Восстание

– Не сможешь. Хотя, если вспомнить тот день, когда на нас напали…

– О, думаешь, что так ты сломаешь меня, да? – меня снова начало трясти. – После того, как я сказала, что ненавижу тебя, ты берешь мою сестру и куда–то с ней идешь. Еще один удар. Знаешь, это даже похлеще Аниной пощечины, – у меня по щеке покатилась слеза, и я тут же утерла ее. – Я еще больше начинаю тебя ненавидеть. Варя, пойдем.

– Ладно, – она тяжело вздохнула и пошла за мной. Я чувствовала, что она была расстроена, но оставить ее с этим человеком я не могла. Мы пришли уже в лагерь, когда Аня варила кашу. Я специально села возле костра, чтобы нервировать ее. Черта с два, она скажет мне что–то обидное!

И вот, озлобленная на всех, я сидела и смотрела, как все сидели и ели возле костра. Я не могла есть, меня воротило от еды. Я смотрела лишь на физиономии тех, кто ел, а не на еду. Я пила лишь воду. Я, наверное, выглядела злой, раз Варя каждый раз, когда смотрела на меня, опускала голову. С Максимом мы тоже пересекались взглядами, это были взгляды вражды. После завтрака я отправилась мыть чашки. Я взяла с собой сестру, которая была обижена на меня, как и я на нее. Молча мы перемыли всю посуду и понесли ее в лагерь. Кучка парней сидела отдельно от всех и что–то обсуждала. Вика подозвала меня к себе и перевязала мне раны. Толку от этого не было. Моя рука вновь начала гноиться. Думаю, в скором времени и с ногой будут такие же проблемы. В отличие от Дежурного, Вика не сдирала гной. Вдруг к нам подошел Игорь и присел рядом, смотря, как моя приятельница перевязывала мне раны.

– Вика, ну сделай что–нибудь.

– Слушай, Игорь, я понимаю в этом не больше тебя. Сам бы попробовал! – бубнила Вика. Я лишь улыбнулась ей, чтобы поднять настроение. – Да не стой над душой ты, пожалуйста!

– Ладно, ухожу, – посмеялся он. Наверное, это был самый запоминающийся момент за это утро. Я слышала, как тут иногда все немного смеялись, но он всегда оставался серьезным. Я и представить не могла, что на его лице могла играть улыбка. Это было, правда, странно.

И удивлялись все те, кто видел Игоря в этот день, ведь он улыбался. Наверное, из–за этого сегодня все стали чуточку добрее. Аня за весь день не сказала мне обидного слова, я перестала из–за этого смотреть на нее со злобой, как и на Макса. Варя извинилась передо мной, потом я перед ней. Вика после моей перевязки была сначала удивлена, а потом пожала плечами и пошла к Диме, довольная по выражению лица. Но меня больше заботила не доброта всех людей лагеря, а причина такого хорошего настроения вожака. Ведь он всегда угрюм, чем–то озадачен. У него никогда не светилось так лицо как сейчас. И благодаря этому его можно было разглядеть хорошенько. Хмурость делала его человеком не самой привлекательной наружности, но сегодня!.. Это был парень лет двадцати трех, с черными короткими волосами, со сверкающими карими глазами. Сегодня его внешность была совсем иной. Он казался мне вполне красивым, если я что и понимала в мужской красоте. И, признаться, я иногда заглядывалась на него. Возможно, это был единственный день, когда я видела его веселым, что нельзя сказать о Максиме. Может, с раннего утра его настроение так сильно испортилось, что он ничему не удивлялся. Скорее всего, то, что ссора, которая произошла между нами, удручала его. Я же не чувствовала никаких угрызений совести перед ним. И все–таки, что–то не позволяло мне сильно его ненавидеть. Что–то делало его в моих глазах не таким уж и плохим человеком. Но что?

