Гибель Лодэтского Дьявола. Третий том

________________

С рассветом двадцать третьего дня Нестяжания, в первый день Меркуриалия, войско Лиисема выдвинулось к Левернскому лесу и так напугало «висельников» Лодэтского Дьявола, что они трусливо убежали под спасительный покров только-только одевшихся в пышную листву деревьев. Окружая врага, пехота отправилась прочесывать лес, конница и рыцарские копья ждали, когда «разбойничью банду» погонят назад на них; многочисленное подкрепление оцепило Элладанн. Сомнений в пленении Лодэтского Дьявола, незнакомого с этой местностью и не имевшего возможности использовать катапульты, а значит, и громовые бочонки, быть не могло.

Ортлиб Совиннак, барон Нолаонт стал одним из немногих, кто всерьез обеспокоился тем, что лодэтчане не покинули окрестностей Элладанна. Но, тщательно всё обдумав, он пришел к выводу, что возможности победить Рагнер Раннор не имел: войско Лиисема превосходило силы лодэтчан в несколько раз, полк принца Баро из воинов-монахов весомо умножал этот перевес, в Южной крепости оставались для защиты замка преторианские гвардейцы.

«В случае чего герцог Альдриан всегда сможет уйти через подземный ход, – рассуждал Ортлиб Совиннак, поднимаясь утром на третий этаж башни. – Но раз я это понимаю, то Лодэтский Дьявол тоже. Зачем же подобная дурость? Разве что он предпочел умереть в бою… Но тогда зачем отступил в лес? И всё же – ему не победить, какую бы каверзу он не затеял».

Ортлиб Совиннак теперь одевался иначе – те, кто видели его раньше, едва могли узнать некогда строго в убранстве градоначальника. Нынче он носил длинный черный полукафтан с красным подбоем и в многочисленных прорезях у подола. Массивная золотая цепь возлежала на широкой груди, а на пальцах блестели три перстня. Скромная тока сменилась броским квадратным беретом, с какого падали за спину два алых атласных хвоста.

– Сегодня свершится то, чего мы с тобою так долго ждали, – с порога сказал Ортлиб Совиннак Маргарите. – Венчание состоится прямо здесь, за час до полудня, в час Любви. Храм или часовня для этого ритуала не надобны, лишь нужны образ Нашей Госпожи, святое распятие и священник. Его Преосвященство надеется на твое благоразумие и смирение.

– Может не надеяться, – ответила Маргарита. – Нельзя насильно кого-то выдавать замуж. Я снова упаду в обморок

– Нет, не упадешь, – жестко ответил Ортлиб Совиннак. – Если ты падешь под венцом, то и Филипп падет из окна. А тебя всё равно все будут считать моей супругой. Я мог бы оставить всё, как есть, но мне важно, чтобы наш союз благословил Бог.

– Оставь меня в покое! – взмолилась Маргарита. – Зачем ты меня мучаешь? Найди себе другую жену или содержанку, а меня оставь в покое – просто дай мне уйти!

Барон Нолаонт усмехнулся.

– Как ты это себе представляешь? Ты будешь развратничать где-то, а о моем позоре никто никогда не узнает? Уж извини, но твое имя в «Золотой книге» рядом с моим! Значит, пока твое или мое мертвое тело не проедет до устрины, мы не простимся. Какой я тогда барон, пример прочим мирянам?.. И я не хочу, – тише добавил он, – не желаю расставаться. Те три триады, что мы провели в согласии, были для меня самой счастливой порой за много-много лет. Я просто хочу, чтобы всё стало, как прежде.

– Так уже не будет, – едва не плача, терзала пальцы Маргарита. – Нет больше тех чувств. Я более не люблю тебя.

