Сердце под кителем. Черный полковник из Севастополя

Усталые ноги, наконец принесли его к высокому зданию с широкими окнами. Знакомый запах спортивного зала мазнул по ноздрям.

В фойе, заставленном многочисленными шкафами со спортивными трофеями, уже крутился водоворот возбужденной и вспотевшей мелюзги.

– Дядя Саша! – звонкий голос Вовки, вырвал его из потока мрачных мыслей.

Размахивая холщовой сумкой, мальчишка продрался сквозь поток таких же загорелых и крепких тел, обхватил Меркульева за поясницу и, оглянувшись, закричал:

– Дмитриваныч! Это за мной!

Под прямым взглядом крепкого молодого человека в модной «олимпийке», майор махнул рукой и громко проговорил, стараясь перекричать громкий ор:

– Я – за Володей! От Ростислава Ивановича! – поймал одобрительный кивок и повел Вовку наружу.

– Купаться? – с надеждой, снизу-вверх посмотрел на него мальчишка. Совершенно отцовским глазами.

– Нет, Вовка, – Меркульев вгляделся в новенькое здание гостиницы «Крым» напротив, – отведи меня к отцу, хорошо?

– На работу?!? – изумился малец.

– Так точно! Туда…

[1]Здравствуй! Как дела, уважаемый?(азерб.)

[2]Спасибо, хорошо… откуда ты знаешь наш язык?

[3]Бывал у вас…

[4]Я плохо говорю по-азербайджански…

[5]Спасибо! Как тебя зовут? (азерб.)

[6]Пожалуйста…

[7]Сухой горячий шквальный ветер.

Глава 3

Боже, как он ее ненавидел… Ненавидел ее застиранный халат, вечные ее бигуди на нечесаных волосах, ненавидел тупой взгляд карих коровьих глаз…

Ее слегка сиплый голос задевал какие-то чувствительные струнки в его душе, рождая неприятные и тянущие вибрации, которые хотелось отбросить немедленно.

Желательно с мясом, навсегда отсекая от себя этот мучительный и давно надоевший фурункул…

Увы…

Он вздохнул и прикрыл глаза. Серая безвыходность их общего бытия провалилась в бездонную темноту, даря покой глазам, но не оставляя места для отдыха настрадавшемуся слуху.

– … Костик Коростылев все не угомонится – сыну комнату выбил, молодец какой! До командующего дошел, но настоял на своем! Вот как нужно! А то ютились в однушке, бедные…

Он встал, не в силах терпеть ноющую боль в затылке. Окинул взглядом их скромные общежитиевские квадратные метры, и витиевато выматерился про себя…

Ведь нужно же было так вляпаться! А вот такая она жизнь – в молодости кажется всё идет по плану, по наезженной дорожке. Все события встают в положенное им место. Школа, техникум, армия, работа… но где-то маленький такой шажочек в сторону, легкое сомнение и всё – результат не заставляет себя ждать.

Цепочка случайностей приводит человека в место, далекое от его мечтаний.

Ну, вот зачем, спрашивается, нужна была ему тогда эта Танька? Не симпатичная, не очень умная…

Закусился с Коляном – завалю в постель телку, и вот он результат…

Завалил на свою голову.

– Я в гараж, – буркнул, не глядя на жену, и подхватил старенький пиджак, – вечером буду…

Не дожидаясь ответного рыка, схватил с гвоздя ключ от гаража, распахнул дверь и вывалился в полумрак коммунального коридора.

– Сашку из садика не забудь забрать, алкаш! – доброе слово, словно кирпич в спину, все-таки достало его на излете.

Знает же стерва, что он не пьет в гараже, но нет – нужно выплеснуть свою злобу, оповестить соседей о его мнимой слабине.

Он прошагал темным коридором, рысью проскочил общую кухню, обдавшую его смесью запахов и женского говора и, наконец, вышел во двор, окунувшись в веселый птичий гам.

Вдохнул набиравший свою силу знойный воздух, с силой выдохнул, на секунду прикрыл глаза. Выходной… какое же это счастье! Не видеть этих рыл на работе, смыться из дома на добрые, он мельком глянул на наручные часы – полдня!

Торопливо закурил любимые «Родопи» и зашагал быстрым шагом вдоль дома.

Гараж встретил его родным до боли запахом – машинного масла, бензина и металла. Дневная жара еще не вступила в свои права, поэтому ночная прохлада оставила свое присутствие за его кирпичными стенами.

