, мой товарищ). Устраивать вечера литературные по субботам, читать рассказы, стихи, пить чай и делать наброски.

…Мы вчера пригласили барышень. Я – Тамару[11]… Я провожал ее домой и говорил, что я еду летом в деревню…

1 марта

Как мне нравится всё японское… У Тамары так много разных вещей. И она сама похожа на японское… Такая же стройная, гибкая и нежная как акварель и неуловимая…

4 марта

Вчера я был у нее и ходил с ней в церковь.

…А потом [она] сказала:

«Благодарю Вас за Ваше моление обо мне».

22 марта

Устраиваю свою комнату. Повесил на стену египетский костюм[12], новый красный фонарь, развесил этюды, эскизы, рисунки…

…И сидя один, я вспоминал Египетский бал. Вспоминал слова Тамары, когда мы шли в красную комнату…

8 апреля

С трех до четырех писал портрет Тамары… Ездили на кладбище, но скоро вернулись – холодно… Вечером я рисовал для выжигания, а Тамара рисовала меня.

17 апреля. Вторник

Вчера Коля[13], смотря мои наброски, сказал: нет, у тебя всюду Анта, Анта…

Тамара как-то сказала: Вы оба такие странные, в вас много общего, вы должны быть вместе…

19 апреля. Четверг

На вечерних [классах] не видел Тамару… Ушел прямо на концерт.

…Был на концерте Кусевицкого[14]. Шестая симфония Чайковского.

…Шествие смерти… Вот она над полем, покрытым трупами, тут на горизонте огромное зарево… Она вся в черном, большая, длинная, зубы оскалены… Руки длинные… Плащ развевается… Коса блестит окровавленная. Из глаз пылкий синий огонь… Идет, идет…

Кровь льется ручьями… Вот она пляшет…

Вьется плащ… блестит коса. Улыбка на устах… Костлявые руки распростерты.

Столько тоски…

Как близок Чайковский!..

Вагнер. Вакханалия.

…Грот Венеры… Вот кровавый грот… Миллион рубинов. Реки крови… Вдали ручей звенит. За столами, уставленными винами полулежат они… Слышу звуки тамбурина. 13 нагих девушек танцуют. Танец любви… Медленные, плавные, страстные движения.

Льется вино… Слышу звуки проходящего судна, где тоже пир. Шумит море… Звенит ручей…

Стоит шум от речей и звона… Вот поют… Молодой звонкий голос… Стих… Визги, звон разбитых чаш… Звук падающих цветов.

Льется из чаш кровавое вино… Гулкий грот… Звенит ручей, шумит море… Танцуют девушки…

21 апреля. Суббота

Вчера опять писал Анту…

Вечером был на концерте. Моцарт, увертюра к «Свадьбе Фигаро». Бетховен, 5-я симфония.

Вот они, мои дорогие звуки. С первого аккорда я в вашей власти, с первого аккорда меня бросило в дрожь… Песнь о судьбе…

Жизнь!.. Какая ты странная…

Рахманинов… Симфоническая поэма к картине Бёклина «Остров мертвых». Славная вещь… Море волнуется, мощное море… Ходят твои волны, с шумом разбиваются о скалы.

Шумят странные деревья. Звучит труба… Плывут ладьи с мертвыми. Свистит ветер… Волнуется море!..

Лядов. Баба Яга… Свистнула она и появилась, помело и ступа… Понеслась… Какая славная музыка… С присвистами, с завываньем, с адским стоном…

Мусоргский. Из Хованщины «Рассвет над Москвой-рекой».

Интересная вещь… Чувствуется утро, тихое, ясное… Восходит солнце… Еще светло… Бурлит вода…

Глазунов «Стенька Разин». Хорошо… Красиво… Но чего-то не хватает. Чего? Не знаю…

Сегодня опять писал Анту Китаеву… Что-то успокаивающее, когда я пишу ее. Всё забыто. Только она и портрет… Она раскритиковала портрет, я сказал: – «Не ищите, в нем ничего нет»…

Приехали академики, Ильин и еще другие смотрели работы и наводили критику…

Я ушел в фигурный класс и делал набросок. Входят туда, Вильновицкая, показывает на меня и говорит: – «Вот автор». Потом мне сказали, что меня назначили в «Ослиный хвост». Что ж, и то спасибо!