– Не спеши, родная, – подошел к ней ближе Ортлиб Совиннак. – Прошло слишком мало времени. Ты должна смириться с тем, что твое будущее подле меня. Я сильно виноват перед тобой – это так, но ты тоже предала меня… Причиной этого стала твоя обида, и она тебя не покидает. После нашего венчания мы всё начнем заново, всё простим друг другу. Я подарю тебе всю свою любовь. Тебе просто надо перестать противиться, надо принять ее и ответить мне покорностью, как полагается жене, и затем полюбить меня снова. Сначала покорность, – он поцеловал ее руку. – Начни с нее. Иначе… Не будем об этом в день празднества, баронесса Нолаонт. Меркуриалий… Знаешь, а ведь божок древних с таким же именем не только изобрел лиру, науки и покровительствовал торговле. Ему еще поклонялись воры и плуты. Бог ловкости и обмана… Удачный день для такого венчания, как наше…

Ортлиб Совиннак еще нежнее поцеловал руку Маргариты, а она с отвращением вырвала ее.

– Покорность! – отдаляясь, громко повторил барон Нолаонт. – Не делай дуростей. Ни одной! Ни на венчании, ни на торжестве. Не гневи меня в такой день, как сегодня! Торжество в честь нас с тобой! Я буду сидеть на месте графа Шанорона Помононта, по правую руку герцога Альдриана. Я не прощу… – сузил он глаза. – Этой неблагодарности я уже не прощу! Ты была милой стекляшкой, я же тебя приметил, поднял из грязи и превратил в драгой изумруд. Без меня ты так и осталась бы прачкой и посудомойкой. Года не прошло, а ты уж позабыла всё добро, что я сделал, как спас тебя и возвысил! Я и сейчас всё еще тебя спасаю! Мечтаешь быть позорной девкой герцога, а не уважаемой баронессой?! Сама со мной станешь герцогиней, как я и обещал! – выдохнул он и добавил: – Дуреха…

После этих слов он оставил Маргариту одну. Девушка с несчастным лицом подошла к окну и взяла свинку.

– Где ты, Рагнер? – тихо спросила она, глядя на Левернский лес и не подозревая о разворачивавшейся в нем битве. – Кажется, я выйду за него замуж, но если ты сможешь меня увезти, то я всё равно уеду с тобой, нарушу клятву верности… Как же так? Сперва нас соединяли звезды, а теперь Всемогущий словно не желает, чтобы я и дальше была с тобою…

Маргарита перевела взгляд влево – увидела кусочек парка и своего младшего брата подле сидевшей на траве Онары Помононт. Филипп бегал за цветами, на какие указывала графиня, галантно отдавал их ей в руки, опускаясь на одно колено, а она, собирая букет, дразнила его, проводя бутоном по мальчишечьему носу, смеялась и снова отсылала от себя ухажера – Филипп был похож на собачку, исполнявшую все прихоти синеглазой красавицы.

________________

Как оказалось, без двух свидетелей на венчании также нельзя было обойтись. Ими стали слабоумный Иля́, задремавший на стуле, и нарочито беззаботный Гюс Аразак – смуглый южанин четко осознал, что раз его сделали свидетелем тайного венчания, то бывший градоначальник намеревается избавиться от него – вот Гюс и изображал простака, надеясь, что, усыпив бдительность других услужников, он успеет скрыться.

Тайное венчание состоялось в спальне Маргариты. Алтарь заменили расставленные по столику свечи, три чаши и курительница. Вместо алого платья невесты, символизирующего плодородие, Маргарите принесли наряд светло-красного цвета – оттенка, именуемого «куропаткины глаза». Волосы невеста убрала под будничный платок. Епископ Аненклетус Камм-Зюрро тоже пренебрег сверкающей золотом и бриллиантами мантией – появился в своей обычной ярко-синей хабите. Серебряная меридианская звезда с груди прелата издевательски подмигивала невесте крупным сапфиром и не давала девушке забыть, как перед началом ритуала ей пришлось в знак смирения поцеловать перстень на левом мизинце этого «стервятника-трупоеда».

