Отложенная миссия. Роман – трилогия

Мир не без добрых людей, и они нас подкармливали. Когда повалил снег, и стало очень холодно, мы с Ванькой решили службу бросить и поискать хозяйку. Так оказались в городе. Здесь выжить проще: людей больше, больше еды. Мы с Ванькой много терпели, пока прижились. Однажды пьяные мужики Ваньку привязали к столбу, тогда мы решили жить подальше от людей. Нашли сытное место – большие зеленые коробки, от них всегда пахло едой. Так вокзал стал нашей новой родиной.

– Пошли!

Я воткнула нос в дверную щель, лапой зацепилась за что—то и дверь открылась. Ванька успел зайти, прежде чем за ним дверь закрылась. Большой зал, совсем мало людей; я побрела к ним.

– Какой швейцар им двери открыл? – Спросил один веселый человек другого.

Из темного коридора вышли тетки, они обошли нас с Ванькой и сели на сиденья ближе к веселым мужикам. Я кивнула головой в сторону теток – направила Ваньку к ним, сама прилегла у сумок мужиков. У меня было правильное выражение морды, потому что они стали рыться в сумках.

– Какой ты большой!

Добрый мужик вытянул из сумки яйцо, отошел в сторону, почистил его и положил на скользкий холодный пол; я подошла, тут же их заглотила. Стало стыдно – забыла про Ваньку. Он к теткам не пошел, как я наказывала, а стоял у большой тяжелой двери и только вертел головой. Хорошо, что друг не заметил мою собачью жадность. Отправилась сама к теткам. Вам скажу: так ударило в нос родиной! Одна из теток дернулась – отодвинулась и сумку переставила. Я прилегла возле ее сумки. Другая тетка порылась в своей, протянула мне кусок чёрного хлеба, я встала, взяла хлеб и понесла Ваньке. Не дошла, остановилась и замерла от командирского окрика хозяйки вокзала.

– Уважаемые, собак не прикармливайте и двери им не открывайте!

Командирша подошла к двери, открыла её, прикрикнула на нас:

– Идите на улицу!

Мы с Ванькой вышли. Он дрожал от голода, а может от грозного окрика командирши, в его глазах блеснули слезинки. Я положила кусок черного хлеба перед Ванькой. Как оправдаться перед другом? Скоро лето! Может, Ванька, вернемся на родину?»

Эльвира ожидала вопроса: «а дальше…», но Нюша молчала, прижавшись к бабушке, она спала. Обмякшее тельце внучки Эльвира сначала тихонько отстранила от себя и, приподнявшись, осторожно взяла на руки. Навстречу ей из сеней выходила полусонная Александра с ворохом бумаг.

– Мамочка, она спит?

– Да, – шёпотом ответила Эльвира и, отстраняя спиной дочь, с драгоценным грузом перешагнула через высокий порог.

Через несколько минут вернулась на крыльцо и уставшим голосом сказала дочери, сидящей на ковре из рыхлых желтых бумажных заплат:

– Все что происходит с нами – это словно продолжение борьбы за наследство по воле наших предков, но совершенно в другом месте. Больше в чужом архиве я не буду рыться. Это все, что мне нужно было понять. Что тебе интересно узнать – дело уже сугубо твое, но может не надо…

14

Эльвира с дочерью долго сидели на крыльце, молчали, погруженные в древнюю – столетнюю историю жизни дома. Запасом прочности хвастались пол и ступеньки крыльца, только перила со столбами, поддерживающие крышу, придавали строению усталый вид.

– Обязательно надо починить крыльцо, – сказала Эльвира и начала мысленно организовывать процесс переустройства.

Александра отвлеклась от чтения писем.

– Даня тоже считает, что ремонт нужно начинать с крыльца.

– Боюсь, что оно на чью—то голову упадет прежде, чем он сядет конструировать.

Зять закончил факультет механической технологии древесины Лесотехнической академии. Конструкторский опыт имел, технарем работал, в последнее время управлял производством небольшого предприятия, но как всякий северянин был «ленив на подъем».

В одну из поездок Эльвира разговорилась с соседкой по купе; та услышав, что зять из Архангельска, нарисовала такую непривлекательную картину супружества с северянином, что Эльвира многие годы азартно сравнивала поведение зятя с этим навязанным образом. Эти томящиеся в закромах ее памяти характеристики, лишь иногда корректировались в лучшую для зятя сторону.

