Алька. Кандидатский минимум

Подойдя к нашему гостиничному номеру, я увидел такую картину: в дверях нашего номера стоит Леонид, с недоумением взирающий на происходящее, а приключилось, нечто непонятное и весьма тревожное: два мелких милиционерчика тащат его за руки из номера. Видно было, что вдвоём им никак не справиться с бывшим чемпионом СК «Буревестник» по боксу, вдобавок тяжеловесу, но в любой момент один из них может метнуться за помощью, и что тогда? Это ж, значит, не увижу я ни Рима, ни Парижа никогда, как писал классик. От вида совершающегося, на моих глазах, у меня голова кругом пошла – да что ж это на свете происходит, гражда́не?! Чуть чего, хватают честных людей и тащат в кутузку! Доколе?! Лёгкий хмель, присутствующий во мне, испарился, и я голосом уполномоченного строго затребовал:

– Что здесь происходит?

Менты на секунду приостановили своё грязное дело, глянули на меня, один из них спросил:

– А Вы кто?

– Я коллега Леонида Константиновича, преподаватель ведущего московского вуза, кандидат наук Рейн Алек Владимирович, изобретатель СССР. Мы с Леонидом Константиновичем здесь в служебной командировке. Так почему и куда вы тащите известного советского учёного, доцента и крупного специалиста? Что произошло?

– Мы на дежурстве, идём мимо гостиницы, на балконе стоит этот ваш крупный специалист. – Лёня и в самом деле был весьма крупным, килограммов под сто двадцать и росточком метр восемьдесят три. – Кидается в стоящих на автобусной остановке гражданок палками и орёт: «Девки, давайте к нам».

– Палками? Какими палками, откуда он палки в номере может взять?

– Так он их от балконных перил отрывал.

Тут подал голос известный советский учёный, пропищав жалобным тоном:

– Алик, я щепочки от перил отрывал, чтобы внимание привлечь. Мы с девчонками на остановке переговаривались.

Я решительно двинулся в номер, один из ментов посторонился, пропуская меня. Проходя, я предложил:

– Пойдёмте на балкон, оглядимся, чтобы понять, что там происходило.

Один милиционер с двумя полосочками на погонах – надо полагать, младший сержант – отправился со мной, другой, погоны которого не были отмечены ни полосками, ни звёздами, продолжал висеть на Поляковском.

– Да что вы в него вцепились? Куда он денется? Вы не волнуйтесь, если виноват, ответит за всё.

Лёня, изображая деятельное раскаяние, понуро повесил голову, мент отпустил его.

Выйдя на балкон, мы с младшим сержантом стали изучать состояние перил. Осмотр показал, что перила с момента строительства здания не красились, не ремонтировались, половина их ещё лежала на стальном основании, а другая часть валялась на газоне, который был засыпан обломками перил, сыпавшихся со всех балконов.

Мы были одни, я обратился к нему:

– Сержант, ну, доказать, что он швырялся с балкона не сможешь, ты ведь у свидетелей не успел взять адреса?

– Почему не сможем? Нас двое, оба подпишемся.

– И нас двое.

– Вы же позже пришли.

– Ну, прав, ты прав. Позже пришёл, но что же, мне товарища бросать? Потом ты же видишь – он мужик-то нормальный, чуть лишнего выпил – расшалился, ну, бывает, вырвался на свободу. Но ведь беззлобный, не шпана какая-нибудь. Это же очевидно, что ничего ему не будет – максимум письмо на работу, но у нас строго с этим – накажут по партийной линии стопудово, да и по службе может пострадать. Что мужику-то жизнь ломать из-за ерунды?

– Вот для вас, москвичей, всё ерунда, приезжаете сюда к нам как в колонию, типа вам всё можно, а мы для вас полное говно.

Проговорили мы на балконе минут сорок. Вернувшись в комнату, нашли там только Лёню, дремавшего, сидя на кровати.

– А где мой сотрудник?

Проснувшийся доцент развёл руками.

– Не знаю.

Мы вышли в холл – рядового и след простыл. Старшина снова озлился:

– Ушёл – и хрен с ним, своё получит, а я пойду звонить, вызывать наряд, будем забирать твоего великого учёного на пятнадцать суток.

Да что ж за напасть такая, всё бы этим ментам кого-нибудь упрятать за решётку.

– Слушай, а может, как-то решим иначе?

– Даже не предлагай, а то вместе с ним сидеть будешь.