Епископ дочитал молебен до середины, когда раздался далекий гром. Все встрепенулись, но венчание продолжилось. Блаженный больше не приходил, чтобы спасти девчонку в красном чепчике, зато за окном будто неистовствовала гроза – одним за другим рокотали далекие взрывы. Они еще гремели, когда священник соединил руки Ортлиба Совиннака и Маргариты перед крестом и под взором Пресвятой Меридианской Праматери. Затем жених поцеловал расстроенную невесту – она безразлично ответила на его поцелуй.

– Теперь всё правильно, – нежно сказал барон Нолаонт Маргарите, когда епископ пригласил свидетелей расписаться в храмовой книге.

После он быстро подошел к окну, посмотрел на лес и нахмурился: вдали поднимался дым от разгоравшегося пожара. Раздался новый взрыв, потом еще один и за ним следующий. Из окон не было видно, где это происходит и что случилось, – только дымкой помутнел горизонт. Выругавшись, барон Нолаонт вместе с епископом спешно покинул спальню, а за ним вышли Иля и Гюс Аразак.

Оставшись одна, Маргарита тоже посмотрела в окно. Она не понимала, хорошее сулили эти пожары или же дурное и кто их устроил: Рагнер или войско Лиисема. Взрывы всё не кончались и походили на бурю среди мирного, голубого неба. В час Веры, еще находясь у окна, Маргарита в отчаянии попросила Бога послать ей гибель до исхода дня или же простить ее душу за страшные грехи самоубийства и детоубийства, если Рагнера схватят и казнят. Под конец ее горячей молитвы раздался такой взрыв, от силы какого содрогнулась земля, задрожал белокаменный замок герцога Лиисемского и с потолка посыпалась крошка. Девушка в испуге отшатнулась от окна, а когда выглянула из него вновь, то увидела вдали огонь на кронах деревьях и столб дыма, поднимавшийся к небу. Не понимая, что происходит, Маргарита глядела на пламя до тех пор, пока не пришли ее взволнованные покоевые прислужницы и не сообщили, что настало время готовиться к торжеству.

________________

На холмистом возвышении леса, откуда хорошо просматривался город, залегли в кустах Лорко и Ольвор. Слушая громоподобные раскаты среди солнечного неба, Лорко вздыхал, представляя, как в лесу в панике мечутся желто-красные, хорошо заметные воины, разъединенные пожаром, как они теряются в дыму, как пугаются и попадают в засады. Катапульт и громовых бочонков у Лодэтского Дьявола в лесу не имелось, зато глиняные горшки падали из листвы на камни, взрываясь и сваливая частокол уже подрубленных деревьев, земля же неожиданно взметалась и горела под ногами испуганных пехотинцев. Луг таил столько пороха, сколько оставалось в запасе у лодэтчан – и было достаточно одной искры, чтобы он весь взлетел на воздух.

Лорко в наказание за то, что он не извинился перед Маргаритой, наблюдал за подкреплением, оцеплявшим город.

«Ничего не поделаешь, я говорил тебе, что не пойдешь на штурм, если за свой язык не покаешься и на колени перед ней не встанешь, – сказал накануне, по возвращении в лагерь, Рагнер, посмеиваясь над досадой Лорко. – К тому же ты мне очень помог в городе. Еще и братом стал… Вдруг ты умрешь, а я тебя не успею отблагодарить. Так что иди наблюдать – дашь нам знать, если они бросят еще силы в лес – это не менее важно, чем сражение. И Ольвор туда пойдет. Ему ведь с тобой не скучно и так нравится в карты играть. А вот вам и карта, – вручил Рагнер зарисовку на бумаге с планом леса и обозначенным на нем местом наблюдения. – Да играйте как следует».

Рыжий великан Ольвор разделял досаду Лорко: остаться смотровым – это была работа для мальчишек. Лежа на земле, он с горя плюнул – и как раз грохнул новый, самый сильный гром – небо будто треснуло, земля вздрогнула, а деревья зашатались. Ольвор плюнул второй раз.

– До лугу́ добралися, – с обидой сказал он.

