Алька. Кандидатский минимум

– Володя, не позорь деревню!

Вовка, глядя ошалевшими глазами, спросил:

– Что случилось-то?

– Володя, сделай окно на улицу, не позорь деревню.

Вовка пошёл в дом, принёс чертежи, стал показывать.

– Ну, вот видите, по плану здесь окна нет.

Но старики были не лыком шиты и, указав на окна, смотрящие во двор, дружно заголосили:

– А вот тут два окна – одно переставь.

Павлов отказал, старики отправились к председателю и через полчаса явились вместе с ним. Мы тоже все, отложив работу, вышли посмотреть, чем закончится эта дуэль. Председатель обратился к нам:

– Ребята, старики просят – надо уважить. Да и в самом деле как-то неприглядно выглядит, глухая стена на улицу.

– А почему сразу-то не сказали? Мы ж сборку первого этажа закончили, это ещё на день работы.

– Ну, надо сделать.

– Тогда давайте обсуждать цену вопроса.

– Да тут делов-то на пять минут.

– Так присылай своих, пусть сделают за пять минут.

К возникшей дискуссии присоединился какой-то потёртый мужичок, не согласный жить в доме без окна на проезжую часть.

Препирались с полчаса, председатель никак не соглашался добавить денег на переделку, Володька – исправлять бесплатно. В итоге, плюнув, Володька сказал:

– Ладно, переделаем. Но если щиты потрещат, мы отвечать не будем, а теперь не мешайте работать.

Старики с председателем ушли, мы приступили к переделке – переделали часа за три. Отжали верхнюю обвязку, выдернули щиты и переставили. Щиты, конечно, пострадали, но не сильно – потрескались доски в месте примыкания к обвязке.

Будущий хозяин дома – тридцатилетний пьющий мужик, женатый, живущий с родителями, – категорически не хотел переезжать в новый дом – его устраивала его жизнь, и постоянно изыскивал причины, позволяющие остаться в небольшой избе, где, кроме родителей, проживала многодетная семья его сестры. Как оказалось, это был тот самый козёл, которого не устраивало расположение окон в доме.

Одновременно с домом рядом строили погреб. Строили капитально – стены погреба возвели кирпичной кладкой, крыша – профнастил, сверху полтора метра грунта, перед входом утеплённый тамбур из бруса. Явившийся будущий владелец осмотрел погреб и заявил:

– А как же я зимой? Чо ж я, в майке по холоду буду шастать, если мне картошечки захочется? Не буду переезжать.

Нам-то было наплевать, будет он переезжать или нет, так как договор на строительство дома у нас был не с ним и даже не с его председателем, а со Старицким ПМК, но Вовка, изнемогая, сказал:

– Режем в полу люк, копаем подвал – маленький.

Вырезали люк, выкопали подвальчик – малюсенький.

За две недели собрали щитовой дом, вставили рамы, настелили полы, накрыли шифером, построили рядом подвал – объект был готов, но время для отдыха не наступило – мы ж в отпуске, а кто ж отдыхает во время отпуска? И Зрелов, не мешкая, перевёз нас на другой объект.

Новым объектом оказался телятник, который возводила бригада армян. Не знаю, какой прораб вёл объект, но после отъезда строителей всплыла масса косяков, и нашей задачей было все косяки исправить, попутно настроив в телятнике загончики для телят.

Заселив нас в пустующую избу, Зрелов провёл нас по объекту, показал, Что нужно сделать заново и что исправить: в телятнике не работала канализация, построенная армянами, нужно было найти засор и прочистить. Для реализации сего плана нам было выдано устройство для прочистки канализации в виде стального троса с рукояткой. Нарезав нам задач, Зрелов убыл в Старицу, прихватив с собой Павлова и Тележникова. Володька, загадочно улыбаясь, сказал:

– Вечером буду засветло. Мне надо человека встретить с семичасовой электрички, потом на автобусе. Вы пока избой займитесь, если останется время, посмотрите, что можно сделать в телятнике.

– А что за человек-то?

– Увидите.

Санька сказал:

– Буду завтра в первой половине, сегодня вечером отец из Грузии приезжает, надо встретить и посидеть с ним вечер.