Привычным движением щелкнул выключателем, не глядя, повесил пиджак на аккуратную вешалку на стене и счастливо засмеялся. Это и был его дом… Только тут он чувствовал себя уютно и защищенно.

Лоснящийся бок «Волги» бликовал светом стоваттной лампочки под потолком. Кожи коснулся прохладный металл, доверчиво и приятно прижимаясь к его ладошке. Он невольно залюбовался круглыми изгибами автомобильного корпуса – пусть модель и не самая новая, но это была его машина. Единственное, что осталось от отца.

Любовь, разделенная на двоих.

Он почти не общался с соседями по блоку – скучны они были для него. Вечные жалобы на жизнь, жен и судьбу, заканчивающиеся неизбежной попойкой. Он их понимал, но участвовать во всем этом – душе не лежала. Да и не любил он алкоголь, нужно было сознаться.

Конечно, с упорством, достойном лучшего применения, они долго лезли к нему со своей пустой дружбой, но упершись в прочную стену неприятия, отстали. Не сразу, но отстали… Хотя тут, скорее всего, больше всего помогла его профессия.

Вот и наслаждался он, так любимым с детства, заслуженным одиночеством. И лелеемой с этого же времени страстью…

Страстью, от которой и сейчас у него начало быстро биться сердце в груди.

Он протиснулся между дверцами машины и стеной в закуток, в дальней части гаража. Здесь был оборудован его личный уголок отдыха – в пространстве три на два метра, он умудрился расположить всё нужные ему вещи, способные создать уют в столь сугубо утилитарном месте.

Диван, журнальный столик, репродукции на оклеенных обоями стенах. Небольшая тумба с чайником и электрической плиткой. Бочка с водой…

Вниз, под автомобиль, уходили деревянные ступени – там, в погребе, хранились соленья-варенья и стоял небольшой верстак для мелкого ремонта. Но туда он заглядывал редко. Кто мало ездит, у того и машина реже ломается…

Он с шумом сел на, крякнувший под его немалыми ста килограммами, диван и с наслаждением вытянул ноги.

Тишина, прерываемая тихим поскрипыванием металла ворот, разогреваемых солнечными лучами, убаюкивала, погружая в невесомую дрёму. На черном экране закрытых век начали проявляться знакомые и волнующие картинки. Низ живота стал наливаться томительной тяжестью.

Он наслаждался этим моментом. Моментом, когда расслабленное тело отпускали тиски постоянного напряжения. Именно сейчас он становился тем, кем был на самом деле и маски отбрасывались за ненадобностью – не было необходимости прикрываться этими фальшивыми тряпками. Здесь была его крепость, его закрытое пространство.

Стараясь не расплескать пойманное чувство, он медленно встал, быстрым движением сбросил брюки и, оставшись в одних трусах, наклонился над стальным армейским ящиком, стоявшим в глубине его убежища.

Несколько заветных цифр на дефицитном цифровом замке открыли вход в сокровищницу, оберегаемую им со страстью Кощея.

Но, только не золото хранилось в бывшей таре для снарядов стопятьдесят миллиметровой пушки. Не золото…

Дрожащими руками он убрал прикрывающую пачку газет и журналов, вытащил заветную шкатулку, секунду подержал на весу и бережно поставил на столик. Уж, столько времени он пользовался ее содержимым, но до сих пор она вызывала в нем щекотливое и волнующее чувство.

В первый раз она попала в его руки пять лет назад. После смерти отца.

Он судорожно сглотнул, удерживая в себе, ставшую уже привычной, боль. За эти годы он так и не привык, что его рядом нет.

Тогда, потерянный от своего горя, он пришел в гараж и долго сидел в салоне машины, бездумно сжимая в руках руль. Так это все было неожиданно и страшно…

Мать он и не помнил, отец заменил ему всю семью. Вскармливал с бутылочки и стирал ему пеленки. Так он и вырос до двадцати лет, иногда называя отца в шутку– «мапа». Н-да…

Тогда, меланхолично перебирая вещи отца в гараже, его взгляд упал на этот ящик, прикрытый старым полушубком. От нечего делать решил проверить и его содержимое. Старые газеты, какие-то документы, рубашки, а на самом дне – картонная коробка из-под ботинок фабрики «Скороход».

Тут-то его и ждал сногсшибательный сюрприз.

