Алька. Технилище

***

Через пару недель по приезду главный наш походный организатор сообщил, что мы все должны участвовать в слёте походников по местам боевой и трудовой славы советского народа, отмазаться было нельзя – райком профинансировал прокат и частично дорогу. Происходило это действо в районном спортлагере «Дзержинец» и включало уйму каких-то соревнований: пилили в овраге деревья и вытаскивали их наверх, ставили палатки, носили «раненых», стреляли из духовушек по воздушным шарам, играли в баскетбол, волейбол и футбол, ходили по канату над ручьём и бегали кросс. Мы по результатам были где-то в середине, но не печалились, как известно, главное – участие. Потом нам не повезло с жеребьёвкой, нам по жребию выпал самый глубокий участок оврага, из которого мы вытаскивали спиленное дерево, на этом этапе практически безнадёжно отстали. Со стрельбой тоже не покатило: стреляем, а шары частично лопаются, частично нет, оспорили свои непопадания. И в самом деле, оказалось, что часть шаров, простреленных насквозь, не лопались, а медленно сдувались. Снятые баллы нам вернули, но пока разбирались, время ушло. Не суть – побегали на свежем воздухе, порезвились, когда ещё так придётся?

На третий день с утра каждая группа рассказывала, как они шли по следам героев-красноармейцев, и представляла стенды с фотографиями мест героических событий, мы тоже наврали что-то, и стенд наш был не хуже, в Петрозаводске нащёлкались много на фоне дотов, дзотов, блиндажей и укреплений.

Единственное, где не участвовали, – это в концерте – я подвёл, не позволяла моя техника игры на гитаре перед широкой аудиторией, не хотелось позориться, тем более что там были парни с такой техникой игры – мама не горюй. А не беда, за дружеским ужином нам тоже сладкий пирог достался. Ну и выпили, конечно.

В целом хорошо расслабились.

***

До начала учёбы оставалась неделя, а мне уже хотелось нырнуть в эту среду, третий курс – это уже почти студент. В Технилище существовала такая традиция: студентов первого курса называли козерогами, студент второго курса получал звание унтеркозерога, третьего – оберкозерога и лишь на четвёртом студента в своём кругу именовали студентом. Как бы дедовщинка присутствовала, но так как каких-либо жёстких форм она не принимала, студенчество в эту игру играло с удовольствием. Запомнилась мне такая сценка, которую я увидел однажды на перемене: в кипящей толпе розовощёких пацанов и девчонок явно первого курса, которые бестолково мечутся по коридору, не разобравшись ещё в сложной системе переходов института, протискиваются два парня постарше, явно недовольные всей этой суетой, один из них говорит:

– Не успеем, народ в буфет набежит, давай дави козерогов, – и подталкивает приятеля чуть вперёд, тот наталкивается на идущего впереди студента явно старшего курса. Не поворачиваясь, он густым баском говорит:

– Оборзел, козерожина, на дипломника прёшь.

Нас, вечерников, вся эта веселуха не касалась, но мне было интересно всё, что касалось вуза, – традиции, байки.

***

Семья моей сестры опять прилетела в отпуск из Японии, мы с Милкой и Мишкой перебралась снова к тёще с тестем. Однажды, недели через три нашего проживания, произошёл у меня с тёщей конфликт.

Произошло это, как часто бывает, на почве разных взглядов на воспитание детей. Мишаня наш, не желавший вечером укладываться спать, бузил: стоял в детской кроватке, ухватившись двумя руками за вертикальные планки, тряс и раскачивал кровать и орал басом. Кричал без слёз, явно пробивая нас на слабо, мы же, наслушавшись всяких теоретиков и начитавшись брошюр по воспитанию детей, сидели с Милкой рядом и с интересом наблюдали, выдержит ли кровать его мощный напор. Сидели молча, иногда шептались, но вдруг дверь открылась, в комнату влетела тёща и заорала:

– Прекратите нервы ребёнку портить, возьмите его на руки и успокойте.

Время было не позднее, было ясно, что спать ещё никто ни собирается, и я ответил:

– Лидия Ивановна! У Вас было время воспитать своих детей, дайте нам тоже возможность воспитать своего сына, как мы полагаем нужным.

Но тёща не готова была вступать со мной ни в какие дискуссии и заявила:

– А ты, милый мой, вообще рот закрой, пока у меня живёшь.