Лорко и Ольвор уставились на рой взволновавшихся воинов у городской стены. Предугадать действия командующих заранее Рагнер не мог, но всё складывалось по его плану – они не спешили направлять подкрепление туда, где бушевал пожар, стлался дым и где их людей могло разорвать на части. Очень боялись неустрашимые лиисемцы и того, что их тела затеряются в чащобах, останутся без сожжения и их души станут призраками, поэтому воевать в лесу трусили даже бравые рыцари, не то что пехотинцы, вчерашние миряне. Лодэтчане, принявшие меридианскую веру всего сто десять лет назад, не ужасались подобной участи, так как по их языческим обрядам покойников нарочно хоронили под деревьями, чтобы душа продолжала жить в них и дальше.

После грандиозного взрыва, спустя несколько минут, от Восточной крепости выехал небольшой отряд всадников в белых одеждах и направился к Южной крепости, а затем скрылся за кронами деревьев по дороге к лесу.

– Да они, поди-ка, к нам ехают! – толкнул Лорко лежавшего рядом Ольвора. – Звездоносяцы-монахи! Тожа хочут глянуть, дча у городу и не наступаем ли мы!

– Упрятаться надобно получше́е, – ответил рыжий великан, поднимаясь на ноги и кладя длинноствольное ружье на плечо. Кроме меча, топорика и кинжала, за его поясом из веревки, торчали еще два коротких ружья да пороховница из рога; Лорко тоже вооружился ружьями: одним длинноствольным и одним коротким, с массивной как булава рукоятью. Все ружья имели примитивный, первый, колесцовый замок, выбивающий искру, когда по врающемуся колесику вручную ударяли курком. Дабы их перезарядить – завести ключом пружину замка, засыпать порох в ствол, плотно вогнать пулю, что была в чехле из кожи, опять насыпать немного пороха на полку и приладить курок с крошащимся после каждого удара пиритом к колесику, требовалось минуты три. Зато свинцовые пули размером с плод дикой сливы, вылетавшие с белым дымом из короткого ружья, пробивали стальные кирасы и шлемы с расстояния в полусотню шагов; длинноствольные ружья били еще дальше и мощнее.

Высоченный, могучий Ольвор пошел направо в густые кусты, поднялся выше и спрятался за валуном. Юркий и ловкий Лорко, едва достающий своему приятелю до груди, думал сначала возразить, что оттуда они перестанут видеть город, но доверился чутью этого рыжего, со шрамами на лице «людоеда».

«Меркуриалий нынча, – сидя за валуном, тоскливо думал Лорко и в досаде двигал шутовским ртом. – Бог Меркуряй у древних тожа былся богом ловкостей и обману, а я в кусту прячуся, как заяц. Эй, бог Меркуряй, подсобил б собрату! Я тож прозван в честя тога, кта обдул дажа стоглавога духа, прибрал горшочак золоту и Златовласку… И где моейный стоглавай дух, золото и Златовласка, а? Правда, та неблагодарная коза золото на золу всё норовила подсменять и сбёгнуть… Не, не нада Златовласки! Горшочка золоту мяне в раз – я паренёк простой и скромной. Мне б дюжа маненького горшочка – как бы где-то с Ольвора ввысь, а вширь с Гёре, яснае, а?»

Вскоре на то место, где раньше прятались Ольвор и Лорко, заехали десять всадников. Девять из них – в сплошных латах под белыми накидками и в открытых шлемах. Каждый имел у седла еще по одному ведрообразному шлему, надеваемому поверх открытого шлема перед битвой. Десятый всадник, предводитель отряда, носил шлем с забралом, похожим на птичий клюв, и роскошные доспехи с чеканкой и позолотой из светлой сандел-ангелийской стали, легко узнаваемой по перистым разводам. Своего белоснежного коня принц Баро берег для выходов и не воевал на нем, нарамника тоже сейчас не имел, тем не менее Лорко, разглядев золоченый герб на нагруднике доспехов, догадался о личности рыцаря.

