Бог злости

Хотелось бы, чтобы все его поведение было напускным, но в голосе парня нет ни капли фальши. Сумасшедший ублюдок действительно намерен без промедления выполнить свои обещания.

Только сейчас я осознаю, в какую глубокую задницу попала. Этот психопат съест меня заживо.

Если уж в течение последних недель я не выбралась из депрессии, то подобное окончательно уничтожит меня.

Разрушит. Разорвет на куски.

Он наверняка ощущает мой страх, учитывая, как дрожит все тело. Я как заблудшая птица, которую темной ночью ветер бросает из стороны в сторону.

– Какой вариант выберешь? – спрашивает незнакомец в такой непринужденной манере, что присуща лишь герцогам и аристократам.

В его движениях и речи сквозит странная легкость, будто он робот, который подзаряжается от какой-то чертовой батарейки. Но в то же время он словно ведет со мной какую-то жестокую битву. Нагнетает события так быстро, что поведение его становится совершенно непредсказуемым.

И я не планирую оставаться здесь, чтобы узнать, насколько далеко он может зайти.

Использую элемент неожиданности: заметив, что его хватка на моем горле немного ослабевает, я дергаюсь вверх.

Мое сердце разрывается от бурного всплеска адреналина, когда я чувствую, как он ослабляет свой безжалостный захват.

Получилось.

Я…

Я еще не успеваю мысленно обрадоваться представившейся возможности, как вдруг в воздухе раздается громкий стук. Из моих легких пропадает весь кислород, когда колени с невероятной силой ударяются о камни, отчего все мысли вылетают из головы.

Не могу дышать.

Не хватает воздуха…

И тут я понимаю, что мерзавец повалил меня, яростно сжав горло и ударив по голове.

На этот раз он собирается задушить меня. Мои ногти впиваются в его запястья, срабатывает инстинкт самосохранения, как у пойманной в ловушку жертвы.

Но я словно врезаюсь в стену. В чертову несокрушимую крепость.

Держу пари, он продолжит сжимать пальцы до тех пор, пока не оторвет мне голову.

– Бегства в нашем сегодняшем меню нет, верно? – Его голос звучит издалека и сливается со звоном в ушах. И, если не ошибаюсь, становится глубже, ниже, мрачнее.

Намного страшнее этой непроглядной ночи.

И даже взгляд его темных глаз немного меняется – чернее любого оттенка, который я могла бы представить.

Сейчас он просто хищник. Бессердечный, кровожадный монстр.

– П-пожалуйста… – хриплю я, и эхо, подобно навязчивой песне призрака, отдается в чернильной ночи.

Нет ни единого шанса, чтобы нас обнаружил какой-нибудь случайный прохожий. Ведь Девлин специально выбрал это место из-за его отдаленности от города.

Мы с Девлином выбрали.

Кто бы мог подумать, что здесь нас постигнет такая разная и в то же время трагическая участь?

– Пожалуйста? – парень растягивает слово, как бы проверяя, как оно звучит в его устах.

Я пытаюсь покачать головой, но не могу, пока он сжимает мне шею.

– Пожалуйста, используй мои губы или, пожалуйста, используй мою киску и попку? – Безумец выдерживает паузу, затем подталкивает меня дальше и наклоняет над обрывом. – Или, пожалуйста, сделай из меня шедевр?

Звуки моего рваного дыхания напоминают скорее животные, чем человеческие.

И снова это противостояние – непрошеное напоминание о том, что, хоть мы и меряемся силами, всем ясно, кто выйдет победителем из нашей игры. Если я продолжу борьбу, он сделает все еще более ужасным, чем можно себе представить.

Как бы я ни сопротивлялась, этому жестокому незнакомцу, кажется, все равно… С видом преступника, который ничуть не раскаивается в своих деяниях, он бесстрастно пожимает плечами.

– Если не станешь выбирать, то я сам решу…

– Губы, – выдавливаю я, не понимая, как у меня получилось произнести это слово. Черт возьми, да как мне вообще удается оставаться в сознании, если учесть, с какой силой он давит.

Только после этого его пальцы медленно разжимаются, однако не отпускают и продолжают держать в плену.

Я наконец вдыхаю долгожданный воздух. Легкие быстро наполняются кислородом, и грудь одновременно пронзают острое жжение, удушье и нестерпимая боль.

