Алька. Второе пришествие

– Властимир Петрович, можно к вам, разговорчик есть.

– Заходи, чего там у тебя?

– Я всё же хотел, чтобы вы меня выслушали относительно мыслей моих по отделу, я ведь, по сути…

– Опять ты свою волынку начал, – не давая мне договорить, произнёс Лабазов, – да если бы меня Рыжов не уболтал, я бы тебе эту твою вытяжку-раскатку хрен разрешил делать. Не нужно никаких твоих идей – умеете штампы проектировать, вот и проектируйте. Всё, некогда мне с тобой больше беседовать, давай ступай работать.

– Хорошо, тогда у меня ещё одно маленькое дельце.

Я достал из папки переводное письмо и два экземпляра заявления об увольнении.

– Визу мне на втором экземпляре поставьте.

Директор взял мои бумаги и стал читать их, с выражением крайнего удивления глянул на меня, и прочитав, вдруг сказал:

– Да ты нами воспользовался.

Тут уже удивился я – не понял, что он имел в виду, но, ничего не отвечая, пожал плечами.

– Ну оставляй свои бумаги, будем думать.

– Это конечно, вы мне только визу поставьте на второй экземпляр.

– Ничего я тебе ставить не буду, ты что подумал, подал заявление, и привет? Уйдёшь, когда мы замену тебе найдём.

– Не так, Властимир Петрович. Уйду, если раньше не отпустите, но и не позже, чем через два месяца – закон есть закон. Кино такое есть итальянское, смотрели?

– Какое на х… кино, уйдёшь, когда я отпущу.

Директор перешёл на визг, не любил, когда ему перечили. Я взял, неподписанный, свой второй экземпляр заявления и пошёл к выходу:

– Через два месяца, Властимир Петрович.

Выйдя из кабинета директора, пошёл в отдел кадров, с начальником отдела кадров у нас были вполне приязненные отношения.

– Поставь мне визочку на дату.

– Так это к директору.

– У него своя бумажка, у меня своя.

– Кочевряжится?

– Не без того.

– А чего уходишь-то? Вроде бы я не слышал претензий по работе твоего отдела.

– Да дышать не даёт, всё должно быть только так, как он хочет. А я в своём отделе хочу полноценным хозяином быть, а в глаза ему заглядывать – слуга покорный.

– Ты молодец, можешь, а я его боюсь.

– А чего тебе бояться? Твоя виза только удостоверяет, что ты, как начальник отдела кадров, уведомлен о том, каким число было подано заявление. Это ж законное требование, насколько я понимаю? Опять же, ты секретарь парторганизации института, ты ж практически номенклатура министерства, давай чиркни в уголочке.

Зав. кадрами, превозмогая свой страх, расписался в уголочке заявление и вернул мне.

– Удачи тебе, жаль, что уходишь.

Минут через пять, после того как я поднялся к себе в отдел, примчался Рыжов.

– Алек Владимирович, ты что это выдумал?

– Это вы о чём?

– Петрович сказал, что увольняешься.

– Аааа, вы об этом. Есть такой момент.

– И с чего вдруг ты такое решение принял?

– Да допёк наш карликовый властелин мира, туда не ходи, то не делай. Напихал мне в отдел хрен знает кого и ещё меня же обвиняет, что я штаты раздуваю. Пусть ищет того, кто ему в рот глядеть будет, а я себе найду занятия поинтересней.

– Снова к себе на кафедру?

– Да, там воздух не такой спёртый.

– Давай так, ты неделю ещё подумай, а я попробую с директором поговорить, понять, что там между вами прошмыгнуло.

– Воля ваша.

Через неделю я позвонил Бочарову и сообщил, что принял его предложение и возвращаюсь в МГТУ.

Надо сказать, что если бы Лабазов не мешал мне развивать отдел так, как я это видел, я бы остался, все те начинания, которые произошли в отделе были мне очень интересны, и я хотел довести их да конца. Я так думал тогда, а на самом деле ничего бы я не успел, и не по своей вине, и даже не по вине Лабазова. Но тогда ни я, ни он, даже представить себе не могли, что совсем скоро, группа младореформаторов, ведомая вороватым алкоголиком, в клочья раздербанит большую часть промышленности огромной страны под предлогом её неэффективности, развалив, по ходу, и саму страну.

