Алька. Технилище

Вот тут-то я понял, что игрушки кончились, большому советскому конструктору скоро ввалят ума через задние ворота – поделом вору и мука, но то, что я подставляю отдел, только начав работать, прибило меня напрочь. В разговор включился Борька:

– Ладно, мужики, это всё ж кореш мой, давайте сделаем так: я с мастером договорюсь – штамп себе возьму в работу. Ты, Алек, дуй в отдел, быстренько нарисуй всё, что надо изготовить и доработать, по-тихому, никому не сообщая, доработаем и сдадим. Сверять-то кто его будет? – повернувшись ко мне, он произнёс: – Ну что стоишь? Мухой в отдел.

Я метнулся в отдел, нарисовал все детали кронштейна, которые надо было изготовить дополнительно, и необходимые доработки в изготовленном штампе и на следующий день отнёс всё Борису. Борька глянул и сказал:

– Слушай, фрезеровщику надо будет пузырь поставить, если б не спешить, я б и так договорился, но за скорость, и чтобы лишних вопросов не задавал, сам понимаешь, придётся подкинуть.

– Борь о чём speech, держи трояк и с мужиками переговори, скажи: хочу проставиться.

– Да это ни к чему, я ж вчера обо всём с ними договорился.

– Так не только в этом дело, в отделе одни бабы – начал работать, а проставляться некому. Это ж непорядок, нарушение традиций.

– А, ты в этом смысле, ну, тогда мужики поддержат. Но это где-то через месяцок, не раньше, я тебе скажу, когда надо будет.

Через пару дней штамп был приведён в работоспособное состояние, а я с того дня стал тщательно по окончании проектирования проверять то, что я напроектировал. Ошибки всё равно проскальзывали, но таких чудовищных ляпов больше не было.

Начальником отдела был мужик спокойный, немногословный, голокаменного вида с фамилией то ли Булатов, то ли Сталев, с которым за недолгое время работы я говорил раз пять, из них два раза при приёме и при увольнении.

Руководитель конструкторской группы, наш непосредственный начальник, была женщиной лет пятидесяти, она немного разбиралась в конструкторской работе – ей явно довелось постоять за кульманом, но было это давно, поначалу она приглядывала за нами, давала какие-то советы, они были вполне разумны и полезны. Касались они, как правило, каких-нибудь внутризаводских требований при изготовлении оснастки. На заводе были завышенные требования по точности изготовления инструмента, иногда в этом не было смысла, поскольку это существенно удорожало стоимость изготовления, но заводчане стояли горой – а как же, мы ж почтовый ящик. Мы быстро привыкли к этому, да не вопрос – любой каприз за ваши деньги. Начальница наша когда-то окончила высшую профсоюзную школу и была крупным профсоюзным боссом, но, может, возраст вышел или запал пропал – заканчивала карьеру на заводе. Так вот, она откуда-то узнала, что у меня был ляп в чертежах и я смог по-тихому, без шума, не привлекая ни внимания руководства, ни само руководство, всё уладить, подозвала меня к себе и шепнула:

– Алек, какой Вы, оказывается, молодец – так суметь закрыть вопрос, быстро, конкретно, без шума. Как Вам это удалось?

– Так я пять лет слесарем проработал, мне в цехе общий язык найти несложно.

– Ах, да, я же знакомилась с Вашей анкетой, а Вы поопытнее, чем выглядите, мы с Вами сработаемся.

Человек она была не зловредный и к нам относилась хорошо. Нам с Сашкой она тоже была симпатична, хихикали иногда между собой, когда она пыталась что-нибудь растолковать нам о технологии штамповки, но беззлобно.