Тут сказать мне было нечего, и действительно, я жил у тёщи, что ж оставалось делать – молчать, раз велели молчать. Поэтому я молча встал, взял тёщу за руку в районе предплечья и плавно выдвинул её из комнаты, после чего закрыл дверь. Надо сказать, что тёща моя была женщиной рослой и физически весьма крепкой и пыталась, как потом выяснилось, сопротивляться, но, находясь в раже, я, признаться, этого не заметил. В момент, когда дверь вошла в дверной проём, раздался пугающий вопль, какой, наверно, бывает, когда человека переезжает трамвай, и затем тёща истошно закричала:

– Витя, Витя! Твою жену изуродовали, а ты сидишь.

Я, признаться, похолодел, стою и думаю: неужели придётся с тестем драться? Не пришлось, тесть на счастье был трезв, впрочем, хотя он и пил в те годы запойно, был мужик весьма неглупый, я услышал, как он глухо произнёс:

– Я тебе говорил: не лезь к ним, – вот и получила.

Тёща что-то громко кричала из-за двери мне или нам, не помню, потом ушла в свою комнату и что-то доказывала деду. Миха, видно, увидев всю эту историю, счёл за благо завалиться спать, я предложил Милке завтра же съехать к нам в «Огонёк», разместимся как-нибудь, она меня еле отговорила.

Возвращаясь после работы, чувствовал себя не в своей тарелке, думал – только бы Милка дверь открыла – не свезло, отнюдь. Дверь открыла тёща и стала, мелко суетясь, помогать мне раздеться, принесла тапочки, от всего этого я испытывал ещё большую неловкость, было невмоготу, просто не знал, куда мне деться. Переоделся в домашнее, вышел из ванной комнаты – глядь, тёща ждала меня на пороге и приглашает ужинать, пытался увильнуть, но не тут-то было, меня чуть не под руки спровадили на кухню и кормили только что не с рук.

Поблагодарив за заботу, я уполз к нам в комнату, не очень понимая, что произошло. Тёща по характеру своему любила поскандалить, и никогда я не замечал, чтобы после ссоры она как-то менялась или переживала о случившемся. Тем более что я был накануне не очень корректен, и к такому обращению в своей семье она вряд ли была готова.

Через пару дней мы зашли проведать, как там зять с семьёй проводят свой московский отпуск, и моя сестра рассказала, что на следующий день после ссоры тёща пришла к ней жаловаться на меня. Предъявила плечо правой руки, на которой тёмно-синим цветом отпечаталась моя кисть и синие ногти на пальцах той же руки. Оказывается, что, когда я выдвинул её из комнаты, она, пытаясь вернуться обратно, ухватилась правой рукой за выступ дверного косяка, а левой упиралась в дверь, не давая её закрыть. Но я не видел этого, какое-то сопротивление я ощущал, но не придал этому значения и закрыл дверь. Вот в тот момент, когда дверь должна была упереться в выступ дверного косяка, она первоначально упёрлась в тёщины пальчики. Выступ-то невелик, где-то миллиметров пять, и дверь зажимал плавно, преодолевая тёщино сопротивление, так что ногти посинели только наполовину и всего на трёх пальцах, но посинели всё ж таки. Катька, внимательно её выслушав, и, рассмотрев все её раны, сказала:

– Какая же Вы счастливая, Лидия Ивановна.

Тёща опешила.

– Меня чуть инвалидкой не сделали, и я ещё счастливая?

– Ну, конечно же. Живы же, слава богу, и не покалечены. Я ведь Люде рассказывала, какой он сумасшедший, ой, если б Вы знали, как я от него страдала, как он бил меня. Ему вообще человека покалечить или, может, даже убить ничего не стоит, – о чём-то она рассказывала ещё, живописуя, какого монстра они впустили к себе в дом. Тут, видно, тёща вспомнила, что дочь рассказывала ей, что сестра жениха отговаривала её выходить за него замуж, ссылаясь на его дурной характер и неадекватность. Пазл сложился – надо было идти кормить зверя, пока он не сожрал кого-нибудь живьём.

Не знаю точно, какие побудительные мотивы были у моей тёщи, но как-то с тех пор она на меня голос ни разу не повысила. Спорили частенько, мы с ней редко сходились во мнениях, но в целом, за редкими исключениями, общались вполне цивилизованно, кроме, пожалуй, ещё одного случая, произошедшего, через несколько лет, на даче.