– Год будет конструировать, год материалы и оборудование закупать…, – продолжала критиковать зятя Эльвира.

– Мама ты опять за свое, тише едешь – дальше будешь.

– На лыжных прогулках больно активно бегает, а за столом еще активнее суетится.

На дороге неожиданно появилось знакомое серое авто.

– Вот, как я и говорила, на обед торопится.

Авто лихо юзануло по сухой песчаной дороге у ближайшего столба недостроенной изгороди и образовало длинную канаву – почти дюну, из авто степенно вышел зять. Эльвира и Александра радость от встречи не скрывали. «Не прошло и трех дней. Везде побывал, всем заданье дал», – мысленно отрапортовала за зятя Эльвира.

Нюша, как только услышала урчание мотора, выбежала с визгом на крыльцо, замахала ручками, как крыльями, спрыгнула с крутых ступенек навстречу отцу; он подбросил дочку высоко—высоко; Нюша еще громче завизжала от восторга. Эльвира сначала замерла от такой картинки, потом недовольным голосом поприветствовала Данила, но неудовольствие все же не скрыла:

– Это же не мальчик!

– И что мама? Порадовать девочку нельзя? – Александра любовно обаяла супруга взглядом, пошла ему навстречу.

– Бабушка! – Кричала Нюша, еще болтая ногами в воздухе, придерживаясь за руки отца, – Ты, бабушка, сказку про Ваньку расскажешь папке?

– Сама расскажешь! – похохатывая, ответила Эльвира.

– Закормила вас бабушка сказками?

– Бабушка, как видишь, и забор какой—никакой сделала, беседку …, – перечисляла Эльвира трехдневные достижения, загибая пальцы на руке. – Не до сказок было – имущество ваше в порядок приводила.

– А я старье на свалку выбросила! – добавила Александра.

– Какое старье? – Встревоженный Данила, дочь опустил на землю.

– Не волнуйся, Дань, мама почти все уже со свалки вернула на место.

– Потому – что понимаю: по вашему семейному достоянию музей плачет, а может уже и рыдает. Вполне в этих стенах музей можно открыть, только вот дом разрушается и твердой мастеровой руки, наверное, не дождется.

– Дождется! – Бодро выпалил зять.

– Хорошо бы! – по – хозяйски ловко ввернула Александра свое отношение к наследству мужа.

Погода в этих широтах не особо гостеприимна, но именно в эти дни безвозмездно радовала. Эльвира заметила, как приехавший зять скосил глаза на игровую площадку, приподнял в недоумении брови, мол, откуда взялась, ничего не сказав, взашел на крыльцо.

– Вот и крыльцо еще век будет ждать ремонта! – Эльвира таким недовольством лишь подтолкнула зятя к входной двери. За ним последовала Александра, с азартом транжиря массу эмоций с помощью банного полотенца, которым беспрестанно отбивалась от слепней.

Нюша помахала ручкой в сторону родителей, взгромоздилась на столик и, не обращая внимания на бабушку, продолжила театрализованное представление сказки с новыми друзьями: слониками, собачками и прочими героями детских фантазий.

Данила наскоро переоделся, вышел во двор, широко шагая, по—хозяйски оглядел фасад дома, пристройки и направился в сторону баньки, притулившейся к лесной тропинке.

Вскоре Нюша и бабушка услышали со стороны баньки – темным аккуратным мазком закрывающей зеленый наряд ельника, тарахтенье мотора, отвлеклись на него. Из леса выехал на мопеде не молодой мужчина. Он, заметив Данила, кивнул ему головой, уже сравнявшись с Эльвирой и Нюшей, громко и торжественно выкрикнул: «Здрасьте!» и, огибая забор, ловко вытолкнул мопед с укатанной тропинки на рыхлую песчаную дорогу. Громко лая, из леса выскочила уже знакомая собака, она преследовала водителя мопеда, пробегая мимо Нюши и Эльвиры, лишь чуть замедлила бег.

Зять пропадал в бане, Александра готовила в доме обед, бабушка с внучкой, посоветовавшись – кому нужнее помощь, пошли к Даниле осматривать баньку. Заработала бензопила совсем недалеко, зять, выходя из предбанника навстречу Нюше с бабушкой, прислушался, перебивая надсадный звук бензопилы, сказал:

– В поселке узнал, что дом «трех монашек» родственники продали, похоже, вот этому мужику. Что он с таким огромным домом собирается делать?