– Баройскай Лев, – прошептал Лорко приятелю. – Дча делывать, а? Наши пуля его сольтельскаю броню не проломят…

– Ходить отсюдова раное, – ответил Ольвор. – Ждем. Авось укатятся.

Всадники о чем-то говорили, встав на открытом пригорке и показывая руками на город. Неожиданно принц отъехал от своих людей прямо к кустам, над какими прятались Ольвор и Лорко. Там Адальберти Баро в одиночестве спешился и направился чуть в сторону от двух затаившихся лодэтчан. Рыцарь остановился у деревца, поднял забрало шлема, снял одну перчатку и полез рукой под кольчугу в полукруглый вырез доспехов между ног. Ольвор с Лорко переглянулись, и последнего загорелись в глазах искры. Он отложил свое длинноствольное ружье, снял с пояса запасное, с массивной рукояткой, и отдал его недоумевавшему приятелю.

– Пять пулей у тебя, – прошептал Лорко. – Бей в сердцу и, молю, не мазни ни разу!

Пока герой Меридеи обыденно справлял нужду, к нему неслышно крался низкорослый ловкий парень с зазубренным ножичком в руке. Только Адальберти Баро привел в порядок свое облачение, как получил удар под колено и, издав вскрик, присел на одну ногу. Шею рыцаря обхватила рука незнакомца, а под его левым глазом появился клинок, что уперся острием под глазное яблоко.

– Не дрогайся давай мяне, – прошептал Лорко на орензском языке. – Тябя я убиеть поспеюся. Нож в башке проверну – и дялов-то.

На вскрик своего вождя, доставая мечи, подъехали звездоносцы. Такого неблагородного оружия, как ружья, они не имели, зато у них были кинжалы, какие все воины-монахи умели мастерски посылать в цель.

– Сдавайтеся! – крикнул им Лорко, защищая себя телом высокого рыцаря. – Нас здеся тьма-тямущая! Ваш Баро у нас, яснае, а? Убиём! Говори им давай, кошак паршивай, – процедил Лорко принцу, но тот, сжав свои, в форме лука Амура, губы, гордо молчал.

Четверо звездоносцев остались на конях, а пятеро надели шлемы-ведра, спешились и осторожно вошли в кусты.

– На последняму разу говорю! – крикнул им по-орензски Лорко. – Вота ваш Баро! Еще шагу – и мой нож в ёго башку вселится! Нас тьма-тямущая! На однога по семеру! Сдавайтеся!

Первые двое из пяти пеших воинов-монахов переглянулись и двинулись к Лорко. Тот широко открыл глаза в сторону Ольвора и кивнул – тут же раздался выстрел – и один из воинов-монахов рухнул на колени, а затем и на землю. Принц Адальберти вздрогнул и чуть не лишился глаза.

– Стояться, говорю! – снова крикнул Лорко. – Всех здеся положим!

Рыцари в белых одеяниях едва сделали новый шаг вперед, как раздалось два выстрела подряд – и упали те, кто был ближе всего к Лорко. Ольвор схватил четвертое ружье, нацелился, но не спешил стрелять. Из-за валуна тем временем поднимался белый дым, выдавший то, что стрелок всего один.

– Да скока ж можное, а?! – искренне возмутился Лорко. – Гаварю, всех щас сложим. Я сам щас как махаться мечом станусь – один всех запростае покрошу!

Воин-монах, носивший белый нарамник с синей меридианской звездой еще и на груди, а не только на плечах, что-то крикнул, и один всадник сорвался с места, но и он был моментально сбит. Ольвор взял последнее ружье. Повисло молчание – все выжидали. Лорко, начиная нервничать, было подумал, что надо бы прирезать принца Баро, пока не поздно, как тот что-то сказал на меридианском, и оба пеших звездоносца отбросили мечи.

– И те, дча на конях, вниз лязайте! Мечов и шлемов дчабы скидали! Все лечь, ко мне спиною и пятами! – командовал Лорко.