Осенью тёща радостно сообщила нам, что ей на работе выделили садовый участок в шесть соток и что мы, если хотим, можем в ближайшие выходные съездить его посмотреть. Решили составить тёще с тестем компанию – интересно же.

Добираться надо было на перекладных: на электричке до Крюково, оттуда на автобусе до деревни Соколово и около километра пешочком до участка. Все выделенные участки располагались на бывших торфяных разработках, это было, по сути, обычное болото: топь, ряска, бочаги, реденькие кочки, на которых местами торчали чахлые берёзки. Я не представлял, как это можно освоить, привести в порядок. Власть советская была безмерно щедра к своим гражданам, отдала им то, что осваивать самой было нерентабельно или просто невозможно из-за абсолютной безнадёжности этого мероприятия. Когда я разглядывал доставшийся тёще участок, было одно желание – плюнуть в рожу какому-нибудь чиновнику, да где его найдёшь в такой затрапезе? А тёща была счастлива безмерно, скакала с кочки на кочку, рассказывая, где и что она построит.

Впрочем, польза от приобретения участка была – дед стал меньше пить, ковырялся на даче, привезёт машину грунта и таскает его до ближайших бочагов.

***

Начался учебный год, ходил в Технилище, учёба уже не вызывала у меня затруднений, когда трудишься на лекциях, семинарах, материал хотя бы частично оседает, копится там, где ему положено, ты не тупишь по ходу его накопления. Каждое следующее приобретённое знание опирается на предыдущее, ты видишь логические, сущностные связи, у тебя возникает устойчивый интерес к познаваемому материалу, а на семинарах, решая задачи или проводя лабораторные работы, ты понимаешь, для чего тебе были нужны полученные теоретические знания.

Было одно препятствие моей тяге к знаниям, как, впрочем, и тяге домой – вороны. Да, эти грёбаные вороны в осенне-весенний период сидели на деревьях вдоль здания военно-исторического архива и забора Технилища в таком количестве, что пройти под деревьями, не отмеченным их вниманием, в смысле экскрементами, было невозможно. Идти по мостовой тоже было не очень, бывший Коровий брод не самая широкая улица в Москве, и водители зверели от массовых демонстраций студентов, избегающих идти по тротуару, опасаясь прицельного вороньего бомбометания – вот так все и маялись.

***

На работе мы с Сашкой решили, что нам надо искать новое место – нас явно недооценивали. Сегодня я думаю: дело было не только в этом, было понятно, что работа, которую мы выполняем, будет всегда примерно одна и та же, зарплату нам будут повышать, но в соответствии с какими-то формальными признаками: получение дипломов, стаж работы и прочее, стало скучно. И опять же хотелось денежек хоть немного побольше.

Стали искать сначала где-нибудь поблизости и нашли – в проектный институт Министерства торговли требовались конструкторы, договорились о встрече. Встретились, побеседовали с начальником конструкторского и начальником отдела кадров, разговор получился весёлым. Мы рассказали, чем занимаемся на работе, на каких должностях, где учимся, начальник конструкторского отдела сказал:

– Работники нам нужны, основная сфера нашей деятельности – это проектирование автоматов для торговли на предприятиях общепита, монетоприёмники и прочее подобное оборудование. Кстати, на нас работал специалист вашего профиля – обработка металлов давлением, спроектировал автомат для уличной торговли, могу сказать, с точки зрения прочности, он сомнений не вызывал. И кем бы вы хотели у нас работать?

– Инженерами.

– Прекрасно, зачислим вас инженерами.

Лёгкость, с какой нас предложили принять на работу в качестве инженеров, породила в нас некоторое нахальство, и мы поинтересовались:

– А на должности старших инженеров мы могли бы претендовать?

– Конечно, можем зачислить вас и старшими инженерами.

Предваряя наши дальнейшие расспросы, он продолжил:

– Я вас могу зачислить ведущими инженерами, главными инженерами проекта, – тут он повернулся в сторону начальника отдела кадров, – да, Виктор Сергеевич? – начальник отдела кадров утвердительно кивнул. – У меня штатное расписание в деньгах верстается, а не в должностях. Что захотите, то и впишем вам в трудовые при оформлении. А вот зарплату вам больше девяноста рублей не смогу дать.