– Погоди, не горячись, пойдём вниз, а то люди спят уже, мы им мешаем.

Мы спустились на первый этаж и проговорили с ним ещё часа полтора-два, прощались как два добрых товарища – мне показалось, что его мнение о москвичах подверглось некоторой корректировке. По сути-то, он был отличный парень, хороший человек.

Я поднялся наверх, зашёл в наш номер – там стояла мёртвая тишина, это меня изрядно встревожило. Включив свет, я убедился, что моя догадка верна – Лёни в номере не было.

Я вышел в холл и обессиленно прислонился к стене – не представлял, где его искать. А если он опять втравился в какой-то блудняк? Просто стоял в полной прострации, как вдруг услышал какой-то звук. Прислушался – явно был слышен храп. Свет в холле был выключен, и я пошёл на этот звук. Тьма стояла непроглядная, я шёл осторожно, боясь наткнуться на какую-нибудь мебель. Двигаясь таким образом, я уткнулся во что-то. Глаза уже адаптировались к темноте, и понял, что я натолкнулся на два кресла-ракушки, составленные впритык, на которых спит, свернувшись клубком и накрывшись с головой одеялом, кто-то весьма солидных габаритов. Я начал догадываться, кто этот кто-то.

Когда я растолкал этот храпящий ком, из-под одеяла показалась испуганная физиономия доцента-фулигана, которая произнесла жалобным голосом:

– А что, они уже ушли?

– Ушли, пойдём в номер спать. Это ты свет в холле погасил?

– Я.

– А зачем?

– А чтобы меня милиция не нашла.

– Понял.

Утром нас с треском выкинули из гостиницы с устной формулировкой: «А за ваши пьяные ночные дебоши, некультурное поведение, а ещё москвичи».

Уходя, я поинтересовался:

– А есть у вас гостиница посовременней?

– У нас самая лучшая «Советская» на Ворошилова, 5, только вам не светит там ничего.

– Как знать.

Позавтракав в каком-то шалмане, мы съездили на завод, пробежались по рабочим местам студентов, после чего неунывающий Лёня предложил:

– Ну что, Алик, пойдём в заводское общежитие устраиваться?

– Давай не будем торопиться, этот вариант у нас есть всегда. Поехали, попробуем в гостиничку получше устроиться.

– Ты что, и там места забронировал?

– Врать не буду – нет, но мыслишка одна имеется.

Чтобы понять ход моей мыслишки, надо знать или помнить, что любезная моему сердцу тёща работала кладовщицей в «Гознаке», в числе продукции которого были великолепного по тем временам качества иллюстрированные ежедневники в твёрдом переплёте размером десять на пятнадцать сантиметров, которые печатались на бумаге с водяными знаками, никогда не поступающие в продажу. Весь тираж попадал только на столы высокого начальства, ну а зять для хорошей тёщи – персона уровня и повыше, так что я ежегодно становился счастливым обладателем пары таких ежедневников, один из которых я прихватил в командировку. Чем ещё был хорош этот предмет – его нельзя было признать взяткой, поскольку на нём не печаталась цена, он же не предназначался для продажи, то есть ничего не стоил.

Приехав в гостиницу, не подходя к стойке, на которой стояла навсегда приколоченная чугунная табличка с надписью «Мест нет», мы отправились в кабинет администратора. Задержавшись перед дверью, я сказал:

– Леонид, давай условимся: договариваться буду я.

– Не вопрос, договаривайся.

Условие это я поставил своему компаньону, памятуя об одном высказывании Антона Михайловича Дальского. Он посоветовал мне привлечь для решения проблемы, не помню, в каком деле, Поляковского и предупредил: «Но имейте в виду: Поляковский – орудие безошибочного действия, но одноразового использования. При повторном применении даст осечку».

Администратором гостиницы оказалась женщина лет пятидесяти удивительной красоты, она и сейчас была необыкновенно хороша, а два десятка лет назад была бы первой красавицей земли, но, увы, не участвовали тогда наши красотки в Miss World. Она глядела на нас холодным проницательным взглядом.

Я представил нас:

– Здравствуйте, я Рейн Алек Владимирович, это мой коллега Поляковский Леонид Константинович. Мы преподаватели МВТУ имени Баумана, руководители студенческой практики на Липецком тракторном, приехали в ваш чудесный город. А вам наши общие друзья передали сувенирчик, – и положил ей на стол ежедневник.