Мы были почти все в лесу, изучали данную местность. Я шла самая последняя, поэтому по пути я собирала ягоды. Дикая черная смородина была ягодой крупной и сладкой. Но мне снова не лез кусок в горло, настолько мое состояние ухудшалось. Я была слабой, и это не давало мне покоя. Без ружья или ножа, я никак не смогу за себя постоять.

– Эй, красотка! – обратился Игорь, наверное к Ане. Она отозвалась. – Нет. Таня!

– А? – я подняла свою голову и увидела, что сильно отставала от остальных. Он направился ко мне. Я посмотрела по сторонам. Не было ничего такого, чтобы могло привлечь внимание вожака лагеря. Но было кое–что, что привлекало мое внимание. Ненавистный взгляд, нечаянно брошенный, в сторону Игоря. Дежурный никогда так на него не смотрел. Когда я поймала его взгляд, он так же посмотрел и на меня, а потом отвернулся. Все это уже мне начинало надоедать, и по привычке я закатила глаза. Потом подошел Игорь. – Я что–то не так делаю?

– Да, отстаешь от всех, – пошутил он. Я невольно улыбнулась. И посмотрела на остальных. Они были так далеко, что я еле различала то, что они говорили. – И как так вышло, что тебе прострелили ногу?

– Вы, конечно, извините, но…

– Можно, на "ты".

– Ладно. Я хочу сказать, что все эти расспросы уже начинают оскорблять меня. Я не говорю о том, что не стоит их устраивать… я лишь хочу… в общем, это уже надоело… не стоит так часто задавать мне вопросы. Мне не трудно на них отвечать, но…

– Я понял, – равнодушно произнес Игорь. – Но если я не буду задавать тебе вопросы, пропадет всякое доверие.

– Надо же! А разве оно есть? Я знаю, тут почти все относятся ко мне с призрением. Тогда зачем было облегчать мне здесь жизнь? Чтобы меня еще больше ненавидели, чтобы вас…эм…тебя считали все за идиота, который помогает, так сказать, шпионке, помогает правительству?

– Думаю, никто так не считает. А если и считают, то мое мнение здесь выше всего, я один решаю, что нужно делать.

– А вы… ты не думаешь, что излишнее тщеславие сделает тебя врагом для всех, а власть уничтожит доверие к тебе? По–моему, властность над всеми – это перебор.

– Ладно, я учту, – беззаботно отвечал он, будто вообще меня не слушал. Мне было нечего больше сказать ему. Я видела только, как он косился на меня. Моя хромота, наверное, забавляла его. – Может, я лезу не в свое дело, но мне кажется, что за пару дней вы с Максом успели поругаться.

– Мы не дружили, чтобы ругаться, – отрезала я. – И ты прав, это совершенно не твое дело. И никакая власть не поможет тебе докопаться до меня.

– Откровенно говоря, твой характер оставляет желать лучшего.

– Серьезно? – с сарказмом ответила я. – Думаю, это взаимно! – он лишь усмехнулся. – А можно вопрос?

– После всего этого?

– Я все–таки попытаюсь. Какова причина такого хорошего настроения?

– А я все думаю, кто же, наконец, задаст мне этот вопрос! Ну а вообще, я и сам не знаю ответ на него. Разве не было у тебя такого, что ты как–то раз просыпаешься утром и понимаешь, что сегодня обязательно все будет хорошо, что, возможно, именно этот день сделает тебя счастливым, именно сегодня будет идти все на лад?

– Может, и было, но я не помню. Я не припомню таких дней. Ведь каждый раз я просыпалась в шесть утра лишь для того, чтобы приготовить завтрак для сестры и пойти на работы, где тебя Дежурные не только унижают, но и избивают, оставляя на тебе страшные шрамы. Разве не было у вас такого?

Я остановилась и посмотрела на Игоря, который так же внимательно смотрел на меня. От его хорошего настроя ничего не осталось, только задумчивость была на его лице. Может, это был единственный раз за весь этот разговор, когда он, действительно, слушал меня. Но кто–то из ребят позвал его, и он ушел, стараясь сбросить с себя задумчивый вид, хотя он не нуждался в этом, ведь, как он говорит, только он здесь решает, что нужно делать, его мнение здесь выше всего.