Судя по всему, старания Рыжова были приняты Властимиром в штыки, и он стал побуждать меня к каким-либо активным действиям в плане руководства. Признаться, я толком не понимал, чего он от меня хочет. Написать план работы будущему руководителю на год вперёд? Так ситуация изменялась каждый день, в стране возникали кооперативы, да что там в стране, в отделе Игоря Орлова мужики уже горбатились в рабочее время на какой-то кооператив и задумали создавать свой. Кроме этого, Игорь Николаевич взрывал мне мозг требованием назвать кандидатуру преемника. А я, по совести, сам не предполагал, кто может справиться. Первоначально предложил Сашу Птичницына, мужик очень толковый, главным инженером работал, кому, как не ему, оставить дело? Вдобавок у него был живой интерес ко всяким начинаниям, но чем-то не понравился он им, не сгодился. Кандидатуру Мишки Блинова тоже отвергли, по причине нудного, как выразился Рыжов, характера. Остался только Андрюха Семизоров, его и назначили. По характеру он вполне годился, неплохой конструктор, но дело наше кузнечное Мишка, пожалуй, получше знал. Вот бы из двоих одного слепить.

Мурыжили меня месяца полтора, и поняв, что пользы от этого нет ни им, ни мне, отпустили. Проставлялся я по случаю ухода в ресторане, не помню в каком, был практически весь отдел, распрощались с теплотой.

Шестнадцатого декабря восемьдесят восьмого года, как обычно, в девять часов утра, я появился в помещении той же секции, куда Владимир Григорьевич Кондратенко привёл меня четырнадцать лет и десять дней тому назад. Помещение и обстановка поменялись мало, а вот состав частично изменился. Сашка Тележников вернулся на десятку, появились новый завлаб – Володя Козырев, старший научный сотрудник Коля Бабин, инженеры Мария Лагашкина и Алексей Власов.

Кафедра наша за время моего отсутствия, не сходя с места, перекочевала на факультет РК (робототехника и комплексная автоматизация) и стала кафедрой РК 8. О новации этой Бочаров мне не сказал, но что уж тут, снявши голову по волосам не плачут. Очень приятно увидеть ставших мне близкими за те годы, что провёл на кафедре, Илью Кременского, Николая Ивановича Ляпунова, Аркадия Ивановича Легчилина и многих других. С Ильёй, впрочем, мы изредка встречались, находились поводы и возможности. Переговорив наскоро с теми, кого увидел, двинул на кафедру, на аудиенцию к Бочарову, он был на месте.

– Здравствуйте, Юрий Иванович, к вам можно?

– О, Алек Владимирович, уже появились. Отлично. Привыкаете?

– Да знаете, как будто и не уходил.

– Это хорошо, у меня к вам будет предложение. У нас на секции молодой инженер работает – Серёжа Евсюков, недавно защитился, познакомились уже?

– Нет пока, ещё не встретились.

– Неважно, встретитесь. Тему, по которой он защищался, сейчас будем внедрять на ЧТЗ (Чебоксарский тракторный завод), я хочу, чтобы вы стали руководителем этой темы. По сути проблемы, в компетенции Серёжи сомнений нет, но опыт общения с заводчанами у него маловат. Я думаю, что здесь нужен более опытный руководитель, Серёжа в курсе.

– Хорошо, пошёл искать Сергея.

– Приступайте к работе, по любым вопросам ко мне.

Я пошёл искать Евсюкова, размышляя, чего вдруг Бочаров решил сделать меня руководителем на теме, в которой всё уже решено. Пришёл к выводу, что он просто решил поощрить меня – подкинуть с барского стола конфетку. В поисках Сергея заглянул на дружественные десятку и шестёрку, как сейчас бы сказали, прорисоваться, встретил на шестёрке Сергея, но другого – Кузинова, отметили, как водится, возвращение. Так что встретились с Серёгой Евсюковым только на следующий день. Он детально ввёл меня в курс дела, рассказал, что диски, которые предполагается изготавливать по предлагаемой технологии, используются в качестве дисков трения тяжёлых промышленных тракторов в их тормозной системе. Трактора эти делают на Чебоксарском тракторном заводе, и применяемые диски, изготовляемые вырубкой из листового проката, во время эксплуатации быстро теряют свои свойства. Потеря свойств обусловлена неоднородным истиранием поверхности дисков, вследствие неоднородности – анизотропии, различием механических свойств листа-заготовки, возникающим при прокатке листа. Давно известном и хорошо изученном явлении.

