Колыбель земель мёртвых

Знал ли Олимп внутреннюю кухню отношений его сестры и этого мерзавца?! Конечно же, нет. Они с отцом были уверены, что у Авеголя не хватило ни гордости, ни чести, ни богатств, чтобы прийти и попросить руки их Мальзы, как полагается истинному джентльмену. Вот он и выкрал ее у них, да еще и ребенка ей заделал! Какая наглость! Какой стыд! Отец совсем слег после этого заявления, подтверждающего их порочную связь.

После побега сестры и смерти отца единственным утешением для него оставалась лишь его Арабелла. Увы, но и с ней он потерпел неудачу.

Эта была их первая и последняя совместная ночь. Ах, знай Олимп, что наутро он застанет пустую холодную половину постели, он бы крепче сжал её в своих объятиях и ни на миг не отпускал. Ушла она так же неожиданно, как и появилась. Но сердце уже не трепетало от сладкого предвкушения, а разрывалось на тысячи частей от боли и обиды. Неужели после всех громких слов, поцелуев и объятий она вот так взяла и бросила его? Олимп не мог понять, в чем же была причина? Почему она так подло поступила с ним? Быть может, её чувства к нему угасли, и она струсила ему лично об этом признаться? А что, если она хотела лишь воспользоваться им – повеселилась и исчезла! Бесконечный рой вопросов и самобичевание заставили Олимпа еще больше уйти в себя и на долгий промежуток времени отойти от Английского эдема. Больше всего его ранило ее подлое молчание.

Машина с глухим рёвом остановилась возле величественного особняка рода Башини, грубо выдергивая Олимпа из тяжелых воспоминаний.

– О, мой дорогой друг! Рад тебя видеть, – как только черноволосая макушка с едва заметной сединой выскользнула из автомобиля, с жаркими объятиями на него накинулся полноватый мужчина на сантиметров двадцать ниже Олимпа, – я уже успел заметить штук пять седых волос, мой возлюбленный друг! Хе-хе, даже твоя былая красота потихоньку оставляет тебя.

– Довольно лести, мой весьма упитанный друг! Ха-ха, а я смотрю, твой живот опустился на пару футов вниз, скоро твои две палочки, именуемые мужскими ногами, совсем пропадут из виду.

Достаточно холодно ответив на объятие Джорджа, Олимп перевел взгляд на стоящую позади мужа леди Блэйр Башини. Это была высокая дама пятидесяти лет с едва заметными морщинками на лице и маленькими глазами, что становились еще мельче на фоне огромного носа с орлиной горбинкой. Одета она была, по меркам Олимпа, крайне смешно и напоминала типичную цыганку, навесившую на себя немало золота и бриллиантов.

– Рад тебя видеть, Блэйр, – подойдя к «цыганке» с орлиным носом, Олимп поцеловал иссыхающую руку леди Башини и едва не согнулся в рвотном позыве, насытившись запахом той гремучей смеси разных парфюмов, что она на себя вылила. Что ж, теперь то Олимп точно знал, что в золоте и парфюме они не нуждаются, – ты все так же э-э-э…убийственно хороша, ха-ха!

– А ты так и не научился правильно обихаживать дам, Олимп. Стоило бы подучиться и всерьез задуматься, не являлся ли твой твердолобый темперамент причиной ошибок прошлого, м-м-м?

Коварно улыбнувшись, Блэйр отошла подальше от своей потрясенной жертвы, зная, что задела за самое больное.

– Ах, туше́, дорогая! Не будем о прошлом и тем более об ошибках, ведь наш дорогой друг почтил нас своим присутствием, дабы наконец прекратить эту бессмысленную вражду и начать плодотворное общее будущее, не так ли?

