скачать книгу бесплатно
Парень покорно взял вещи, брошенные ему стражником, и поплелся к реке. Некоторое время со стены был слышен плеск воды, и, примерно через час путник вернулся с неумело постриженной головой, парой порезов под ушами и на шее. Одежда Байера висела на костлявых плечах мешком. У юнца был настолько глупый и беззащитный вид, что на лицах суровых стражников появились улыбки, однако общая атмосфера напряженности и страха не дала веселью хода.
Вскоре ворота приоткрылись, и парень проскользнул внутрь. Байер грозно навис над дрожащим от холодной воды юношей и кивнул на мандолину, которую тот робко прижимал руками к груди.
– Это что?
– Я играю немного, пою… Я не могу ее бросить.
Стражник смягчился и положил руку на плечо паренька.
– Пойдем, сынок. Высохни, поешь, приди в себя, и ночью я отведу тебя к комтуру. Надеюсь, что ты принес важные для него вести, иначе тебя бросят в тюрьму. Знаешь, каково в темнице, таким как ты? Тяжело и неуютно…
Парень задрожал от слов стражника еще больше, однако вздохнул и пошел за его удаляющейся спиной, покрытой засаленным кожаным плащом.
После холодного ужина из бобовой похлебки и стакана «Doppelganner» -а, стражник долго и настойчиво выспрашивал у парня подробности обстановки в Чартице, затем рыжеусый солдат вывел Яна из подвалов башенной казармы и повел по узким переулкам ночного города к Дворцу Истины, где располагалась городская стража.
После получаса ходьбы, перейдя площадь с белыми мраморными фонтанами, изображающими диковинных зверей, побеждаемых героями, закованными в латы, Байер и Ян встали на ступени Дворца Истины.
Колоссальное сооружение из гранита с золотистыми прожилками, встречающегося лишь в Проклятых Штольнях, угрюмо и властно нависало над окрестными зданиями. Над четырьмя порталами, ведущими ко входу во Дворец, красовались зловещего вида горгульи, у одной из каменных тварей было сломано крыло, а у второй слева на хищной морде была выбоина. Узкие высокие окна Дворца со стеклами синего цвета были темны. Лишь местами на верхних этажах виднелся мертвенно желтый свет масляных ламп и светильников. Шла смена Ночной стражи. А в самой восточной из угловых башенок, напоминающих шестигранные конусы, располагалась приемная Клеменса Вейса, чье прозвище Палаш стало притчей во языцех среди жителей города. За окнами башни бродили тени. Комтур не спал.
Путники преодолели девяносто девять ступеней, Байер повел парня к входу и оба они зашли внутрь через широкие дубовые двери, украшенные завитушками из слоновой кости. Стража была открыта и днем и ночью, а на часах возле здания никогда не было солдат. Подобную мишуру начальство не терпело и считало излишним ставить людей на всякого рода бесполезные, но почетные караулы.
Изнутри Дворец не был настолько интересен и величав как снаружи. Обилие комнат, в которых располагались различные службы и ведомства разного ранга, напоминало большой улей или муравейник. Строгие интерьеры мрачных коридоров, охраняемые внушительного вида железными исполинами в доспехах прошлых эпох, давили на человека своим холодным спокойствием, и Ян сразу почувствовал себя жалким и ничтожным. Ему стало не по себе. Старые картины в черных от времени окладах из золоченого дерева изображали сцены невероятные и захватывающие. Возле одной из них Ян остановился и, несмотря на то, что Байер нетерпеливо тянул его за собой, спросил:
– Что это?
Байер обернулся, и лицо его стало мрачнее тучи.
Знаменитый закрытый процесс над Шерметом Вернегой по прозвищу «Вирм». Слыхал о таком?