Чтобы избежать этой самой анизотропии в диске, авторы новой технологии предложили нарезать из листа широкополосные ленты, резать на мерные куски, сворачивать их в кольца и сваривать по стыку. После чего за несколько переходов кольца разворачивать в плоские диски. Вся рабочая зона такого диска, за исключением весьма малой сварочной части, полностью изотропна в направлении трения при торможении.

Решение было очень остроумное, малозатратное, технологически не сложное, и завод, вполне обоснованно, был заинтересован в его внедрении. Мне было очевидно, что Сергей и сам бы чудесно справился с руководством по теме, но начальник наш общий посчитал иначе.

На Новый год мне прилетел сорокет, серьёзный возраст. Люди суеверные эту дату не отмечают, но я, как человек, глубоко верующий в законы Гука и Ома, тепло дружеского рукопожатия, доверчивый взгляд ребёнка, которого ты держишь, прижав к сердцу, близкое дыхание любимой женщины и много чего ещё такого же, собрал большую шумную компанию у себя дома. Выпивали, что-то вкусное ели, горланили песни, вроде бы даже танцевали.

В январе съездил в командировку в Чебоксары, на ЧТЗ, подписал договор с заводом и по приезде пошёл в НИС факультета, чтобы подписать договор со стороны МГТУ и отдать им их бланк, где застал скучающего парня примерно моего возраста, с которым у меня получился очень безрадостный разговор.

– Привет, я Алек Рейн с РК 8, мне договорчик надо подписать.

– Здорово, очень хорошо. Алек денежек нам принёс.

Взяв договор, парень, оказавшийся начальником факультетского НИСа, внимательно прочитал его и вернул мне со словами:

– Нет, Алек, не подпишу я вам этот договорчик, он не соответствует профилю нашего института.

НИСы наши бывшие стали называть институтами. Я даже растерялся.

– Как не подпишете, я вам деньги принёс, а вы от них отказываетесь? Вам что, деньги не нужны?

– Денежки нам нужны, да только тематика ваша нам не подходит, так что, к великому сожалению, всего доброго и до свиданья.

– И вам не хворать, прощайте.

В растерянности я добрёл до кафедры, где наткнулся на Славку Гороздина, зама завкафедрой по науке, тоже бывшего аспиранта Бочарова. Со Славиком мы встречались, когда я трудился в ПКТИТПе. Узнав, что я ищу себе партийного зама в отдел, Слава явился прикинуть, может, ему это местечко подойдёт. Был он в роскошном джинсовом костюме, который никак не корреспондировался с нашей простецкой обстановкой, так у нас и не сладилось, не глянулось ему у нас.

– Слав, что происходит? В НИСе договор не принимают, вообще оборзели, тематика им не та. Куда идти? Назад, к нам на МТ?

– А что за договор-то?

– С Чебоксарским тракторным, по тормозным дискам.

– А, это по теме Серёжкиной диссертации?

– Ну да.

– А зачем вообще такие сложности, давай сделаем через мой кооператив, какая вам разница, через какую фирму делать?

– Нам-то без разницы, но как-то стрёмно, как на всё это посмотрят в деканате.

– Да ты чего? Сейчас вы имеете право работать через любую организацию.

– Это, конечно, как в анекдоте: право вы имеете. Ладно, а сколько ты себе забираешь?

– Пятьдесят процентов, а факультет берёт шестьдесят, и обрати внимание, при работе с факультетом у вас будет возможность платить себе только по полставки эсэнэса или эмэнэса, а при работе через меня платите сколько хотите, мне по барабану.

Идея работать через Славика сразу показалась мне заманчивой, и я решил рискнуть.

Илья распределил положенную мне учебную нагрузку, нашлись для меня занятия и по второй половине – поручил мне придумать какую-нибудь новую лабораторную работу. Я прочитал какую-то брошюру, в которой была изложена производственная задача и приведен алгоритм её решения. Поразмыслив, я понял, что из этого может получиться вполне достойная работ, не связанная с непосредственно с трудом на оборудовании, в процессе которой студент находит, с помощью преподавателя, логическое решение производственной проблемы, составляет алгоритм, пишет программу для ПЭВМ (персональная электронно-вычислительная машина), решает её.

Я написал на Fortran программу и стал её отлаживать, что шло у меня с большим трудом. Выручила меня Маша Лагашкина, которая помогла исправить и отладить мою писанину.