Администратор взяла его в руки и прямо расцвела от удовольствия.

– Ох уж эти москвичи, знаете, чем растопить сердце. Ну, нет мест, но отказать вам прямо невозможно. Вы же ещё наверняка хотите двухместный номер?

– Ну, если такая возможность будет, то, конечно, мы бы очень хотели.

– Ну как вам откажешь, тем более у нас общие знакомые, как выяснилось, вы у нас до конца месяца?

– Абсолютно верно.

Она сняла трубку.

– Оленька, а как там у нас две брони комбинатовские? Пустуют? Хорошо, к тебе два товарища подойдут, доценты из МВТУ, на второй этаж их определи, заодно расспросишь, как туда поступают.

Я склонился в поясном поклоне.

– Большое спасибо.

– И Вам, передавайте привет нашим общим друзьям.

Лёня, поднявшись со стула, начал витиевато благодарить хозяйку кабинета, но пошёл какими-то галсами и в итоге стал говорить скабрезности. Я похолодел, ну, думаю, сейчас она метнёт ему в голову календарик, и мы поедем в общагу. Но администратору, видно, было не впервой накидывать уздечку на таких жеребцов, она внимательно посмотрела Лёне в глаза и металлическим голосом сказала:

– Вы очень красивый человек, но поверьте, я тоже была очень красивой женщиной, так что пёрышки свои, какие остались красивые, складываем – и вместе с товарищем на заселение. И помните. Студентки в номере могут находиться только до одиннадцати вечера.

Лёня как-то моментально сдулся, мы двинулись на рецепцию к Оле.

Заселились мы в чудесном просторном номере с ванной, отдельным санузлом, с журнальным столиком, большим гардеробом и прочими полезными штуками, пользу которых ощущаешь, когда живёшь долго.

Утром следующего дня мы стояли в буфете третьего этажа – решили позавтракать. Услышав за спиной:

– Здравствуйте, – я обернулся, передо мной стоял Шилов Вадим Владимирович. Поздоровались, завязался какой-то утренний «буфетный» разговор ни о чём. Шилов поинтересовался:

– Так мы соседи?

Мы назвали наш номер.

– А, второй этаж, у нас там главреж живёт, там номера покруче, бронированные от горкома и прочие.

– Да нет, обычный номер.

– Ну, для вас – конечно. Как проверка идёт, чем сегодня планируете заниматься?

Но тут подошла наша очередь в буфет.

– Будет время – заходите к нам в гости вечерком.

– Хорошо.

Днём мы торчали на заводе, по утрам вместо завтрака Лёня таскал меня в пивную с кодовым названием «Золотое сияние». Название это пивной присвоил Лёня – у продавщицы пивной все передние зубы на верхней и нижней челюстях были золотые, когда она улыбалась, казалось, что включается стоваттная лампа. В этой пивной мы познакомились с колоритным персонажем – москвичом, сидевшим на «химии» в Липецке, так в советское время называли осужденных, отбывающих срок на стройках народного хозяйства, коренастым крепким мужичком по имени Борис. По окончании срока он остался жить в Липецке, работал на железнодорожной станции составителем поездов.

Как-то вечером через пару дней постучали в нашу дверь.

– Войдите.

В комнату, немного смущаясь, вошёл Шилов и вслед за ним женщина лет сорока. Вадим Владимирович представил нам свою жену, имени её, увы, не запомнил. Она была его постоянной спутницей во время визитов к нам или совместных прогулок, была неразговорчива в отличие от мужа.

Пригласили их к столу, у нас ведь в шкафу на бечёвочке весела ветчинка – быстренько покромсали, была какая-то зелень. Лёня достал откуда-то из запасов бутылку «Столичной», выпили, разговорились, Шилов спросил:

– А долго вы ещё пробудете в Липецке?

– До конца месяца, у нас же студенты на практике на Липецком тракторном.

– Как? Вы же говорили, что вы с проверкой из Министерства культуры в Липецкий драмтеатр приехали.

– Всё так, но это не главная наша задача. Попросили в Министерстве – мы исполнили, а основная – это студенческая практика на заводе.

– А откуда студенты?

– Наши, из МВТУ.

– А что такое МВТУ?

– Московское высшее театральное училище.

– Никогда не слышал о таком, – с сомнением произнёс Шилов. Лёня пошёл к гардеробу, достал из пиджака пропуск и предъявил его. Вадим Владимирович, с любопытством изучив его, спросил:

– А что студенты театрального вуза делают на тракторном заводе?