Парень поднимает густую бровь и преображается – становится красивым, даже привлекательным, но такая красота свойственна печально известным серийным убийцам, которые используют ее, чтобы привлечь своих жертв. Честно говоря, я не удивлюсь, если он убивает ради развлечения.

В сложившихся обстоятельствах такая мысль, безусловно, неуместна.

Невероятно, как часто я задумывалась о смерти, но когда дело зашло слишком далеко, то сразу испугалась.

Незнакомец, будто появившийся из самой преисподней, проводит большим пальцем по моей верхней губе, так мягко, с нежностью, и это пугает еще больше. Ведь, судя по его поведению и нашему разговору, я не сомневаюсь, что в нем нет ни капли доброты.

– Ты позволишь мне вставить член между этими губами и наполнить твое горло спермой?

Шею покрывают красные пятна, поскольку я не привыкла, чтобы со мной так обращались, но все же поднимаю подбородок.

– Я согласилась не потому, что хочу. А потому, что ты угрожаешь. Если бы решение зависело от меня, я бы никогда не позволила прикасаться ко мне, ты, больной ублюдок.

– Хорошо, что не тебе решать. – Все еще сжимая мое горло, он свободной рукой расстегивает молнию. Звук страшнее, чем плеск волн и шум ветра.

Когда парень вытаскивает свой член, я пытаюсь отвернуться, но он сжимает мне шею и вынуждает смотреть.

Член большой и твердый, и я даже не желаю думать о том, что его возбудило.

К моему рту прижимается что-то теплое, и я смыкаю губы, глядя вперед.

– Открывай, – приказывает он, рукой вцепившись в мои волосы, не позволяя договориться с ним.

Но у меня в душе идет борьба. За надежду, что, быть может, он передумает и весь этот кошмар закончится.

Однако стоило догадаться.

Монстра нельзя изменить или остановить. Монстр стремится только к разрушению.

– Всегда могу поиметь твою задницу и киску. Именно в таком порядке. Поэтому если не хочешь испачкать мой член своей кровью, а потом дочиста его вылизать, я предлагаю открыть рот. – Он ударяет членом по губам, и у меня не остается другого выбора, кроме как разжать челюсти.

Иначе, уверена, парень сдержит обещание, а я не готова узнать, как далеко он способен зайти.

Насколько он безумен.

Его член скользит по моим губам, и желудок сводит от спазмов. Я сглатываю. Это омерзительно. Меня сейчас точно стошнит.

– Не стоит вызывать рвоту, мы еще даже не начали. – Он снова с притворной нежностью дотрагивается до моей нижней губы. – Ты можешь наслаждаться процессом, но если продолжишь сопротивляться, тебе будет только хуже. А теперь соси и уж постарайся.

Он хочет, чтобы я отсосала ему?

Да пошел он. Я – Кинг. И мы не позволяем диктовать нам, что делать.

Невзирая на страх, парализующий мое тело, я не отрываю от него взгляда, когда прикусываю член.

Жестко.

Изо всех сил. Кусаю с таким рвением, что сейчас, кажется, откушу член и проглочу кончик.

В ответ незнакомец только хрипло рычит и… его член твердеет. Я чувствую, как он увеличивается в моем рту. Становится еще больше.

Но у меня не получается укусить его по-настоящему.

Он тянет меня за волосы, словно пытаясь выдрать их.

Боль разливается по всему телу, но это еще не конец.

Запрокинув мою голову назад, так что я выгибаюсь, сам он смотрит на меня убийственным взглядом.

Он не отстраняется. Не похоже, что ему вообще больно.

Дерьмо.

Возможно, он действительно робот, и я попала в руки бездушного механизма.

– Еще раз пустишь в ход зубы, и я займусь твоей попкой. Разорву тугую дырочку и использую кровь как смазку, пока твоя голова будет свисать над обрывом. – Слышится напряжение в его голосе, когда он вгоняет свой член глубже. – А теперь, мать твою, соси.

Я не осмеливаюсь перечить ему. Во-первых, я на краю, в прямом смысле этого слова, а во-вторых, не сомневаюсь, что он не забудет о своем обещании.

Проблема в том, что я никогда раньше не занималась сексом, поэтому ничего в этом не смыслю. Однако все же пытаюсь сосать головку члена. Судя по стону удовольствия, мои неуверенные облизывания, похоже, ему нравятся.

А я сосу снова и снова.