Отец – дело святое. Не прощаясь с парнями, пошли заниматься избой – отдраили её за пару часов. Она была не шибко убита, в ней, по рассказам соседки, обычно жили москвичи, приезжающие на картошку осенью. Стены в домишке, ставшем на некоторое время нашим пристанищем, были сплошь испещрены матерными частушками, чтением которых мы развлекали себя во время застолий. Мне запомнилась одна из них, наверно, потому что это была единственная частушка, не содержавшая обсценной лексики: «Гоп-стоп, Зоя, зачем давала стоя? Немножечко присела – совсем другое дело».

Соседкой нашей была очень приятная бабулька, у которой мы, к взаимной радости сторон, купили полтора десятка яичек и покупали их до конца срока. Она держала кур, а яйца девать было некуда – в деревне не продашь – у каждого свои куры, ехать продавать в Старицу на рынок для неё было обременительно. Бабуля даже пыталась продавать их нам по цене вдвое дешевле, чем в Москве, но мы пресекли эти злокозненные попытки и брали задорого по деревенским понятиям – по рублю за десяток.

У соседки нашей жизнь была грустная, одного её сына закололи вилами на её глазах рядом с родным домом. Она, поскольку поговорить в деревне ей было не с кем – не до бесед всем со старой бабкой, говорила с любым, кто готов был уделить ей хоть минуту внимания:

– Вот здесь сынка моего закололи, вила́ми, вот прям на энтим месте, сыночка моего любимаго.

У неё был ещё сын – рослый костистый жилистый мужик лет сорока. Мамку свою он навещал в день пенсии – мы как раз застали такой его визит. Он пришёл к маме в гости, благостный, в пиджаке, белой стираной наглаженной рубахе. Мамка готовила к визиту сына закуску – по большим праздникам два раза в год она варила курицу, в остальное время яички, грибочки, жареная картошка, зелень и, конечно, четвертиночка водки и бутылка портвейна. Они ужинали, всё было чинно, сын благодарил и уходил, потом он набирался где-то, приходил, стучал матери в окно и кричал:

– Мамка, мамка, выручай.

Мать открывала форточку и передавала ему ещё фуфырик одеколона, купленный вместе с четвертинкой и портвейном.

Так раз в месяц сын навещал свою любимую мать.

Его жена была очень колоритной женщиной, прямо-таки кустодиевская модель, дюжая жаровая баба ростом не ниже мужа, но огневей по характеру, чем муж. Дом их был в трёх домах от нашего обиталища, и нам частенько приходилось наблюдать, как она выражала своё несогласие с происходящим в колхозной жизни.

Она работала дояркой, и когда правление подняло им план по надоям – такое было время, какой-нибудь импотент-маразматик – член политбюро – решит, что стране надо дать больше молока, и приказ полетел сверху вниз по этажам, и из райкома телефонограмма – поднять надои, вот и к ней прилетело. А коровы все те же, и корма столько же, и ничего не изменилось – ну, вот, может, только то, что снова скотник запил и некому навоз из коровника выгребать, а председатель орёт: велели надаивать больше, значит, надаивай. И не ху… тут базарить.

Вот она – это ж, по сути, Вера Засулич, вышла на улицу и кричит:

– Я вам полтонны, бл…ь, должна молока дать? Так я вам, бл…ь, дам, мне по х…, я вам тонну дам – вода в реке не кончилась.

Мы любовались ею, в городах таких уже не встретишь.

Председатель из вредности не дал ей телегу – ей куда-то надо было съездить, но лошадь дал. Она срубила берёзку, впрягла в неё лошадь, села и уехала на берёзке – мы с пацанами глядели на это действо как завороженные.

Что там Софи Лорен – эта робкая пугливая овечка?

Утром, расправившись с яичницей из десятка яиц, пошли смотреть, что нам надо переделать в телятнике, начали с канализации. Было странно, отчего она засорилась? Телятник же не работал ни дня. Повозившись с тросом, поняли, там или бетонная пробка, или дело не в обычном засоре. Взяли чертежи, посмотрели, как должны проходить трубы, вскрыли бетонный пол и докопались до канализационной трубы – удивились: армяне зачем-то покрыли чугунную трубу слоем гудрона. Молодцы, конечно, но что-то здесь не то – постучали по трубе – труба молчала. Вестимо, залить кого угодно слоем гудрона в палец – не запоёшь, но какой-то отклик должен же быть. Постучали посильней – ну как-то не по чугунному отвечает. Мне эта катавасия обрыдла, и я долбанул по трубе со всей дури ломом – хрен с ней, думаю, если пробью, сам поменяю. Пробил, но явно не чугуний – лом плотно застрял в чём-то похожем на древесину. Раскачав и выдернув лом, стали изучать образовавшуюся брешь в трубе и поняли – это бревно.

