Бог злости

Он говорит тихо:

– Тебя трудно поймать одну, Глиндон.

Глава пятая. Глиндон

Однажды дедушка сказал мне, что наступят моменты, когда я буду чувствовать себя в ловушке, и выход из нее будет невозможен.

Меня будут душить.

Я почувствую себя не на своем месте, словно вокруг меня смыкаются стены.

Он сказал, что если вдруг случится такое, главное – сохранять спокойствие, не позволять страху поселиться в душе.

Бедствие может как убить, так и помиловать тебя, принцесса. Но от ужаса перед ним точно погибнешь.

Хотелось бы мне обладать достаточной властью над своим разумом, чтобы суметь обдумать слова дедушки. Мне хотелось быть сильной, как он, дядя, папа или мама.

Не желаю думать о том, как я разлагаюсь в толще стены или земли.

Или в любом другом месте, где незнакомец меня не найдет. Он прижимается всем телом, и оно такое твердое, сильное и устрашающее, что мне кажется, будто меня сейчас вырвет.

Воспоминания о событиях прошедших двух ночей ранят мою оскорбленную совесть, а уродливые голоса кричат в моей голове.

Громко. Еще громче.

Кажется… у меня паническая атака.

Обычно я не поддаюсь приступам паники. И всегда была в некотором роде безразлична, из меня трудно вытащить эмоции, и еще труднее перенести их в чувственный мир при отсутствии кисти. Так какого черта я паникую?

Не свожу с незнакомца взгляд, и тут меня осеняет.

Именно из-за его глаз у меня такая реакция.

Эти глаза, что напоминают слияние залитого дождем леса с ночью. В темноте я не могла определить их цвет, но даже на свету зелено-синий настолько темный, что кажется, будто совсем черный. Он и сам полон тьмы, как бы банально не звучало. Все совсем наоборот.

Мама утверждает, что глаза – это окошко в душу человека. В таком случае там, где предположительно должна быть душа этого ублюдка, находится черная дыра. Он прижимает меня к стене, не сильно, но достаточно крепко, чтобы дать понять, что именно он здесь главный. Тот, кто может превратить простое прикосновение в акт насилия, как он делал это раньше. Поскольку мы с ним уже сталкивались, он доказал свое бессердечие и то, что никакие общественные нормы его не волнуют. Поэтому, пусть даже он держит меня так легко и непринужденно, точно не прилагает никакой силы, я все равно все понимаю.

Мне действительно стоило догадаться.

Горячее дыхание касается моей щеки, когда он заводит руку над моей головой и наклоняется, чтобы говорить настолько близко к моему лицу, что я ощущаю его слова вместо того, чтобы слышать их.

– Сейчас я уберу руку от твоего рта, и ты будешь вести себя тихо. Закричишь, и я перейду к неприятным методам.

Я продолжаю смотреть на него, чувствуя себя в ловушке из-за его роста и телосложения. Еще два дня назад он казался мне крупным, но теперь как будто стал еще массивнее.

Он проводит пальцами по моим щекам, добиваясь полного внимания.

– Кивни, если поняла.

Медленно качаю головой. Не желаю выяснять, что этот психопат считает неприятным. К тому же в душе я убеждена, что он не может причинить мне никакого вреда, когда вокруг столько людей.

Да, мы находимся в уединенном месте рядом с библиотекой, но это не значит, что никто не проходит мимо. Все равно это общественное место.

Он убирает руку от моего лица, но прежде чем я успеваю глотнуть воздуха, он прижимает пальцы к моему горлу, сжимая его. Он не хочет меня душить, просто пытается угрожать.

Но это значит, стоит ему только захотеть и в любой момент я перестану дышать.

– Ты сказал, что отпустишь меня. – Спасибо, что мой голос звучит спокойно, и я не паникую, как раньше, когда находилась в совершенно позорном состоянии.

– Я сказал, что уберу руку, а не то, что отпущу тебя.

– Ты позволишь мне уйти?

– Мне нравится, что ты спрашиваешь, но ответ на твой вопрос – нет. – Подушечками пальцев он надавливает на мягкую плоть моей шеи. – Мне нравится такое положение.

Он не похож на человека, которому что-то могло бы понравиться. Черт, его лицо настолько безразлично, что трудно представить, что он способен веселиться.

Он вообще испытывает эмоции, как все?