– Ведь ты никогда раньше не брала в рот, да? – Мудак говорит с благодарностью, как будто одобряет мою неопытность. – Втяни щеки и расслабь челюсть. Не просто лижи, а соси, – произносит он голосом, полным похоти, словно наставляет любовницу.

Сейчас мне так и хочется откусить его член, но угроза реальной смерти заставляет отказаться от этой идеи.

Поэтому я следую его приказу. Чем раньше это закончится, тем быстрее я покину его безжалостный мир.

– Вот так, – выдыхает парень, и впервые его голос становится менее грубым. – А теперь используй язык.

Я действую чисто механически, даже не особо задумываясь о происходящем. Кроме того, стараюсь не вспоминать о том, в каком положении нахожусь. На краю, на коленях, вот-вот упаду назад, а маньяк пытается кончить мне в рот.

Стоит сделать хоть шаг назад, и спасти меня будет некому, кроме него самого. Мужчины, который и поставил меня в это положение.

Он сильнее сжимает мои волосы, и мне кажется, что я снова задела его зубами, но вскоре понимаю, что дело вовсе не в этом.

Он устал сдерживаться. Или, может быть, заскучал.

В чем бы ни была причина, незнакомец просто решил взять все в свои руки. Держа меня за волосы, он сжимает пальцами мою челюсть и заставляет открыть рот как можно шире.

– Я доволен твоей очаровательной попыткой отсосать, но давай покажу, как правильно это делать? – Он погружает член в мое горло до упора. – Хм. Знаешь, твое симпатичное личико такое сексуальное, когда тебя трахают.

Мне не удается вымолвить ни слова, пока я давлюсь своей слюной, его размером и длиной. В своей жизни я встречала не так много членов, но этот, без сомнения, самый большой из всех, что мне довелось увидеть.

А когда он так загоняет член в горло – это не иначе как демонстрация превосходства. Не останавливаясь, он душит меня до тех пор, пока мои глаза не расширяются. Не удивлюсь, если умру с его членом во рту.

Взгляд парня неотрывно следит за мной. Он напрягается еще больше, наблюдая за моими огромными глазами, на которых выступают слезы, и покрасневшим лицом.

Больной ублюдок убьет меня и кончит.

Но потом он вдруг отстраняется, и я хватаю ртом воздух.

Не успеваю вдохнуть полной грудью, как он снова погружается в меня, еще жестче, чем раньше.

Сильнее… Послав контроль ко всем чертям.

Слезы жгут мне глаза и стекают по щекам. Слюна и сперма струятся по моему подбородку и шее, пока он входит и выходит из моего рта, все еще продолжая удерживать меня на краю пропасти.

Снова и снова. Не переставая.

Подобно сокрушительному грохоту волн, свирепствующих внизу.

Голова кружится, пальцы пульсируют, а ноги дрожат. Не хочу думать о том, что творится между бедрами.

Я не настолько безумна.

И когда я уже решаю, что он никогда не кончит, рот наполняется солоноватой жидкостью.

Первая мысль – выплюнуть все ему в лицо. Я сразу пытаюсь осуществить задуманное. В тот момент, когда он вынимает член из моего рта, я сплевываю сперму на его дизайнерские туфли.

Дышу с трудом, быстро вдыхаю и выдыхаю, но не прерываю зрительного контакта.

Я гляжу на него, стирая остатки его отвратительной спермы.

Сначала он смотрит на меня с безучастным видом, но вскоре с его губ слетает тихая усмешка, и впервые за ночь в его глазах появляется свет. И в этот раз не черный.

Истинно садистский.

Сияние души того, кто полностью удовлетворен и пресыщен.

Он отпускает мои волосы и вводит средний и безымянный пальцы мне в рот. Я хватаюсь за его запястье, чтобы не упасть, а он размазывает остатки спермы по моим губам.

Душит меня пальцами, вторгаясь в мой рот, как будто имеет на это полное право, вновь и вновь.

И, черт возьми, снова.

И когда парень выглядит вполне довольным, меня ослепляет вспышка. Я смотрю на камеру, за которой скрываются его глаза.

Неужели этот ублюдок только что сфотографировал меня в такой позе?

Да. Да, именно так.

Но не успеваю я выхватить у него камеру, как он вынимает пальцы изо рта, заправляет волосы за уши и гладит меня по голове.