24 апреля

…Пишу Анту и, как другие говорят, лучше всех и больше всех похожа…

25 апреля

…Пишу Анту… Вильновицкая просила альбом, я не дал. Почему? Не знаю… Она сказала: «У Вас лучше всех похожа!»

Коля подарил снимок с своего переходного портрета, с подписью «Моему лучшему талантливому другу Шуре новатору живописи от новатора Н. Русакова. 25 апреля 1912. Казань»

27 апреля

Ходили гулять в Державинский сад Коля, Я и Лиза. Скоро она, Анта, уедет. Что я буду делать? Был в школе. На вечерних развесили работы. Про мои рисунки говорят: слишком смело, сумасшедший и т. п. Пускай…

…Сижу дома и приготовляю эскизы. 13 штук… Решил всё… Пускай! Кричат, что я сумасшедший!.. Мимо!.. Я один… Завтра экзамены… Последний день…[15]

28 апреля. Суббота

Были экзамены. По рисунку две первых, по краскам за фигуру Ш и за Анту. Эскизы подавал 13, все вторые… ученикам понравились.

Тамару перевели на портретный…

Вечером будет бал… Мимо!..

Был на балу. Она танцевала, играла, а я стоял один и смотрел.

Пили чай, играли в почту…

Снимались…

1 мая

…Как-то вечером мы с Т. сидели и смотрели на Казанку и закат. Вода, вдали берег и отражения, а на переднем плане дерево и красивый рисунок ветки. Казалось – что-то Японское…

Я сказал: «Я не чувствую своего тела. Кажется, что я могу улететь из него… Где мое тело?.. Я его не чувствую…»

Она сказала: «А я чувствую тяжесть, меня клонит к себе земля – я земная…»

…Зажглись фонари…

«Смотрите, как стало всё смешно, театрально… Закат и фонари…»

<..>

…Как скучна, однообразна, сера наша Русская природа… Как она грустна и молчалива… О чем она тоскует?..

Что она вечно думает… Я вижу этот усталый взор, устремленный куда-то мимо-мимо…

… Каждый листик, каждая травка не замечает тебя…

…У ней свои думы, своя грусть…

И вода, и даже камни…

Настоящий русский человек, он тоже грустен, скучает и не поймешь его никогда… Что в этой душе?

Душе цветка?.. Дерева?..

4 мая

По странному стечению обстоятельств я был у Лисовской в компании. Разговаривали… Она предложила работу у профессора Адлера[16]… Он пишет исторический труд, ему нужны рисунки к нему… Древние орнаменты и костюмы… Работать в университете и с ним… В архиве… Относительно вознаграждения, он не постоит.

Дала адрес. Она едет во Владивосток. Я просил писать, когда приедет в Японию…

У нее висят рисунки цветов Фешина[17] с надписью:

«На добрую память талантливой ученице Лисовской от Н. Фешина»

А.М. Родченко. Фигура. 1915. А.М. Родченко. Портрет Т. Поповой. 1913

5 мая. Суббота

«День белого цветка»

В пользу лиги против чахотки… Я продавал белую ромашку… С ней… С 12 до 4 дня и с 8 до 12 ночи…

В городе оживление праздничное… Кажется весело… Всюду белые платья, цветы… автомобили в цветах… Купите ромашку!!!

Ходят и продают по всем магазинам, кафе…

9 мая. Среда

Сижу и пишу в чулане, холодно. Был Борис, советовал послать осенью свои работы в «Бубновый валет». Чтож, мысль не дурна, пошлю.

25 мая

Работаю с 9 до 3 и с 5 до 9.

