скачать книгу бесплатно
– Извините за беспокойство, мисс Прайс…
Я отключаюсь – официоз убивает мой день, а я не хочу забивать голову серьезными мыслями, утром я надумалась на недели вперед. С меня хватит!
– Давай покатаемся по городу! – В моей голове это звучит как вопрос, но получается приказ.
Боб снова врубает Гранде, а я высовываюсь в окно и проветриваю мозг. Дела из расписания Элайзы я выкидываю из головы, мысленно представляя, как мну листочек со списком и кидаю в переполненную корзину. Отключаю телефон, чтобы никто меня не беспокоил, и кладу его в новую сумочку.
За окном постепенно темнеет, на город медленно, но верно опускаются сумерки. В салоне звучит I Did Something Bad Тейлор Свифт:
They say I did something bad,
Говорят, я совершила что-то плохое,
But why’s it feel so good?
Но почему тогда мне так хорошо?
Most fun I ever had!
Мне никогда не было так весело!
And I’d do it over and over and over again if I could.
И я снова поступила бы так же, если бы могла.
It just felt so good, good.
Мне было так хорошо, хорошо.
В великолепии новой жизни, прямо как пятно на любимом платье, появляется до боли знакомая вывеска: зеленая чашка с надписью под ней. Кофейня! Та самая, где последние месяцы я мыла грязные чашки и полы, споря с Крегом о том, сколько капучино с соленой карамелью мне за это полагается. Логотип ярким пятном выделяется среди остальных вывесок, раскалывая меня надвое, заставляя сердце подскочить к горлу.
– Стой! – кричу я. – Стой!
Могучие плечи Боба вздрагивают. Он сбавляет скорость, я выбираюсь из салона.
– Не выходи, – командую я и закрываю дверь.
В кофейне все по-старому: круглые столики, барная стойка, телевизор над ней и Кевин с пучком на затылке – мираж в пустыне. Из кафе выходят две девушки лет шестнадцати – единственные посетительницы. Увидев меня, они переглядываются.
– Пенни! Это Пенни! – восклицает та, что пониже. Вторая, с темными волосами, прикрывает рот то ли от удивления, то ли от ужаса.
– Мы так любим тебя! – сообщает первая, подходя ближе. – Крис, иди сюда, это она, – шепчет она подруге, подзывая жестом.
Они обе замирают и смотрят куда-то поверх меня. Не оборачиваясь, я понимаю причину их широко раскрытых глаз и отвисших челюстей – за спиной скалой нависает Боб.
– Я же сказала, подождать, – рычу я.
– Я обязан вас защищать, – безэмоциональным голосом парирует он.
Я закатываю глаза.
– Это она, – шепчет Крис.
– Да, я – Пенни Прайс, а Пенни Прайс – это я.
– Можно с тобой сфотографироваться? – просит та, что пониже.
– Конечно, – отвечаю я, пытаясь вести себя так, будто подобное случается со мной каждый день. – Не переживайте, он ничего не сделает.
Они не без опасений подходят ближе и делают несколько селфи, а потом чуть ли не падают в обморок, когда я расписываюсь для них на салфетках из кофейни. Кто бы мог подумать, что я буду использовать их таким образом?
Пока я коряво вывожу подобие автографа, вокруг нас материализуется толпа, которая с пугающей скоростью разрастается.
Люди снимают на телефоны, достают из сумок и рюкзаков все, что попадается под руку, и суют для автографа. В ход идут визитки из салонов красоты, фотографии детей, чеки из прачечной, рекламные флаеры и листовки. Окружающие превращаются в гудящую массу, в которой ничего толком не слышно. Люди фотографируют и выкрикивают мое имя. Боб сдерживает их, чтобы они не превратили меня в люксовую лепешку.
– Пенни!
– Пенни Прайс…
– Это она!
– Можно сфотографироваться?
– Распишись вот здесь!
– А можно еще?
– Для Кейтлин…
Проходит вечность, прежде чем удается протиснуться к входу кофейни через толпу возбужденных фанатов. Они кричат и снимают. Боб отгораживает меня от них. Я выпрямляю спину и поднимаю подбородок, пытаюсь идти как можно более непринужденно, словно их внимание ни капли не заботит. Но внутренности скачут галопом, а кровь клокочет в венах. Эти люди знают меня! Они хотят приблизиться ко мне, заполучить мой автограф, мои фото и, если бы была возможность, мою карьеру и жизнь. Все-таки быть знаменитой невероятно круто. Теперь никакие Кевины не заставят меня мыть грязные чашки.
– Оставайся здесь, – прошу я Боба, кладя руку на тяжелую ручку двери кофейни, – и сделай так, чтобы нам не мешали.
Боб кивает и останавливается у входа, не позволяя никому втиснуться за мной внутрь. Прохожу к кассе, подворачивая ноги в салатовых шпильках. Надеваю на плечо цепочку сумки Chanel. Из колонки доносится альтернативный рок, который чаще всего слушает Кевин:
I don’t feel like I belong
Я не принадлежу
Here at all.
Этому месту.
Tell me what you did it,
Скажи, зачем ты,
What you did it for?
Зачем ты это сделала?
Cause I can’t figure it out.
Не понимаю.
What do I have to do,
Что мне сделать,
To be loved,
Чтобы меня любила
Loved by you.
Ты[37 - Звучит песня Drawing Pins (с англ. «Кнопки») группы Nothing But Thieves.].