Ну, армяне, ну, орлы – напилили в лесу сосен, близких по диаметру, облили их гудроном и закопали вместо труб – получили деньги за монтаж канализации, трубы продали – получили деньги за трубы. Хотя, может быть, это были и не армяне, армянами тогда называли все строительные бригады с Кавказа.

Для интереса мы подшурфили глубину фундамента, тоже оказалась не слава богу – сорок сантиметров, это при норме не менее полутора!

Позвонил из правления в ПМК, надо ж порадовать Зрелова, опять же ему надо прикинуть, где взять деньги.

– Коля, привет, Алек.

– Здорово, ну что там у вас?

– Ты стоишь или сидишь?

– Стою.

– Лучше сядь.

– Ну, если только Лидии Михайловне на колени. Что там у вас?

– Ну, как хочешь. Трубы канализационные на объекте все попёрли, вместо них – брёвна в гудроне.

В трубке зависла тишина минуть на пять, потом Николай каким-то осиплым голосом сказал:

– Вечером буду.

– Прихвати Вовчика, он кого-то встречает с семичасовой электрички.

Ничего не отвечая, Коля повесил трубку.

Вечером прибыли Зрелов, Павлов с женщиной лет тридцати двух – тридцати пяти с сыном лет десяти – это была коллега Павлова, которой захотелось отдохнуть с сыном летом в деревне. Павлов пошёл по деревне искать им пристанище и нашёл очень опрятную хозяйку, одинокую, проживающую на другом краю деревни, которая с удовольствием предоставила им комнату за сущие копейки.

Мы всей бригадой вместе со Зреловым изучали положение дел в телятнике, его вердикт был однозначным и категоричным:

– Полы вскрывать, брёвна извлекать, монтировать канализацию заново, трубы привезу послезавтра.

– Это ж сколько лишней работы? Переделывать – это не сначала строить, как с оплатой детского труда?

– Всё будет учтено: и демонтаж, и монтаж.

– Хозяин, а как с надбавкой за секретность?

– Я смотрю, что вы совсем наглость потеряли.

– Ты, главное, нас не обидь, хозяин. Не для себя стараемся – для детишек малых, и не только своих, но и твоих тоже.

– Вас обидишь, проглотов – кто вас обидит, два дня не проживёт. Договоримся.

Подошёл Володька, и бугры ушли торговаться, а мы начали крушить полы. В этом помогла, кстати, тонюсенькая армянская стяжка. Вернувшийся Зрелов покрутил головой и с досадой прорычал:

– Бляха-муха, полы целиком заново придётся заливать.

– Вестимо, уж это как заведено, а ты видел, вообще-то, фундамент-то, как мы поняли, построен по технологии «армян-замес».

– Видел я ваш шурфик. Строение зиму перезимовало без проблем – место высокое, сухое, думаю, стоять будет. Канализацию только подальше отведём, чтобы не подтапливала.

Вечером нас ждал приятный сюрприз. Надя – так звали Вовкину знакомую – накрыла стол по случаю начала её отдыха. Были какие-то московские вкусности, бутылка шампанского. Вовка взял в Старице бутылку водки – хорошо посидели, выпили немного, без озверизма – завтра ж на работу.

На удивление работа шла очень споро, перемена места, что ли, повлияла, но пахали как черти, не уставая. Ещё выручала Надя: иногда, видно, от скуки, готовила что-нибудь для нас – взяла и сварила к обеду нам щи из свежей капусты, просто супер.

А вот прибывший Санька обломал нам трудовой настрой, не со зла, так получилось – привёз трёхлитровую банку семидесятиградусной чачи, которую ему отец подогнал из Грузии, под вяленое мясо домашнего приготовления, зелень-мелень эта чача как-то незаметно в нас зашла, но утром просто беда. Она, обосновавшись в нас, не позволяла нам трудиться. А кто мы такие, чтобы с ней спорить? От завтрака все отказались дружно, а на объекте все прятались от Павлова, которому было не легче, ранг его толкал заставлять нас трудиться, но увы. Пока он вытаскивал одного из-под куста, вручал ему лопату и направлял к телятнику, остальные, опасливо оглядываясь, расползались как тараканы, на которых упал луч света, только очень медленно.

В два часа, поняв тщетность своих потуг, бригадир махнул рукой и сказал:

– Шабаш, на сегодня всё.