Если принять во внимание, что он был готов наблюдать, как я умираю, только чтобы сфотографировать, а потом заставил отсосать ему, то, вероятно, нет.

И все же я заставляю себя смотреть в его равнодушные глаза, несмотря на то, что меня затягивает в их темноту.

– Что тебе от меня нужно?

– Еще не решил, но скоро придумаю.

– Раз уж ты решил воспользоваться мозгом, то придумай, как тебе избежать тюрьмы.

Парень слегка ухмыляется.

– Почему я должен попасть в тюрьму?

– За то, что напал на меня, – бормочу я себе под нос, оглядываясь по сторонам в поисках прохожих.

– Раз говоришь тихо, значит, что ты не заявила о случившемся.

– Но это не значит, что не заявлю.

– Уж постарайся.

– Неужели ты не боишься?

– Почему я должен бояться?

– Тебя нужно арестовать.

– Из-за минета? С твоей стороны было очень мило предложить отсос.

– Я ничего тебе не предлагала. – Огонь закипает в моих венах, и я пытаюсь вырваться, но он безжалостно хватает меня за шею, не позволяя даже пошевелиться.

– О, нет-нет. Ты сказала, что выбираешь губы, а не киску или задницу.

– Потому что ты угрожал мне!

Он пожимает плечами.

– Все это семантика.

Я смотрю на него. По-настоящему вглядываюсь в растрепанные волосы и мускулы, проступающие сквозь черную рубашку. Вглядываюсь в его безучастное лицо и не меняющиеся глаза, и я почти уверена, что в этот момент общаюсь с роботом.

– Ты… действительно не понимаешь, что поступил неправильно, да?

– А разве спасение твоей жизни считается чем-то плохим?

– Ты не спас меня!

– Ты чуть не сорвалась со скалы, но я поймал тебя. Если я не ошибаюсь, в любом словаре это называется спасением, так что, может, выразишь побольше благодарности?

– О, прошу прощения. Как мне следует отблагодарить тебя? Снова встать на колени?

– Желательно. – Его большой палец ласкает мою нижнюю губу, и я задерживаю дыхание, когда он произносит: – Мне понравились эти губы. Недостаток опыта компенсируется огромным энтузиазмом. Что-то есть в нервной атмосфере первого раза и твоей невинности, поэтому получилось просто незабываемо. Готов поспорить, что будет еще приятнее, когда я ворвусь в твою киску и заставлю тебя прыгать на моем члене.

Мой рот открывается, я не в силах вымолвить ни слова. Незнакомец пользуется случаем и прижимает большой палец к нижней губе так сильно, что начинает казаться, будто он пытается намертво придавить ее к моему подбородку.

– Не перестаю представлять, с каким лицом ты будешь смотреть на меня, когда завалю тебя на землю и глубоко погружу член в киску. Держу пари, будет сложно выбрать между ней и ртом.

Меня сотрясает безумная дрожь, и я понимаю, что мои пальцы дергаются, а руки и ноги почти не слушаются. Но я все равно продолжаю смотреть на него.

– Почему ты так со мной поступаешь? С такой внешностью ты можешь заполучить любую, какую захочешь. Почему я?

На его губах появляется хищная ухмылка.

– Ты считаешь меня привлекательным?

– Иди к черту.

– Ты только что сказала, что с внешностью у меня все в порядке.

– Это все видят.

– Меня не интересуют все. Сейчас я занят только тобой.

– Почему?

Он пожимает плечами.

– Понятия не имею.

Челюсть начинает болеть от того, как сильно я ее сжимаю. Последние пару дней из-за этого ублюдка моя жизнь превратилась в кошмар, а он даже не знает, почему так поступает.

Поэтому я провоцирую его. Возможно, это не самая лучшая идея, но иного способа причинить ему боль, у меня нет.

– Я бы никогда, ни за что не стала проводить с тобой время и не посмотрела бы в твою сторону, если бы у меня был выбор. Никогда.

– Никогда не говори никогда, малыш.

– Я тебе не малыш.

– Ты будешь той, кем я тебя назову, малыш. – Он снова касается моих губ, а затем размыкает мой рот.

Губы опухли и болели, будто я целовалась несколько часов.

Нет, нет. Не стану думать о поцелуях, пока этот мерзавец рядом.

– Серьезно, что тебе от меня нужно? Я даже не знаю, как тебя зовут, и понятия не имею, откуда ты знаешь меня.