– Работают на рабочих позициях, кто где: в литейке, в механообработке, на сборке.

Вадим Владимирович крайне удивился:

– Зачем?

– А вы представляете, как они будут играть рабочих, какое будет проникновение в образ?

Шилов задумался.

– Да, интересный метод. А как с остальными профессиями?

– По возможности.

Выпив водочки, перешли на более приземлённые темы – зарплаты, быт. Мы узнали все театральные сплетни, кто с кем спит, кто не спит, кто как играет и прочее. На прощанье Вадим, так он просил его называть, заявил:

– В кассе на ваши имена будут до конца гастролей контрамарки.

Не обманул – на следующий день мы уже сидели в театре и аплодировали, ходили мы туда почти через день. Во время третьего похода Лёня обратил моё внимание, что на билете напечатано «Режиссёрская премьера», и по окончании мы стали горланить:

– Режиссёра, режиссёра.

На сцену вышел Семён Эммануилович Лерман, раскланялся.

У Леонида Константиновича в Липецке был родственник – дядя, который работал директором бани, поэтому один раз в неделю мы ходили туда отмокать, париться, расслабляться. Причём ходили в те дни, когда в бане был санитарный день – предполагалось, что баня не работает, а подвергается санобработке, но на самом деле это был день для блатных – какие-то городские руководители среднего звена, нужники – нужные люди и просто близкие. Народа было немного, мы пригласили в баню Шилова. Вадим попросил:

– А можно я с собой Лермана приглашу? Он большой любитель бани.

– Да, конечно.

В этот день я предложил Лёне рассказать правду о себе, потому что, забываясь, мы всё время проговаривались, и у наших новых знакомых явно голова шла кругом от нашего вранья. Попарившись, выпив пива, мы сдались, рассказали, что мы их разыграли – они явно не обрадовались, оно и понятно – иметь в приятелях чиновника профильного министерства как-то было более полезно, чем доцента из технического вуза.

Разговорились о просмотренных нами спектаклях, Лерман сказал:

– Мой премьерный спектакль хорошо прошёл, меня вызывали, это редкость на периферии, когда зритель режиссёрскую премьеру отличает.

Разомлевший от пива и бани Лёня сказал:

– Так это мы с Аликом вызывали.

Огорчённый Лерман, швырнув воблу, которую грыз, на стол, произнес:

– Ну, я так и знал, что это кто-нибудь из своих.

Пришла пора проводить общественно-политическую практику – в те годы было такое, снимали студентов на один день с работы и находили им какое-нибудь общественно полезное занятие, как правило, это были субботники.

Как-то прогуливаясь по городу, я предложил Поляковскому:

– Где будем общественно-политическую проводить? На заводе договоримся что-нибудь грузить?

Леонид Константинович, посмотрев на меня свысока, произнёс:

– Малыш! Учись, пока я жив.

Я потёр руки – сейчас будет цирк, будет весело. Леня подошёл к прохожему, пошептался с ним, и мы бодро зашагали по одному ему известному маршруту – двигались мы по направлению к центру и через полчаса уже входили в Горком КПСС. Проходя мимо милиционера, Лёня, предъявив ему партбилет, спросил:

– Первый у себя?

Милиционер пожал плечами.

– Второй этаж?

Милиционер кивнул головой.

Мы зашагали через две ступени, вошли в приёмную первого секретаря.

– Здравствуйте, я доцент Московского высшего технического училища имени Баумана Поляковский Леонид Константинович. Хотел бы переговорить с первым секретарём.

– Юрия Николаевича сейчас нет, а какой у Вас вопрос?

– Мы руководители студенческой практики на Тракторном заводе, нам нужно организовать субботник в качестве проведения общественно-политической практики наших студентов.

– А где бы Вы хотели, чтобы Ваши студенты потрудились?

– Вы знаете, лучше бы в каком-нибудь колхозе или совхозе, на заводе они за месяц достаточно потрудятся.

– Вам для решения этого вопроса первый секретарь не нужен, вы идите в шестнадцатый кабинет, там Сергей Васильевич всё поможет вам организовать, я ему, пока вы будете идти, перезвоню – он вас встретит.

Сергей Васильевич – мужичок с продувной физиономией, оказавшийся инструктором райкома, – встретил нас с распростёртыми объятиями. Познакомившись с нами, он спросил:

– И сколько у вас студентов?