Поразмышляв сообща, чем заняться, решили пойти в лес, погулять, походить, может быть, поискать грибы. Лес меня поразил – двести километров от Москвы, а по ощущениям – что ты на краю земли, трава высотою в человеческий рост, где-то метр восемьдесят, бобылки выше головы, деревья в обхват и больше.

Прогуляли два часа, и, придя домой, все поголовно завалились спать – есть не хотелось. Встали рано утром, позавтракали яичницей – бабуля выручала – и пошли мантулить. Надюшкин пацанёнок весь день крутился среди нас – интересно с мужиками.

Сашка Тележников взял привычку после обеда – у нас это традиционный час отдыха – ходить в деревенскую библиотеку, брать там газеты, читать, а потом приносить обратно. Рассказывал, что местной библиотекарше это страшно не нравилось – приходящие газеты, а они по требованию райкома КПСС выписывали все центральные издания, она, не читая, аккуратно подшивала, поскольку инструкторы райкома регулярно проверяли, как выполняются их требования по подписке. Подшитые газетки у неё чистенькие, ровненькие – на загляденье, а тут приходит какой-то плотник, берёт газету, потом, конечно, приносит назад, но она уже не такая, как нужно, – слегка помятая. При появлении Сашки она всегда ворчала: «О, опять плотник пришёл – газеты он читает, с ума сойти. Простой плотник – любитель чтения газет».

Ему забавно было её слушать – квалификационный состав нашей бригады того сезона был таков: старший преподаватель, к. т. н., замдекана; ассистент, к. т. н.; директор завода, конечно, не «Норникеля» – маленького Московского заводика при вузе, но всё ж таки завод; и три старших инженера. Что-то, наверно, было не так с советской властью, если достаточно высококвалифицированным специалистам приходилось выезжать на летние работы просто для того, чтобы поддерживать в собственных семьях приемлемый уровень жизни.

Во второй половине дня Зрелов привёз трубы – сразу начали укладку канализации. Разбирая брёвна, первые три метра канализации, построенной армянами, были проложены трубой, очевидно, на тот случай, если прораб захочет проверить работу построенной канализации – вёдер пять-шесть она бы проглотила.

Пошли дожди – это было для меня совсем не в кассу. Добраться до Степурино стало проблемой, от деревень, окружающих Степурино, не было до села дорог с твёрдым покрытием, да, собственно, и от Степурино дорога была асфальтирована лишь частично, основная её часть была грунтовой, но за ней более или менее следили – грейдировали, отсыпали щебёнкой. В воскресенье вечером, кровь из носа, я должен был быть в Москве – в понедельник утром я уезжал руководителем практики со студентами в Липецк. Ехали мы вдвоём с доцентом нашей кафедры Поляковским Леонидом Константиновичем. Он купил билеты на нас двоих, и мы договорились встретиться утром у вагона поезда Москва – Липецк на Киевском вокзале.

Я стал искать варианты своей доставки в Степурино – в жизни нет ничего невозможного – договорился с местным трактористом, что он довезёт меня до автобусной остановки на гусеничном тракторе – этот-то проползёт, где угодно. Тракторист заломил несообразную цену в десять рублей. Отчаянно поторговавшись, мы сошлись на пятёрке.

К субботе канализацию переложили, просыпали, протрамбовали. Коля приехал лично проверить, как течёт вода, мы усыхали:

– Коля, не там ищешь, мы спи…ли уже в других местах, нам тоже как-то надо крутиться. Что ж, у вас тут только одни армяне в шоколаде?

В субботу Надя решила сделать нам сюрприз и запекла в печи телячью ногу – это просто был симпосий какой-то. Выпили, мне Надя подарила связанные ею носки, на одном носке было вывязано моё имя, на другом дата – 1983, год нашей шабашки, такие носки она связала каждому из членов бригады.

Дома эти носки вызвали неоднозначную реакцию.

Утром воскресенья я тепло попрощался с друзьями, вынул традиционный кирпич из рюкзака, который туда по обычаю запихивали в любому отъезжающему раньше окончания объекта – кто-то, бывало, привозил их в Москву, забрался в тарахтевший под окнами трактор, и мы поползли.