– Ты была хорошей девочкой, Глиндон.

А потом он непринужденно отодвигает меня от края, разворачивается и уходит.

Я не могу пошевелиться. Не осознаю, что только что произошло.

Но самое важное… Откуда, черт возьми, этот психопат знает мое имя?

Глава третья. Глиндон

Не помню, как вернулась домой.

Я плачу, и в глазах расплывается, пока сжимаю руль. Но ощущаю стойкое желание последовать примеру Девлина и просто давить на газ до ближайшего обрыва.

Качаю головой.

Плохая идея думать о Девлине сейчас.

Лучшее решение, что мне приходит в голову, – это остановиться напротив полицейского участка и сообщить о том, что со мной произошло.

Только одна мысль не дает открыть дверь машины: какие у меня доказательства?

Я скорее умру, чем позволю семье ввязаться в войну со СМИ из-за меня. Да, папа и дедушка, и даже моя мама, вероятно, разорвали бы незнакомца в клочья и так или иначе были бы готовы сражаться за меня, если бы узнали о случившемся.

Но я не похожа на них.

Я не борец и, конечно, не хочу, чтобы они попали в центр всеобщего внимания по моей вине.

Просто не могу так поступить.

И я чертовски устала. Устала за последние месяцы, и этот случай только прибавит тяжести, которая свалилась на мои плечи.

Мама будет очень разочарована, если узнает, что ее маленькая девочка защищает хищника. Она воспитала меня с девизом «Не вешай нос». Она растила меня сильной женщиной, такой же, какой была она сама и моя покойная бабушка.

Но ей не стоит знать о сцене на обрыве.

Не то чтобы я его оправдывала. Нет. Я не буду его защищать. Не буду воспринимать его поступок как нечто незначительное.

Однако произошедшее будет погребено в памяти. Как и все, что касается Девлина.

Так ли важна справедливость? Нет, если мне придется пожертвовать своим душевным спокойствием.

Я уже справилась со стольким в одиночку. Что еще можно добавить в этот список?

С тяжестью на душе и разбитым сердцем я наконец-то добралась до дома своей семьи. Над огромным участком начинают спускаться синие сумерки, а громадные ворота закрываются за мной. Скрип ворот сопровождается жутким звуком, а туман, клубящийся вдалеке, не уменьшает жути этой сцены.

Я выхожу из машины и замираю, глядя себе под ноги. Волосы на затылке встают дыбом, а конечности неудержимо трясутся.

Что, если этот сумасшедший ублюдок преследовал меня? Что, если он причинит вред моей семье?

Если он будет угрожать им, я убью его.

Никаких сомнений.

Возможно, я могу пережить то, что он сделал со мной, но другое дело, если он коснется моих близких. Клянусь, я просто сойду с ума.

Долгие минуты проходят, пока я осматриваю окружающее пространство и сжимаю кулаки. Убедившись, что я не привела с собой бешеного пса, направляюсь в дом.

Мама и папа построили этот дом таким большим, внушительным, но в нем столько тепла, поэтому в нем так комфортно.

Здание расположено на большом участке земли на окраине Лондона. Деревянная беседка, установленная посреди сада, украшена нашими детскими рисунками.

Звездочки, которые я нарисовала в возрасте около трех лет, кажутся гротескными и совершенно отвратительными по сравнению с теми, что нарисовали мои братья. Не хочу смотреть на них и мучиться от комплекса неполноценности.

Не сейчас.

Поэтому я разуваюсь и пробираюсь в подвал. Там находятся наши творческие студии.

Рядом с мастерской всемирно известной художницы.

Каждый в мире искусства знает имя Астрид Клиффорд Кинг или узнает ее подпись – Астрид К. Кинг. Ее наброски покорили сердца критиков и владельцев галерей по всему миру, и ее часто приглашают в качестве почетного гостя на открытие выставок и эксклюзивных мероприятий.

Именно благодаря моей маме у меня и моих братьев развились художественные задатки. Лэндон невероятно легко работает над картинами. Брэндон – очень дотошен.

А я?

Я настолько хаотично работаю, что иногда сама не понимаю своего творения. Так что я не вхожу в их внутренний круг.

Моя рука дрожит, когда открываю дверь, ведущую в студию, построенную папой для нас, когда близнецам исполнилось десять лет.