За пару месяцев до сего момента Олимпу диагностировали чахотку, и какими только лекарствами, народными средствами и правильным образом жизни он ни пытался победить этот недуг, результата не было. Изо дня в день ему становилось всё тяжелее скрывать свое состояние от племянницы. Все в особняке знали о его страшных мучениях, но покорно молчали, дабы он спокойно без истерик Ванессы решил все вопросы о дальнейшем ее будущем. Олимп любил ее и ужасно боялся оставлять одну в этом мире, полных гиен и стервятников. Он понимал, что первыми, кто нападет на нее, будут именно Башини, а далее род Лайтфутов, Фэллморов, Виндхоллы и Мунстоки. И это только наиболее опасные семьи.

Лайтфуты, Фэллморы, Виндхоллы и Мунстоки открыто плели козни роду Башини, в то время как род Агумеров никогда не позволял себе опускаться до такой грязи. Именно поэтому Олимп решил, что правильнее всего будет самому преподнести жертвенного агнца в руки голодным волкам, чтобы они со всей яростью защищали его от нападок шакалов. Олимп хоть и не любил Джорджа и Блэйр, а их выродка тем более, но он прекрасно знал, что они к своей собственности относятся очень трепетно и бережливо. И все, что ему оставалось, это вручить им в руки Ванессу со всем ее наследством, и они горячо ее полюбят. Конечно, до первого ее сюрприза, а их у этой юной леди очень много. Но Олимп горячо надеялся, что до этого времени уже помрет.

– Да, мой славный друг, именно так. Скорее же отправимся в путь, не будем тянуть кота за хвост, – решительно промолвил Агумер.

– Ну-с, Олимп, куда нам спешить? Пойдем выпьем по чашечке чая или чего покрепче, хе-хе-хе, – подмигнув, пробурчал толстопуз, гордо поднимая свой десятый подбородок и увлекая Олимпа в свою роскошную обитель, где жизнь текла своим чередом.

* * *

Отпив уже четвертую чашку травяного чая с душицей, Олимп начал мало-помалу сомневаться в правильности всего происходящего. Сам факт его нахождения здесь, в логове врага, уже являлся оскорблением памяти его семьи. Владения Башини были такими же вульгарными и скандальными, как и их хозяева. Сидя в гостиной, он был поражён вычурности и безвкусием этого помещения. Неудобные диваны, обитые дешевыми тканями ярких оттенков, так и норовили выколоть глаза своей помпезностью. На стенах висели портреты предков рода Башини. Олимпу на мгновение показалось, будто они смотрят на него свысока, словно он очередная козявка, приползшая просить милостыню.

«Не-ет, козявки и ничтожества здесь только вы, разрушители чужих судеб, завистливые жабы!»

Мысленно отвесив каждому из портрету смачную оплеуху, герцог Агумер успокоил свои расшатанные нервы. Огромный камин, отделанный светлым известняком, который со временем приобрел мягкий золотистый оттенок, занимал центральное место, а его пламя танцевало в сумраке тяжелых полотен, накаляя и так тяжелую атмосферу.

– Отец много рассказывал о вас, достопочтенный Герцог, и для меня большая честь стать вашим… э-э-э, – ничтожество с ростом садового гнома и лицом архантропа пытался больше нарваться на воспитательную беседу, нежели достойно представиться перед Олимпом, – полагаю, не будет ошибкой назваться вашим зятем? Насколько я знаю, моя невеста сиротка, и у нее были лишь вы в лице отца и полоумная старуха-гувернантка в лице матери, не так ли?

– Диего, мальчик мой, туже-туже! Не к лицу тебе так разговаривать с Герцогом, – увидев бурые пятна на лице своего старого друга, Джордж спохватился заткнуть туполобого сына, пока Олимп не взорвался от злости.

– А что не так я сказал, отец? Пока всем достаются благородные и благовоспитанные барышни, познавшие мудрость матерей и строгость отцовского воспитания, мне досталась двинутая девка с двинутыми родителями! Одна ее мать чего стоит, а про отца и вовсе… АХ!