Две толстых пачки двадцатипятирублевых купюр, сами по себе, ввергли его в священный шок, ну, а содержимое шкатулки, находящейся в коробке, заставила его в изумлении сесть на промасленный пол.

Обтянутый веселенькой синей ситцевой тканью ларец хранил в себе нежданное отцовское наследство – массивный золотой перстень и шесть колод игральных карт.

Да не простых карт, а особенных…

Он с детских поездок на поезде помнил страшных молчаливых мужчин, разносящих по забитым людьми отсекам плацкартного вагона маленькие календари, открытки с видами приморских городов и такие вот колоды. Они оставляли свой товар на столике, молча и деловито исчезали в шумном полумраке, чтобы через несколько минут появиться снова и вопросительно-требовательно заглянуть в глаза неосторожно поинтересовавшегося товаром пассажира.

«Немые» – шелестело по вагону. Это была какая-то тайная и странная секта, привлекающая к себе пугающее внимание. Откуда они брались и куда девались – была большая тайна. Весь их маленький гешефт никем не останавливался и никем не контролировался. Они, словно невидимки, просачивались сквозь закрытые двери вагонов и также внезапно исчезали в пространстве. Незамечаемые, ни милиционерами на перроне, ни проводниками в вагоне.

Однажды, когда тетка, с которой он чаще всего ездил к родственникам в Тверь, отвлеклась на секунду, он сумел-таки вскрыть колоду карт.

Увиденное поразило его на всю жизнь – на каждой карте, в соответствии с мастью, была изображена обнаженная женщина. Разной степени раздетости, но неизменно в самой раскрепощенной позе. Позволяющей разглядеть все анатомические подробности женского тела.

Нескольких секунд изумленного разглядывания хватило, что бы в его развивающемся теле мгновенно произошел гармональный взрыв. То о чем он только начинал грезить, здесь было представлено во всей своей бесстыжей полноте!

Теткин удар по рукам слегка сбил напор внезапной страсти, но навсегда оставил в его душе щекочущее чувствопричастности к этой женской природе, к ее манящей красоте.

Нужно признать, что именно с этого момента невинный мальчик начал превращаться в похотливого мужчину…

И вот тогда, в гараже, стараясь не думать, откуда это все богатство оказалось у его отца, простого пожарного инспектора, он дрожащими руками распечатал одну колоду.

Сознание чуть не оставило его в тот момент – карты оказались именно теми! Но с одним существенным отличием. Качество.

Это были не расплывчатые картинки из вагонов, похожие на подкрашенные репродукции, а полноценные цветные фотографии высочайшего качества.

Сидя на бетонном полу, в пыльном полумраке гаража, среди запахов бензина и масла, он вглядывался в прекрасные женские тела, жадно впитывая все восхитительные особенности их организма…

Так и повелось с тех пор – только здесь он оставался один на один с предметом своей страсти. С женскими телами на картинках. С которыми он мог делать все, что захотел…

Глава 4

Коридоры Главного управления МВД по Севастополю мало чем отличались от тысяч подобных коридоров в служебных зданиях по всей стране – та же неизбывная синяя краска панелей, круглые плафоны на потолке и вечный запах бумаги и картона.

Ну, может пыли здесь было побольше, да и меньше кителей на сотрудниках – в основном гражданские костюмы. Хотя чаще по-простому – рубашка и легкие брюки. Юг, как ни крути…

После вчерашней встречи-знакомства, с неизменным коньячком, слегка болела голова, но Меркульев, вопреки ожиданию, чувствовал себя достаточно бодро.

Привык к жаре, что ли? Вполне может быть – мало ли в каких местах он бывал в своей жизни, но вот то, что наконец прервался этот безвременный провал пляжного отдыха, радовало его исключительно! Буксир «Шахтер», блин…

– А вы, собственно – кто? – поднял бровь молоденький черноглазый старлей, оторвавшись от ленивого перелистывания толстой бумажной папки.

Меркульев отклонился назад и вновь прочитал на дверной табличке – «Инспектор уголовного розыска капитан Конацкий Р. И.»

– Я к… Конацкому, – озадаченно проговорил он, беспомощно оглядывая маленький кабинет.

– А по какому вопросу? – заинтересовался лейтенант.

– Друг я его, – почему-то сбиваясь пробормотал майор, – Меркульев… ищу вот его…

– А-а-а, – вскричал парень, светлея лицом, – вы его друг из Москвы?!?