Мы попрощались и продолжили свои поиски. Не найдя ничего подходящего поблизости, решили поискать где-нибудь рядом с Технилищем. Посетив несколько близлежащих предприятий, нашли искомое – в технологический отдел Московского электромеханического завода «Новь» требовались конструкторы и нас готовы были принять на должности инженеров-конструкторов с окладом в сто десять рублей, при этом наш ежемесячный заработок с учётом квартальной премии должен был составлять сто сорок три рубля. Двадцать шесть рублей – это была весомая по тем временам прибавка к зарплате, я стал бы пополнять наш семейный бюджет больше на двадцать два процента. Меня ещё как-то грело то, что в трудовой книжке у тебя появится запись «инженер-конструктор», при потенциальной возможности перехода в другое место позиция, на которую ты претендовал, была ясна – инженер. Потом, мне было очень приятно ощущать себя инженером.

Ясочка моя тогда, если находилась у ней свободная минутка от домашних хлопот или работы на здравпункте, вязала зимние женские шапочки. Заказчиц находила тёща, она работала в Гознаке, дамы покупали пятьдесят граммов мохера – тогда он был в большой моде, – называли свой размер, платили поначалу пять, а впоследствии десять рублей и получали чудесную зимнюю шапочку с тёплой подкладкой из ватина.

Людочка, надо сказать, если увлекалась каким-нибудь занятием, достигала в этом деле хороших результатов. Как-то она решила освоить индивидуальный пошив, чему-то обучилась сама, что-то узнала на курсах, которые проводила на дому какая-то очень известная портниха, но научилась и раскроить по своей фигуре ткань, и сшить из неё платье или костюм так, что не специалист с трудом мог понять, самострок это или фирменная вещь. Как-то раз мы стояли в очереди, за чем, не помню, в те годы стояние в очередях было делом непреложным – тотальный дефицит, на ней был очень красивый летний костюм, который она сшила из белой плотной ткани, причём сшит так, как шьют джинсовые вещи, – двойным параллельным швом. Стоящая за нами пара потихоньку обсуждала, фирменный это костюм или нет, муж утверждал, что вещь фабричная:

– Видишь, как швы идут параллельно, нигде не разбегаются, вручную так не сошьёшь.

Жена долго искала подвох и нашла:

– Нет, на фабрике шью на специальных машинах, там стежки совпадают правый с левым, а здесь в разбежку идут, но как классно пошито, с полуметра уже ни отличишь.

Вот такая у меня жена мастерица.

Не скажу, что у нас с моей Марьей-искусницей всегда была в отношениях сплошная тишь да гладь, отнюдь, до сих пор бывают такие грозы и бури – только берегись.

Первая наша серьёзная ссора произошла, когда Михе было с полгода, из-за чего – кто помнит? Устали и разругались вдрызг, Людмиле стало понятно – дальнейшая совместная жизнь невозможна. Собрала свои вещички в маленький чемоданчик, взяла Миньку и пошла к родителям, я как порядочный человек проводил её до трамвая. Нести сына или чемодан не помогал, как-то получилось бы, что я выпроваживаю жену с сыном и на радости несу чемодан. Проводил, позвонил Мишке Смирнову, он тогда ещё был не женат, встретились и загудели так, что чертям, наверное, было тошно. Днём трудился, вечером пил, и так два дня. На учёбу забил, а в субботу пошёл навестить сына, а как же, сын ведь у меня. Дрязги наши – это наши разборки, но у меня, извиняйте, сын, и что бы ни произошло, я всегда буду рядом с ним. Так вот, взяв пакет апельсинов, я заявился к тёще. Дверь открыла Людмила, выслушав цель визита, провела меня на кухню, принесла Мишутку. Я потетёшкался с ним, когда пришло время его кормить, она подошла ко мне его забрать, а я, вдруг почувствовав непреодолимое желание обнять её, обнял и посадил на колени. Милка сделала вид, что хочет вырваться, но вырывалась не очень энергично, чтобы я в самом деле её не отпустил. Поцеловались, она собрала свой чемоданчик, я взял его, посадил на другую руку сына, и мы пошли домой.

Через полгода история повторилась под копирку. Помнится, когда мы вышли из арки нашего дома, какой-то мелкий кавказец, увидев молодую женщину, весь облик которой выражает неизбывное горе, прущую в одной руке ребёнка, а в другой – чемодан, и шаркающего рядом мордатого охламона с кислой рожей, произнёс:

– А Вы не джентльмен.