– Не смей открывать свой маленький поганый рот в сторону моей семьи, негодяй!

Оглушительная тишина сопровождалась тяжелым дыханием разгневанного Олимпа и скулением выродка.

– Что ты себе позволяешь?! Как ты осмелился в моем доме поднять руку на моего сына?! – крики леди Башини были соизмеримы с криками тонувших людей на «Титанике», словно эта была не лёгкая пощечина ее червяку, а острый нож прямо в сердце матери.

– Научи своего сына думать, прежде чем бросать грязные обвинения.

Что ж, Олимп понял, какую фатальную ошибку он совершил, придя сюда, и будто бы вымаливал подобрать его племянницу. От осознания совершенной глупости на душе стало погано, неужели в такую семью он собирался отдать свою кровь? Неужели его Ванессе приходилось бы терпеть упреки в свою сторону за отсутствие беспечных родителей? Как он мог даже подумать, что делает это для ее счастья? Нет, негодяй здесь только один, и это он сам!

– Грязные обвинения? Хах, тебе ли о них говорить, Агумер? Все прекрасно знают и помнят, кем была твоя умалишённая сестрица – самой обыкновенной потаскухой! – переходя на крик, Джордж подошел к Олимпу и агрессивно толкал накопившуюся в нем злость. – Нагуляла дочь до свадьбы, да еще и подкинула ее брату! Не мать, а кукушка! Чего же можно ожидать от дочери такой женщины, а? Не станет ли прелюбодейкой, как и мать? Не бросит ли своих детей, как и мать? Не сойдет ли с ума, как и мать?

– А кто подсунул этого аспида к моей Мальзе, а? Чего ты умалчиваешь о своих деяниях, друг мой? – придвинувшись впритык к Джорджу, зло сверкнув глазами цвета бушующего океана, пылко промолвил Олимп. – ты всегда чинил препоны делам нашей семьи. Твоя зависть и ненависть к нашему счастью вынудила тебя притащить этого змея в наш Эдем! Ты виноват во всем, слышишь?!

– ХА-ХА-ХА, – залился вдруг толстопуз злорадным смехом, – не-ет, развал твоей семейки – не моя вина! Это ты недоглядел за своей сестрой, ты был слишком занят еще одной потаскухой, этой Арабеллой, ха!

Словесная перепалка быстро переросла в физическую схватку. Олимп бросился вперёд, нанося удар в челюсть, а Джордж уклонился и ответил мощным хуком в бок, заставив первого застонать от боли. Звуки удара разносились по гостиной, как гром в безоблачном небе. Каждый из них вкладывал в удары всю свою усталость и ненависть, словно вновь рядом появились их отцы и смотрели за их поединком, держа кулачки за победу собственных сыновей. Они боролись, как будто возвратились в молодость, забыв о своих болях и недугах. Каждый удар был полон ярости и отчаяния, каждый шаг – желанием доказать свою правоту. В воздухе витали запахи пота и крови, смешиваясь с криками Блэйр и Диего.

– Отец! Жалкий трус, оставь моего отца в покое! Выметайся из моего дома, – оттолкнув Олимпа от отца, Диего со всей яростью попытался врезать кулаком по морде Герцога, но, увы, из-за роста стыдливо промахнулся. – Отец, вставай, как ты?

– Убирайся, Олимп. Мы больше не желаем видеть ни тебя, ни твою племянницу. Это мое последнее слово!

Оглянувшись на переполох, что они устроили, Олимп с гордостью подметил, что порвал большую часть тряпья на толстопузе и смачно дополнил безвкусный диван пятнами вражеской крови. Что ж, немного размялись и хватит, действительно пора домой!

– Прощайте.

Оказавшись на улице, Олимп в спешке побежал к автомобилю, но, увы, недавняя драка совсем подкосила его самочувствие, и он разразился удушливым кашлем.