– Шестьдесят.

– Ого, отлично. Вот москвичи – молодцы, сами приходят и предлагают, а наших не допросишься. Когда вы готовы будете?

– Завтра не успеем на заводе договориться, а послезавтра – мы к вашим услугам.

– Давайте так, вы где остановились?

– В «Советской».

– Отлично, послезавтра в восемь утра там будет два «Икаруса», организуйте, чтобы ваши студенты были у гостиницы к этому времени. Вас отвезут в совхоз, поработаете там часов до пяти вечера – и порядок, вечером вернут, откуда взяли. Как?

– Просто супер.

– Ну и ладушки.

Через день наши два «Икаруса» несли нашу весёлую тусовку куда-то под Липецк.

В совхозе нас встретило трое крепышей – рослых, прокалённых южным солнцем, но не шибко загорелых, каких-то скорее с желтоватой кожей, очень крупных, хотя и толстыми я бы их не назвал, какие-то округлые по виду, твёрдые как три окатыша. На их фоне даже здоровяк Леонид Константинович выглядел тщедушным хлюпиком, а на меня они глядели, не скрывая горького сожаления, явно предполагая, что я могу испустить дух в любую секунду. Представились:

– Директор совхоза, парторг, пред месткома. Давайте так, ребят ваших сейчас по рабочим местам поставят, а мы с вами пойдёмте позавтракаем.

Стало понятно, инструктор указал по телефону: «Люди из Москвы, надо принять хорошо, чтобы помнили наше гостеприимство», – а как у нас понимают гостеприимство, особенно когда приезжает пара мужиков, рассказывать не надо. Было ясно, что если сейчас начнём завтракать, то студентов к обеду уже не узнаем.

– Нет, давайте мы сначала ребят вместе с вами по рабочим местам расставим, посмотрим, как они трудятся, сами с ними поработаем, а потом уже перекусим.

Отказ от раннего завтрака явно удивил гостеприимных хозяев, но перечить нам они не стали – парней поставили на расчистку пруда, заваленного брёвнами и всяким древесным хламом, девчонок оперативно разделили на группы и развезли по бригадам.

Лёня-симпатяга разделся по пояс, натянул предусмотрительно захваченные треники, взял самоё огромное бревно и понёс его в контейнер. Парни, раздевшись до трусов, присоединились к нему. Я размышлял, каким образом мне влиться в их ряды, но тут меня ангажировал то ли их агроном, то ли зоотехник:

– Извините, как Вас зовут?

– Алек.

– А по батюшке?

– Да зачем, просто Алек.

– Хорошо, я Сергей. Инструктор райкома просил, чтобы Вам показали наш совхоз и проинформировали о его достижениях. Товарищ Ваш уже с ребятами работает. Давайте с Вами проедемся, посмотрите, как у нас тут всё крутится. Заодно поглядите, где девчонки Ваши работают.

Идея мне очень понравилась – я как бы и при деле, и девки наши будут под присмотром.

– Отлично, а на чём поедем?

– А на мотоцикле.

Я забрался на пассажирское сиденье, и до двух часов дня мы смотрели сенные сараи, загоны с молодыми бычками – совхоз занимался их откормом, поля, где выращивали зелёнку для их откорма. Сергей пояснял:

– Поля мочевиной все заливаем – по три шкуры в сезон дерём. – Я, делая умное лицо, одобрительно кивал головой.

Смотрели бочки с этой мочевиной, ещё какие-то поля, заехали во все бригады, где трудились наши студентки, к двум часам вернулись в контору.

Руководство совхозное явно истомилось, ожидая, когда мы закончим со всей этой ерундой и приступим к основной части визита, – в глазах их застыло недоумение и непонимание, как в таких условиях исполнять наказ Горкома партии – принять хорошо, чтобы помнили гостеприимство!?

Ребята во главе с Константинычем вычистили весь пруд, и их повезли купаться. Леонид бултыхался вместе с ними, затем всех привезли на базу, туда же доставили девчонок. Столовая уже не работала, и мы с Поляковским, скинувшись, купили сорокалитровую флягу молока и десяток свежеиспечённых поляниц – батонов белого хлеба круглой формы, ребята перекусили на дорожку, и их увезли в Липецк.