– Возможно, между нами больше общего, чем ты думаешь.

– Что… О чем ты?

– Ты умная девочка. Сама догадаешься.

– Равно как и ты разберешься, что тебе от меня нужно? – Я не могу утаить сарказм в моем голосе, и он улыбается.

– Именно. Быстро соображаешь.

– Недостаточно, раз еще не смогла сбежать от тебя.

– У тебя не получится, так что не трать нервные клетки. Просто… веди себя хорошо.

– Кто ты такой, черт возьми, чтобы решать, какой я должна быть – хорошей, плохой или нечто промежуточное?

– Не нужно навешивать ярлыки. Я все равно получу то, что хочу. Ты уже успела убедиться в этом.

У меня перехватывает дыхание. Тонким намеком он напоминает мне о том, как легко довел ситуацию до полного насилия, и что если я спровоцирую его, то он поступит точно так же.

Еще и еще. Пока я не усвою урок.

Не могу удержаться и не посмотреть ему в лицо.

– Что это значит? Снова будешь принуждать?

– Не хотелось бы. Несмотря на создавшееся обо мне впечатление, насилие не является моим излюбленным методом. Однако если потребуется прибегнуть к неприятным вариантам, я так и сделаю. Так что не вынуждай меня, малыш. Давай лучше начнем с чистого листа.

– Пошел. Ты. На. Хрен.

Он негромко смеется, и по моему позвоночнику пробегают мурашки. Усмешка не распространяется на его глаза, но впервые он проявляет хоть какое-то подобие человеческих эмоций. И я не знаю, почему запоминаю каждую секунду этого момента.

– У такого милого личика и такой пошлый рот. – Его пальцы сжимают мое горло, и его смех гаснет так же быстро, как и появился. Сильно. Так сильно давит, что практически душит меня.

– Глиндон, если ты будешь сквернословить, то у нас не получится начать с чистого листа. Мы только что говорили о том, что ты хорошая девочка, почему бы и дальше так себя вести, а?

Он отпускает меня так же стремительно, как схватил, и я с хрипом хватаю воздух, мои легкие почти перестали функционировать.

– Что, черт возьми, с тобой такое, почему ты меня постоянно душишь?

– А как еще мне добиться твоего полного внимания? Кроме того… – Он потирает большой палец об остальные пальцы. – Мне нравится ощущать, как учащается твой пульс.

Я судорожно сглатываю, чувствуя, будто меня ударили в живот. За его словами скрывается столько темных эмоций, и я не знаю, что делать: кричать или плакать – или все одновременно.

Он отступает назад, освобождая пространство, которое так неожиданно захватил.

– Я не спущу с тебя глаз. Веди себя хорошо, малыш.

А потом парень уходит, смешиваясь с толпой, как будто не он только что лишил меня воздуха и жизни.

Я прижимаюсь к стене, обхватив голову руками. Что, черт возьми, только что произошло? Почему я привлекла внимание столь хищного существа? И самое главное, как мне его отвадить?

– Килл!

Я поднимаю голову и вижу Аннику в компании Авы. Она поднимает брови, смотря вслед незнакомцу, исчезнувшему в толпе.

– К-Килл? – Я заикаюсь, не в силах справиться с собой, а Ава пристально смотрит на меня.

Она прекрасно знает, что я не заикаюсь и не говорю, не обдумав каждое слово. Но сейчас обстоятельства изменились. Мне казалось, что кошмар закончился две ночи назад, но, вспоминая произошедшее, следовало догадаться, что он только начался.

Каким-то образом я привлекла внимание не знающего границ бездушного дикаря.

– Киллиан Карсон, – говорит Анника. – Обаятельный бог из нашей средней школы и Королевского Университета. Он учится на четвертом курсе медицинского факультета, хотя ему всего девятнадцать. Разумеется, он пропустил несколько классов, как и я. Правда, я пропустила только один, и мне семнадцать. Кстати, скоро мне исполнится восемнадцать, так что не обращайтесь со мной как с ребенком.

Стоп.

Он учится в Королевском Университете? И поэтому знает мое имя? Но я не общалась ни с кем из этого университета, кроме Девлина, когда мы тайком встречались.

Он нашел меня в Инстаграме, и после мы общались, а потом встретились. А в остальном я не особо знакома с «опасными» ребятами. Хотя слышала о двух нашумевших клубах в Королевском Университете – Язычники и Змеи. Каждый имеет мафиозное прошлое, правит университетом, и они являются соперниками.