– Скорее домой, кх-кха-кха, – надрывной кашель сопровождался обилием крови, причиняя адскую боль, – нужно… э-э-э… кх-ха-кха… позвонить по таксофону Зельде, предупредить, чтобы она… кха-кха-кхаа… не говорила про свадьбу! Несса меня не простит…

– Вас понял, герцог, не беспокойтесь. Может, стоит поехать в лечебницу?

– Езжай домой, Скотт. У нас нет времени на такую роскошь.

Чувство тревоги съедало Олимпа изнутри, подобно червю, наткнувшемуся на лакомство. Всем своим существом он боялся умереть, не успев поговорить с племянницей. Она заслуживала узнать правду о его здоровье от него, а не по факту его смерти!

Но подозревал ли Олимп, что сегодня умрет далеко не он один? Конечно же, нет.

Глава 4. Карта Ларгуа

«Тайны минувшего и видения будущего откроет сия карта,

Загляни и увидь свою смерть и новую жизнь.

Ларгуа есть место столкновения тебя старой и тебя новой

Доверься ей и будь готова к обману».

«Что же это всё значит?»– подумала Ванесса, сидя на растёртых коленках, сжимая в руках загадочное полотно. Ее взгляд плавно опустился ниже непонятного четверостишия и наткнулся на набор различных символов и фигур, которые обычно рисуют на картах в поисках сокровищ.

«Что ж, эта карта Ларгуа чем-то похожа на карту в поисках сокровищ, но вот только это уже не игра, а реальность. И приз в ней так же сладок и манящ, как и в обыкновенной игре.

Свобода».

Приложив немало усилий, Ванесса утихомирила внутренний монолог и принялась сверять фигуры и символы на карте со своим местоположением.

Она подметила, что все довольно понятно. Вот фигурка в виде поломанного квадрата изображает их особняк, а длинная кривая полоска, ведущая в густой и мрачный лес, изображает их с Вальтерисом тайную дорожку, по которому они частенько сбегали из особняка. И та самая поляна, на которой они проводили все свое свободное время, была отмечена завершающей точкой.

Но что ей теперь со всем этим делать? Вот она доберется до этой поляны – и что же дальше? Она была на этой поляне бесчисленное множество раз, но никакие тайны минувшего или же видения собственной смерти не нашла. Кому понадобилось нарисовать это место и придумать весь этот блеф с картой Ларгуа? Дядюшке? Да нет же, он даже не поднимался на ее этаж. Тетушке? Она настолько ненавидела это полотно, что старалась не дышать рядом с ним. Тогда кому же пришло в голову так пошутить?

Вальтерис!

Злосчастное имя завертелось на языке, словно умоляя произнести его и выплеснуть все негодование и гнев. Он готов был проводить дни и недели напролет в объятиях этого гобелена, конечно же, это он разрисовал ее и придумал эту небылицу!

«Ну я ему устрою поиск смерти и новой жизни, негодяй!» – вытирая нахлынувшие слезы от полной абсурдности всей этой ситуации, Ванесса поднялась и принялась складывать гобелен.

Солнечные зайчики бодро прыгали по комнате избалованной герцогини, оповещая хозяйку о приближающейся встрече с Вальтери… негодяем.

* * *

Гобелен был неимоверно тяжелым и пыльным! Каждый прыжок с ним на руках по ступенькам лестницы сопровождался протяжным чихом и выметающимися изо рта слюнями.

– Оу, мисс Ванэссай! Кхуда ви биежать? Лэди нъе должни такъ съебия везти!

Писклявый голос мадам Куро приближался все быстрее и быстрее, заставляя Ванессу поднажать.

– Ты нъе представлять, как сиельно мне плеватъ, тупая ты пигалица!

Изобразив немецкий акцент, молодая герцогиня откинула в стороны свои башмачки и босыми ножками потопала в сторону поляны.