Он резво вскочил, едва не уронив стул, в два шага пересек кабинет и схватил руку Меркульева.

– Рад! Очень рад! – тараторил лейтенант, энергично тряся его кисть, – мне рассказали как вы вчера отмечали! Эх, жаль меня не было! Как там в Москве? А у нас вам понравится!

Он так умильно заглядывал в его глаза, истово и преданно, до боли напоминая сейчас доброго пса, встретившего хозяина после долгой разлуки, что Меркульев едва не расхохотался в голос.

– Я… э… спасибо, – едва сумел он выдавить из себя, проталкивая неуместную эмоцию глубоко в горло.

– Петров! – сердитый голос Конацкого прервал нескончаемый словесный поток, – отстань от человека!

– Ростик… я, – попытался объясниться Меркульев, с облегчением выдернув ладошку из крепкой и горячей руки гостеприимного старшего лейтенанта.

– Пустое, – отмахнулся капитан, меланхолически пожав ему руку и проходя между ними – Петров, марш в отдел! Нечего тебе тут торчать! Тебе еще отчет писать!

– Есть! – сник лейтенант, не сделав, впрочем, никакой попытки сделать шаг к выходу. Он исподлобья сверлил взглядом Меркульева, смешно посапывая носом.

– Иди уже! – взорвался Ростислав, – не будет сегодня вечеринки! Вчера нужно было приходить…

Он в сердцах хлопнул по столешнице толстой папкой и сердито оперся на кулаки.

– Ну?!?

– Иду, иду, жмоты – проворчал лейтенант и не спеша, вразвалку, вышел из кабинета.

Меркульев и Конацкий проводили его взглядом и, после небольшой паузы, одновременно расхохотались.

– Вот жучара! – вытирая слезы проворчал Ростислав и снял наконец фуражку. Положил ее на край заваленного бумагами стола, с наслаждением сел на скрипнувший стул, медленно расстегнул верхнюю пуговицу форменной рубашки и покрутил шеей.

– А ты чего в форме сегодня?!? – пытаясь переорать птичий гвалт, повысил голос Меркульев – сумасшедшие воробьи, собравшись в ветвях акации, заглядывающей резными листьями в открытое окно, устроили в этот момент невообразимый концерт.

– Совещание сегодня было, – тоскливо пробормотал капитан.

– По убийству девушки? – проговорил Меркульев и заглянул ему в глаза.

– П-ф… Сан Саныч! Ну ты даешь… – Ростислав с уважением посмотрел на майора, – как догадался?

– Чего тут гадать, Ростя, – весь город об этом говорит…

– Город? – совсем не удивился капитан, – вот же ты опер… что говорят?

– Много всякого, – майор не стал набивать себе цену, – суть одна. Боятся люди, Ростик… напридумывают себе страстей, потом пугают друг друга…

Он прошелся по кабинету, заложив руки за спину. Ростислав уважительно молчал, только поводил головой вслед за движением старшего товарища.

– Понимаешь – город небольшой и такие события сразу обрастают массой несущественных подробностей, сбивающих с толку. Жертва пока одна, но в людской молве счет уже идет за десяток. И преступник представляется вообще запредельным людоедом, – он присел на край стола и внимательно поглядел на Ростислава, – но мы-то знаем – он обычный человек, совершает обычные человеческие ошибки и на этих ошибках его и нужно ловить… Что известно на сегодня?

Конацкий помедлил секунду, затем протянул ему картонную папку.

– Слушай, Сан Саныч! Фактически я не имею права тебе это давать… сам понимаешь – тайна следствия и все такое… только, если честно, немного мы застопорились. Жертва до сих пор не идентифицирована, мотив неизвестен, зацепок почти нет… начальство рвет и мечет… назначена следственная группа с прокуратурой.

– Следователь знакомый? – деловито прервал его майор.

Он сел на приставной стул и погрузился в чтение документов в папке.

– Да… Селянин Юрий Палыч… хороший следователь. Умный…

– Что это? – вновь прервал его Меркульев, вытащив из папки листок.

– Протокол осмотра, – пожал плечами Ростислав.

– Это понятно, – отмахнулся майор – вот тут смотри.

Он повернул листок, так, что бы капитан видел текст.

– «В складках нижнего белья (бюстгальтер) обнаружено небольшое количество порошка серовато-белого цвета», что за порошок?