Услышав в этот трагический момент, когда рушилась моя семья, когда я прощался навсегда с женщиной, которая была мне очень дорога, когда мой единственный сын отдаляется от меня, эту муть, я первым делом захотел зарядить ему в глаз, но сдержался, поскольку понял, что испугается сын, что этим я разрушу весь высокий пафос разлуки, и проследовал мимо этого горного козла, высоко неся голову и физиономию с трагичной, а никак не кислой миной.

Далее всё повторилось, хотя за это время Мишка Смирнов успел жениться, но не поддержать друга в драматичные моменты его жизни он не мог, в общем, пробухали с ним пару дней.

В субботу всё как положено – апельсины, встреча с сыном, поцелуи на тещиной кухне, а потом возвращение домой с сыном на одной руке и чемоданом в другой.

В третий раз после нашей ссоры Людмила в очередной раз решила покинуть мужа-подлеца и приступила к сбору вещей и складыванию их в чемодан, я стоял рядом, печально наблюдая, как моя семья снова сползает в пропасть, а в мозгах прокручивалась картинка, как она несёт сына и чемодан, как я весело провожу время с Мишкой, как прихожу навестить сына, как мы идём назад, уже несу свою кровиночку и пру этот клятый чемодан. И, задумавшись без мыслительного участия, мой организм произнёс:

– Мил! Ну ты хоть чемодан с собой не бери, чего его-то туда-сюда таскать-то?

Тут эта зараза расхохоталась, отшвырнула в сторону свои тряпки и полезла ко мне целоваться. Мало того, последние пятьдесят лет никуда не уходит, а уж как только ни ссорились. Нет, ну нормальный человек? Ну, хотя бы дня на три, я ж с Мишкой сто лет не виделся, так нет – и не собирается.

***

На работе заявления на увольнение мы подали в один день, Пал Иваныч долго увещевал, что из нас в отделе сделали вполне приличных конструкторов, а мы, неблагодарные, бросаем его в самые напряжённые минуты, как-никак, конец года. С первой частью мы соглашались, особенно я, действительно, два года работы в отделе изменили наши мозги и вложили в них начальные знания о технологии листовой штамповки, конструкциях штамповой оснастки, средствах механизации и прочее, но мы полагали, что какая-то и наша заслуга была в этом, и хотелось бы, чтобы она была отмечена не только словесно. Но на увеличение, даже самое небольшое, нашего содержания начальник не соглашался, ссылаясь на нашу ещё не достаточную квалификацию, отсутствие ставок, отсутствие финансов и отсутствие совести у нас. В ходе беседы Пал Иваныч поинтересовался:

– Ну и какую зарплату вам предложили?

– Сто десять рублей и премия как у нас.

– Ну, премия то ли будет, то ли нет.

– Так и у нас так же.

– Ну, мы-то всегда платим, есть план – есть премия.

– Так и у них есть план – есть премия, а когда плана нет, меняют руководство.

Разговор на тему смены руководства явно Пал Иванычу не понравился, и он переменил тему:

– Ну и чего вы из-за двадцатки место будете менять? Да хлопот больше, чем денег.

Такой разговор не понравился уже Саньке, он насупился, исподлобья поглядел на нашего молодого начальника и произнёс:

– А скостерить с Вас двадцатку – поди, не обрадуетесь.

Меня стал разбирать смех, я понял, что, если сейчас наша беседа не прекратится, начну ржать как жеребец, но Пал Иванычу такой оборот не понравился, он подмахнул наши заявления, заставив отработать положенный по закону месяц.

Куда деваться – отработали, а попрощались нормально, мужик он был хороший и как начальник мне нравился. Через тринадцать лет, когда я стал начальником аналогичного отдела, он был директором ВПТИ Тяжмаш и выручил меня, помог спасти план в моём отделе, который завалил предыдущий его начальник.

В начале последней декады декабря семьдесят первого года я приступил к работе в техотделе завода «Новь». Завод являлся структурным подразделением большого научно-производственного объединения, преимущественно занимавшегося оборонной тематикой.

Отработали неделю, а тут и новый 1972 год подкатил, через неделю я принёс справку на экзаменационный отпуск и убыл на сдачу экзаменов.