Ян кивнул. Еще бы он не слышал. В детстве Андерас помнил, как этим прозвищем пугали маленьких детей. Когда Вирма наконец-то поймали в катакомбах под Шленхау, где он прятался два с лишним года, стражам, бравшим его, стало дурно от ужаса. В подвале нашли останки почти тридцати маленьких детей, от трех до десяти лет. Безумный колдун, некогда бывший неплохим специалистом по лечению и заговариванию колотых и резаных ранений, под старость лет занялся антропомантией – гаданием по человеческим внутренностям. Причем он «изобрел» новый способ этого отвратительного колдовства – гадание по внутренностям еще живых детей. Подобная форма безумия, очевидно, могла быть следствием влияния какого-либо демона-бунтаря, попавшего в Шленхау вследствие определенных магических возмущений. После допросов Вирма сочли невменяемым, поскольку штатные колдуны стражи доказали наличие факта проведения суккубата над сознанием Шермета так и не опознанным демоном, однако приговор был суров – Вернегу замуровали заживо, опасаясь беспорядков в городе. Слишком уж силен был гнев простого люда Шленхау, к тому же, стража потеряла пять человек при попытке взять старого колдуна. В катакомбы страшные действия Вернеги привлекли столько различных тварей, что после очистки подземелий колдуны стражи изрядно пополнили тома описаний созданий Магических Штормов. А Огненный королевский элементаль, который сидел в темноте катакомб, карауля вход в подземное логово колдуна, спалил нескольких человек и едва не провалил всю затею. Лишь уничтожив существо, люди нашли Вернегу за его отвратительным занятием. В окровавленных лохмотьях старик, напевая под нос и совершенно не обращая внимание на все, что творилось вокруг, методично разрезал живот хрипящей от боли маленькой девочке. Стража едва не разорвала старика на месте, однако Клеменс Палаш, в те времена носивший звание капрала, не позволил сделать это. И правильно, ибо впоследствии старик признался под пытками, где прятал пятерых живых малышей. Их удалось спасти, и Палаш продвинулся по службе. Байер указал Яну на Палаша, который выступал в суде качестве свидетеля. Ян внимательно рассмотрел надменно-гордое лицо молодого блондина со шрамом на подбородке, глубоко посаженными глазами, тонкими губами и прямым носом с небольшой горбинкой. В этом лице угадывался гордый и опасный человек. Человек, готовый на все, ради достижения своей цели. Красавцем его нельзя было назвать, однако что-то в ледяном взгляде его серых глаз вызывало уважение и восхищение одновременно. Вернега же сидел за толстенной кованой решеткой, вцепившись в нее пальцами, словно дикий зверь. Седые космы старика были похожи на клочья тумана, а раззявленный в крике беззубый рот внушал суеверный ужас. У старика был выколот правый глаз, а на месте левого уха виднелось кровавое пятно. Стража на пытки не скупилась никогда. Народ в Зале Раскаяния и Очищения художник изобразил превосходно. Гнев, слезы, ненависть и отвращение на лицах собравшихся судей, стражей и приглашенных на суд людей придавали картине оттенок мрачного ощущения тяжести и страха. Ян отвернулся и пошел вслед за Байером, не говоря ни слова и стараясь не поднимать глаз на все диковинки, хотя он – коренной провинциал, никогда в жизни не видел ничего подобного.
Ежась от гуляющих по коридорам сквозняков, Ян покорно брел за Брендоком и, наконец, часовой, поднявшись по узкой винтовой лестнице, остановился перед дверью приемной начальника стражи. Караульный, дремавший на софе из потертой кожи, мгновенно вскочил и, выслушав донесение Байера, скользнул за дверь. Через минуту он вышел и пригласил Байера и Яна войти.
Убранство приемной сразу бросилась юному менестрелю в глаза. Круглой формы комната метров десяти в диаметре была ярко освещена роскошным светильником разноцветного торкского стекла. Внутри стеклянных капель горели огоньки золотистого теплого света, искрясь и переливаясь, как ночные светлячки. Ян догадался, что это алмазы с холодных озер, расположенных в юго-восточной части Проклятых Штолен. Один подобный камешек, светящийся собственным внутренним теплом, стоил баснословные деньги и добывался с огромным трудом, часто ценой жизни каторжника. Массивный круглый стол из черного монолитного куска мрамора в центре украшала эмблема Стражи Шленхау – согнутая в кольцо оскаленная бирюзовая Виверна – вымерший вид подземных крылатых змей, что вырастали величиной с добрую лошадь. У книжных полок, расположенных вдоль стены дугой, стоял спиной к вошедшим Клеменс Палаш. В резном кресле у стола, подперев острый подбородок жилистой, сухощавой рукой, сидел Ричард Клоссар – заместитель Вейса, начальник Ночной Стражи. Байер хрипло кашлянул. Он не впервые стоял в этой комнате, поскольку был старый служака и частенько делал доклады о работе своего ведомства, однако до сих пор, заходя в приемную барона Вейса, чувствовал биение своего сердца и слышал стук собственных зубов.