Уже через два часа мы двинулись обратно к лагерю. Варя была с Викой, поэтому я не волновалась за нее. Ну а я снова шла одна и самая последняя. Это давало мне возможность подумать о многом. Мне пришла в голову одна мысль, и теперь она не отставала от меня на протяжение всего пути. Мои последние слова произвели на Игоря какое–то впечатление, это факт. Он даже как–то был удивлен, а после задумчив. Он так говорил о счастливом дне, как будто никогда не был простым рабочим, будто он был… Дежурным. Возможно, именно по этому он так доверял Максиму, возможно, он сам прекрасно знал то, что он тоже Дежурный. В таком случае, он просто превосходно играет свою роль, раз я только сейчас начала подозревать об этом. Единственный, с кем я могла поговорить по этому поводу, был Максим. Но из–за того, какая сегодня перепалка была между нами, я даже не хотела видеть его. Придется подождать несколько дней, пока вражда немного утихнет.

Я так же не обедала и не ужинала сегодня. Ближе к вечеру меня начало тошнить. Я тихо легла у дерева и уснула, зная, что Варя сегодня будет спать в палатке с Викой. Она сама предложила это сестре, та охотно согласилась, я ничего не имела против, так как сама понимала, какого это спать на холодной земле. Но этой ночью было намного хуже обычного. Мне было жутко холодно, так холодно, что у меня зуб на зуб не попадал. Меня трясло, меня ужасно тошнило, и я чувствовала такую слабость, что даже не могла встать и пойти попить. Я пыталась полностью закутаться в папину куртку, но это никак не помогало. Была ночь, было вдвойне хреново. Я кое–как поднялась и поплелась к костру, который еще не успел угаснуть. Взяв кружку, я налила себе воды, но она тут же выскочила из моих рук. Кто–то проснулся, я услышала это. Но все равно села у костра и попыталась согреться. Мне ничего не помогало. Меня колотило всю изнутри. Кто–то вышел из палатки, я увидела, что это был Максим. Я старалась ненавидеть его сейчас, но меня больше волновало мое состояние.

– Ты чего тут делаешь? Ночь же! – он встал передо мной. Я ничего ему не ответила. – Война? – мне и тут не хватило сил ответить ему, что он кретин. Он сел рядом. – Слушай, давай с тобой все спокойно обсудим? Мне больше не хочется портить отношения. Я признаю, что поступил неправильно по отношению к тебе, когда взял Варю на рыбалку. Я, наоборот, думал, что так мы сможем поладить. Я не хотел тебя обидеть.

– Ты… п–постоянно… п–пытаешься… с–слом–мать м–меня… – еле как ответила я и повернула к нему голову. – П–пытаеш–шься раздав–вить м–меня как т–тар–ракана…

– Ты замерзла? Но сегодня теплая ночь, – он попытался потрогать мой лоб, но я уклонилась. На второй раз у него все–таки получилось приложить ладонь к моему лбу. – Ты горячая.

– И ч–что?

– Я разбужу Вику, – в ответ на это я отрицательно покачала головой. – Тогда быстро полезай в мою палатку! – я вопросительно на него посмотрела. – Я говорю не о том, о чем ты подумала. Нет, серьезно. Иди в палатку.

– Н–нет.

– Ты будешь спать там одна, я могу перекантоваться и здесь, возле костра. Не будь такой упрямой.

– Ладно.

Я поплелась в его палатку. Укрылась его одеялом, чувствуя, как становится немного теплее. Тут, в палатке, было теплее, чем под открытым небом. И перед тем как уснуть я лишь думала о том, что Макс будет сегодня спать на том месте, где обычно сплю я, из–за меня. Когда я думала о нем так, я забывала о ненависти к нему. Но все–таки я должна помнить, кем он является на самом деле. В нем было две сущности. И что–то в одной из них было такое, что притягивало меня. И сейчас он занимал особое место в моей голове.