Складываю руки на груди и жду, пока Кевин обратит на меня внимание, но он, как назло, не торопится. С силой давлю на кнопку «выкл», погружая кофейню в тишину, и прочищаю горло. Он поднимает взгляд и замирает с тряпкой в руке, как и прежде, я не понимаю, что творится у него в голове, но во взгляде проскальзывает нечто такое, что дает понять: он узнал меня!
Вскидываю подбородок, словно готовлюсь получить «Золотой глобус»[38 - «Золотой глобус» – американская премия, присуждаемая Голливудской ассоциацией иностранной прессы за работы в кинофильмах и телевизионных картинах.].
Спустя долгую минуту молчания он оставляет в покое столешницу и подходит ближе к кассе.
– Чем могу помочь? – спрашивает он отстраненным, почти скучающим тоном.
Толпа за окном не редеет.
– Да брось ломать комедию, ты же узнал меня.
– Напротив моего дома висит двадцатифутовый билборд с твоим лицом. Так что да, я узнал тебя, Пеони Прайс.
– Так ты все-таки помнишь меня? Меня прежнюю?
– Помню, как человека, который отказывался выполнять свои прямые рабочие обязанности и мешал мне выполнять мои.
– Кевин, я больше тут не работаю, – заявляю я, самым что ни на есть серьезным тоном. – Никогда не работала. Если кому-то расскажешь, я буду все отрицать. – Я грожу ему наманикюренным пальцем.
– Крег, – поправляет он и возвращается к протиранию поцарапанной столешницы.
– Да оставь ты ее, она и так чистая, – прошу я, морщась. – Тебя разве не удивляет происходящее?
– Что конкретно? Тот громадный афроамериканец за окном? Или толпа зомби?
Мы бросаем взгляд на Боба и незнакомцев за стеклом, а потом возвращаемся к разговору.
– Как это? – Я кидаю сумочку на ближайший стол. – Ты посмотри на меня! Я чертовски богата, за мной бегают папарацци, к тому же я выгляжу как королева красоты, а вчера была никем: мыла эти чертовы чашки и терпела твою унылую физиономию. Но заметь… – Я поднимаю указательный палец и продолжаю: – Я не забыла о тебе, даже говорю с тобой.
– Не знаю, как наличие дорогой одежды вдруг делает тебя кем-то.
– Завидуй сколько влезет, только все, о чем я говорила, сбылось. Я стала тем самым исключением, как бы ты ни убеждал меня в обратном.
– Это определенно знаменательный день в твоей жизни. – Он убирает тряпку и вытирает руки о передник. – Жаль, его нельзя поставить в рамочку.
– Да ты хоть знаешь, кто я теперь?
Он прищуривается:
– Пеони Прайс, я полагаю.
– Да нет!
Он выходит из-за барной стойки и двигается к столику у окна.
– То есть да, технически да…
– Почему они зовут тебя Пенни?
– Я… я не знаю… – бормочу я заплетающимся языком. – Разве это имеет значение?
Он берет со стола пустые чашки и уходит за дверь с круглым окном, ведущую на кухню, и спустя минуту возвращается. Толпа за окном немного утихомиривается.
– То есть, – заключает он, – они изменили твое имя, но ты даже не поинтересовалась почему?
– Важно лишь то, что теперь я не уборщица без цента в кармане.
– Ну что ж… – Он подается вперед, опершись ладонями на столешницу. – Прими мои поздравления.
– Мне они не нужны.
Он со свистом выдыхает.
– Ты ничего не понимаешь, Кевин…
– Почему же? – прерывает он. – Ты была бедной, а стала богатой, была никому не известной, а стала знаменитой, залипала на манекены в соцсетях, а теперь стала одним из них – это простое уравнение, его нетрудно понять.
– Тебе не кажутся странными эти изменения?
Вопрос повисает в воздухе.
Я усаживаюсь на барный стул, уставляюсь на худые коленки и не без смущения признаюсь:
– Вчера я кинула монетку из банки для ругательств в унитаз. В детстве мы с Мелани думали, что это поможет в исполнении любых желаний. Знаю, это глупо. Я вчера почему-то вспомнила об этом и загадала новую жизнь… И это сбылось.
Он смотрит на меня взглядом «пора-звонить-санитарам» и «где-моя-смирительная-рубашка». Или мне это кажется?
– Ты же не думаешь, что монетка в унитазе исполнила твои мечты?
– Нет, но… – Я пожимаю плечами. – Но как-то же это сработало. У меня голова идет кругом, ведь я не понимаю как.
– И я не знаю – это и неважно. Не поверишь, но для меня ничего не изменилось.
– В это я как раз верю, – признаю я и снисходительно добавляю: – Каково это – попасть в другую вселенную и оказаться тем же неудачником?
– Стабильно.
– А я теперь известная актриса, и мой парень, чтоб ты знал, самый красивый мужчина на планете.
Его и без того темные глаза становятся совсем черными.
– Не понимаю, чего ты ждешь.
Я не знаю! Наверное, другого приема, возможно, восхищения и благоговейного трепета, в идеале – красной ковровой дорожки, расстилающейся под ногами в туфлях-убийцах от Prada.
– Монетка в унитазе, ты в Голливуде. Мечты сбываются. Я тебя поздравляю. Но я здесь не для того, чтобы тешить твое самолюбие.
– Нет, конечно. Вот еще! – фыркаю я.
– Кофе? – спрашивает вдруг он.
– Нет, – морщусь я. – Не буду пить твой дешевый кофе. Не сегодня.
Он мягко улыбается, отчего на щеках появляются ямочки, которые делают лицо приятным, даже красивым.