Поскольку лиц мужского пола в отделе было девять человек, а женщин было более пятидесяти, празднование 8-го Марта на производстве было для нас проблемой, суть которой заключалась в следующем: как умудриться подарить каждой женщине какой-нибудь малюсенький сувенирчик и не остаться при этом без штанов? Штаб возглавил лично начальник отдела, который принял мудрое решение: Алек и Алексей – был такой конструктор у нас в группе – подготовят предложения и доложат. Лимит – максимум по трёхе с носа, не больше. Мы помозговали и предложили подарить каждой по микроскопическому сувениру: кому-то подушечку для булавок, кому-то точилку для карандашей, кому-то просто карандаш Koh-i-Noor, для конструктора в те годы это был хороший подарок, в бюджет, конечно, не уложились, но начальник концепцию одобрил, поскольку ему понравилось то, что каждая женщина получит индивидуальный подарок, а небольшой дефицит он договорился покрыть из профсоюзной кассы. На цветы мы даже не замахивались – бюджет трещал по швам – и подарили один букет на всех. Всё получилось, дамы наши в большинстве были довольны, оживились, разглядывая свои сувениры, хвастались друг перед другом, но женщины есть женщины – были и недовольные. Недовольные как раз нашей концепцией – каждой женщине индивидуальный подарок, в чужих руках, как известно, всегда хрен толще – кое-кому показалось, что подарки у товарок лучше, чем у неё, а одна технолог рыдала, уткнувшись лицом в бумаги. Мы с Лёхой осторожно разузнали у нашей начальницы:

– Что произошло, почему она рыдает?

Начальница наша, с трудом сдерживая смех, рассказала:

– Вы же, негодяи, ей подушечку подарили для иголок.

– Так мы пятнадцать подушечек для иголок подарили, что ж остальные не ревут?

– Вы же всем разные дарили?

– Да, мы думали, так интереснее.

– Думали они. Ей же вы подарили подушечку в виде галоши, с мягкой стелькой в виде подушечки?

– Возможно, и что?

– То, что она решила, что этим вы этим намекнули ей, что в прошлом квартале она в галошу села с расчётом техпроцесса.

Вот тут-то мы поняли, что нам до понимания нюансов женской психологии идти и идти и вряд ли доберёмся.

Был у нас ещё один начальник, не наш непосредственный, но по работе нам частенько приходилось с ним взаимодействовать – главный технолог. Сухощавый, как мне тогда казалось, старик лет пятидесяти.

Дедок этот весной подошёл ко мне и поинтересовался:

– Слушай, ты не хочешь у меня на даче поработать?

Я по простоте своей решил, что меня приглашают на дачу отдохнуть, ну, как коллега коллегу, задумался: что я там буду делать? Мы практически незнакомы, у него и дети-то старше меня, о чём нам говорить-то с ним, и ответил, чтобы не обидеть:

– Нет, знаете, занят, никак не смогу.

Технолог наш отошёл, не подав вида: доволен или не доволен он моим ответом.

Через месяц один из пацанов-технологов в курилке проболтался, что он работает на даче у главного технолога по выходным. Я поинтересовался:

– Вы что, родственники, что ли?

– Да нет.

– А он что, тебе платит?

– Нет, обедом кормит.

– А сколько же ты работаешь?

– Часов восемь, бывает побольше.

– А на хрен тебе это надо?

– Ну, начальник всё же, попросил, неудобно было отказать, потом, он в возрасте.

Тут я понял, что меня приглашали не в гости, хорошо, что я немного туповат, а то бы я ответил как-то иначе, нажил врага в лице главного технолога. Впрочем, я его нажил, но чуть позже.

***

В начале лета Борька сказал, что они с мужиками собираются на футбол и если я хочу, то могу я могу к ним присоединиться. Это была хорошая идея, это был небольшой стадиончик – не помню адреса, было солнечно, на поле играли в футбол мальчишки лет по пятнадцать-шестнадцать, хорошо играли. Зрителями были в основном мужики, сидящие небольшими группами, наша группа была многочисленней, сели в два ряда, кто пониже, кто повыше, смотрели на игру, немного выпивали – я проставился и у мужиков с собой было, хорошо отдохнули.

На лето мы с Милкиными родителями сняли в Подмосковье дачу – две комнаты из трёх в небольшом домике. Дом сдавался без мебели, пришлось отвезти свой диван, чтобы было где притулиться, стояла страшенная жара. На работе ходили в заводской душ, стояли под ледяной водой, приняв душ, работали минут сорок и шли снова. Горели торфяники Подмосковья, город заволокло сизой мглой, дышать было невозможно. Начальство махнуло на всё рукой, не до плана, дотянуть бы до сентябрьских дождей. Ездили купаться в бассейн «Москва», лучше не становилось – пока сидишь в воде, всё ничего, вылез из воды – и через пять минут хочется обратно.