Я сидел в кабине, благостно поглядывая по сторонам. Скоро Москва, увижу жену, сына. Через полчаса трактор остановился посреди раскисшего поля, тракторист сначала изучал что-то в двигателе, потом, выматерившись, направился к ближайшей рощице, сломал веточку берёзы, обкорнал её в виде крючка и стал проводить какие-то манипуляции у бензобака, расположенного сзади кабины. Оглянувшись, я увидел, что он извлекает этим импровизированным крючком тряпки из бензобака. Достав их, забрался в кабину, и мы продолжили маршрут. Я спросил:

– А откуда тряпки-то?

– Да вчера бухали, и я, му…к, похвастался перед друзьями, что халтура хорошая привалила, вот эти ё…е козлы мне тряпок и понапихали.

Останавливались мы ещё раза три-четыре – казалось, что количество этого тряпья не уменьшается совсем. Я стал психовать – ехали мы уже полтора часа вместо обещанных сорока минут, но, слава богу, впереди на горке показался трактор К-700 с тракторной тележкой, в которой стояло человек пятнадцать, но трактор снова заглох. Незадачливый мой тракторист, вылезая из трактора, проворчал:

– Беги, а то уйдёт.

Я схватил рюкзак и стреканул скачками к трактору, который запыхтел и уже дёрнул тракторную тележку. Народ, стоящий в ней, закричал трактористу:

– Стой, вон ещё бежит, на личном тракторе приехал.

Трактор остановился, женщина, сидевшая рядом с трактористом, махнула мне рукой, я подошёл к кабине.

– Рупь давайте.

Сунув рубль в окошко трактора, я кинул свой рюкзак в тракторную тележку, перемахнул через высокий борт, и мы покатили. Тележку нещадно болтало, начал моросить дождик, но я был счастлив неимоверно. Высадили нас не в Степурино, а у автобусной остановки на дороге Степурино – Калинин. Набившись от дождя битком под бетонный навес, взяли штурмом рейсовый автобус и часам к двум были на привокзальной площади Калинина. До электрички было время, я пообедал в столовке и, находясь в благодушном настроении, отбил мужикам телеграмму-молнию: «Медуза приплыла Южный берег».

Парни позже мне рассказывали: «Сидим, обедаем, вдруг вваливается почтальонша: “Ребят, телеграмма пришла на ваш адрес, мы понять не смогли, но срочная, наверно, что-то важное”».

Парни, прочитав, начали ржать, почтальонша поняла, что зря она, торопясь отдать им сообщение, тащилась по раскисшей земле, обложила их матом и ушла.

Вечером мы с Милкой собирали мне чемодан в командировку, она приготовила мне литровую банку растительного масла, купила сферический шарик ветчины, батон сырокопчёной колбасы и ещё что-то, что уже не помню. Забронировала нам с Поляковским двухместный номер в центральной гостинице Липецка, нагладила уйму рубашечек, маечек – к отъезду я был готов по максимуму. Ночь любви, на следующий день судьба должна была перенести на юг.

Встретились мы с Поляковским на вокзале, сели в купе, вяло перемолвились с попутчиками и завалились спать.

Утром на вокзале в Липецке Поляковский деловито предложил мне:

– Сейчас едем в заводское общежитие, устраиваемся, потом найдём студентов, проведём собрание.

– Леонид Константинович, я узнавал, что-то общежитие это не хвалят. Может быть, лучше в гостинице поселимся?

– В гостинице, несомненно, будет лучше, только кто нас туда поселит? Сезон курортный в разгаре, много народа сюда на воды приезжает.

– Обижаете, Леонид Константинович. Поехали устраиваться.

Мы поймали такси, доехали до гостиницы с названием «Центральная», заселились в двухместном номере. Центральным в гостинице было только название, построена она была, судя по всему, в начале тридцатых строителями коммунизма, имеющими о комфорте свои специфичные представления, вследствие чего планировка её была весьма странной – огромный холл, надо полагать, для проведения собраний и митингов, по периметру которого было множество дверей в крохотные номера. Поворчав на странную эту особенность и оставив свои пожитки в номере, мы решили пройтись по городу и заодно где-нибудь перекусить.

Долго выбирать не пришлось, пройдя немного, обнаружили пивной бар, и Поляковский устремился туда. Надо сказать, что я не шибко сопротивлялся. Выпив по кружке, в оценке качества разошлись: ему понравилось, мне нет, тем не менее решили повторить, потребовав не разбавлять, вроде бы помогло – пиво показалось получше. Перешли на «ты», взяли какой-то закуски и ещё пива. Туточки мимо нас официантка протащила огромный арбуз на кухню, прокричав барменше, разливавшей пиво у стойки:

– Зин, подходи минут через пять, щас арбуз резать будем.