Ветер поднялся нешуточный. Опавшие от сильного ветра листья танцевали вокруг бежавшей Ванессы, мешались под ногами, словно желая остановить ее. А вой сильного ветра становился все громче и громче, заставляя кривить рот от боли в ушах. Неужто сама мать природа пыталась остановить ее от неразумных действий? Или же пыталась поддать жару и так бурлящей от адреналина крови? Нет-нет, если вслушаться в симфонию ветра и надвигающейся грозы, то можно было ясно услышать, что глупая пигалица тут только она сама!

Девичий силуэт становился все меньше и меньше, растворяясь в массовке высоких деревьев. И вот спустя пару жалких минут Ванесса оказалась в пункте назначения. Воровато озираясь по сторонам, она пыталась привести в норму дыхание и скинуть с себя скользкую тревогу. Солнце уже село, что твердило о скором появлении ее друга.

– Ванесса! – громкий басистый голос отдернул хозяйку имени от тяжелых дум. – Ты не представляешь, что со мной сегодня приключилось! Я, как и всегда, заглянул к мистеру Гампу за новым пакетом книг и намеревался еще забрать перевод той самой надписи, но каково было мое удивление, когда понял, что этот день приготовил кое-что интереснее!

– Ну же, не томи, друг мой, – изобразив фальшивое любопытство, та принялась стелить гобелен на сырую поляну.

– Зачем ты принесла сюда гобелен? Неужели тот чудак и с тобой поговорил? – недоуменно спросил Вальтерис.

– О ком ты? Не понимаю совсем, – ответила Ванесса.

– Я сегодня познакомился с одним чудаком, который умолял передать тебе эту книжку и настаивал на том, чтобы ты в обязательном порядке появилась в «его волшебном мире». Конечно, понимаю, что это все звучит как бред, я и сам мало в это верю, но за время нашего общения с рынка исчезли все люди! С рынка! А после прощания они снова появились – как по щелчку. Это самая настоящая чертовщина, ей-богу, – протягивая книжонку в бледные руки герцогини, он только заметил, как сильно они тряслись. – Ванесса, что с тобой? Ты выглядишь неважно…

– Дядя выдает меня замуж за Диего Башини, этого никчемного ублюдка. Я думала сбежать, но поняла, что дядя меня найдет, в каком бы уголке земли я ни находилась. И в отчаянии я кинулась к гобелену матери в надежде хоть немного остудить свой гнев, но обнаружила какую-то странную карту, ведущую на нашу поляну. В ту же секунду я обрела крохи надежды на спасение, но потом меня осенило, что это все твоих рук дело, никчемный свинопас! Твоя шутка воплотилась в жизнь совсем не воврем.

И Ванесса начала колотить его по груди, плюясь ядом.

Но осознание произнесённых слов пришло к ней лишь позже, когда её сердце сжалось от ужаса, и она невольно ахнула, зажав рот ладошками. Дрожь охватила её тело, но это было не от пронизывающего холода и не от слёз, лившиеся из её больших кристальных глаз. Её трясло от предчувствия того, что ждёт её дальше.

Вальтерис стоял молчаливый, словно статуя, его голова была высоко поднята к небу, а губы медленно складывались в зловещий оскал. Внутри него бушевала ярость, готовая вырваться на свободу. Как посмела она унизить его? Откуда в ней взялась эта смелость и дерзость говорить с ним в подобной манере? И почему ему столь горько было услышать это именно от нее? Неужели он и впрямь считал ее за друга. И в следующую секунду он опустил взгляд черных глаз на Ваннессу и цепкими клешнями вцепился в ее шею.

– Говоришь, я никчемный свинопас? – произнёс он с глухим голосом, который становился всё ниже, а оскал расширялся до зловещей улыбки. – Это было сказано в порыве злости, или ты на самом деле считаешь меня таким?

– П-прости… я… мне больно, у-умоляю… кха-кха… отпусти… – голос герцогини дрожал от страха, её лицо покраснело и распухло, словно воздушный шарик, готовый лопнуть.