Работать нормально начали в сентябре, тогда у меня возник первый конфликт с главным технологом. Меня вызвали в цех – на штампе, спроектированном мной, не проходила операция, стояла куча народа, главный технолог, наблюдая, как работяги пытаются разобраться с причиной брака, витийствовал, объясняя происходящее низкой квалификацией конструктора – сиречь меня, то есть, ничтоже сумняшеся, заявил:

– Понабирают на работу всякое говно, вот они вам говна и напроектировали.

Слова его я услышал, подходя к группе, произнёс он их, меня не видя, и я сделал вид, что ничего не расслышал, не драться же со стариком. Взяв чертёж, буркнул:

– Через десять минут приду, – пошёл в отдел и убедился, что с моей стороны ошибки нет. Стал разбираться и нашёл причину: оказалось, что при проектировании технологического процесса ошиблись технологи, рассчитав неправильно параметры первого перехода штамповки. Конструктор, проектировавший штамп первого перехода, который, кстати, был в приятельских отношениях с главным технологом, не проверил правильность расчётов технологов и вдобавок ко всему ошибся сам. Собрав всю доказуху, я снова явился в цех, где к толпе обсуждающих добавились ещё и лекальщики, включая моего друга Борьку, которого недавно сделали мастером инструментального цеха, показав техпроцесс и чертёж штампа первого перехода, объяснил, откуда взялась ошибка, кто виноват и что надо предпринять. Уходя, вспомнил и процитировал пословицу:

– Не тот глуп, кто на слова скуп, а тот глуп, кто на дело туп.

Народ заулыбался, технолог наш стиснул зубы, смекнув, что, поскольку первично виновата технологическая группа, лучше помалкивать и попытаться разрулить всё по-тихому.

Ближе к концу сентября начальник подозвал к своему столу меня с Санькой, причина была проста: нас Санькой попытались заслать в колхоз. Санька с широкой улыбкой сразу заявил, что он бы рад и даже готов, но тяжёлое состояние здоровья не позволяет отправиться, а справочку он завтра-послезавтра предоставит. Причину его радости я знал – намедни он рассказал, что у его жены появилась подруга – их районный врач-терапевт (Санёк с женой жили в Подмосковье) – и, будучи у них в гостях, она обещала им в случае надобности больничный или нужную любую справку. Сидящий рядом с начальником главный технолог радостно сказал мне:

– Олег, придётся ехать тебе, это ненадолго, всего на месяц.

– Извините, я учащийся вечернего отделения вуза, поехать не смогу.

– Ничего страшного, всего-то месяцок поработаешь, догонишь, ты парень толковый.

– Спасибо за лестную оценку, но поехать не смогу, кстати, на вполне законных основаниях.

– На каких?

– А Вы юристу заводскому позвоните, он Вам всё растолкует.

Начальник отдела сидел, молча наблюдая за нашей пикировкой, настырный наш главный технолог, полистав заводскую телефонную книжку, набрал номер и поинтересовался:

– Скажите, у нас в отделе студент-вечерник отказывается на картошку ехать, мы можем его заставить?

Выслушав ответ, помрачнел и, положив телефонную трубку, произнёс:

– Говорит, нельзя.

Начальник отдела, равнодушно выслушав ответ, произнёс:

– Алек, иди работай.

***

Надо сказать, что проектировать нам приходилось не только штамповую оснастку, месяца через три наша руководительница вручила мне чертёж пластмассовой детали, предложила спроектировать пресс-форму для её изготовления. Выслушав мой ответ, что я ничего не понимаю ни в пластмассах, ни в технологиях их переработки, ответила:

– Научим, не сложней штамповки.

И научили, был у нас в группе толковый специалист по этим вопросам, который растолковал нам с Сашкой, что такое термопластичная и термореактивная пластмассы, как они себя ведут при прессовании, какое применяется оборудование для прессования, нюансы технологии и технологической оснастки и так далее. Через пару недель мы уже проектировали оснастку, через три месяца ощущали себя асами в этой области.

Потом мне пришлось проектировать пресс-формы для литья под давлением, разобрался, и пресс-формы мои хвалили в цехе, но когда мне дали задание спроектировать электроразмыкатель – устройство, что-то вроде огромного электровыключателя, для токов больших величин, я попытался отползти, стал объяснять, что это край, что в электротехнике я ноль, но мне резонно возразили: ты же инженер.