15

Я проснулась, когда уже было очень светло. Но не от света я встала, а от голосов.

– Ты вообще соображаешь, что ты делаешь?! – это был возмущенный голос Ани. – Еще вчера я думала, что ты одумался и перестал общаться с этой!..

– С кем?

– Думаешь, она бросится к тебе на шею после того, как проснется?

– Она не такая как ты, не бросится.

– У тебя такие тонкие намеки! Во–первых, ты птица не моего полета, а во–вторых…

– Знаешь, как–то сразу стало обидно. Я привык, что девушкам я нравлюсь. И тут узнаю такое! Как же так? Ну, признайся, что ты от меня глаз не можешь отвести. На прошлой неделе, к примеру…

– Ничего не было.

– Ты хотела поцеловать меня. Но после того, как я тебя, так сказать, отшил, ты начала срываться на Таню. И дело совсем не в том, шпионка она или нет. Ведь так?

– Ты себе льстишь, Макс. И ты постоянно переводишь тему. Было совершенно глупо впускать ее в свою палатку! Лучше бы она вообще оставалась спать у дерева, как до этого делала.

– Она больна, – серьезно добавил Макс. – У нее жар. После того, как она проснется, нужно сразу позвать Вику. Ты ведь не будешь против того, что я о ней так забочусь?

– Иди в задницу! – процедила Аня и отошла от места, где она только что разговаривала с Дежурным.

Я почувствовала, как меня начало тошнить. Я выскочила из палатки и побежала блевать. Кто–то подбежал ко мне. Я обернулась и увидела Макса. Он протянул мне кружку воды. Я облокотилась на дерево и начала жадно пить. Потом отдав Максиму кружку, я опустилась на землю. Он сел со мной рядом. Меня всю трясло от холода, я укуталась в папину куртку, но, честно говоря, это никак не помогало.

– Что делает Варя? – спросила я. В этот раз мой голос дрожал не так сильно.

– Почти все уже в лесу, и она тоже. Мы сегодня с Аней на дежурстве. Судя по всему, ты слышала наш разговор.

– Да, слышала. Не нужно так заботиться обо мне. Я не беспомощная, как тебе кажется. Я искренне ценю, что ты делаешь для меня, но это слишком. Лучше вообще не привлекать к себе внимания. И так его слишком много. Ты только посмотри на меня! Больная, хромая, с разодранной рукой…

– Кстати, дай мне посмотреть раны, – зная, что он от меня сегодня так просто не отстанет, я протянула ему сначала руку. – Я просто в шоке от того, как Вика делает перевязку! – говорил он, снимая повязку. – Тебе нужны лекарства. Сплошное гноение. Поэтому у тебя жар.

– Смешно, – усмехнулась я. – Лекарства! То есть, без них я обречена, хочешь сказать? Мы в лесу, Макс! Какие к черту лекарства? Мне не страшно сдохнуть, мне страшно оставлять Варю одну…

– Думаю, стоит прогуляться до города. Я изучил местность. Мы уже возле 105–го. И не переживай так! Смерть тебе не грозит! Так, а теперь пошли обратно.

– Как бы было мне неприятно, но спасибо тебе.

– Еще не вечер! – шутил Максим. Он помог мне встать, и мы пошли к костру.

Я не хотела есть, но Дежурный настаивал на том, что так мой организм может поправится. Я елу через силу. Аня смотрела в особенности на меня. Ну, как всегда со злобой и ненавистью. После обеда я снова улеглась спать, но с Максом я договорилась, что только ночью буду спать в его палатке. И то только во время болезни. Я спала крепко, но не видела никаких снов. Они довольно редко виделись мне. А когда проснулась, то увидела рядом с собой Варю. Я старалась делать вид, что здорова. И, кажется, я хорошо с этим справлялась. Варя спросила меня только о том, почему я такая бледная. Остальное я не показывала: мою слабость, дрожь. Варя говорила о том, что здесь ей начинает нравиться. Но я–то понимала, что если бы не Вика, ей бы тут пришлось несладко. Вика старалась сделать так, чтобы ее здесь никто не трогал. Но постепенно все эти люди начали относиться к ней добродушно, но не так как ко мне. Большинство из них до сих пор относились ко мне с призрением, а Варя уже была жильцом лагеря. Я могла только радоваться этому.