Сказал и уже спиной втиснулся сквозь узкий дверной проем и потерялся в темноте баньки.

– Дверь—то нужно поднять!

То ли совет не смог пробиться к зятю, то ли был негожим – реакции не последовало. Эльвира через полуоткрытую осевшую дверь глянула внутрь; в баньке было тесно и темно; зять, присев на корточки, расшатывал, лежащие под большим котлом камни. Нюша отодвинула ручкой бабушку от узкого дверного проема, зашла, понаблюдав за руками отца, присела рядом.

– Папочка, ты ломаешь?

– Ломать – не строить, – ответила за зятя Эльвира и, взяв за ручку Нюшу, вытянула ее из черной – пречерной баньки.

– Нет, я останусь с папой, а ты бабушка иди, – сказала Нюша, вырывая руку, – а потом мне расскажешь сказку про Баба Ягу, ладно?

15

Эльвире нечего было делать, и она, сказав легкомысленно: «Не ищите, – пойду гулять!», двинулась в направлении зазывающей на концерт бензопилы. За спиной услышала голос зятя:

– Мама, возьмите палку, много змей у старых домов, а они конкуренток не любят.

«Вот так: едешь через всю страну, машины даришь, а тебе не то что спасибо не скажут, а еще и гадюкой назовут. Да—а—а!»

А ведь он прав: Эльвира роль «Гадюки» из рассказа Алексея Толстого на себя примерила еще в молодости, так в этой роли до сей поры и купалась.

Вокруг заброшенных и умирающих изб добротной изгороди не было даже в палисадниках, от незваных гостей их охранял бурьян. Эльвира решила обойти кромкой леса этот мемориал людского греха и беспамятства. Иногда попадались на глаза изгороди из серых жердин, сцепленных дряхлыми столбиками.

Эльвира шла осторожно, помогая руками раздвигать редкие, но колючие метелки порея, они цеплялись за ноги и руки, и она пожалела, что одела легкий ситцевый халат. Так огородами она дошла до последней избы и вышла на дорогу, разделяющую деревню на две половинки и убегающую через поле к реке.

Именно сюда – в русло песчаной дороги ворвался со стороны речки свежий ветер, сдобренный запахами полевых цветов. Эльвира ловила этот ветер открытым ртом и глотала его, пока не закружилась голова.

Большой дровяник у края дороги был заполнен до краев чурбачками, поодаль от него уставшая и совершенно разрушенная изба. Эльвира мысленно послала вопрос вдаль мирозданию: «Почему ни хозяева этих полуразрушенных изб, ни бабушка Мария, ни мать Эльвиры никогда не посетили свои родные уголки, а лишь держали их в своей памяти?»

Звук бензопилы был уже рядом. Из бурьяна выскочила на Эльвиру овчарка, но узнав гостью, хвостом и всем телом завиляла, позволяя Эльвире пройти по гнилым бревнам и доскам, пахнувшим потерянным временем к загадочному дому. Подойдя к полуразрушенному крыльцу, она начала разглядывать строение. Три дома будто столкнулись нечаянно, так и замерли в едином объятии. Изба, почерневшая от времени, не стыдясь, показывала изумительные деяния рук мастеров. Рисунки резьбы на наличниках окон уже просматривались, а на козырьке дома – на фоне голубого неба вообще парили.

Из избы вышел усыпанный опилками мужик, вероятно, на отдых. По всему виду, не был рад гостье. Эльвира попросила разрешения войти в дом и его осмотреть. Собака подошла к рваным ступеням дома, лениво распласталась на утоптанном пяточке. Ударил запах свежих опилок. В большой объединяющей три дома комнате горы мусора, которые образовала рухнувшая центральная часть крыши. Среди гор мусора просматривалась добротная мебель ручной работы. Эльвира подошла к стене и погладила рукой отполированную поверхность, на которой виднелись микротрещины старости. Эльвира ходила по дому осторожно, опасаясь ступать на скрипучие половицы, ведь любое неосторожное движение могло спровоцировать разрушение крыши.

– Давно крыша начала разрушаться? – почему—то спросила хозяина дома, наблюдавшего за ее изысканиями.

– Начал выпиливать бревна для бани, вот и посыпалась…

– Работать ведь при такой крыше опасно. Не то дело вы затеяли.