– Хрен его знает, – насупился Ростислав,– я этого даже не заметил…

– Мелочи, Ростик, мелочи, – потер ладошки Меркульев, – на мелочах мир стоит!

Он в возбуждении вскочил и сделал несколько шагов по комнате. Ростислав в недоумении пожал плечами.

– Каждая вещь, Ростик, состоит из мелких деталей. Ну, там атомы, электроны, молекулы всякие из которых наш мир состоит. Океан, опять же, который состоит из капель. А любая вещь будет функционировать только тогда, когда вся эта мелочь работает синхронно! Вместе, понимаешь? Стоит одной детали выпасть – все! Хана системе! – он помолчал, поморщившись потер шею, потом продолжил, – с океаном я, наверное, погорячился… но все остальное сильно зависит от мелочей! И в нашем деле – любая зацепка, это выпавшая мелочь из общей картины…

– Я понял, Сан Саныч про мелочь. Как нам этот порошок поможет? – он недоверчиво скосил темные глаза, – в смысле расследования?

– Ошибки преступников, это и есть мелочь, расстраивающая весь механизм преступления. Безупречных людей не бывает …

– Причем здесь бюстгальтер жертвы и ошибка преступника? – Ростислав наклонился над столом, с интересом наблюдая за разгоряченным Меркульевым.

Он уже видел его в таком состоянии. Матерый волкодав нашел след. Недолгая практика после Школы милиции и совместная работа обогатила молодого милиционера многими знаниями, щедро раздаваемыми майором.

– Смотри Ростислав! И учись, – не удержался Меркульев, – преступник совершает свои преступления спонтанно, иначе не бросил бы труп… скорее всего он это сделал в панике. Я сомневаюсь, что он прямо таки хотел убить эту девушку. Скорее всего произошел какой-то конфликт и убийство произошло случайно…

– А лицо уродовать зачем? – не удержался от вопроса капитан. Он включился в увлекательную игру Меркульева.

– А вот тут, скорее всего, состояние аффекта… – погрустнел майор, – понимаешь, насиловать это одно, а вот убить человека совсем другое… сорвался скорее всего.

– Н-да… – Ростислав поежился, – сволочь…

– Именно, – майор закусил губу, – плохо то, что если мы его не поймаем – он может войти во вкус – убийство ломает человека…

Они замолчали, думая каждый о своем. И от этих дум, несмотря на тридцатиградусную жару за окном, в кабинете ощутимо потянуло знобким холодком. Ибо трудно было представить – как в таком райском месте, могли твориться такие страшные дела.

– Так, – прервал томительное молчание Конацкий и прочистил горло, – а порошок в бюстгальтере как нам поможет?

– Тут все просто, Ростик, – тяжело упал в стул Меркульев.

Он на секунду прикрыл глаза, затем оперся локтем на столешницу.

– Судя по всему, жертва – обычная советская девушка. Простая, незамысловатая… и чистоплотная, это важно. Поэтому порошок в нижнем белье может оказаться, только если она имеет с ним дело постоянно. Он просто не выстирывается. То есть она с ним работает. Узнаем, что за порошок, узнаем место работы.

– Хм… – пробормотал Ростислав, – действительно…

Он встал и начал застегивать пуговицу на рубашке. Меркульев нахмурился, недоуменно глядя на собирающегося капитана.

– Ты прав, Сан Саныч, это важно – он надел фуражку, взял папку и критически оглядел друга, – пойдем, пора к следователю заглянуть…

Глава 5

-Ай, молодцы! – крупный мужчина в голубой рубашке, поразительно похожий на актера Смоктуновского, саркастически ухмыльнулся и покачал головой, – Ростик, голубчик ты мой… гений сыска, в самом деле…

Он откровенно веселился, по очереди поглядывая на сконфуженных офицеров, слегка выпуклыми глазами. И хотя это выглядело вроде бы и не обидно, но всё же заставляло усомниться в собственных умственных способностях.

– Я сразу спецам отдал – мне тоже показалось любопытным это вещество… а вот тут вы уже оказались правы, – Селянин посерьезнел и повел плечами.

– Ну! Не томите! – первым не выдержал Конацкий, прерывая затянувшуюся паузу.

Селянин прямо поглядел в глаза Меркульева, поиграл желваками и медленно проговорил:

– Стоматологический цемент…

Ростислав шумно выдохнул.

– Опачки! Стало быть – девушка в стоматологии работает?