Был уже вечер, а я не могла залезть на дерево и посмотреть закат. Все сидели у костра и обсуждали, как им быть дальше. Они все еще не отошли после прилета людей правительства. И я, между прочем, тоже. Перед глазами моими была лишь кровь. Меня до сих пор бросало в дрожь от воспоминания о том, что я убила кого–то. Но потом от этих мыслей меня отвлек Дима:

– У тебя, смотрю, в последнее время полоса невезений!

– Да что ты! У меня пока все еще в порядке, – пошутила я. Но голос был мой очень вялым и безжизненным. – Ты хотел поговорить на счет Вари? Ты только скажи, если она доставляет какие–то неудобства…

– У меня нет никаких претензий на этот счет. Я хотел просто попросить тебя кое о чем, – я выжидающе посмотрела на него. – Я знаю, уверен, что ты ничего Вике не скажешь. Сегодня ночью мы с Максом идем в город. Об этом не знает даже Игорь, он бы не пустил нас. Тем более об этом не должна знать Вика. Она сойдет с ума…

– Как? Сегодня? Но зачем?

– Наши запасы на исходе, – ответил Дима. – Так ты не расскажешь ей?

– Нет, конечно, нет. Я все понимаю.

Было интересно то, что Дима отправлялся за запасами, тогда как Макс решил отправиться за лекарствами. Как назло его не было возле костра. Значит, он бродил где–то в лесу, или сидел у реки. Я решила пойти для начала к воде. Прогулявшись немного вдоль берега, я обнаружила Дежурного, который сидел и пускал блинчики. Он заметил меня только тогда, когда я села возле него. Он посмотрел на меня, усмехнулся и снова начал бросать камни в воду. У него не получалось сделать более трех блинчиков. Я нашла возле себя плоский камушек и пустила по воде. Целых семь блинов.

– Как ты это делаешь?

– Не знаю, – мы немного помолчали. – Зачем идти в город именно сегодня?

– Вот Дима, а! Сказал же ему, чтобы не кому не трепал об этом!

– Он лишь просил меня не говорить Вике. И зачем ты берешь его с собой?

– Для прикрытия. Он ничего не знает о лекарствах, потому что настоящих лекарств у рабочих никогда не было. Для вас отвар ромашки лучшее средство. А у Дежурных есть эти настоящие лекарства. Пока Дима будет добывать запасы, я проберусь в дом Дежурных. Я знаю, слишком рискованно, но…

– Не стоит рисковать из–за меня. Поверь, я того не стою. Да и как ты решился идти в город, если мы с тобой в последнее время не в ладах? Это глупо.

– Вовсе нет. Поверь, Таня, ты стоишь того, чтобы сделать для тебя что–то рискованное, – эти слова так растрогали меня и согрели, что я слегка улыбнулась Максу. – И как ты доковыляла сюда? – быстро он перевел тему.

– Просто хотелось поговорить. Я знала, что ты сидишь у реки, и пошла тебя искать.

– Надо же! Обычно я не такой предсказуемый, – шутил Дежурный. Мы снова замолчали. И у меня еще были вопросы, и он видел это, наверное, по моему взгляду. – Хочешь еще о чем–то спросить?

