Удольфские тайны

скачать книгу бесплатно


Эта мысль наполняла сердце Валанкура бесконечной нежностью, но вслед за тем его опять охватило отчаяние, и он стал жаловаться на предстоящую жестокую разлуку в выражениях столь страстных, что Эмилия тоже невольно поддалась его отчаянию. В промежутках между судорожными рыданиями Валанкур целовал ее и пил слезы, катившиеся по ее щекам, но тут же с жестокой укоризной заметил ей, что, по всей вероятности, она больше никогда не будет плакать о нем. Как ни старался он обуздать себя и говорить более спокойно, но мог только восклицать:

– О Эмилия! Сердце мое разрывается! Я не в силах расстаться с вами! Теперь я смотрю на ваше лицо, держу вас в моих объятиях! Но пройдет немного времени – и все исчезнет, как сон. Я буду смотреть, но не увижу вас, буду стараться воскресить в своем воображении черты вашего лица, но воспоминание будет ускользать от меня. Я буду прислушиваться к вашему голосу, но память моя окажется бессильной. Я не могу, не могу оставить вас! Зачем должны мы вверять счастье нашей жизни произволу чужих, жестоких людей? О Эмилия! Решитесь довериться своему собственному сердцу, решитесь стать моею навеки!..

Его голос задрожал и оборвался. Эмилия продолжала молча плакать. Тогда Валанкур предложил ей напрямик обвенчаться с ним немедленно: завтра рано утром она должна уйти из дома госпожи Монтони, а он встретит ее, и они пойдут в церковь августинцев, где монах обвенчает их.

Молчание, с каким она выслушала предложение, внушенное страстью и отчаянием и сделанное ей в такой момент, когда сердце ее было размягчено печалью разлуки, быть может вечной, а рассудок ее был затуманен любовью и страхом, – это молчание ободрило Валанкура и пробудило в нем надежду, что план его не будет отвергнут.

– Скажите хоть слово, моя Эмилия! – настаивал он с пылкостью. – Дайте мне услышать ваш голос, решайте мою судьбу!

Она все молчала; щеки ее похолодели, она готова была лишиться чувств. Валанкуру показалось, что она умирает; он стал звать ее по имени, хотел броситься в замок за помощью, но, видя, в каком она состоянии, побоялся отойти и оставить ее одну.

Через несколько минут она глубоко вздохнула и пришла в себя. Борьба между любовью и долгом по отношению к сестре своего отца, отвращение к тайному браку, боязнь попасть в затруднения, которые в конце концов могут вовлечь ее возлюбленного в неприятности и раскаяние, – все эти разнообразные чувства нахлынули на ее душу, уже истерзанную горем. Наступил момент, когда ее рассудок как бы замер и перестал мыслить. Но долг и здравый смысл наконец восторжествовали над любовью и мрачными предчувствиями. Более всего она боялась испортить жизнь Валанкуру и возбудить в нем впоследствии слишком поздние сожаления, а это непременно должно произойти, по ее мнению, в том случае, если они обвенчаются украдкой. И вот, вооружившись неженской твердостью, она решилась лучше перенести свое теперешнее несчастье, чем причинить целую цепь несчастий в будущем.

С чистосердечием, доказывавшим, как искренне она уважала и любила Валанкура, и делавшим ее еще дороже его сердцу, она высказала ему причины, почему она отвергает его предложение. Он энергично разбил те доводы, которые касались его личного благосостояния в будущем, но вместе с тем у него возникли нежные опасения насчет нее самой. Раньше он этого не сознавал: страсть и отчаяние отуманивали его рассудок. Любовь, побудившая его предложить ей тайный брак, напротив, заставляла его отказаться от такого намерения. Но переворот в его мыслях жестоко поразил его сердце. Ради Эмилии он бодрился и старался казаться спокойнее, но лютая тоска так и рвалась наружу.

– О Эмилия, – говорил он, – я должен уйти, я должен оставить вас, и я знаю, что расстаюсь с вами навеки!

Судорожные рыдания не дали ему договорить: оба молча плакали. Наконец Эмилия, вспомнив, что их могут застать, и сознавая неприличие продолжительного свидания, решилась не подавать повода к злословию и, призвав на помощь все мужество, сказала ему последнее прости.

– Постойте! – воскликнул Валанкур. – Умоляю вас, остановитесь. Мне надо так много сказать вам! В смятении моих чувств я говорил только о том предмете, который в данную минуту поглощал меня всецело. Но я избегал касаться другой вещи, тоже чрезвычайно важной, отчасти боясь, чтобы вы не подумали, будто я говорю это с неблагородной целью напугать вас и насильно заставить согласиться на мое последнее предложение.