Позвонил с кафедры Э 3 Вячеслав Михайлович Епифанов, попросил зайти. Я пошёл, почему не зайти к хорошему человеку.

– Здрасте, Вячеслав Михайлович.

Епифанов встал из-за стола, поздоровались, обнялись.

– Алик, рад тебя видеть. Ты чего это такое творишь, уволился ничего не сказал, вернулся, не позвонил. Чего увольнялся-то?

– Да с начальником своим немного не нашли общего языка, работать заставлял, а кормить отказывался.

– Да, они, наши начальники, бывают такими, ну сейчас-то всё в порядке?

– Ну пока вроде да.

– Так мы же теперь на одном факультете, давай по НИСу тебя ко мне на тему оформлю, у меня денежная тема, сами не все средства освоить можем.

– Спасибо, но я уже у себя на кафедре оформлен.

– Ну и что? Будешь ещё у меня, делать-то пока ничего не надо – вообще лафа. А потом как-нибудь сочтёмся. Мы же всегда отлично сотрудничали.

– А что, разве теперь второе совместительство можно?

– Отстаёшь от жизни, сейчас хоть десять, только в путь.

– Спасибо, я не знал, а чего вызывали-то?

– Да повидаться хотел, я же, после защиты докторской диссертации, от прежних дел отошёл полностью, тематику сменил кардинально. Но помощь ваша в новых делах, возможно, тоже понадобится.

– Не вопрос, как только, так сразу.

– Ну ладно, рад был тебя увидеть. Оформляться будешь?

– Да нет, спасибо. Побегу, до встречи.

– Счастливо.

Катька, судя по всему, подвергла мамулю мощной атаке, и она всё же уступила – решила переехать в отдельную квартиру. Мы, как и в первый раз, подкинули её тыщёнку, какие-то деньги были у неё, что-то добавили Яковлевы. Покупка кооперативных квартир осуществлялась в рассрочку, и после переезда мамы они платили ежемесячные взносы за квартиру. Это была однокомнатная квартирка, довольно уютная, недалеко от МКАД, на предпоследнем этаже. Телефон ей, как участнице Отечественной войны поставили сразу, так что мы всегда были на связи. После переезда у сына в спальне из мебели остались только диван, письменный стол и стул. Деньги на мебель у нас были, не было знакомых в мебельном, чтобы эту самую мебель приобрести. Купить что-то более-менее подходящее было невозможным – дефицит, однако, а набирать разнокалиберного хлама желания не было, решили подождать, авось что-нибудь подвернётся. Что в скорости и произошло – мебель полезла изо всех щелей.

А пока, чтобы как-то скрасить пустоту помещения, я развесил по стене над диваном свои галстуки, старые и новые, вид коих привёл в весёлое настроение моих друзей, они стали тащить мне свои, которые Мишка усердно развешивал по пустующим стенам. Вскорости его комната стала напоминать showroom галантерейного магазина.

На страну надвигались какие-то мощные перемены, двадцать пятого мая 1989 года прошёл первый съезд народных депутатов, которых впервые избирали из нескольких кандидатов, в эфире прозвучал голос Андрея Дмитриевича Сахарова. В Ленинграде в депутаты не избрали ни одного партийного или советского функционера. Гласность, понимаете. Козырев приволок откуда-то телевизор, мы собирались всей секцией и смотрели во все глаза, происходило что-то невиданное.

Всё это было мне по душе, но не хватало времени на детальное погружение, чтобы точно разобраться, что происходит и чего ждать, послушаю краем уха новости и бегом по своим делам.

Серёга Кузинов попросил меня проконсультировать аспиранта с шестёрки Толю Белобеева по поводу заявки на изобретение. В заявке предлагалось поверхность матрицы изготовлять из туго намотанной стальной ленты. Листая заявку, я вспомнил, что читал в какой-то книжке по рукоделию предложение изготовлять изделия различных форм из серпантина, ленты которого промазывали клеем, так что заявленный способ в этой части не обладал приоритетом, но использовать его для армирования поверхности матрицы – почему нет? Не помню, помог ли я написать формулу изобретения или просто дал какие-то рекомендации при составлении заявки, но с Толиком мы нашли общий язык, стали общаться. Он был помоложе меня лет на десять-двенадцать, лёгкий в общении, весёлый, спортивный, плечистый, быстро соображал, у нас возникли приятельские отношения, иногда он забегал ко мне в секцию, просто потрепаться.