Нарисовал чего-то, ходил смотреть на стенд, как работает. Впечатлило. Всё происходило за толстенным, в сантиметров десять, стеклом. Между размыкаемыми поверхностями при увеличении энергии возникала дуга, спецы каким-то образом замеряли, через сколько, при каких параметрах тока.

Для себя понял – это ну совсем уж не моё.

***

Площадь помещения нашего отдела была недостаточна для того количества людей, которое там работало, сидели мы тесновато. Кульманы конструкторской группы от столов технологов отделяли наши столы, прохода не было. Нам-то с Санькой было наплевать, а девушки из технологической группы страдали, посплетничать было невозможно, поэтому, когда им было невмоготу как нужно потрепаться, они умоляющими голосочками уговаривали нас:

– Ребята, вы б сходили, что ли, покурить.

– Да мы не курим.

– Господи, да как же вас спровадить-то.

– Да трещите уже, мы вас не слушаем.

– Да вам нельзя про это знать.

– Так сами выйдите.

– Ага, у вас, конструкторов, начальница – душка, а у нас Василь Горыныч – козёл, нас наказывает.

Горынычем технологи звали своего начальника – главного технолога.

Иногда шли навстречу, выходили продышаться, иногда шли в цех, вопросы при изготовлении оснастки возникали регулярно, но по большей части оставались на месте – работать надо, а не болтаться по заводу. Поэтому воленс-неволенс мы были в курсе всех сплетен и историй отдела.

Одна история меня изрядно поразила. Одна из наших молодых девиц одновременно встречалась с двумя пацанами, вся женская половина отдела и по неволе мужская, чьи кульманы стояли вдоль столов технологической, были в курсе. История довольно тривиальная, развитие её привело к тому, что ей примерно одновременно оба кавалера сделали предложение. Девица наша никак не могла определиться: кто должен стать её избранником, за кого ей выходить замуж. Один парень учился в военном училище, вот-вот должен был выпускаться офицером, второй без высшего образования, но хорошо зарабатывал, из старой московской семьи, весьма состоятельной по шаблонам того времени: квартира, дача, машина. Но надо было что-то решать, и она дала согласие обоим, два кавалера стали готовиться к свадьбе, были назначены две регистрации в двух московских загсах. Всё женское население сошлось в жестокой схватке – за кого выходим замуж. Отдел бурлил, мы с Санькой ухахатывались, Горыныч активно включился в дебаты, плавал во всех этих сплетнях. Свадьбы должны были состояться с разницей в неделю, невеста наша решилась за день до первой, которая была намечена на следующий день после получения офицерского звания одним из её кавалеров, вышла за него замуж и через пару дней улетела с ним по месту его службы. Это меня не очень удивило – всё бывает в жизни.

А удивило меня то, с каким сладострастием одна не шибко молодая из наших сотрудниц выговорила второму, разыскивающему свою вдруг пропавшую невесту, с которой ему идти через несколько дней под венец, и, увы, не состоявшемуся жениху, по телефону:

– А Юля больше у нас не работает, она вышла замуж и улетела с мужем на место его службы.

По её возбуждённому радостному лицу было видно, что это самое счастливое событие в её жизни. Интересно, что у половины женщин в отделе тоже были лица победителей. Взглянув на моё удивлённое лицо, она спросила что-то неопределённое, вроде того:

– А Вам как?

– А Вам?

– Молодец девка, так толково разобралась.

– А по мне, так парню больше повезло.

– Да уж, такую красавицу в часть повёз.

– Нет, я полагаю, что тому, с которым Вы говорили, повезло больше.

– А ему-то с чего вдруг?

– Не женился на такой суке.

***

К концу года я заскучал, стало понятно, что профессионально, как будущему специалисту по обработке давлением, мне здесь делать нечего – нет здесь технологических проблем для моей профессии, а специалистом можно стать, только решая их.

В это время мне попались в руки РТМ (руководящие технические материалы), выпущенные ведущим институтом автомобильной промышленности НИИТавтопром, и я задумался: автомобильная промышленность СССР в те годы была на подъёме: только, что запустили ВАЗ, строился КАМАЗ, вот уж где должны быть проблемы, там-то наверняка будет интересно поработать.

Толчком к принятию решения о переходе на работу в какую-нибудь организацию, в которой технологии, которые я должен начать изучать в вузе, широко применяются, послужила очередная небольшая стычка с Горынычем.