Эмилия, сильно взволнованная, вышла с Валанкуром из павильона, и, пока они ходили по террасе, Валанкур говорил ей:

– Про этого Монтони ходят странные слухи… Уверены ли вы, что он родственник госпожи Кенель и что действительно так богат, как кажется?

– Я не имею причин сомневаться в этом, – промолвила Эмилия с беспокойством. – Насчет родства его с госпожой Кенель я не могу усомниться. Что же касается его состояния, то не имею данных судить о нем и прошу вас сказать мне все, что вы слыхали.

– Но и мои сведения тоже очень смутны и неопределенны. Я получил их от одного итальянца, рассказывавшего другому лицу об этом Монтони. Они говорили о его женитьбе. Итальянец заметил, что если это тот Монтони, которого он знает, то вряд ли он может составить счастье женщины. Вообще он отзывался о вашем родственнике очень дурно, между прочим, сделал кое-какие намеки относительно его честности и доброй славы, и это возбудило мое любопытство. Я решился задать ему несколько вопросов. Он был сдержан в ответах, но после некоторого колебания признался, что за границей Монтони слывет за человека отчаянного и сомнительной репутации. Он упомянул между прочим о замке, принадлежащем Монтони в Апеннинах, и о каких-то темных обстоятельствах, касающихся его прежнего образа жизни. Я просил его объясниться точнее, но никакие убеждения не подействовали, он ни за что не соглашался сообщить мне что-нибудь определенное насчет Монтони. Я заметил ему, что если Монтони владеет замком в Апеннинах, то это доказывает, что он не без роду и племени, и опровергает слух, будто он бедняк, без гроша за душой! На это итальянец покачал головой, и видно было, что он мог бы сказать многое, если б только захотел. Надежда узнать что-нибудь более определенное и положительное заставила меня довольно долго оставаться в его обществе, и я несколько раз пытался возобновить разговор. Но итальянец замкнулся в молчание, заметив только, что все это, конечно, слухи, а слухи часто распространяются со злым умыслом и доверять им не следует. Дольше я не мог настаивать, так как понял, что мой итальянец уже раскаивается, что проболтался, и я остался в невыносимой неизвестности. Подумайте, Эмилия, что я должен выстрадать, видя, что вы уезжаете на чужбину, находясь во власти человека такой подозрительной репутации, как Монтони! Но я не хочу напрасно тревожить вас: очень возможно, что итальянец ошибается… Однако, Эмилия, подумайте хорошенько, прежде чем отдать свою судьбу в руки этого подозрительного господина!..

Валанкур стал взволнованно ходить взад и вперед по террасе, а Эмилия стояла, облокотясь на балюстраду, погруженная в глубокую думу. Рассказ Валанкура встревожил ее сильнее, чем можно было ожидать. Она никогда не любила Монтони. Она часто со страхом наблюдала его пронизывающий, пламенный взгляд, его надменную смелость и угадывала его душу всякий раз, как какой-нибудь случай, хотя бы пустой, заставлял его обнаруживать свои чувства. Даже в спокойном состоянии ее всегда пугало выражение его лица. На основании таких наблюдений она была склонна верить намекам итальянца и не сомневалась, что они относятся именно к Монтони, мужу ее тетки. Мысль очутиться на чужбине во власти этого страшного человека была для нее ужасна. Конечно, не один страх побудил бы ее согласиться на немедленный брак с Валанкуром. Она чувствовала к нему нежнейшую любовь, и все-таки ни страх, ни любовь не могли победить в ней сознания долга.

Но Валанкура трудно было убедить. Он ясно видел под влиянием своей любви и опасений за возлюбленную, что путешествие в Италию будет ужасным несчастьем для Эмилии. Поэтому он решил настойчиво противиться ее отъезду и умолял ее дать ему право стать ее законным защитником.

– Эмилия! – убеждал он торжественным тоном. – Теперь не время взвешивать сомнительные и сравнительно пустячные обстоятельства, которые могут повлиять на наше будущее благосостояние. Теперь я яснее, чем когда-либо, вижу ту цепь серьезных опасностей, которым вы подвергнетесь по милости такого человека, как Монтони. Эти темные намеки итальянца очень серьезны, они только подтверждают мое собственное мнение о Монтони, утвердившееся на основании того, что я прочел на его лице. Я боюсь этого итальянца и умоляю вас, Эмилия, ради меня и ради вас самих, остерегайтесь зла, которое я предвижу. О Эмилия! Позвольте мне, моей любви, моим рукам удержать вас на краю гибели, дайте мне право защищать вас!