Принц Баро недовольно повторил это на непонятном для Ольвора и Лорко языке. Еще три всадника отбросили мечи, двое других сняли сплошные шлемы, и затем все пятеро звездоносцев легли так, как от них требовали.

– Эй, да спущайтеся жа кта-либо, а?! – с возмущением крикнул Лорко, зачем-то продолжая играть роль до конца.

Появился рыжий великан с двумя короткими ружьями в руках (одно из них, уже пустое, он взял из-за массивной рукоятки). Первым делом Ольвор подошел к Адальберти Баро и направил заряженный ствол под забрало.

– Ты, дятла, шлём сымай, – грубо приказал он одному из самых знатных людей Меридеи. – А ты, – сказал он Лорко, – вяжи всех, будься добрым. Дурнётся кто – ужо не нажалеется.

Лорко вытащил меч принца из ножен, взвесил его в руке и, впечатленный красотой оружия, поджал подбородок, но сразу же отшвырнул подальше в траву легендарную Ориану, словно мусор. Принц Баро уставил черные, негодующие глаза на этого рыжеватого проходимца, не в силах поверить в подобную наглость. Довольный собой Лорко подвигал в ответ бровями, снял с пояса веревку и стал вязать руки звездоносцам, начиная с тех, кто лежал дальше всего от их вождя. Принц Баро меж тем стал раскрывать с боков и затылка прилегавший к его шее шлем. И только он наклонил лицо вниз, ближайший к Ольвору воин, тот самый, что имел звезду на груди, резко перекатился на спину – Ольвор будто этого ждал и хладнокровно выстрелил в него, разнеся храбрецу лицо в кровавую кашу. Кинжал, что тот успел пустить, ударился о кольчужный ворот рыжего великана, совсем чуть-чуть не дотянув до узкой полосы незащищенного горла: лишь могучий рост спас Ольвора.

– Надоело! – хрипло взревел по-лодэтски Ольвор, рывком стащил полураскрытый шлем с головы принца и уткнул незаряженный ствол второго ружья тому в лицо. – Кто есшо дурнётся – тотчасу прибью дятлу в латах, а послею и вами займуся!

Принц, оставшись в стеганом подшлемнике, хмуро глянул на жуткого людоеда в шрамах, далее на своего только что убитого воина, одного из лучших рыцарей Меридеи – чаша на месте его лица неприятно медленно наполнялась кровью. Лодэтского языка Адальберти Баро не знал, тем не менее слова великана отлично понял: он отдал приказ сдаться, и больше никто не сопротивлялся. Четверых воинов-монахов и прославленного принца Баро счастливые Ольвор и Лорко повели в чащу леса.

________________

Близилось время второй части плана. Сразу после грандиозного взрыва лодэтчане стали подтягиваться к своему лагерю в глубине леса. Рагнер не собирался сражаться до победного конца с войском Лиисема или пытаться полностью его уничтожить: он лишь желал ужаснуть противника – чтобы те, кто выжили и выбрались из пожара, ему не мешались.

Сам Рагнер был далеко от луга, когда случился прощальный взрыв от Лодэтского Дьявола, и пожалел, что не увидел столь адского и одновременно прекрасного завершения своих воинских деяний. Лодэтский Дьявол и сам погиб в том взметнувшемся до Небес огне: у Рагнера Раннора больше не осталось ни капли «Сна саламандры», но пока никто, кроме него, об этом не знал.

Около двух часов пополудни, уже в лагере, в своем шатре, он снимал кольчугу и умывался, избавляясь от копоти, земли и чужой крови, а Аргус рассказывал ему, как всё произошло:

– Я не устану хохотать над этим, – улыбался чувственными губами красавец. – Всё как всёгда: пастухи стали трубами созывать своих овечек на луг, на другой стороне мы – варвары! И вдруг варвары как ринуться со всёх ног прочь! И эти дураки, конечно, за нами… Радовались своёй доблёсти и тому, что вновь нас испугали, навёрное, минуты три, пока не раздавили ножищами наши подарки. Ныне там раскуроченное полё, покойники на ветвях да пожар до ручья!