Я стоял за кульманом, что-то проектировал, справа от меня о чём-то шептались две металлодевки, к ним подошёл Горыныч и стал, ничтоже сумняшеся, лить грязь на Саньку, излагая какие-то свои домыслы, Сашки на работе не было – приболел. Я повернул голову и посмотрел на него, чтобы он видел, что я слышу, что тут из него льётся. Технолог наш главный, увидев, что я внимательно внимаю его речам, вдруг обратился ко мне:

– Ну, ведь ты согласен с тем, что говорю?

– Нет, я считаю, что всё, о чём Вы говорите, присуще исключительно Вам.

Услышав, что я сказал нашему технологическому вождю, металлодевки, чтобы не попасть под замес, свинтились, оставив нас вдвоём, но Горыныч что-то вдруг потерял полемический задор и сказал:

– А от тебя я всю жизнь слышу одни грубости и оскорбления, – развернулся и утёк вслед за металловедками.

Тут он соврал: спорил я с ним частенько, поскольку он любил с апломбом порассуждать о технологии, зачастую не понимая её толком, но грубого слова не сказал ни разу ни в лицо, ни заглазно.

Надвигался новый год, а мы с Сашкой, поразмышляв, что будем предпринимать дальше, решили увольняться, опыт был интересным для обоих, но задерживаться тут надолго ни он, ни я не видели смысла, но дальше наши пути разошлись: я предполагал поискать счастья в НИИТавтопроме, а Сашка решил поискать где-нибудь поближе к дому, мотаться каждый раз из загорода было непросто, а он следующей весной уже заканчивал вуз и имело смысл искать работу поближе к дому.

Разыскав реквизиты НИИТавтопрома, я звякнул в отдел кадров и попросил телефон конструкторского отдела холодной листовой штамповки (КОХЛШ). Позвонил в отдел, попросил непосредственно начальника отдела и сказал ему, что хочу переговорить относительно возможности работы в его отделе, он ответил: «Приезжайте, поговорим». Что я и сделал.

Начальником отдела был Скворцов Григорий Дмитриевич – известный специалист в области листовой штамповки, мужчина лет пятидесяти пяти, основательный, спокойный, вдумчивый. Усадив меня напротив, сказал:

– Рассказывайте.

Я рассказал, где работал, где учусь, о том, что, увидев РТМ, разработанные в его отделе, захотел поработать в группе, занимающейся механизацией и автоматизацией процессов штамповки. Выслушав меня, Григорий Дмитриевич сказал:

– Мы Вас возьмём инженером-конструктором 2-й категории с окладом сто тридцать рублей. Вам ведь деньги не нужны.

Всю фразу он произнёс в утвердительном наклонении, что меня чуть удивило – где найдёшь молодого человека, которому не нужны деньги? И я ответил:

– Я женат, у меня маленький ребёнок.

– Хорошо, сто сорок рублей, больше не смогу.

– Меня это устроит, я подаю заявление на увольнение? Меня, скорее всего, заставят месяц отработать, да и самому нужно, уходя, всё в порядок привести.

– Понимаю Вас, можете не волноваться, мы обо всём договорились, будем Вас ждать.

Я встал, Григорий Дмитриевич тоже, пожали друг другу руки.

На следующий день мы с Сашкой подали заявления об увольнении, начальник отдела поинтересовался причиной ухода, мы объяснили, как есть: Сашке нужно поближе к дому, а мне нужна работа, более тесно связанная со штамповочным производством. Начальник удовлетворился ответами, но месяц заставил отработать.

Горыныч ходил по отделу и всем рассказывал, что он нас всему обучил, а мы, неблагодарные, уходим, спасибо не сказав. А мы такие.

***

Новый год отмечали дома, в семейном кругу.

Практически сразу после Нового года я ушёл в отпуск, сдав экзамены, доработал положенные дни до увольнения, мы с Санькой тепло попрощались с коллегами, с нашей начальницей и начальником отдела и в семь часов утра первого понедельника февраля 1973 года уже стоял за кульманом на Бережковской набережной.

Логистически месторасположение моей новой работы было мне необычайно удобно, всё было в масть. Я добирался до работы за тридцать пять минут и так же с работы до учёбы. Рабочий день у нас начинался непривычно рано – в семь часов утра, но он и заканчивался без пятнадцати четыре, у меня появились целых два часа времени для работы над домашними заданиями и курсовыми проектами, причём курсовые я мог выполнять на профессиональном кульмане, а не корпеть дома за чахлым пантографом и бугристой, списанной чертёжной доской.