Палаш молчал с минуту, а Байер не решался нарушить ход его важных для государственных дел мыслей. Потом, не оборачиваясь, барон тихо сказал:
– Вы будете отданы под суд, часовой Байер. Зачем вы пропустили человека в крепость? Я ясно дал понять сложившуюся ситуацию. Ваше начальство тоже будет наказано, не в пример суровее вас. Это все. А теперь я слушаю.
Байер открыл, было, рот, чтобы пролепетать слова, извиняющие его необдуманные действия, однако Ян решительно шагнул вперед:
– Господин Вейс, я… Байер не виноват! Дело в том, что у меня письмо, я его обещал передать лично вам в руки. Староста ничего толком мне не объяснил, но мне кажется, это дело государственной важности! В Чартице… понимаете… там не просто чума! Это… хуже, гораздо хуже! Половина города уже вымерло. За неделю! Вы должны выслушать меня.
Барон повернулся на срывающийся голос юноши. Он остался почти таким же, как и был изображен на картине, однако годы и труды добавили морщин на его лице, а мешки под глазами показывали, что Палаш в последнее время пристрастился к выпивке. Он всмотрелся в лицо молодого музыканта и снисходительно кивнул:
– Давай сюда письмо.
Клоссар беспокойно завозился в кресле:
– Постой, Клеменс! Вдруг на нем осталась зараза? По случайности, или может этот парень – наемник, пришедший сюда отравить тебя?
Палаш хмыкнул, но, тем не менее, надел черные перчатки из тонко выделанной кожи. Взяв в руки лист пергамента, что протянул ему Ян, Вейс долго и внимательно изучал каракули находившегося при смерти старосты, и лицо его темнело с каждой новой прочитанной строчкой. Под конец он медленно поднял голову, обвел мутноватым взором серо-голубых глаз собравшихся в комнате и приказал Байеру: «Вы можете идти, часовой»!
Байер понимающе кивнул и пулей вылетел за дверь. Палаш долго еще изучал бумагу, щупал восковую печать, всматривался в знаки правительства Чартица и, наконец, убедившись, что письмо действительно подлинное, он устало опустился в кресло рядом с начальником Ночной Стражи.
Что пишут? – отрывисто буркнул Ричард.
–Полюбуйся, коллега. Кажется, скоро всем нам придется несладко. Если мы вовремя не предпримем нужных мер, я боюсь, заботы о предстоящей коронации покажутся нам легче гусиного перышка.
Клоссар подслеповатыми глазками окинул лист, крякнул, встал с кресла, налил себе кубок стоявшего на столе грога, отпил, затем подошел к Яну и протянул вино ему.
– Выпей, парень, а потом расскажешь, что это за такая сомнительная Чума…
Ян рассказывал всю ночь. Рассказывал все, что знал. Городские сплетни, слухи, бродившие по умам несчастных жителей Чартица, странные ночные происшествия. Стражи слушали внимательно, не перебивая парня и тот, обалдев от свалившегося ему на голову почтения со стороны очень, очень важных людей, взахлеб рассказывал о страшных событиях последних недель. О том, что погибла вся его семья – мать, старик дед и две сестренки, Андерас промолчал. Он чувствовал, что в данный момент его жалобы на жизнь мало кого заинтересуют.
Лишь однажды Палаш перебил парня:
– Сынок, ну-ка, расскажи нам еще раз о том, что увидел три недели назад этот фермер… как его там…
– Мирча Кулак?
– Да, он самый.
Ян попросил грога, и ему с готовностью налили полкубка. Выпив вяжущую жидкость, он снова поведал стражам о происшествии у домика старого Мирчи.