За время учёбы в институте я сменил три места работы, справки эти, как правило, радости у моих руководителей не вызывали, но и ни разу не было никаких проблем – dura lex sed lex.

В отделе работало человек шестьдесят, из них примерно двадцать конструкторов, технологи-литейщики, технологи-сварщики, технологи по переработке пластмасс и по бог знает чему, ну и, конечно, нормировщики и три-четыре металлодевки, так в промышленности называли металловедов – как правило, металловедами были женщины.

Были небольшие отличия в организации самого процесса проектирования: в ВПТИ мы чертили на ватмане, с ватмана в отделе копирования делали копии на кальке, с которых затем печатали чертежи. На заводе мы чертили на прозрачной кальке, с которой сразу делали чертежи. Не знаю, из каких соображений, может быть, из экономии, не нужен был промежуточный этап калькирования, но для конструктора это не подарок, работать на ватмане лучше и для глаз, и тактильно.

Преимущественно проектировали штампы для изготовления элементов электрических контактов приборов и соединений. У оснастки этой была своя специфика – малые размеры, но в целом больших проблем при проектировании это не вызывало. Проблемы возникли месяца через три, когда штампы мои пошли в изготовление.

В Тяжмаше всё, что мы проектировали, проходило жёсткий контроль, контролёр проверял за нами каждый размер, каждый допуск, пересчитывал технологию, смотрел правильность выбора материала отдельных деталей, чистоту их обработки, назначенную твёрдость поверхностей, и если огрехов было много, вызывал нас и возил мордой по чертежам, чтобы у нас в мозгах что-нибудь откладывалось, а если огрехов было немного и они не имели принципиальный характер, не запариваясь, исправлял сам, даже не сообщая нам об этом. В итоге мы были озабочены тем, чтобы не делать ошибки, но… сказать по совести, не очень заморачивались, знали, что тыл надёжно прикрыт.

Но на заводе контролёров этих не было вообще. Когда меня вызвали первый раз в цех, я шёл с лёгкой душой: что там могли предъявить эти чахлые слесаришки такому большому конструктору? В цехе меня ждала приятная неожиданность: я увидел своего одногруппника Борю Илькина, стоящего в группе поджидающих меня слесарей. Улыбаясь, он протянул мне руку:

– Здорово, а я смотрю на чертежах – А. Рейн, думаю, неужто ты? Точно ты. Давно ты к нам в техотдел устроился?

– Да месяца три уже.

– Ну, хорошо. Знакомьтесь, мужики, однокашник мой, в институте учимся вместе.

Познакомились, стали разбираться с причиной вызова, глянув, я охренел, если не сказать хуже, – накосячил я дико. Верхняя и нижняя плиты штампа, в котором надо было штамповать деталь, изображённую на чертеже, были изготовлены, но отштамповать её в этом штампе было невозможно. Как я такое нарисовал, я сам понять не мог. Деталь была довольно габаритной относительно тех, на какие мне приходилось проектировать оснастку в последнее время, при штамповке её заготовку надо было несколько раз переместить в штампе, каждый раз позиционируя на упоры, да вот только плиту я по привычке взял очень маленькую и разместить их было на ней негде. Немного покумекав, я понял, что положение, в которое я угодил благодаря собственному наплевательскому отношению, не критично, всё можно было исправить малыми силами: надо прикрепить к плите штампа кронштейн, по которому можно будет перемещать заготовку, и при этом на нём же разместить необходимые упоры. Сообразив это, я сказал:

– Да ерунда, сейчас всё исправлю, – и объяснил, что я предполагаю сделать.

Но всё оказалось сложнее, чем я предполагал, и один из мужиков это растолковал:

– Да, это ты толково придумал, только быстро не выйдет и не так просто.

– А почему?

– Да порядок у нас такой. Штамп уже практически готов, чтобы внести исправления, надо его частично разобрать, это, по сути, пустяки, но по действующему порядку техотдел должен отозвать чертежи, чтобы внести исправления, а это значит, что в чертежах ошибка. Дело не только в тебе, так-то с тебя резанули бы квартальную, может быть, даже не целиком, но чертежи-то отдел пропустил, оснастка ушла в изготовление с ошибкой, а это уже весь отдел накажут, у нас же соцсоревнование между подразделениями, тебе житья в отделе полгода не будет, бабы ваши тебя разжуют и выплюнут.