– Ага, в точку, – меланхолически пожал плечами следователь, – только это нам мало чего дает. Заявления о пропаже так и не поступало. Так, что сих пор не понятно – местная она или приезжая. И дактилоскопия тоже ничего не дала – нет ее в картотеке… так-то, ребята…

Он опять быстро глянул на Меркульева и сфокусировал взгляд на задумчивом капитане.

– Бери-ка ты ноги в руки, и вперед, Ростик. Прошерудите все стоматологии в городе, чем черт не шутит…

– Юрий Палыч, – Конацкий на секунду замешкался, но собрался и закончил решительно, – тут это, Сан Саныч просится помочь… давайте подключим, а?

– Он же в отпуске, – скривился Селянин, не поднимая головы, перебирая бумажные листы на столе, – зачем московской милиции наш маленький городок?

Меркульев горько усмехнулся. Он сидел на маленькой табуретке в углу кабинета и, не вмешиваясь в разговор, наслаждался потоком охлаждающего воздуха от большого потолочного вентилятора.

Как же ему это всё было знакомо! Много лет, проведенных в такой вот милицейской атмосфере, среди негласной конкуренции между операми и сыскарями, среди усталости и отчаяния, непонимания и взаимной неразберихи между службами.

Усталость от ежедневной служебной рутины и связанных с ней несуразиц, накапливалась годами, формируя жесткий каркас, защищающий его чистую душу от человеческой грязи. И с той, и с другой стороны вывески «Отделение милиции».

И казалось бы – вот оно равновесие! Но нет – иногда, в дни особого раздрая, перед ним вставал один единственный вопрос – что, черт возьми, он тут делает?!?

Жизнь, положенная на плаху службы, пустота настоящего и будущего… Что из совершенного им, он сможет записать на свой счет, когда придет время предъявлять плоды своего существования Тому, кто вправе? Кучу преступников, с его помощью обрётших справедливое возмездие? Еще большее количество спасенных граждан? А кто может сказать – это его право, данное ему системой, оно, само по себе, справедливо?

Меркульев старательно гнал от себя эти предательские мысли, но чем дальше он жил, тем чаше возникал в его голове этот вопрос…

Он подумал – а что заставляет его вставать утром и идти в свой заморочный мирок, наглухо закрытый от большинства народонаселения большой и беспокойной страны? Где они для одних – товарищи милиционеры, а для других – менты, легавые, мусора… Как говорил один ведущий на телевидении – два мира, две политики…

Но все же, было, было во всем этом нечто, позволяющее ему двигаться таким сложным путем. Нечто, весьма трудно формулируемое, но воспринимаемое на уровне рефлексов – общее дело, сопричастность к работе на благо общества, дружба и понимание между сослуживцами.

Как это все сплавлялось в такое сложное варево, в котором перемешивались разнонаправленные концепции, он искренне не понимал. Но знал одно – это его жизнь…

Справедливости ради, нужно было отметить еще одно чувство, которое помогало ему в работе. Злость. Нормальная злость нормального человека, дающая энергию для движения. Злость на несправедливость этого мира, когда такие вот простые советские девушки становятся жертвами человеческой жестокости.

Это чувство часто помогало ему в работе над сложными делами. И никакой отпуск этому не помеха – преступник должен быть пойман и наказан. По всей строгости закона. Советского закона. Это он знал совершенно точно!

– Юрий Палыч! – он с трудом вырвался из душного плена мыслей и тягучей жары, – во-первых я работаю не в московской, а в подмосковной милиции. А это, как говорят в Одессе – две большие разницы. Во-вторых, ты же понимаешь серьезность дела?

– Да! – неожиданно взорвался Селянин, – еще как понимаю! Начальство мозги полоскает на каждом совещании, дома жена нервы вымотала… такое преступление для нашего города – это ЧП! Республиканского значения! Тут уже Киев бьет копытом – грозятся группу прислать, не справляемся мол…

Он провел ладонями по лицу и глухо закончил:

– Как будто этого мало – еще и слухи, что убийца сотрудник милиции…

– Погоди, не кипятись, Юрий Палыч, – Меркульев мельком глянул на ошарашенного Конацкого, – я-то как раз отчетливо вижу затыки в этом деле… Ты не волнуйся, я здесь всё равно неофициально. И не собираюсь я влезать в ваши дела… но вот помочь, так сказать негласно… это не возбраняется подмосковному оперу?