Были минусы – дома меня видели только в субботу, воскресенье и половину среды, но что ж поделать, я возвращал долги себе за бесцельно проведённую юность, должая время у жены и сына в надежде когда-нибудь заслужить их прощение.

По субботам, если позволяли дела, Людмила позволяла мне днём подремать, а я любил забрать с собой Миньку, который использовал мой голый торс как площадку для игр, возил по мне машинки, собирал какие-то устройства из железного конструктора или, выдёргивая волосы у меня из груди, пытаясь с помощью слюны прирастить их к собственной. Он к двум годам стал крепеньким, подвижным, весёлым и озорным малышом.

Первой работой, которую мне поручили в отделе, было привести в порядок валковую подачу, ранее спроектированную в отделе, изготовленную и установленную на заводе. Валковая подача – это устройство, пошагово подающее в рабочую зону штампа металлическую ленту или длинные металлические листы. У подачи, которую поручили мне доработать, было две проблемы: первая – никак не могли настроить точность шага подачи, вторая – в валковую подачу были встроены механические ножницы, отрезающие край полосы. Длина поступающей в подачу ленты или полосы, как правило, бывает некратна шагу подачи, и последний кусок иногда застревал, упираясь в неподвижный нож механических ножниц, расположенный за подвижным, по ходу подачи заготовок. То есть на краю устройства.

Прорисовав различные варианты расположения концевой заготовки, я с ходу предложил перепроектировать и доработать конструкцию подачи, встроив в неё перед ножницами откидной лоток, чтобы просто сбрасывать последний кусок заготовки, используя в качестве датчика конечный выключатель. Начертив всё предлагаемое, я, восхитившись своим гениальным конструкторским даром, пригласил двух этих неудачников: своего непосредственного руководителя Гарри Моисеевича Минкова и нашего ГИПа3 Розена Георгия Михайловича, чтобы они поняли, какая конструкторская сила и мощь вплыла в их тихое болото.

Триумф мой длился недолго, ровно столько времени, сколько им понадобилось дойти ко мне со своих рабочих мест. Картинка моя как упражнение ума им понравилась, но работоспособность конструкции была подвергнута жёсткой критике: я не учёл, что полоса идёт с пробитыми в ней отверстиями и датчик наличия полосы, который я предлагал поставить, попадая в эти отверстия, будет каждый раз давать команду на срабатывание откидного лотка, вследствие чего лоток будет хлопать как дверь в метро в час пик. Кроме того, каждую последнюю деталь в полосе придётся или выбрасывать, или дорабатывать отдельно, поскольку длина её будет всегда будет отличаться от требуемой. Провозившись неделю с этой проблемой, я понял, что конструктор я никакой, всё пропало, надо заниматься тем, что мне по силам – возвращаться в слесаря, но Гарри Моисеевич, видя, что я совсем приуныл, сказал:

– Ты чего так раскис, мы-то тоже с этой подачей накосячили, и ничего. Я узнал, что в НИИсельхозмаше на сходной подаче эту проблему решили. Мы составили письмо, они в рамках оказания технической помощи всё тебе покажут, вот тебе телефон, адрес, завтра поезжай.

Утром следующего дня я беседовал с начальником отдела обработки давлением НИИсельхозмаша, как известно, всё гениальное просто – они просто поменяли ножи местами. Подвижный нож поставили за неподвижным по ходу перемещения полосы, вот и всё, как у нас никто не догадался, и я в том числе, до сих пор ума не приложу. Надо сказать, что о такой установке мы подумывали, но при ней возрастает величина отходов и мы от неё отказались сразу. Но что ж поделаешь – иногда приходиться выбирать. Скопировали мне чертежи, всё растолковали, были необычайно любезны – у них был свой интерес, не во мне, конечно, – в нашей фирме. Институт наш научно-исследовательский был головным в автомобильной промышленности и мог продвинуть любую перспективную разработку, а у них таковая была – дисковые ножницы с профилированными дисками. Такие ножницы позволяли вырезать из обыкновенного листа или широкой полосы полосу с криволинейным профилем, чем достигалась экономия металла, но увы – разработка эта наших спецов не заинтересовала.