Тут уже было не увильнуть, да мы и сами-то изрядно проголодались, но на всякий случай совхозный треугольник, видно, ещё в детстве поднаторевший в загоне бычков в вольеры, построившись подковой, стал нас потихоньку затискивать в помещение правления.

Завели нас в зал заседаний, в центре которого стоял стол, где свободно разместилось бы человек тридцать. Стол был накрыт – застелен белыми скатертями. По центру стола начиная с ближнего к нам торца стояло большое блюдо с котлетами, за ним большое блюдо с жареным мясом, следом блюдо со свежими огурцами и помидорами, тарелка с нарезанным хлебом и три бутылки водки. И эта композиция из мяса, овощей, хлеба и водки повторялась трижды. По периметру были расставлены тарелки и гранёные стаканы, разложены вилки и ножи. Оглядываясь вокруг, я заметил скромно придвинутый к стене початый ящик с водкой.

Ничтоже сумняшеся, наши радушные хозяева наплескали в края двухсотпятидесятиграммовые стаканы, произнесли заздравный тост в нашу честь и махом опрокинули их в себя. Лёня поддержал их посыл и тоже выдул двести пятьдесят. Я отпил треть и, поставив стакан на стол, налёг на мясо с котлетами. Наши вновь обретённые друзья обратили на меня своё внимание:

– Алик! А чего ты не пьёшь?

– Мужики! Вы на себя посмотрите и на меня – я любого из вас втрое меньше, вот и пью втрое меньше.

– Да не выдумывай, у нас тракторист Федул ещё тебя тощей, а нас троих перепивает.

– Вот перейду к вам работать трактористом, научусь пить как Федул, а пока извиняйте.

Я знал, что долго они меня тиранить не будут – надоест, поэтому отшучивался, так и произошло. Я сократил дозу до пятидесяти граммов, Лёня перешёл на полстакана. Сидели, балагурили, часа через два наши хозяева предложили переместиться на речку – мы горячо их поддержали, на природе посвежее. Дело это у них было отлажено капитально – принесли здоровенный брезент, сложили в него всю закуску, тарелки и стаканы, сели в ГАЗ-69 и через полчаса были на бережке небольшой речушки у какой-то тихой заводи.

Развернули брезент, расставили тарелки и первым делом выпили за переезд. Я пил уже граммов по тридцать – не помогло. Очнулся я от дикой жажды, лежащий раздетым в своей постели в нашем номере, Лёня спал на койке одетым. Напившись воды, посмотрел на часы – было около пяти утра. Взяв кошелёк, спустился вниз, разбудил дремавшего у дверей на стуле швейцара, спросил:

– Отец, как мы вчера в гостиницу попали?

Швейцар, приглядевшись ко мне, захихикал:

– Ну, вы хороши были оба, ты качался, но на своих ногах шёл, а друга твоего три бугая деревенских на руках пёрли.

– Скандала не было никакого?

– Да нет, всё нормально было. Мы после двенадцати двери закрываем, но деревенские тверёзые были, постучали – всё чин по чину, сказали, что двое гостей припозднились. Ты номер назвал, не сразу, но выговорил, товарища твоего на руках отнесли, а ты ничего, за перильца – и пошёл.

– Спасибо, отец, держи за хлопоты.

Я вручил швейцару рубль и пошёл досыпать.

С утра поняли, что ехать на завод нам будет не под силу – пошли в баню, был как раз наш банный день. Взяли пива, закуски, парились, отмокали, приходили в себя. Наблюдали за представлением, регулярно происходящим в бане.

Мужское мыльное отделение и женское разделяла стенка, в которой была дверь, запирающаяся с женской стороны.

Не знаю, происходило ли это в остальные дни, но в те дни, когда мы посещали баню, дверь на женскую половину распахивалась, на порог выскакивала голышом молодая бабёнка лет тридцати пяти, невысокого роста, хорошо сложенная, вполне приглядная и начинала что-то выкрикивать, раззадоривая мужиков на принятие активных действий, танцевала канкан на пороге, поворачиваясь, демонстрируя всё, что можно и нельзя, но скрывалась за дверью при достаточно опасном приближении какого-нибудь разгоревшегося самца. Всегда находился какой-нибудь энтузиаст, пытающийся схватить её, иногда их набиралась целая группа, но никому это не удалось, во всяком случае, в нашем присутствии. Впрочем, основной массе это быстро надоедало, баня – это ж серьёзное дело, париться пришли, а не цирк с голыми бабами наблюдать.