Мужик молчал. Эльвира продолжала выговаривать:

– Такие бревна на баню! Это же варварство! В них такая история, такое мастерство!

Эльвира заметила, что хозяин пытался выпиливать именно отполированные бревна общей для трех изб комнаты. «Этой избе бы новую крышу, цены бы ей не было».

– Я ее купил за десять тысяч на дрова, – отбился своим положением хозяин.

– Один сундук дороже стоит! Откопали бы и забрали мебель.

«Этот памятник сохранить нужно. Кто возьмется?» – Продолжала мысленно сокрушаться Эльвира, взгляд выцарапал из мусорной кучи толстые околыши толи папок, толи книг. Раззуделись руки, «как их достать?», взгляд отвела. «Нет, это должно попасть в нужные руки, – то есть её».

– А собачка эта ваша? – неожиданно спросила, пробираясь к выходу, озираясь на большую во весь потолок рваную дыру.

– Прибилась! Местные говорят, что это собака бабы Симы – кто она такая, я не знаю.

– А живет где?

– Собака или баба Сима?

– Бабушки Серафимы десять лет как нет на свете. Удивляюсь: ничего с тех пор в доме не потревожено, даже ковш в бане лежит – как лежал. Наверное, только здесь – в северной глубинке люди не болеют воровством. «Вовсе даже и не грех – забрать эти папки и не воровство, а изыскание», – успокаивала себя Эльвира, продумывая операцию по изъятию тайн дома «трех монашек».

16

Вернулась Эльвира к обеду. Запах свежего борща проникал через открытое окно избы и ненавязчиво дразнил уличных гостей. Колонок посматривал из подвального окна, беспрестанно кивая красивой головкой. Кричали требовательно чайки, рассевшиеся на крыше и столбиках изгороди, В этих местах воронья почти не встретишь, да и птичий класс не удивлял разнообразием.

За столом на лавке сидели зять и внучка и баловались – легонько били друг друга по лбу деревянными ложками. Эльвира была уверена – начал игру, конечно, отец. На ее глазах внучка отклонилась назад, сделала предупредительный широкий замах ложкой, второй короткий замах закончился хлопком. Отец ответил тем же. Александра, ставя на стол чашки с дымящимся содержимым, бросила укоризненный взгляд на мужа: «Дань, прекрати!», – повернувшись в сторону вошедшей Эльвире, с такой же интонации сказала, – Мама, мы тебя заждались! Где ты была?

– Я такое видела! – повторила, – Такое видела!

Чашки, блюдца, тарелочки, бокалы – все, что стояло на столе, было заполнено содержимым, словом всем, чем питается крестьянская семья для полноценного обеда. Эльвира не стала себя и остальных утруждать любопытством: а как все это появилось на столе, села напротив зятя; она знала, что дочери не в тягость было выполнять поварские обязанности, лишь кивнула головой, одобряя её заботливость: – Да уж садись, сама покушай! – с добрейшей ноткой в голосе сказала.

После обеда зять снова отправился к баньке. Нюша побежала за отцом, помахав всем ручкой.

– Помощники нужны? – крикнула им вслед Эльвира.

– Убираться будем, – недовольным голосом сказала Александра, через длинную паузу смиренно добавила, —расскажешь, мама, – где была.

Рассказ о всех впечатлениях, которые получила за время похода по окрестным местам, закончила возмущением:

– У меня к Даниле столько вопросов! Ты знаешь о самом большом доме на нашей стороне в конце улицы? Представляешь, полный дров дровяник никто не грабит! А в доме – такая уникальная старинная мебель! Кто там жил? Мужик за десять тысяч рублей дом купил на дрова!

– Дом монашек? Даню надо спросить. Он должен знать.

Зять сидел на скамье возле песочницы, смотрел на игру Нюши, даже давал смешливые советы, когда у дочки не получалось выстроить надежный – не разрушающийся замок или хотя – бы домик. Эльвира подошла, села рядом с зятем, тот вздрогнул и отодвинулся. На помощь Нюше заторопилась, переодевшаяся для загара Александра, она присела на корточки рядом с дочкой, и они вместе начали большую стройку, заняв все пространство песочницы. Не поворачиваясь к зрителям, обратилась к мужу:

– Дань, расскажи про дом монашек – что знаешь.

– Мало что помню.