Как-то весной Толя зашёл ко мне в секцию, мы поболтали ни о чём, уходя, он вдруг задержался в дверях и спросил:

– Алик Владимирович, – мы были на ты, но иногда обращались друг другу по имени-отчеству, – слушай, тебе мебель не нужна?

– А ты чего, по вечерам мебель клепаешь в общаге?

Толя был женат, имел маленького ребёнка, жил в общежитии МВТУ, сначала в статусе студента, потом в статусе аспиранта.

– Ты же знаешь, я райкоме ВЛКСМ института одним из замом тружусь, нам тут по разнарядке мебелишки выделили, вот хожу, друзьям предлагаю. Так тебе нужна?

– Нужна, у меня у сына в спальне из мебели диван, письменный стол да стул в наличии.

– Слушай, а мне даже в голову не пришло тебе первому предложить, у меня и румынская мебель была, и югославская, остался последний талон на болгарскую. Возьмёшь?

– А то, у меня никакой вообще нет. За мной простава.

– Разберёмся, держи талон.

В ближайшую пятницу мы уже собирали в Мишкиной комнате мебельную стенку. Мебель была не бог весть какая, но, как известно, на бесптичье и жопа соловей.

Единственно, что нас прибивало, – это дикий запах формальдегида, к концу сборки стало понятно, что жить в таких условиях нельзя, и мы, распахнув настежь все окна и балконную дверь, свалили за город. К понедельнику запах почти выветрился, благо к этому времени Мишка сдал сессию и сбежал на дачу. Мы закрыли дверь в его комнату и оставили её с распахнутыми окнами на всё лето, это помогло, запах пропал.

Нина Аникеева, та самая, которая помогла пристроить мою Людочку в канцелярию приёмной ВС, пригласила нас с Милкой на дачу. Договорились встретиться на перроне, не помню какого вокзала, кроме нас с Ниной были Наталья, работавшая также в канцелярии, её муж Василий и их дочка. Вася по приезде нарезал мне задач по сбору хвороста, сам занялся приготовлением шашлыка. Выпили, разговорились.

– А чем ты у нас, Алек, занимается?

– Доцент МВТУ, к. т. н.

– А что ты можешь сделать?

– Рассчитать технологию штамповки какого-нибудь изделия, спроектировать оснастку.

– Это всё?

– Да нет, наверно, если подумать, то что-нибудь ещё вспомню.

– Ну, например.

– Написать экспертное заключение, является предлагаемое техническое решение изобретением или нет.

– Это всё?

– Дом могу построить, щитовой, каркасный, бревенчатый или кирпичный, только не многоквартирный, сарай сенной, большой, забетонировать фундамент, площадку.

– Ну не бог весть что, но неплохо.

– А чем у нас Василий занимается?

– Зам первого секретаря ЦК ВЛКСМ.

– А что ты можешь сделать?

– Я могу собрать митинг.

– Кхм.

– А ты не думай, что это просто – собрать несколько тысяч людей в одном месте.

Да я не думал, только зачем? Имея штамп и технологию, можно кастрюль для народа наштамповать – нехай народ щей наварит. Дом построить – есть где притулиться в непогоду, площадка бетонированная – зерно можно ссыпать или в городки поиграть, всё польза.

– А какая польза от митинга?

– Оооо, да ты, я гляжу, многого не понимаешь. Слушай, я одно дело тут пытаюсь осуществить. Мне для него нужен технарь, такой вроде тебя. Приходи ко мне в ЦК, у меня там сейчас интересная команда собирается, посидишь, послушаешь, я думаю, тебе это будет интересно.

– Приду непременно, узнать наконец, куда вы мои членские взносы пристроили, таки лет за десять изрядно набежало. Это ж ящик белоголовой как минимум, с хорошей закуской, заметьте.