Вечером сидели у Адлера, говорили… Я рассказывал о своем прошлом, о кафешантанах[18]… о школе.

У профессора много книг… Он говорит, что у него 300 томов в Петербурге.

27 мая

Он [Адлер] рассказывал об Италии… как там всё хорошо… другое небо, природа, люди в полном смысле живут, они так живут, точно они горят, и разговор такой же быстрый.

А.М. Родченко. Портрет Н. Подбельской. 1913

О Монте Карло…

– Да я бы еще много, где побыл, да вот жена больна…

Спросил, есть ли у меня товарищи…

– Мне почему-то всегда хотелось иметь такого товарища, который бы больше моего знал… А вот большинство – наоборот, хочет повелевать, а не подчиняться.

Наступили сумерки, а мы всё сидели и говорили…

Он сказал: «Ведь как это интересно для художника, создалось такое настроение. Мы совсем чужие люди с вами, а создали какую-то нить, которая так соединяет нас… Вот вы поступите в Академию и, может быть, когда-нибудь вспомните эти сумерки и одинокого профессора».

Я сказал: «Я страшно люблю воспоминания… Да и наверное, их все любят».

– Нет, не скажите. Есть такие воспоминания, которые лучше бы и не вспоминать…

Сейчас я это пишу у него в кабинете… его нет…

30 мая. Среда

Профессор говорит, чтобы я назначил цену за работу, и если она подойдет, то он пришлет письмо, и я буду работать. Я хочу по 2 рубля с листа, если дадут. И я сниму комнату где-нибудь и буду работать.

Я буду жить один… Уже думаю о моей комнате. Как ее обставлю, чтобы было красиво, повешу эскизы… А кровать сделаю похожей на гробницу. Стол покрою белой бумагой.

На столе стоит длинная ваза с белыми цветами…

Я сижу у окна и смотрю… вот желтая рука что-то пишет в толстой книге… Вот мысли летают о своем уютном… А жарко… Собирается дождь… Тучи как грязная вода… Пыльно…

Надо идти, скоро 5 вечера – работать…

1 июня

…У Адлера всегда почти два раза в день сидят студенты. Знакомились. Разные они, некоторые нравятся…

2 июня. Суббота

Проводил профессора в Москву… Он говорит, что может быть, когда приедет в Казань, чтобы ехать в Сибирь, на Урал, возьмет меня с собой работать.

– Денег я вам за это не дам, но повезу, буду поить и кормить.

Расстались очень мило. Он держал мою руку и сказал: «Благодарю Вас за милое отношение ко мне… я постараюсь сделать всё, что можно… письмо пришлю на этой неделе…»

Я столько людей провожал, но ни с кем не был так искренен, ни одного человека не было так бесконечно жаль…

3 июня. Воскресенье

Полет А.А. В.

Вновь встрепенулась Казань. Запылили автомобили, извозчики, конки… Толпы, улицы полны… Как будто встречая иконы… Полет А.А. Васильева… Он одет в белый костюм и английские сапоги. Белая шляпа, лицо бледно… Настоящий англичанин, нос с горбинкой, выдающийся вперед подбородок, трубка в зубах… Затрещал пропеллер, и он взвился в пространство, сильно, плавно…

Я подумал: «Теперь ты забыл о земле, забыл о нашей грязной, пошлой земле! Ты один – герой, заставил удивляться твоей смелости».

И я видел, как бились трусливые сердца зрителей, и они шептали: «страшно» и все думали: вдруг упадет! Все хотели тебе успеха, но также еще больше хотели видеть твое падение. Им хотелось зрелищ… Два раза ты пролетел над головой между солнцем и его на мгновение не было видно в лучах. Спустился ровно, плавно… Волосы его спутались, лицо было потно, но он был доволен…

Я всё ждал письма от Адлера, но его не было. Я лежу в чулане… Тихо… Ночь. Мои грезы, мои работы… Холодный чулан… Ищу комнату!..