– Как же я рад, что ты не рыцарь и никогда им не будешь, – усмехался и Рагнер. – Другой бы помер, лишь бы про него не подумали, что он испугался. Хотя, поверь мне, все рыцари, кто дожили до возраста Благодарения, хоть раз однажды да струсили – предпочли еще пожить, а не погибнуть непонятно ради чего. Не зря Рассудительность – это седьмая рыцарская Добродетель с символом мудрой совы, – ей и оправдываются.

– Неужели это было в последний раз?

Рагнер развел руками и стал надевать рясу.

– Я всё решил, Аргус. Если на Лодэнию кто-то нападет, то только тогда еще повоюю… Надоело… Скучно стало. Да и тебе пора чем-то другим заняться. Вернемся в Лодэнию – все заживем по-новому… Мой дядя оценит и твои заслуги. Может, канцлером однажды станешь вместо лысого свиристеля Кальсингога. Я буду так рад! А мой друг Вьён-то как обрадуется, что я буду строить с ним корабли, а не воевать. Сам он против войн. Говорит, что это… – напряг в раздумье лицо Рагнер, – так, не пашня, что ли, не овин… А! Негумно! Вот. Чудак он… Очень большой чудак… Всё меня этим своим негумном попрекает: говорит, что хотел из меня вырастить другого человека, но хищного зверя не переделать, – засмеялся «послушник Фанж Толбо». – И мои трофеи воровством зовет, представляешь?

– Готов поспорить на сотню рон, что он небогат, – улыбаясь, назвал Аргус сумму денег в золотых монетах Лодэнии. – Если не бедён…

– Я с тобой и на медяк спорить бы не стал – ты, как всегда, прав… – вздохнул Рагнер и повесил на шею деревянную табличку. – Снова тебе быть мною… Безумство, но… Главное: будь наглым – удача любит дерзких, даже если они глупцы. А ты еще и умный! Всё выйдет как надо.

Аргус кивнул и посмотрел на открытый сундук с воронеными доспехами.

– Не может не получиться, – пробормотал Рагнер, расправляя рукой круглую шапочку мокрых волос.

У шатра его уже ожидали девять других подстриженных под послушников «монахов» – все в коричневых рясах и с капюшонами на головах. У всех у них на шее тоже висели таблички, гласившие об обете молчания. Рагнер критически осмотрел свой отряд и приказал:

– Всем стать добрыми, как я вас учил! Живо вспомнили своих красавиц!

Девять пар глаз уставились на него с вожделением.

– Вспомнили матерей! – возмутился Рагнер.

«Послушники» замялись – их глаза забегали, кто-то почесал макушку: матерей они едва помнили, а кто-то их вообще не знал.

– Вспомнили красавиц! – гневно выдохнул Рагнер. – Путь так. Черт-те что, но будет темно и будем действовать быстро.

За спиной он услышал свист и восторженные вскрики, а когда обернулся, то сам едва не запрыгал и не засвистел: хмурый Ольвор и светящийся от счастья Лорко подводили к нему знаменитого рыцаря и четверых звездоносцев. На плече Лорко нес свой трофей – меч принца Баро. Ольвор держал шлем с острым забралом, напоминавшим птичий клюв.

– Вы неисправимы! – в притворном гневе крикнул Рагнер. – Ничего вам доверить нельзя! Оставили наблюдение и опять мой приказ нарушили!

Улыбка погасла на шутовских губах Лорко, и тогда широко улыбнулся Рагнер.

– Но как же я вас люблю! – обнял он Ольвора, а Лорко даже расцеловал в обе щеки. – Герои! Раз вы мне оба братья, то, пожалуй, награжу вас, а не накажу! Сразу же награжу – выкупаю ваши трофеи… Времени нет спрашивать как, но… План, похоже, немного меняется… – сказал он Аргусу и подошел к Адальберти Баро.