Месяц назад старый Мирча, живший на окраине леса к югу от Чартица утром зашел в свой обширный коровник и обомлел от ужаса – его скот валялся бездыханным на полу. Почти все коровы были мертвы уже несколько часов, а некоторые, жалобно мыча и суча копытами во все стороны света, издыхали. Фермер схватился за голову и побежал домой, куда вскоре вернулась с рынка его жена, которую чуть было, не побили на рынке за то, что она пыталась продать прокисшее молоко, выдавая его за свежее. Старуха была так потрясена, что когда Мирча добил ее известием о поголовном падеже коров, она лишилась чувств.
Клеменс Вейс прикрыл глаза, словно обдумывал что-то. Ян продолжал.
Комтур понял, что это было еще не самое страшное. Ночью, четырнадцатого мая Мирча вышел дежурить в поле, чтобы узнать, кто травит его коров. И, как рассказал он перед смертью старосте, задыхаясь сгустками собственной крови, идущей у него из горла, он увидел того, кто, по его мнению, мог навести порчу на скот. Единственное, что староста понял из его бреда, это слова о белой женщине с пепельным лицом. Еще он постоянно упоминал какой-то красный шарф, что она повесила ему над крыльцом. Всем стало так страшно после столь нелепой скоропостижной смерти, что народ забаррикадировался в домах, боясь выйти на улицу. И еще несколько человек, к которым ночью постучали, нашли на своем пороге красный шелковый шарф. Потихоньку началось. Многие засыпали здоровыми, а просыпались в луже собственной крови вперемешку с гноем. Кровавая жижа хлестала из всех отверстий на теле человека. Многие не просыпались вообще. В городе началась паника, стали искать виноватых. Вспомнили и о старой перечнице – знахарке Неле Добб. За сварливый характер многие считали несчастную повитуху ведьмой. Старуху бросили в пруд, где она не выдержала испытания водой и утонула. На этом не закончилось. Люди бежали на кладбище, вскрывать свежие могилы, обходили их с мальчиком на вороном коне, вспоминали, кто при жизни как-либо «странно» себя вел. А одному – почившему с миром бедолаге отрезали голову и вонзили кол меж лопаток лишь за то, что Вана Брик, эта сучка, вспомнила, будто через гроб покойного во время похорон перепрыгнула кошка. Чартиц вымирал на глазах. Дошло до того, что некому стало вывозить трупы из домов, и весь город превратился в одно большое кладбище. Лишь немногим счастливчикам удалось обмануть белую даму с красным шарфом.
– Постой, Ян.
Клеменс прервал парня.
– Так ты хочешь сказать, что мор кто-то запланировал. Не могла ли Чума вырваться из старых могильников с прошлых эпидемий? В этом году было сильное половодье, все могла размыть вода. Эта зараза, как говорят лекари, может жить годами! И почему все началось со скота? Если цель чумы – люди, то как-то странно это все.
Ян покачал головой:
– Не знаю, господин барон. Я лишь передаю то, что видели многие. В Чартице голод.
Стражи задумались, потом Вейс встал, похлопал парня по плечу и сунул ему в ладонь туго набитый кошелек.
– Иди сынок, ты славно потрудился. Староста написал в письме о то, что случилось с твоей семьей. Я понимаю, что это не вернет их, но тебе надо подумать о будущем. Найди пока жилье, а потом, если все наладится… во всяком случае, думаю, ты не пропадешь. Знати у нас скоро много соберется, а песни слушать они любят… И еще. Все, что ты нам рассказал не должно выходить за пределы этой комнаты. Если начнешь болтать направо и налево о том, о чем не надо, я тебе не завидую. Иди.
Ян с достоинством принял подарок, хотя слезы брызнули из его серо-синих глаз.
– Спасибо… – прошептал он, затем молча повернулся и вышел из приемной в коридор, где ждал его Байер.
Ну, что там? – нетерпеливо шепнул рыжеусый часовой. – Плохо дело?
Ян проглотил слезы и с долей черной зависти посмотрел на стражника. Ведь у него вся родня жива и здорова… А староста… А что ему староста?