12 июня. Вторник

Мою проклятую комнату ломают, переделывают печь…

Мы, может быть, переедем. Я искал квартиру.

Я нашел себе две комнаты и кухню – за 10 рублей квартира… Если да, то перееду. Но, естественно: мимо!

Нашел квартиру…

14 июня. Четверг

Вася[19] утром торжественно объявил: «Ты письма от профессора не получил?» – Нет… «Так ты будешь работать в конторе каждый день с 9 до 2».

Ладно… Не всё ли равно… В 12 ходил к инженеру, получил 3 р., выпил у него стакан чаю, купил «Русское слово» и пришел домой отдать маме полтинник.

Странно… почему всё так делается: работать, работать, надеяться… мечтать, а тут вдруг опять молчание и неизвестность… Поневоле полная апатия и не хочется ничего искать.

Мне не везет, как всегда… работать не хочу… думать не хочу… рвусь, рвусь, чтобы вырваться из дома, жить одному, свободно, легко… Сделал всё, что мог и всё ни к чему… с 9 до 2-х. Да, так и должно, думал я… И уже молчал… и разбирал какие-то бумаги грязные, и клал, и проверял… Не хочется думать… Надоело…

7 июля

Дома – целая история, придется уезжать нам с матерью… Из редакции «Раннее Утро» [пришел] ответ, что посылаем Ваши стихи, которые напечатаны быть не могут… Почему?.. А из «Московской почты» – молчание. Целый день я бегал по городу, искал работы в Университете, в Аполло, в… и всё одно: нет.

9 июля

Послал письмо с тремя стихами в «Сатирикон».

14 июля

Нашел маленькую милую квартирку за 10 рублей, на хорошей улице, 20 июля уедем, будем жить с мамой.

Я теперь стал относительно спокоен насчет призыва. Пойду… И это будет хорошо, я буду знать кое-что…

Я по целым дням искал квартиру, но тут утром я вдруг увидел эту и снял.

У меня есть чувство, что если мне что-то нужно, я не должен за этим гнаться, я должен ждать, оно придет само…

Мне почему нравится комната домохозяина, она похожа на каюту… Два шкафа, между ними стол, над столом доска, на которой странные медные часы, похожи на машинные и много кнопок… Кажется, окно высоко, высоко… Я люблю комнаты, где свет наверху, он не кричит о себе, а делает свое дело молча, светит и всё, ровно и спокойно…

16 июля

Вчера целый день сидел дома… Никуда не ходил, рисовал и читал.

Обещали какую-то чертежную работу.

А дом мой, проклятый дом. Всё-то считают, злятся, хлопают дверьми, носятся… Как надоело это!..

Верил я ему (Адлеру), а он нисколько даже не помнит обо мне…

19 июля. Четверг

Встали в 4 утра, переезжали, к 9 утра переехали.

Вот десять вечера… я сижу за своим столом, кругом милые книги, на стенах мои работы, Анта… На столе снимок с Т… думаю о ней… Квартиру я устроил так, как только можно из нашего материала. Мама счастлива.

Я сегодня вспомнил о далеком детстве, когда мама уходила служить[20], мне было скучно без нее. Она показывала на портрет женщины, говорила, это я, когда была молодой… И я целыми часами один сидя на диване рассматривал это чужое лицо, и мне тогда верилось, и я любил этот портрет, потому что это было то, чего не было в настоящее время (это была олеография).

Мне теперь жаль, что она не сохранилась до сих пор…

20 июля. Пятница

Итак, мы с мамой одни. Я работаю, пишу эскиз, хожу к инженеру… Моя милая мама всё спрашивает меня, что купить и сделать… Мы живем тихо, тихо…

Напротив окон нашей квартиры живет девушка… Она смотрит в наши окна, она спрашивает маму, как устроились. Мне нравится, когда она смотрит, она такая тихая, тихая… У нее задумчивый кроткий взгляд…