Если вам и этого недостаточно, то они оба ненавидят и наш клуб Элита, обладающий огромной властью.

Три клуба участвуют в подпольных боях, спортивных состязаниях и жутких ночных мероприятиях, о которых говорят только вполголоса, за закрытыми дверями.

О, и помните моего брата, Лэна? Он действующий лидер Элиты.

Значит ли это, что незнакомец – Киллиан, очень подходящее чертово имя – знает меня из-за брата?

Но, опять же, Лэн всегда отделял деятельность клуба от своей личной жизни.

– Откуда ты его знаешь? – спрашиваю Аннику, переборов себя.

Она поглаживает подбородок.

– Мы… вроде как в одной компании. Ну, не совсем. Мы не друзья или кто-то еще, боже упаси. Ну, можно сказать, он дружит с моим братом. Точнее, они очень близко общаются, и мне конкретно сказали держаться подальше. Под «конкретно» подразумевается, что брат лишит меня социальных сетей, если я подойду к его друзьям. Представляете себе такую пытку? – Она обнимает себя руками. – У меня просто мурашки по коже.

– О боже! – Ава щелкает пальцами. – Твоя фамилия казалась мне знакомой. Твой брат – Джереми Волков, да?

– Джереми Волков? – неуверенно повторяю я.

Я – убежденная отшельница, но даже мне доводилось слышать это имя, как только я ступила на остров Брайтон. Джереми Волков старше нас, ровесник моих братьев, и сейчас заканчивает магистратуру.

Причина, по которой его имя так прославилось в каждом из наших университетских кампусов, заключается в том, что он – бог, которому нельзя перечить.

Говорят, что он убил человека, который разозлил его, – привязал камни к его телу и бросил на дно океана. Однажды один студент налетел на его машину и отделался переломом ноги.

Потом кто-то случайно облил его водой, а позже, чтобы избежать его гнева, нанес себе удары кулаком.

Конечно, это все слухи, но жестокие слухи. Такие сплетни, которые ясно указывают нам, простолюдинам, держаться от него подальше.

Потому что, конечно же, Джереми – лидер Язычников. Ходят слухи, что процесс посвящения в клуб начинается с пролития крови.

Кроме того, поговаривают, что остальные Язычники такие же сумасшедшие, как и он. Некоторые еще хуже.

Я не знала имен этих ребят, но что-то подсказывает мне, что имя Киллиана находится в этом списке.

Килл.

Так его назвала Анника, которая сейчас переминается с ноги на ногу. Он из тех, кто «убивает».

Дедушка Генри, мамин отец, говорил мне, что в каждом человеке заложена часть его имени.

Киллиан целиком соответствует своему.

Анника опускает голову.

– А какие шансы отмотать время назад до того, как вы узнали эту информацию о моем брате?

– Практически никаких, – Ава качает головой. – Не могу поверить, что вы родные брат и сестра.

– В смысле, он не такой плохой, как о нем болтают. Он самый лучший брат на свете и заботится обо мне.

– Он разрушает жизни людей забавы ради, – признает Ава вполне искренне.

– Нам не дано выбирать братьев и сестер? – с неловкой улыбкой спрашивает Анника.

– Совершенно согласна. – Ава вздыхает. – Все равно. Новости громкие. Я удивлена, что он позволил своей сестре учиться в КЭУ. Я думала, он нас ненавидит.

– Наверное, так и есть, поскольку он сказал, цитирую: «В КЭУ полно бесхребетных, избалованных детишек, которые только и могут, что тратить свои трастовые фонды, и не имеют ни малейшего представления о том, как их приумножить». Но его мнение не спрашивали, поскольку после долгих упрашиваний и обещаний вести себя хорошо я получила папино одобрение. Правда, ни один мой метод не сработал. Мама помогла убедить его. К счастью для меня, он не может ей отказать. – Она усмехается, а потом смотрит на нас смущенно. – Вы ведь не ненавидите меня?

– А должны? – Я подхожу к ней ближе. – Добро пожаловать на наш борт.

– Да, – поддакивает Ава. – Твой брат – жуткий придурок, но ты – совершенная куколка.

Она краснеет, и кажется, что ей приятен этот комплимент.

– О, спасибо.

