скачать книгу бесплатно
и не надо, прошу тебя, плакать и соболезновать,
просто дай мне возможность выжить и не отчаяться,
разреши мне проснуться в спальне. Не в усыпальнице.
Я прощу тебя. Я прошу тебя, стань мне Родиной,
только ты всё глядишь на оспины, как на родинки,
говоришь: «Потерпи, и услышишь ангелов».
Но они не поют, а глядят, затаив дыхание,
как в мучительном небе цветы расцветают дикие —
ядовитые гиацинты да траурные гвоздики.
2014 год, Донецк
«в небе над нашим Донецком…»
в небе над нашим Донецком
цветут цветы
гиацинты
гвоздики
пионы
в небе над нашим Донецком
кровавый закат
в окнах домов Донецка
иконы
чтобы не прилетело
чтобы никто не погиб
только бы наступило утро
оно вечера мудренее
страшно
это когда
гиацинт вершит геноцид
а всё остальное
свет мой
наш город преодолеет
2017 год, Донецк
Сара
Моя Сара не носит туфель на низком ходу,
и на каждое слово у неё то байка, то присказка.
С ювелирной точностью Сара предсказывает судьбу,
и судьба эта непременно в затылок выстрелит.
Сара кольца снимает и раскладывает Таро,
у неё на груди под крестиком бьются голуби,
есть в цыганском сердце потайное – двойное дно,
за семью замками, за десятью щеколдами.
К моей Саре приходят люди со всех сторон,
они все на ладошках приносят для Сары тайное.
Сара знает о каждом всё – от любовниц до похорон,
ведь на то оно и дано, мастерство гадальное.
Сара в чёрном, моя Сара, как ночь, черна,
поправляет платьице и глядится в зеркальце.
Сара знает цену себе, и цена эта высока,
ровно столько бездетные отдают за первенца.
Моя Сара и мне гадает в степной глуши,
я прошу немного, о тебе лишь спрашиваю.
Только Сара в ответ молчит, и с моей души
облетают листья под кружевной рубашкою.
2014 год, Донецк
«На цыганском посёлке детство всегда босоногое…»
На цыганском посёлке детство всегда босоногое.
Эти танцы в пыли и гадания до утра…
У цыганок моих чернобровых губы вишнёвые,
у цыганок моих в тонких пальцах алые веера.
До сих пор, если путь мой лежит мимо их поселения,
я музы?ку делаю тише, чтобы услышать коней.
Запряжённые кони цыган в повозочки трёхлинейные,
бесконечное небо цыган – держателей голубей.
И мальчишки гурьбой, и девчонки в звенящих браслетах.
Всё кружится, и пыль застилает глаза.
И они надо мною смеются, я странно одета,
а ещё у меня в рукаве не найдёшь ни туза,
ни валета червонного. Я приезжаю к ним в гости,
и они меня под руки дружно подводят к столу.
И мне люб этот дикий степной необузданный пёстрый
беспокойный народ, презирающий кабалу.
Все свободны у них, от чумазых детей до барона.
От макушек под солнцем до стоп на линялой траве.
От взмывающих юбок до роз полусонных бутонов.
Я один из них спрячу на счастье в своём рукаве.
2023 год, Москва
«Когда падёт режим…»
Когда падёт режим,
мы тоже побежим.
Ты навсегда, а я
вернусь и буду верить!
Хрустальная страна
за каменною дверью,
но будет и окно,
в котором далеко,
насколько хватит глаза —
разбитая Green Plaza.
Под водами реки
ушедшие полки,
и тоненький мальчонка
стоит на берегу.
И белая пелёнка,
как флаг, на злом ветру.
Обычная пелёнка.
Кого б запеленать?
Как страшно: нет ребёнка,
осталась мать.
2015 год, Донецк
«Кто читает все эти чёртовы сводки?…»
Кто читает все эти чёртовы сводки?
Налей мне водки, промой мои раны,
мы с тобой в подвале сидим, как в подводной лодке,
имени русой Марии, имени плачущей Анны.
Наша лампа-лампочка, наша маленькая лампада,
жёлтая, жуткая, внутриматочная спираль мира.
Не гляди на меня, Мария, я боюсь твоего взгляда,
помолчим, Мария, здесь каждое слово – гиря.
Наш подвал укромен, четыре стены и стулья,
а ещё эти полки с помидорами-огурцами.
Нас подвал уменьшает, съёживает, сутулит,
мы становимся даже не сёстрами – близнецами.
А назавтра сводки, от которых мне сводит душу,
а назавтра снова учиться ходить по краю.
Мы идём по улице – два морячка по суше,
мы с тобою ещё ни разу не умирали.
2015 год, Донецк
«Испей до дна Донецк, как яд и как лекарство…»
Испей до дна Донецк, как яд и как лекарство,
как некий бастион, как город, как тюрьму.
Испей его последнее бунтарство,
подставь плечо клейму.
Я вижу, что сентябрь расправился с зелёным,
как птица на крыло становится. И льнёт
к ногам бродячий пёс. И на губах оскома[1 - Оскома (укр.) – оскомина.],
как прерванный полёт.
Трамваи голосят, асфальт вспороли рельсы,
у балерины – голод и мигрень,
и где-то на краю издёрганного детства —
коричневый ремень.
Мне засветло вставать, тащиться через пустошь,
угрюм пустырь и не сплести венок.
И где-то в глубине горячий красный сгусток
подвешен на шнурок.
И вспомнят старики с их стариковским зреньем
о том, что был четверг – червивое словцо.
И отливал рассвет стыдливостью сиреневой,
и пахло огурцом.
Безмозглая качель и клумбы тёти Веры, —
здесь всё сложилось так, как некогда во снах.
Где тремпели[2 - Тремпель (донецкий региолект) – плечики.] пусты, разверсты шифоньеры
и пыль на зеркалах.
2015 год, Донецк
«На небе ночь погонная ясная…»
На небе ночь погонная ясная
отражается в реке звёздами.
И одна из этих звёзд красная,
остальные пахнут соком берёзовым.
Звёзды тихо колышет реченька,
травы ластятся по-звериному,
ни души вокруг, ни человечка,
лишь деревья руками длинными
на ветру шелестят – акации.
Эта вольница – степь военная.
Из карманной радиостанции
разговаривает Вселенная —
утончённая, гумилёвская,
широченною кистью писана.
Эта вольница – степь монгольская,
так шелка расшивают бисером,
как ты буквы в слова, что бусинки,
как ты словом, как будто выстрелом.
И слова твои слишком русские,
и слова твои слишком чистые.
Ручеёк так руками черпают —
прозорливость воды нехоженой —
как с тобой мы врастаем нервами
в эти чистые подорожники.
И врачуют они нас ласково
под распахнутым небом звёздным.
И одна из этих звёзд красная,
остальные пахнут соком берёзовым.
2015 год, Докучаевск