– Да. Игорь ведь тоже Дежурный, верно? Именно поэтому вы с ним сразу поладили. Его выдало то, что он и понятия не имеет о том, как живут обычные рабочие. Никогда ни у одного рабочего не было такого хорошего настроения, как у него вчера. Он рассказывал об этом с таким воодушевлением, что меня это насторожило. И я уже не знаю, на чьей я стороне. На стороне таких, как все эти люди, на стороне обычных рабочих, или на вашей стороне с Игорем. Я уже не знаю, чему верить. Вот и сейчас не знаю, думать, что это ты привел правительство, или закрыть глаза и отбросить эти мысли. Но мне кажется, я уже сделала выбор.

– Не нужно ничего делать, Таня, – отвечал Дежурный, бросая камни в воду, – ведь никогда не знаешь, что будет после этого. Лучше оставлять все как есть, надеясь на то, что судьба сама распорядится тобой так, как нужно. Но это совсем не для тебя. В душе ты боец, и таких мало.

– А кто ты?

– Я не знаю. Я себя еще не нашел, – он улыбнулся мне грустной улыбкой. – Я только всегда знал, что не буду настоящим Дежурным. Я всегда считал себя не таким, как все они. Я смотрел, как люди работали, их били и унижали, и все равно хотел быть как они. Хотел быть таким же свободным. Хотел узнать, какого это быть такими как вы. И я узнал. Самое главное, что вы все тут не понимаете, какое это счастье. Ты скажешь, что я далеко не прав. Но когда–нибудь ты сама поймешь, что ты жила хорошо, что именно рабочие живут так, как мечтает каждый человек.

– Мы не живем, Максим, мы выживаем, пока правительство наслаждается жизнью. Каждый божий день мы просыпаемся, чтобы работать и работать. В нашей жизни нет ничего привлекательного. Мы низший слой общества, мы никто, мы ничего не стоим. Все правительство думает, что мы неотесанное стадо баранов, что в нас нет чувств, ума, душевной красоты. Они думают, что мы бесчувственные люди, которыми можно управлять, которые сдохнут, и ничего страшного от этого не произойдет, ведь мы ничего не стоим. Так что ты не прав. Жизнь рабочих полна всякого дерьма, об этом ты точно ничего не знаешь.

– Вы чувствуйте, вот что делает вас особенными. По мне, нет ничего на свете важнее чувств. У вас они на первом месте. А знаешь что на первом месте у правительства? Власть. У них совсем нет чувств, может и есть, но это ничего не меняет. К примеру, сравним твою семью и мою. У нас семьи создаются для того, чтобы в будущем создать армию. Поэтому выбирают родителей с сильными генами. Все происходит без чувств. Мои родители заключили брак по приказу. Да, у них было все: прекрасный дом, куча подданных, много богатств. Но не было любви. А у вас она есть. Ваши с Варей родители любят вас, а меня не любили, я знал это. До двенадцати лет меня баловали, делали все, что я хотел, лишь бы я отстал от всех них. Поэтому, они спокойно, сухо, попрощались со мной, когда отправили в гимназию для Дежурных.

– Тогда откуда же ты знаешь про любовь, если у тебя ее не было?

– В десять лет я попросил у своих родителей пса. Это была огромная овчарка. Когда я первый раз ее увидел, я думал, что она в скором времени сожрет меня. Но это был пес невероятный! Казалось бы, овчарка, ее приручишь к себе только жесткостью характера. По просьбе отца я начал с того, что старался научить этого пса подчиняться мне. Но он так лаял на меня, что я тут же убегал в другую комнату. Как–то раз родителей не было дома. Я пришел к этой собаке, дал ей кусок мяса, который специально не ел на обеде, и косился на то, как она ела. Я помню, как удивился, когда она не зарычала на меня, вместо этого она демонстративно отвернулась. Так продолжалось неделю. Потом, когда родители куда–то уходили, мы вместе играли в моей комнате. Этот пес лизал мне руки, лицо, а я в ответ разливался смехом. Мы стали друзьями. Родители даже слышать не хотели, что я хочу дать псу кличку. Но все–таки я ослушался их. Я назвал его Борей. Он так откликался на это имя! С такой радостью, что я сам стал ощущать счастье, когда звал его к себе. Но я понимал, что родители не должны были знать о моей дружбе с собакой. Они искренне верили, что Боря боится меня, раз все время лизал меня, всегда крутился рядом, они думали, что он угождает мне. Но родители были не правы. И вот как–то раз я заснул на полу в своей комнате у Бори на боку. Отец, когда это увидел, пришел в бешенство. Помню, как мать называла меня неженкой, кривя губы. Она ненавидела мою чувствительность, как и отец. И чтобы проучить меня, они повели меня в лес вместе с Борей. Сначала я думал, что это обычная прогулка, но потом отец достал ружье. Он убил Борю. И только после его смерти, я понял, что он был мне дорог, что я любил его, любил больше всего на свете. Тогда, в десять лет, я просил родителей убить меня, как и пса. Мать дала мне пощечину, отец, придя домой, отхлестал меня ремнем. С того самого дня я стал учиться держать свои чувства при себе.