И пришёл. Мало того, ходил туда поначалу регулярно, потом всё реже, потом понял, что это пустая трата времени. Что-то сидели и обсуждали часами, говорили, говорили, говорили. Приходили и уходили интересные люди, я привёл туда Володьку Павлова, но из всех этих обсуждений и говорильни в памяти не осталось ничего. У организатора – Васи, Василия Георгиевича Криворотенко, – не было идей. Потом одна появилась – создать «МиГ», общественную организацию «Мужество и Гуманизм». Я не понимал, что это за контора, для чего она, чем будет заниматься, на какие средства существовать. Все толковые комсомольцы поняли, чем надо заниматься, и присматривали хлебные места или уже готовили их под себя. Уже знали в тот момент, какие делянки они будут окучивать, а Вася метался, пытаясь выбить какие-то фонды для созданной конторы, что-то ему, в незначительной степени, удалось. Через хорошие отношения с секретарём, дай бог памяти, кажется, Таганского райкома КПСС, он выбил какую-то убитую квартирку на первом этаже; открыл расчётный счёт, куда ЦК великодушно кинул ему пятьдесят тысяч рублей; получил видеокамеру. Что делать дальше, он не знал, как у Высоцкого в песне: «…куда мы шли – в Москву или Монголию, – он знать не знал, паскуда, – а я тем более». Конечно, Васю я паскудой не назову, он был мужик вполне нормальный, но слишком зашоренный многолетним служением касамолу, в смысле комсомолу, и прочим кэпэсэсам.

Из нашего сотрудничества могло что-нибудь сложиться, но работать с Васей было невозможно, его сугубо военно-партийный стиль руководства – я начальник, ты дурак – не годится для прогулок по малоизученным территориям, а мы вступали как раз в такое, малоизученное, время. Да и это было бы возможно, если у командора был ясный план, а его не было.

При этом Вася хотел как-нибудь ещё и зарабатывать в этом своём «МиГе», но простые коммерческие схемы его не устраивали, хотел чего-то эдакого, но сам не понимал, чего. Да и сложно было что-то изобрести на пятьдесят тысяч, весьма незначительную сумму для организации дела в то время.

В итоге я прекратил походы к Васе на совещания, но одну весьма существенную пользу я извлёк из этих походов – знакомство с Татьяной Орловой. Танюша была хорошим бухгалтером, и через некоторое время я перетащил её в первую нашу фирму.

Позвонил Мишка Шамис:

– Алик, разговор есть.

– Ну давай потрещим.

– Не, беспонтово, давай в ресторан сходим, с жёнами, посидим, поговорим.

– Хорошо. Куда предлагаешь?

– А тебе какой нравится?

– По лету хорошо в «Москву», на седьмой этаж. Там балкон есть, не душно.

– Отлично, давай в Москве встретимся.

Мы договорились о дате и времени и в урочный день и час встретились в ресторане, Мишка был с женой – Мариной, я с Милкой. За столом Мишка рассказал:

– Я в НИИТавтопроме тему веду по созданию САПР технологии холодной объёмной штамповки метизов, и ко мне сторонняя фирма обратилась, чтобы я для них такую же работу провёл. Оно вроде бы возможно, и деньги хорошие предлагают, но я сам не могу – конфликт интересов. Мне нужен руководитель, ты бы очень подошёл, к. т. н, профильное образование, оклад будет академический.

– Понял, тебе нужен зицпредседатель, Фунт. Ну что же, я всегда сидел. Я сидел при Александре Втором «Освободителе», при Александре Третьем «Миротворце», при Николае Втором «Кровавом», видно, придётся посидеть при Михалюке Горбатом Первом.

– Ну Алек, как ты мог подумать? Сейчас халтура не возбраняется.

– Не лечи, озвучь цифру.

Михаил озвучил оклад зицпредседателя, этот аргумент показался мне самым убедительным, и мы ударили по рукам. Я приступил к работе, которая ограничивалась в периодическом подписании актов выполненных работ, получении справедливо заработанных денег и суровых увещеваниях:

– Как продвигаются работы Михаил Давыдович? Укладываетесь в сроки?

– Всё в порядке, справляемся, Алек Владимирович.

– Глядите, я халтуры не потерплю.

– Упаси бог, как вы могли подумать, люди работают на пределе, изнемогают, но качество дают.

– Ладно, ступайте и имейте в виду, я вас, подлецов, насквозь вижу.

– Уж это как бог свят, будем работать ещё лучше.

Один раз мне пришлось пообщаться по телефону с работником по теме, у которого возникли разногласия с Шамисом. Позвонил Мишка:

– Алек, у меня один программист хочет побеседовать с руководителем темы.

– А в чём вопрос?

– А он потребовал за неё больше денег, чем было оговорено при заключении договора, времени, говорит, больше потратил, чем планировал. А у меня всё уже свёрстано, потом что он раньше думал, когда обсуждали стоимость и объем при подписании договора?

– И что ты думаешь предпринять? О чём ты хочешь, чтобы я с ним договорился?