У зятя память была кратковременной и беспорядочной. Он всегда искал ключи там, где не оставлял, так же было с носками, со всеми мелкими предметами. Вообще ничего не любил упорядочивать. Немного подумал, глубоко вздохнул и большими ручищами стянул бока, словно задерживал выдох.

– Значит так, – начал докладывать зять: – жили в том доме до самой революции Октябрьской три сестры. Семья жила богато. Все изменилось после 20—го года прошлого века: две сестры подались в монастырь, третья сестра – к «красным»1. Монастырь, кажется, сожгли «красные». Все сестры вернулись в родительский дом. Перед войной родителей раскулачили, отправили в ссылку. Так сестры и жили, «за глаза» называли их тремя монашками. Родители тайком вернулись в родной дом, но скоро умерли, так и не выдали замуж своих дочерей. Монашки разъехались после войны кто – куда. Вот и все – что знаю, – закончил короткий рассказ Данила.

Вскрикнула Нюша:

– Папа, а ты мне сказку расскажешь про этих монашек?

Эльвира удивилась, казалось, Нюша была занята – поглощена строительством замков на песке, а ведь все слышала.

Данил ответил: – Конечно, расскажу дочка. В баню сходим, чай попьем, вот тогда и расскажу.

Эльвира давно начала замечать талант зятя – он, играя с дочкой, на ходу сочинял и режиссировал полноценное театрализованное представление с массой любопытных действующих лиц. «Какое представление на этот раз придумает? Повезло Нюше с отцом!»

– Кстати, мама, мне с тобой нужно поговорить, – отвлекла Александра мать от приятных раздумий, отзывая взмахом руки в сторону дома, – пошли в дом.

Зашли в горницу вместе. Александра достала из верхнего ящика старинного комода небольшой бумажный пакет. В такую казенную бумагу в недалеком прошлом посылки на почте заворачивали.

– Мама я нашла странные письма. Я поняла, что эти письма адресованы не Серафиме, а Розе. Письма сама почитаешь. Даня уже прочитал. Раньше здесь не было этого пакета. Он появился неожиданно.

Эльвира выслушав, пакет вытянула из рук дочери.

– Я его нашла в самом старинном сундуке холо̀дника2 на заднем дворе. Хотела почитать, когда время появится.

– И что, дочка, тебя удивило?

– Понимаешь: письма все – из Германии. Писал дед Арсений какой – то женщине, называл её «моя прекрасная роза». Дед же «пропал без вести», а на штемпеле писем мы высмотрели 48 год. Получается: дед не вернулся к бабушке Серафиме намеренно. Даня вообще в трансе.

– Я же тебя предупреждала: не нужно читать чужие письма, – сказала Эльвира, скрывая под строгостью любопытство.

А вечером драгоценные женщины собрались в горнице и, затерявшись в одеялах и подушках, с особым вниманием слушали небылицу от Данила; обычно в это время они смотрели телесериал «Сваты» с ноутбука.

17

«Жили три сестренки с мамой и папой в большом доме. Жили счастливо. Папа каждый день приносил новую игрушку и дарил её той дочке, которая отличилась за день. Однажды, когда вся семья села ужинать, то папа попросил дочек рассказать: как каждая из дочек провела день. Дочка Маша краснея рассказала, что очень хотела смастерить из пластилина лисичку и зайчика, но у нее не получалось, а няня Фая ей не помогла, дочка заплакала, и убежала в свою комнату. Мама её нашла и привела в столовую. Катя держала в руках розовый бантик, сказала, что научилась делать брошки—бантики. Танечка положила перед собой на стол три картинки. На одной – нарисована девочка, вместе с мамой она кормит котенка; на другой – девочка с папой ремонтируют гоночную машину; на третьей – девочка сидит на коленях у бабушки, а бабушка читает сказку.»

Данил полулежал на кровати – поперек, опираясь локтями в подушки, придерживал затылком отбеленную стену. Он рассказывал, покачиваясь на панцирной сетке, отчего старая кровать скрипела, погружая слушателей в загадочный мир.

«Папа спросил Танечку: «кого она нарисовала на картинках?», Танечка, показывая на первую картинку, сказала: «Машу любит мама», показывая на вторую картинку, сказала: «Катю любит папа» – и замолчала, прикусив пальчик зубками. Пришла мама посмотрела на картинки и ничего не сказала, а Катенька картинки в карман своего платьица положила. Папа с мамой ушли на кухню и долго о чем—то беседовали.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.