21 июля

Я сижу за своим большим столом, который наполовину заставлен красками, бутылками, бумагой и книгами… Я нарочно сделал его таким большим, удобнее работать. Мне теперь так хорошо… Раньше я старался быть меньше дома, где-нибудь, лишь бы не дома, а теперь мне хочется скорей быть дома, потому что он стал мне дорог…

Наша квартира уютна. По стенам висят мои эскизы, мои японские эскизы, мои мечты, мои боли, моя жизнь, мои дьявольские грезы… Моя любовь… Мои странные классные работы, которые так не похожи на других, что ученики называют меня сумасшедшим, а учителя пожимают плечами… У нас тихо, тихо… Тихо, как в монастыре… О если бы пришла Тамара…

23 июля. Понедельник

Писал панно. Был Яша и принес мне адрес урока. Я ездил в Адмиралтейскую слободу. Это был здоровый юноша в матросской куртке. У него своя комната, стены которой увешаны вырванными из журналов цветными репродукциями, изображающими море… Условились, он хочет сдавать за пятый класс в шестой реального училища, будет приезжать ко мне каждый день на час, за 1 час – 50 коп. Рисовать с гипса и акварелью.

30 июля

Я устроил свою квартиру. Поставил шкаф с книгами, тут много стихов, тут Гамсун, Стриндберг, Уайльд,

На стенах японские эскизы, Анта в белой раме…

Мой стол покрыт светло-зеленой бумагой, на нем разложены кисти, карандаши, мастихины, пузырьки, коробки с красками, альбомы с репродукциями, с набросками, журналы, акварель, темпера, записные книжки, каталоги. Автопортрет Врубеля, миниатюра мамы, бронзовый медведь, нож для бумаги с мельхиоровой ручкой, книга черновая для стихов, наполовину исписанная моим мелким почерком и заполненная рисунками пером.

11 августа

Я работаю, у меня до 70 рисунков, хочу занять целый щит… Я пробовал развешивать работы дома, они заняли всю мою стену сплошь. И это только те работы, которые мне нравятся… Сколько я их изорвал…

15 августа. Среда

Днем был у брата и получил там письмо от Адлера. Вот оно:

«Многоуважаемый А. М.! Вашу открытку брат мой переслал за границу, куда я попал с больной женой. Из Вашего письма я, к огорчению, узнал, что Вы не получили моего письма, которое я отправил, как выезжал, еще в июле из Москвы.

Вкратце постараюсь повторить то, что написал Вам тогда. Я переговорил с издателем книги, вернее с представителем Сытина и он сказал, что рисунки Ваши подойдут; платить он будет на круг по 2 рубля, как Вы этого желали, но ставит условие, чтобы Вы разрешили в некоторые рисунки внести „блеск“, как они выразились. Это необходимо, чтобы рисунки были более пригодны для печати. Этот лоск наведет сам Бартрам, известный художник, который занят работой для Московского Земства…

Очень печально, что Вы пишете, но Бог даст, работа поможет Вам выкрутиться из тяжелого положения.

Желаю Вам всего хорошего, Ваш Б. Адлер».

16 августа. Четверг

Утром ходил в Публичную библиотеку; смотрел рисунки П. Кузнецова, понравился Якулов[21], его композиции «Ночь на улице» и кафе очень интересны, масса фигур разнообразных, как сама жизнь, и тонкий рисунок японца, и нет перспективы, что тоже напоминает их. Читал еще письма Ван Гога…

18 августа. Суббота

По вечерам мы с мамой любим сидеть за чаем и говорить. Я люблю, когда она рассказывает. Лампа… Маленький самовар… Ее папа был матрос, служил 25 лет. Это был маленький юркий человек с острой бородой и серыми глазами. Женился он на девушке из богатого крестьянского дома. И ушел в Турецкую кампанию… Их судно разбили, и он плыл на обломках вместе с другими матросами, их было 15 человек. Плыли долго, три дня, голодные и холодные. Их приняли на судно и привезли домой. Папа долго болел… Ему дали место на пороховом заводе, где он работал, набивал порохом патроны. Но вскоре умер… Пришлось ехать в Петербург, где мама моей мамы поступила на место. Мою маму отдали за 1 черв., ей было 7 лет… Она нянчилась с ребятами. И так началась ее жизнь…

20 августа. Понедельник

Послал письмо Адлеру, что согласен на его условие, чтоб рисунки были выпущены с «шиком».