Лэн и Брэн пользуются той, что побольше, а мне досталась поменьше. Когда-то в подростковом возрасте я зависала с братьями, но их талант задавил мою душу, и я месяцами не могла ничего нарисовать.

Поэтому мама попросила папу построить отдельную студию, чтобы у меня появилось больше личного пространства. Не знаю, додумалась ли она до этого сама или Брэн рассказал ей, но разницы особой не было. Зато мне не приходилось видеть плоды их гениальности и чувствовать себя с каждым днем все ничтожнее и ничтожнее.

На самом деле не стоит даже сравнивать себя с ними. Они не только старше меня, но и очень разные. Лэн – скульптор, закоренелый садист, который может и превращает своих подопечных в камни, если представится такая возможность.

Брэн, с другой стороны, рисует пейзажи и все, что не связано с людьми, животными или тем, у чего есть глаза.

Я… тоже художница. Наверное. Скетчер и поклонница современного импрессионизма. Мне просто не хватает определенности, которая есть у моих братьев.

И уж точно не такая техничная и талантливая.

И все же единственное место, где я сейчас хочу быть, – это маленький уголок в моей художественной студии.

Я открываю дверь холодной и напряженной рукой и делаю шаг внутрь. Автоматические лампы освещают чистые холсты на стенах.

Мама часто спрашивает, где я прячу свои картины, но она никогда не заставляет показывать их, поэтому они лежат в шкафу, где их никто не найдет.

Я не готова, чтобы кто-то увидел часть меня.

Эту часть меня.

Потому что ощущаю тьму, клубящуюся вокруг. Испытываю удушающее желание позволить ей поглотить меня, сожрать меня изнутри и просто очистить от всего.

Пальцы дрожат, когда я беру банку с черной краской и разбрызгиваю ее на самый большой из имеющихся холстов. Она пачкает все вокруг, но я не обращаю на это внимания, беру еще одну банку и еще одну, пока все не становится черным. Затем достаю палитру, красные краски, художественный нож и большие кисти. Не задумываясь, наношу смелые мазки красного, а затем закрашиваю их черным. Чтобы добраться до самой высокой точки холста, приходится использовать лестницу, передвигая ее от одного края к другому. Работаю так в течение, кажется, десяти минут, хотя на самом деле прошло намного больше времени. Когда спускаюсь с лестницы и убираю ее, то кажется, будто я сейчас рухну.

Или исчезну.

А может, просто вернуться на тот утес и позволить смертоносным волнам довершить дело.

Я задыхаюсь, сердце в ушах грохочет, а из глаз вот-вот потечет красная кровь, как на картине, которую только что дописала.

Этого не может быть. Этого… просто не может быть.

Какого черта я написала эту… эту симфонию жестокости?

Почти ощущаю его грубое прикосновение к моей разгоряченной коже. Чувствую его дыхание на себе, контроль и то, как он отнимает его у меня. Я вижу его перед собой. Эти мертвые глаза. Такого высокого, как сам дьявол. Присутствие парня ощущается таким мощным. И то, как он пытается отнять у меня все.

Я почти слышу его голос, полный издевки, и непринужденную манеру речи.

Практически улавливаю его запах – древесный и сырой, отчего дыхание застревает в горле.

Мои пальцы опускаются на шею, к месту, где он прикасался ко мне – нет, душил меня, – когда по телу разливается разряд, и в страхе я опускаю руку.

Какого черта я творю?

Случившееся ранее было неясным, тревожным и вовсе не должно описываться с такими грубыми подробностями.

Я никогда раньше не рисовала ничего столь масштабного.

Обхватив себя руками, я едва не корчусь от острой боли.

Дерьмо.

Кажется, меня сейчас вырвет.

– Вау.

Низкий голос, раздавшийся за спиной, испугал меня, и я вздрогнула, обернувшись лицом к брату.

К счастью, из близнецов он более сговорчивый.

Брэндон стоит возле двери, на нем шорты цвета хаки и белая футболка. Волосы, напоминающие темный шоколад, растрепались во все стороны, как будто он только что выпрыгнул из кровати и приземлился в моей студии.

Он тычет пальцем в направлении моего полотна, полного ужаса.

– Твоих рук дело?

– Нет. То есть да… может быть. Не знаю. Я определенно была не в себе.

– Разве не такого состояния добиваются все художники? – Его взгляд смягчается. Такие голубые, такие светлые, такие увлеченные глаза, прямо как у отца. И такие же обеспокоенные.