– А я помню, как меня в десять лет Дежурные избивали до потери сознания. Мои родители боялись, что после этого я стану бояться их, но я наоборот стала зла на них. Все эти шрамы на спине – их рук дело. Поэтому я поначалу ненавидела тебя. Я думала, ты такой же, как они, а, оказывается, нет.

– Давай договоримся больше не ругаться?

– Идет.

Мы говорили и говорили до тех пор, пока нас не хватились Вика с Димой. На небе уже были видны звезды, начало холодать. Придя в лагерь, я легла спать в палатку Максима, а он тем временем уже готовился идти к городу. Через двадцать минут я слышала приглушенные голоса, зная, что это те, кто идет рисковать своей жизнью. Еще пять минут, и они покинули лагерь. Я уснула под шум их шагов.

Меня лихорадило, как выражалась Вика, зайдя в палатку, в которой я спала. Она вновь перевязала мне раны, качая головой. Как выяснилось, она пришла ко мне, потому что я кричала. Была ночь. Мне снова стало невыносимо холодно. Вика что–то говорила про мой жар, она утирала пот с моего лица, укутывала в одеяло. Я хотела сказать ей спасибо, но у меня зуб на зуб не попадал. Каждый раз она переспрашивала меня, когда я что–то пыталась сказать. Я не могла уснуть. Когда Вика ушла из палатки, мне стало еще хуже. Я помнила, что мне снилось. И поэтому, меня до сих пор потряхивало. Мне снился человек, которого я убила, снилась кровь на его одежде, снилось то, как он падал на землю, когда на его лице выражалась гримаса боли. Это никак не могло выйти из головы и сейчас. Я не могла снова заснуть. Под утро я поняла, что нужно что–то делать, чтобы мне стало лучше. Либо как–то лечиться, либо сдохнуть. Я вышла из палатки, когда все еще спали. Судя по солнцу, было только где–то пять утра. Я выпила кружку воды, взяла с собой пистолет, который был в одном из рюкзаков, и пошла в лес. Я не знала, вернется ли Макс с лекарствами или нет, но больше я не могла мучиться. Мои гнойные раны не проходили, у меня кружилась голова, была какая–то лихорадка, жар. И я решила, что не стоит тянуть время и застрелиться, ведь я не знала, вернется ли Дима с Максимом вообще. Может, сейчас все мои мучения были напрасны. И вот я села на какой–то пень и никак не решалась направить на себя дуло пистолета. Я вертела оружие в руках, думая о Варе. Я была уверена, что о ней обязательно позаботятся. Но сестринская любовь к ней не позволяла мне покончить с собой. Но потом я решила, что без лекарств я буду умирать мучительно долго, и Варе лучше вообще не видеть, как с каждым днем я оставляю ее одну. Подставив пистолет к виску, я уже закрыла глаза и готова была нажать на курок. Мои руки дрожали, а я уже была полна решимости. Я сидела и сосредотачивалась. Потом я почувствовала, как мне заламывают руки.