Ава и Анника недолго восхищались друг другом, прежде чем Анника стала рассматривать меня, словно у меня был протез.

– Знаю, что мы только что познакомились, но считаю необходимым предупредить тебя о Килле. Если думаешь, что мой брат плохой, то Киллиан еще хуже. Он всегда был популярен, ему поклонялись, перед ним заискивали, будто он бог на земле, но в нем есть что-то неправильное, понимаешь? Как будто вся его светская жизнь – это прикрытие того, что таится внутри. Улыбка никогда не достигает его глаз, а все его отношения – это интрижки и шлюхи. На самом деле я не думаю, что у него когда-либо были серьезные отношения. Даже родной брат не очень-то его любит. Как будто он живет, но не жив… как будто он…

– Монстр, – договариваю я за нее.

– Я хотела сказать психопат. В любом случае он плохой человек, и я не хочу, чтобы ты пострадала.

Слишком поздно.

Он уже лишил меня частички моей души, которую никогда не удастся вернуть.

– Он входит в тайный клуб твоего брата? – спрашивает Ава, а затем наклоняется, чтобы прошептать: – В Язычники?

Анника тихонько смеется.

– Ха… ха… Мне нельзя об этом упоминать, иначе Джер убьет меня. Но да, так и есть, неважно. Килл, пожалуй, вообще главный организатор.

– Чем они там занимаются? – интересуется Ава, прижимаясь к ней, как учитель, допрашивающий молчаливого ученика.

– Не знаю, не интересуюсь. Я не лезу в их дела, и поэтому мне удается оставаться в тени. То есть я догадываюсь о том, что происходит, потому что охранникам я нравлюсь, но прикидываюсь, будто ничего не знаю.

Я потираю ладонь о шорты, обдумывая ее слова. Если буду помалкивать, то тоже стану незаметной для их взглядов?

Мой телефон пиликает, и я вздрагиваю, а затем медленно достаю его.

Неизвестный номер: Будь осторожна, Глиндон. Возможно, ты случайно станешь следующей жертвой.

Глава шестая. Киллиан

Я рано понял, что не вписываюсь в нормальное, застоявшееся, назидательное общество.

Я рожден, чтобы править. Вопросов нет.

Контроль – это не просто потребность или мимолетное желание. Это необходимость, такая же неотъемлемая, как глоток воздуха.

Глубоко внутри меня живет серийный убийца с извращенными фетишами и стремлением удовлетворить свои потребности. Иногда желания достаточно тусклы, и я могу их игнорировать, но порой они становятся настолько интенсивными, что я вижу только красный цвет.

Тем не менее я умею контролировать свои импульсы, в отличие от некоторых идиотов. И уж точно не допущу, чтобы простое влечение, одержимость или помешательство лишили меня контроля.

Вот почему так важно, чтобы серийный убийца был доволен, сыт и абсолютно спокоен.

Если бы мир узнал о моей истинной природе, то ситуация осложнилась бы, а на мамином лице заблестели бы уродливые слезы. Она считает, что я исправился и стану вести себя хорошо до самой ее смерти.

Или моей.

Папа гораздо серьезнее, и поэтому его труднее убедить относительно особенностей моего общения, но со временем он все равно смирится.

Либо так, либо он добровольно причинит вред моей маме, а он скорее умрет, чем это случится.

Удобно, когда родители любят друг друга до безумия. Благодаря этому они могут уделять внимание друг другу и своей сказочной семье, а не моим безумным замашкам.

Ашер и Рейна Карсон – недосягаемые светские персоны Нью-Йорка. Папа – руководящий партнер огромной дедушкиной юридической фирмы и с помощью своего влияния спасает стариков от судебных тягот. А вот мама выбрала совершенно иной путь и является учредительницей бесчисленных благотворительных организаций. Настоящая бессмертная светская женщина и клон матери Терезы в ее лучшем воплощении.

А еще есть их золотой ребенок – Гарет. Невротичный Гарет. Тот, кто идет по стезе обоих наших родителей, – это Гарет. Образцовый, изучающий право и занимающийся благотворительностью – тоже Гарет. Определенно, именно на такого ребенка они надеялись, когда зажигали фимиам во время зачатия. Он не только похож на них внешне, но и своим существованием дарит радость родительства.

Я точно не такой ребенок. И причина проста.