Брэндон изменился с тех пор, как у него появилось сильное отвращение к глазам.

За несколько шагов он достигает меня и обнимает за плечи. Брат старше меня примерно на четыре года, и разница чувствуется в каждой черточке его лица. В каждом уверенном шаге.

В каждом продуманном движении.

Брэн всегда ассоциировался у меня с оранжевым – теплым, глубоким и одним из моих любимых цветов.

Он молчит какое-то время, внимательно разглядывая картину. Я не решаюсь посмотреть на нее или на Брэна, пока он ее изучает.

Почти не дышу, когда его рука непринужденно сжимает мое плечо, как всегда, когда мы нужны друг другу.

Мы с Брэном всегда выступали единой командой против деспота Лэна.

– Это… совершенно потрясающе, Глин.

Удивленно смотрю на него из-под ресниц.

– Ты издеваешься надо мной?

– Я не стал бы издеваться над искусством. Не знал, что ты прячешь от нас свой талант.

Я бы скорее назвала это не талантом, а катастрофой, проявлением моей долбаной музы.

Что угодно, но только не талант.

– Подожди, когда мама увидит. Она будет в полном восторге.

– Нет. – Я отстраняюсь от него, и уверения, прозвучавшие ранее, сменяются ужасом. – Не хочу показывать ей… Пожалуйста, Брэн, только не маме.

Она все поймет.

Она заметит ошибки в жирных штрихах и хаотичных линиях.

– Эй… – Брэн обнимает мое дрожащее тело. – Все в порядке. Если не хочешь, чтобы мама видела, я не скажу ей.

– Спасибо. – Я утыкаюсь лицом в его грудь и, наверное, пачкаю его одежду масляной краской, но не отпускаю его.

Потому что впервые после пережитого потрясения я наконец-то могу расслабиться. Я чувствую себя в безопасности от всех бед.

В том числе от своих мыслей.

Я впиваюсь пальцами в спину брата, и он обнимает меня. Молча. Вот почему я люблю Брэна больше всех. Он знает, как поддержать. Он знает, как быть братом.

В отличие от Лэна.

Спустя некоторое время мы отодвигаемся друг от друга, но он не позволяет мне уйти. Вместо этого он наклоняется и смотрит на меня.

– В чем дело, маленькая принцесса?

Так зовет меня папа. Маленькая принцесса.

Мама – настоящая принцесса. Папа боготворит ее и воплощает в жизнь все ее мечты.

Я дочь принцессы и, следовательно, маленькая принцесса. Я стираю слезы с глаз.

– Ничего, Брэн.

– Нельзя тайком проникнуть в подвал в пять утра, нарисовать вот это, а потом сказать, что ничего не произошло. Можешь говорить что угодно, но что-то явно случилось.

Я беру палитру и начинаю смешивать случайные цвета, чтобы только занять свои мысли и руки.

Тем не менее Брэн не сдается. Он отходит в сторону, а затем встает между мной и картиной, которую точно выброшу в ближайший костер.

– Дело в Девлине?

Я вздрагиваю, и при упоминании имени друга мое горло сдавливает.

Когда-то он был моим самым близким другом.

Парень, который понимал мою загнанную музу не хуже, чем я понимала его одиноких демонов.

Пока однажды нас не разлучили.

Пока однажды пути наши не разошлись в разные стороны.

– Дело не в Деве, – шепчу я.

– Бред. Думаешь, мы не заметили, что после его смерти ты изменилась? Ты не виновата в его самоубийстве, Глин. Иногда люди решают уйти, и мы не можем остановить их.

Перед глазами все расплывается, а грудь сдавливает так, что невозможно нормально дышать.

– Просто забудь об этом, Брэн.

– Мама, папа и дедушка беспокоятся о тебе. Я беспокоюсь. Если мы можем что-то сделать, скажи нам. Поговори с нами. Если не выскажешься, нам не справиться с этой проблемой.

Я чувствую, что разрушаюсь и сдаюсь, поэтому прекращаю смешивать краски и сую палитру ему в руки.

– Лучше создай прекрасный лес в своем стиле с помощью всех оттенков зеленого.

Он берет палитру, но глубоко вздыхает.

– Если будешь и дальше отталкивать нас, то однажды, когда мы тебе действительно понадобимся, Глин, нас не будет рядом.