Руки её безнадёжно били по рукам своего душителя в отчаянной попытке вырваться на свободу.

– Я задал тебе вопрос, и не отпущу тебя, пока не получу ответ.

– Я… я… не считаю… кха-кха… тебя никчемным… кха-кхаа… свино… пасом, п-прости меня! – её слова вырывались из уст с трудом, но когда руки Вальтериса внезапно отпустили её шею и переместились на её щеки, она почувствовала лёгкое облегчение.

– Я прощаю тебя, Ванесса, и впредь надеюсь на твое благоразумие, – притянув ее за щеки, Вальтерис уперся своим лбом в ее, – я не желал бы причинить тебе вреда большего, чем это мое действие, но ты должна понимать, что вынудила меня. Ты дорога мне, но я не позволю обращаться со мной подобным образом, – вытерев легкую испарину с маленького лба Ванессы, он отодвинулся от нее и присел возле гобелена, – для справки, карта Ларгуа не моих рук дела.

– Я… мне, право, неловко за то, что тебе пришлось услышать, я позволила себе лишнего. Надеюсь, это останется в прошлом и не повлияет на твое ко мне отношение.

Краснея, словно малолетняя влюбленная дура, Венетта опустилась к гобелену вслед за предметом воздыхания. Ох уж эта влюбленность! Или же уже полноценная любовь? Ванессе совсем не было обидно, что Вальтерис позволил себе грубость по отношению к ней. Ведь главное, что он здесь, не развернулся и не ушел с обидой в сердце, а выбрал простить ее глупость. И вот сейчас она смотрела, как увлеченно Вальтерис изучает книгу и гобелен. Вот он что-то ей объясняет и широко улыбается, видимо, найдя столь желанные ответы, но Ванесса мыслями была очень далеко отсюда. Она вдруг задумалась, а какая у нее была бы жизнь без него?

Перед глазами всплывал туман и чувство тотального одиночества. На душе безумно тоскливо, а ком в горле становился все больше и больше. Вся ее жизнь имела смысл только с ним. Его ласковый взгляд, когда она ложилась в его объятия на их поляне; его кривая улыбка, когда она плясала перед ним под свои придуманные песни; его успокаивающий запах барбариса, сопровождающий ее с момента их знакомства. Нет! Она исчезнет без него, сгинет в пучине мрака от тоски и разорвет свою душу в поисках него.

– Я без тебя никуда не уйду.

Нагло прервав мозговой штурм Вальтериса, юная герцогиня загнала беднягу в краску.

В пылу эмоций сказанные слова застали его врасплох. Что это за непонятное чувство закралось в душу бедняги? Радость? Нет-нет, радость ощущалась совсем иначе: как покупка новой книги или же времяпровождение в гордом одиночестве. А это чувство он ощущал впервые. Словно эти слова были важнее всего на свете, словно в нем нуждались.

Его внезапно озарило. Ну конечно же, это чувство нужности. В нем впервые нуждались просто так. В нем впервые нуждались.

– Я хотела сказать, э-э-э… просто без тебя мне будет ужасно скучно, да и вообще кто-то ведь должен за мной присматривать. Займешь место тетушки, – поняв, что едва не выдала свои настоящие чувства, Ванесса протараторила очередную ересь.

– А, так вот ты о чем. Не беспокойся, думаю, раз ты Дух, то с тебя там точно будут пылинки сдувать.

Он ошибся, снова обнадежил себя и в очередной раз разорвал свое сердце.

– КТО-КТО?!

– Ванесса, я рассказал тебе об этом полчаса назад, неужели ты меня не слушала?

– Я глубоко задумалась и прослушала твой рассказ. Будь любезен пересказать мне его, – изобразив грустную и жалобную моську, та принялась вертеть странную книжку.

– Расскажу вкратце.