21 августа. Вторник

Всё похоже на то, что я стал доволен своими последними вещами. Они так не похожи ни на чьи работы… Это совсем новое… Правда, я думаю, что большинство их не поймет и примет не так, как должно…

Мне всё хотелось раньше работать гладко и спокойными и ровными тонами, не класть яркие кричащие краски, которые так меня манили… Но теперь я понял, что это ложь, что я полюбил декоративно яркую живопись. Ярко-синие тона с кровавыми пятнами… Я люблю безумно яркое, режущее глаза и действующее на нервы.

Я написал сегодня «Под солнцем». Это гармония перламутра. Две женщины. У одной белое платье, которое переливается, как чешуя змеи, а там вдали зовущие безумные пятна зелени и травы, уходящие в бесконечность. У нее лицо это: темно-синие брови и нос, желтые щеки и красные как пурпур губы и темно-кровавые волосы…

Я начал писать свою перламутровую раковину… тут ведь море огней!

Только бы красок хватило на нее, а потом придется больше не писать… Нет денег…

24 августа. Пятница

Был на постройке у Федорова. Он купил готовальню за 15 рублей и еще мелочь какую-то… Значит, он бросил пить…

Город готовится к торжествам 1812–1912 года. У театра устроен памятник Кутузову, но он еще закрыт. Везде Кутузов – Наполеон: и духи, и гравюры, и посуда, и конфеты, и печенье…

26 августа. Воскресенье

Столетие – 1812–1912.

Город целый день бродит… Сделали скверный памятник, развесили картинки, зелень, флаги…

Интересное началось вечером, когда стало много народу. Была ночь, полная огней… Улицы запружены народом… И были фейерверки, которые разрезали темное небо своими острыми глазами… И летали огненные шары и слышались выстрелы. И кричал обезумевший зверь: «Ура!» Стало душно. И захотелось от всего этого уйти!

6 сентября. Четверг

Мама больна; целый день сидим, лечим ее… она ведь вечером должна идти в [кафе] шантан служить… Зарабатывает она хорошо, но вот нездорова…

11 сентября

Сегодня встретил профессора Адлера, дал адрес, просил зайти. У него будет еще работа в университете.

Занятия начались [в школе].

Русаков привез громадный автопортрет и женщину.

Рисунок содран у Англада. Скверные этюды и эскизы. Никонов привез хорошие интересные этюды…

14 сентября

У Адлера в университете буду работать и писать панно…

Написал этюд [портрет] с Русакова, довольно сильно…

12 ноября

В университете мне пришлось познакомиться с Игорем Никитиным[22]. Это наш ученик, очень способный и оригинальный, мы будем вместе работать [над] панно…

15 декабря. Суббота

В большой эскизной мастерской мы с Игорем устроили свою мастерскую. Отгородили, повесили фон, посадили Катю в белом платье с розой на фоне беседки 18 столетия и пишем большие портреты.

…Ужасно весело и интересно…

24 декабря. Понедельник

Мне двадцать второй год… Один… Со своими эскизами, портретами, дневниками, стихами, большими мечтами, невозможными желаниями, со своей невозможной любовью, со всей вечной злобой…

1913

5 января

Новый год встречал весело, как никогда в жизни, конечно, мои дьявольские мысли не давали покоя…

Я хочу слишком много и поэтому не получаю ничего…

14 мая

…Мне нужно поступить в Военное училище, и тогда она [Тамара] будет моей женой. Там нужно учиться два года, и через два года буду офицер. Мы уедем на автомобиле в деревню, повенчаемся, и я – служить в Сибирь, и со мной она и моя мама.