Когда-то давно я жаждал заглянуть под шкуру животных. И людей тоже, но доступ у меня был только к животным. Сначала собирался порезать ножницами нашего толстого кота Сноу, но мама плакала, когда он заболел, и я не стал его трогать.

Как только удалось вскрыть несколько мышей, которых я поймал на помойке, то прибежал домой и принес их маме, очень радуясь, что наконец-то увидел, что скрывается за их красными глазами.

Она чуть не потеряла сознание.

В силу своего семилетнего возраста я не совсем понимал ее реакцию.

Она должна была гордиться мной. Когда совершенно ленивый Сноу принес ей насекомых, то мама похвалила его.

– Потому что кровь пролилась по всему дому? Не волнуйся, мама. Горничная все уберет, – так естественно говорил ребенок, когда она плакала в объятиях отца.

Я никогда не забуду, как они смотрели на меня тогда – мама с ужасом. А папа нахмурил брови, поджал губы и… я думаю, испытывал боль.

Казалось, будто они оплакивают смерть своего второго ребенка.

После случившегося и вплоть до подросткового возраста я проходил всевозможные тесты, посещал психологов и так далее.

Они налепили на меня ярлык – тяжелая форма антисоциального расстройства личности, «отклонения» в миндалевидном теле и других неврологических областях, проявления нарциссизма, макиавеллизма и еще хрен знает чего – и отправили домой с рекомендациями по лечению.

Слава богу, тогда мне удалось пережить эту ограниченную свободу и приспособиться к их «лечению», к общественным требованиям и стать в итоге тем, кем я являюсь сейчас.

Полностью собран, принят обществом, почитаем – и мама больше не плачет из-за меня.

На самом деле я уже разговаривал с ней по телефону. Она сказала, что любит меня, на что я ответил, что люблю ее еще больше, и наверняка она с радостной улыбкой положила трубку.

Если вы даете людям желаемое, вы им нравитесь, они вас даже обожают.

Все, что вам нужно делать, – это соответствовать стандартам, немного превышая норму, и подавлять свою истинную сущность.

Хотя бы днем.

А вот ночь – это особая область.

Я обвожу взглядом первый этаж особняка, вглядываясь в толпу пьяных студентов, вдыхающих кокаин и тщетно прожигающих жизнь. Их прыганье под громкую музыку ничем не отличается от кривляния обезьян, которые под кайфом.

Я нахожусь на этой вечеринке уже целых десять минут и до сих пор не нашел чего-то, достойного моего внимания.

А вечеринка, между прочим, в моем особняке.

Ну, я живу вместе с братом, кузеном и Джереми, и это все благодаря нашему лидерскому положению в Язычниках – и количеству денег, которые наши отцы вкачивают в жизнь этого колледжа.

На самом деле он принадлежит нам. Каждая его составляющая и каждый человек в нем.

Возможно, площадь особняка и огромна, и комнат в нем достаточно, чтобы открыть бордель, но иногда кажется, что дом такой маленький.

Как и весь мир.

В мою спину врезается тело, а татуированная рука с черепами и воронами обхватывает плечи, когда на меня обрушивается смрад алкоголя.

Николай.

– Эй, Киллер!

Я хватаю руку кузена и сбрасываю ее, не скрывая своего раздражения на столь отвратительное прикосновение.

Он встает рядом, прислоняется к стене, находящейся за баром, но скрытой от посторонних глаз.

– Эй, ублюдок. – Он ощупывает свой пиджак и достает сигарету, трет ее о губы, а потом засовывает в рот и прикуривает. – К чему это отвращение?

– А что? Тебе неприятно?

– В основном да. Но не сегодня. – Он снова хватает меня за плечо, и я готов сломать его гребаную руку.

Черные точки возникают перед глазами, увеличиваются, пульсируют, размножаются в крошечные, еще более мелкие точки.

Может быть, я и возбуждаюсь от прикосновений, но лишь на моих условиях и когда я контролирую все стороны процесса.

А этот придурок роет себе могилу.

Интересно, будет ли тетя Рай сильно плакать, если ее сын таинственно исчезнет?

Проблема в том, что она однояйцевая близняшка моей мамы, и если она заплачет, мама определенно будет рыдать еще сильнее. Тетя Рай принадлежит к русской мафии. А вот мама верит в то, что все на свете прекрасно, и поэтому по ней гораздо тяжелее ударит исчезновение племянника в Никогдании.