Издав недовольный вздох, Вальтерис начал разбирать мешок, который притащил с рынка. Аккуратно вытащил тринадцать веточек красной паучьей лилии, следом на землю упала небольшая лопата, и в конце он аккуратно вынул из кармана распылитель со спиртом.

– Сегодня на рынке я встретил странного путника, который знает нас. Более того, он уверял меня в том, что есть некий иной мир, где живут Духи и прочие твари. Сказал, что ты Дух, при стечении некоторых обстоятельств оставленный среди людей, и теперь требуется твое незамедлительное появление. А прямо сейчас я буду отправлять тебя туда. Спасем тебя от нежеланного брака, Несса.

– Я в глубочайшем смятении, я охотнее поверила бы, что ты встретил лепрекона с горшочком золота, но не в эту чушь!

– Я понимаю, звучит как вздор, но мы ничего не потеряем, если попробуем. А вдруг и вправду получится? Ведь ты сбегать не хочешь, считаешь, что бессмысленно, ибо дядя найдет тебя где угодно. Но подумай, сможет ли он достать тебя из-под земли? – коварно улыбнувшись, Вальтерис закончил крпать небольшой квадрат на земле.

– Из-под земли? Ты хочешь сказать, что мне придется туда лечь? – брезгливо окинув взглядом небольшую сырую впадину, Ванесса скорчила рожицу.

– О, поверь мне, это самая лёгкая часть ритуала.

– Ритуала? – вытаращив в диком удивлении глаза, она уставилась на Вальтериса.

– Да, ритуал «омертвения и возрождения», так написано в книге. В указании написано следующее:

«Семнадцать долгих лун росли и убывали,

До полных и новых лун нарастали.

Затмение пройдется по земле людской,

И новая луна придет с кровавой вдовой.

Красная паучья лилия-трупный цветок,

На запах его явится смерти ангелок.

Тринадцать Мвенг призови,

Огнем адским привлеки.

Полотно, что прикроет чело твое

Спасет тебя от злого их взора.

Молви тринадцать раз:

Сделав выбор однажды, я заплачу дважды».

– Итак, у нас есть тринадцать веточек красной паучьей лилии, затмение вот-вот начнется, и гобелен на месте. Ах, да, после последнего тринадцатого заклятия тебе нужно отдать свою кровь земле. Осталось расположить все элементы по местам и ждать затмения.

– Звучит пугающе. Думаю, призвать тринадцать обозленных ангелов не самая лучшая идея, да и могут ли ангелы быть злыми?

– Это мы как раз и проверим, – издав смешок, пробурчал Вальтерис.

О, он был не отказался посмотреть, как тринадцать разъяренных ангелочков порвут в клочья это божедурье.

Он зарыл лилии по кругу впадины и щедро полил каждую раствором спирта, чтобы получилось сжечь их зараз.

– А зачем их сжигать? Разве про это что-то сказано в указании? – Ванесса хвостиком шагала за другом, выражая искреннее любопытство.

– «Тринадцать Мвенг призови,

Огнем адским привлеки». Как только их сожжем, не то что тринадцать ангелов, а целая небесная канцелярия сюда явится.

Звонкий смех герцогини разразился по всей поляне. Больше всего в Вальтерисе она любила его чувство юмора. Оно было таким же утонченным и грациозным, как и его хозяин.

– Что ж, ложись. И возьми вот нож, после того, как я подожгу лилии и укрою тебя полотном, прочитай заклинание и режь ладошку, кровью обмажешь землю.

– Я не смогу! Вальтерис, ты же знаешь, я не смогу это сделать, прошу, помоги мне!

– Что мне, по-твоему, сделать? Меня в царстве мертвых никто не ждет, мое присутствие в ритуале может все испортить.

Помогая Ванессе улечься на вспаханную землю, Вальтерис еле сдерживался, чтобы не лечь туда вместе с ней. Так сильно горел в нем огонь любопытства, что соблазнительное предложение Ванессы казалось совершенно безобидным.