Менестрель молча побрел по коридору Дворца Истины. Надо было пробовать жить заново.
– Мерзавка!!! – прошипел Клоссар, едва дверь за бардом закрылась.
Он так сильно треснул кулаком по подлокотнику роскошного кресла, что едва не сломал его. Негодованию его не было предела.
– Ведьма проклятая! Говорил я тогда, сжечь ее надо было, пока эта стерва была у нас в руках. А теперь она вышла за Ульриха! Будь я трижды проклят, если это не ее рук дело! Кто бы мог подумать, что в черном сердце этой, этой… бабы столько ненависти!
– Успокойся, Ричард. – Вейс обошел стол и сжал плечо дергавшегося в кресле соратника. Ни одной ведьме, даже Берте фон Моли, не сотворить подобного. Кто знает, может быть, мы не там копаем, а? Я прекрасно помню, как герцог вырезал все их родовое гнездо. К, сожалению, не окончательно. Но не могла же она мстить всем подряд! Если эта Чума придет в Шленхау, Юрбург, Варстин Дар… Нет, это не могла быть Берта. Я трижды читал ее дело. Судя по описаниям, сущность, принесшая в Чартиц болезнь, нечто совершенно неизведанное, хотя ребятам из ведомства по незаконной ворожбе придется порыться в своих библиотеках. Чума уже много раз посещала наши края, но еще ни разу призрак не становился разносчиком заразы, а лишь предвещал ее появление… Белая дама с красным шарфом… Может быть, это всего лишь Нойнтотер?
– Кровосос, разносчик мора и болезней?
Ричард скорчил кислую мину.
– Вряд ли. Эти появляются обычно во время войны, когда в жратве нет недостатка… К тому же, описание не подходит. Нойнтотер – страшный урод. А здесь… Но какая-нибудь тварь могла попасть к нам сюда из Проклятых Штолен. Чартиц богатый городок, хотя не такой большой, как наш. В любом случае, нужно это проверить. Жители зря бы на кладбище не пошли, значит, какие-то подозрения присутствуют. Меня еще беспокоит, что на фермах передохла скотина. Значит, спланировано все. Голод и болезнь – этого более чем достаточно для паники.
Вейс подошел к окну, и, приоткрыв его, с наслаждением вздохнул пахнущий морем воздух.
– Есть у тебя пара достойных ребят, кого можно было бы послать в Чартиц? Необходимо собрать сведения, расспросить оставшихся в живых… Если Чума придет в Шленхау, о коронации можно будет забыть. Никто из дворян на нее не приедет! А отсрочка – это очередной шанс нашим соседям ущипнуть нас за задницу, причем крепко ущипнуть!
Ричард задумался, и лицо его вдруг осветилось нехорошей улыбкой с изрядной долей злорадства. Он потер свои сухощавые руки, словно муха перед тем, как сесть на еду.
– Пары, может быть, и не найдется, но один человечек на примете есть. Да, я думаю – торопливо добавил он – там и одного будет достаточно.
Палаш медленно кивнул:
– Приказ подпишу утром. Человек должен выехать завтра, промедление смерти подобно.
Клоссар поднялся, уставным кивком головы попрощался с бароном и вышел из круглой комнаты. Сердце его ликовало. Наконец-то он избавится от этого нищего надоедливого ухажера его дочери!
А барон, постояв у окна, широким шагом пересек комнату, достал из комода пергамент и письменные принадлежности, и, макая гусиное перо в золотую емкость с чернилами черного цвета, стал писать бисерным почерком на крохотном кусочке дорогой бумаги, который он аккуратно вырезал своим острым засапожником, с коим никогда не расставался.
Долго обдумывая текст записки, он, наконец, решился писать:
«Достопочтенный господин герцог! Что касается подготовки к Вашей коронации, то она идет без каких-либо задержек. Однако вынужден сообщить о новых фактах касательно Чумы в городах – вассалах Шленхау. Есть все основания предполагать о ее неестественном происхождении, что может быть связано с попыткой срыва церемонии. Меры уже приняты и в кратчайшие сроки мы узнаем о заразе подробнее. Однако, в связи с напряженной обстановкой, прошу помощи у Вас. Нет ли у господина герцога надежного человека, который помог бы нам разобраться в сложившейся ситуации как можно скорее?»