Лёня моментально воодушевился, вскочил, заявив:

– Да кто из них сможет правильно арбуз порезать? Да никто.

И пошёл вслед за официанткой на кухню, к этому времени я понял – у него было свойство моментально становиться своим практически в любой компании. Посидев в одиночестве, я тоже заглянул на кухню и увидел финальную часть Лёниного действа по разрезанию арбуза – разрезы он осуществлял вертикально, придерживая арбуз, не давая долькам рассыпаться, а закончив резать, резким вращательным движением кисти укладывал все дольки арбуза равномерно по кругу – это было эффектно.

Разрезание арбуза принесло свои практические плоды в нашем обслуживании – нам стали оказывать знаки внимания: принесли весьма крупных креветок и пиво, похожее на пиво. Лёня предложил выпить по соточке за начало практики, потом за знакомство, потом я всё же утащил его оттуда, пошли прогуляться по Липецку.

Фланируя, мы проходили мимо Липецкого драмтеатра с тыльной стороны. Увидев чёрный вход, Лёня свернул под девяносто градусов к нашему маршруту и, ничего не говоря, направился в театр. Проходя мимо вахтёрши, он, повернувшись ко мне, произнёс:

– Не забудьте с этой стороны тоже косметический ремонт произвести.

– Как можно, Леонид Константинович? Всё сделаем в лучшем виде.

– Знаю я вас.

Увидев такого важного начальника, вахтёрша вскочила с табуретки и встала во фрунт.

Следуя прямиком по каким-то неосвящённым пространствам, мы дошли до большой площадки с высоченным потолком, с одной стороны которой громоздились какие-то странные конструкции, другая сторона была задрапирована белым подсвеченным полотнищем, и остановились там. Лёня глубокомысленно рассуждал о грядущем капитальном ремонте, жестами подтверждая громадьё планов. От невдалеке стоящей группы из трёх человек, включающей двух мужчин и женщину, отошёл невысокий мужичок и подошёл к нам:

– Извините, товарищи, а вы не могли бы представиться?

Лёня изобразил недоумение – как, меня не узнают?!

– Министерство культуры, вневедомственная комиссия по эксплуатации театрального фонда, Поляковский Леонид Константинович, а это мой помощник, кандидат искусствоведения – Рейн Алек Владимирович. А Вы кто?

– Шилов Вадим Владимирович, заслуженный актёр РСФСР, Горьковский театр комедии, мы здесь на гастролях, сегодня первый день.

Поляковский покачивал головой, вся фигура, жесты, голос были значительны – большого начальника видно сразу.

– Мы Вас знаем, а это кто там с Вами?

– Это наш главный режиссёр – Лерман Семен Эммануилович и актриса нашего театра.

Поляковский благосклонно наклонил голову и сказал:

– Пригласите товарищей.

Подошёл главреж с актрисой, Леонид повторно представился и добавил:

– Мы не по Ваши души, у нас вопросы к руководству Липецкого драмтеатра.

Лерман с удивлением сказал:

– Так они же все на гастролях.

Лёня моментально сориентировался:

– У нас вопросы к эксплуатационникам, они все на месте. Поздравляю вас всех с первым днём гастролей, зайдём обязательно, посмотрим вас, руководство просило сформулировать своё мнение.

Я, устав есть глазами начальство, изображая подчинённого, понял, что пора ретироваться, пока не спалились, поглядел на часы и напомнил руководству:

– Леонид Константинович, нас приглашали в отдел культуры Горкома, надо выдвигаться, от машины же Вы отказались – хотели пройтись.

– Ах да, да, спасибо за напоминание, давайте прощаться, товарищи.

Попрощавшись, мы съездили на завод, пообщались со студентами, разобрались, кто где будет трудиться, в гостиницу вернулись часам к девяти, пошли поужинать в ресторан.

Поскольку для проживающих в гостинице вход в ресторан всегда беспрепятственен, нам нашли местечко, где мы благостно расположились, перекусили и выпили. Лёня явно утомился от насыщенного событиями дня и отправился спать, а я остался ещё посидеть, поговорить с двумя интересными собеседниками – липчанами. Проболтав с ними до закрытия ресторана, я поднялся наверх с одним желанием – поскорее рухнуть на койку, но… Но рухнуть не удалось.