Верный Вам Клеменс Вейс, комтур Шленхау.
После того, как чернила высохли и впитались, комтур подошел к открытому окну и осторожно свистнул. Сверху, где под остроконечной крышей башни располагалась голубятня, послышалось воркование, и вскоре в окно приемной влетел, громко хлопая крыльями, черный почтовый голубь. Привязав к его тонкой лапке свернутую в трубочку записку, комтур шепнул птице тайный заговор, по которому голубь мог найти герцога в Юрбурге без труда, и выпустил черного пузатого красавчика в ночное небо Шленхау. После чего, проводив птицу внимательным взором, сел в кресло и стал потягивать грог.
Глава 3. Покушение
Интимная полутьма обширного будуара вдыхала в себя сладостные вздохи и стоны, исходящие из-под розового балдахина огромной квадратной кровати из красного дерева, где на мокрых от пота простынях неторопливо двигались две человеческие фигуры. На разгоряченных телах любовников плавали блики огоньков крохотного светильника, примостившегося на овальном столике у изголовья кровати.
Женский стон время от времени оглашал спальню родового замка графа Ульриха фон Моли:
– Еще… Еще немного! Ох…
– Все, что хочешь… Все, что пожелаешь!
– Теперь так… О, боги, как хорошо! Не останавливайся, прошу тебя…
Оседлав мужа, Берта в лихорадке страсти трясла пышной гривой черных как беззвездная ночь волос и терлась шелковой кожей бедер о тело Ульриха.
Наконец, рот молодой ведьмы открылся в беззвучном крике, и она откинулась на спину, а граф приподнялся на кровати и стал нежно пощипывать пальцами соски роскошных грудей супруги. Оба не в силах были произнести ни слова.
Ведьма сладостно потянулась, встала с ложа и, покачивая белеющими полушариями ягодиц, прошла к хрустальной двери, вышла в лоджию, на открытый воздух. Внизу чернел бескрайний дубовый лес, а на горизонте скалились цепью острых клыков горы Шаркады.
Сзади послышалась мягкая поступь босых ног, и Берта ощутила на своем плече губы мужа, которые неторопливо скользнули к шее.
– Ненасытный – выдохнула она, и ее губы улыбнулись, обнажив сверкающие белизной зубки – Третий раз за ночь- это уже слишком.
Ульрих засмеялся:
– Чем ты на этот раз напоила меня за ужином? Что за новое зелье выдумала эта черноволосая головка, в которой так много тайн, неведомых мне?
– Просто ты давно не был дома.
Ведьма устало вздохнула и потерлась щекой о колючий подбородок графа.
Руки графа скользнули к бедрам молодой жены, однако та не ответила на ласку.
– В чем дело, малыш? Что тебя беспокоит?
Ведьма поймала гулявшие по ее телу руки Моли и скрестила их у себя на животе.
– Ты слышал, что в окрестностях Шленхау эпидемия? Говорят, Чума…
Граф удивленно шепнул:
– Но она далеко от нас… Что нам угрожает в этой глухомани?
Ведьма заскрежетала зубами:
– Где мы оказались по вине этого чудовища! Ох, заплатит мне герцог…
Она вздохнула и медленно сказала:
– Ты не можешь ехать на коронацию. Ты не должен так поступать. И прикажи своим вассалам не делать этого. Они послушают тебя. Повод прекрасный – Чума. Лучше быть ничего не может. Герцога не смогут короновать, если большая часть дворянства не приедет на церемонию. В присутствии короля им придется принести клятву верности, а заочное согласие в виде письма или грамоты не пройдет.
Ульрих напрягся всем телом, и ведьма лопатками почувствовала каменные мышцы его груди.
– Ты понимаешь, чего ты просишь? Гендин фон Клауре – практически король! Он самый крупный феодал Треснувших королевств, и эта коронация для него – лишь маленький шажок…
– Шажок через пропасть! – вскрикнула ведьма – шажок к тому, что ты никогда уже не получишь короны!