Эмилия вздыхала, между тем как Валанкур продолжал умолять, уговаривать, убеждать со всей энергией страстной любви. Но по мере того как он преувеличивал возможные страдания, которым она подвергнется на чужбине, – туман, заволакивающий ее мысли, стал, напротив, рассеиваться, и она поняла, насколько преувеличены эти опасения. Намеки итальянца основаны на слухах, и хотя внешность Монтони действительно может хоть отчасти оправдать дурные толки, но в точности ничего не известно. Пока Эмилия пыталась самым мягким образом убедить Валанкура в его ошибке, она подала ему повод к новой ошибке. Его лицо и голос изменились – они выражали глубокое отчаяние.

– Эмилия! – проговорил он. – Эта минута самая горькая, какую я испытал в жизни! Вы не любите, вы не можете любить меня! Если б вы любили, вы не стали бы рассуждать так хладнокровно, так разумно! Я терзаюсь тоской при мысли о нашей разлуке и о тех несчастьях, которые ожидают вас. Я готов был бы на все, чтобы только избавить вас от этой беды, спасти вас. Нет, Эмилия, нет, вы меня не любите!

– Теперь нечего терять время на сетования и укоры, – молвила Эмилия, стараясь быть спокойной, – если вы еще не знаете, как вы дороги моему сердцу, то никакие мои уверения не смогут убедить вас в этом.

Она замолчала, и слезы ее полились градом. Эти слова, эти слезы мгновенно отрезвили Валанкура и внушили ему уверенность в ее любви. В волнении он только восклицал: «Эмилия, Эмилия!» – и плакал, целуя ее руки.

Но через несколько минут Эмилия очнулась от временной слабости и проговорила:

– Я должна оставить вас, уже поздно, мое отсутствие из замка может быть замечено. Думайте обо мне, любите меня… когда я буду далеко! Эта уверенность будет моей единственной поддержкой!

– Думать о вас, любить вас!.. – воскликнул Валанкур.

– Старайтесь умерить свою печаль, старайтесь – ради меня.

– Ради вас!

– Да, ради меня. Я не могу оставить вас в таком состоянии.

– Так не покидайте меня совсем! – горячо возразил Валанкур. – Для чего нам расставаться или расставаться на более долгий срок, чем до завтрашнего дня?

– Право, я не в силах вынести этого, – отвечала Эмилия. – Вы терзаете мое сердце. Но я никогда не соглашусь на ваше поспешное, необдуманное предложение.

– Если б мы могли располагать временем, Эмилия, то мое предложение не было бы поспешно. Но мы должны подчиниться обстоятельствам.

– Да, именно – это необходимо! Я уже высказала вам все, что у меня на сердце. Душа моя изнемогает!.. Вы согласились с моими аргументами, но ваша любовь создала какие-то смутные страхи, которые только еще более измучили нас. Пощадите меня! Не заставляйте повторять снова все мои доводы!

– Пощадить вас? – воскликнул Валанкур. – Я злодей, я был настоящим злодеем, думая только о себе! Мне следовало обнаружить стойкость мужчины и поддерживать вас… а вместо того я только усилил ваши страдания своим ребяческим поведением! Простите, Эмилия, подумайте о расстройствах моих чувств теперь, когда я должен расстаться со всем, что мне дорого, – простите! Когда вы уедете, я с горьким раскаянием буду вспоминать, как мучил вас, я буду желать, тщетно желать увидеть вас хотя на одну минуту, чтобы я мог облегчить вашу печаль…

Слезы опять не дали ему говорить. Эмилия плакала вместе с ним.

– Я докажу, что достоин вашей любви, – сказал Валанкур, – по крайней мере не стану затягивать этих горьких минут. Эмилия, моя дорогая, не забывайте меня! Бог ведает, увидимся ли мы когда-нибудь в жизни? Поручаю вас Его святому покровительству. О Боже, защити и сохрани ее!

Он прижал ее руку к своему сердцу. Эмилия почти без чувств упала к нему на грудь, они не могли ни плакать, ни говорить. Наконец Валанкур, овладев своим отчаянием, старался успокоить и поддержать ее, но она, казалось, не сознавала даже, что он говорит ей. Только по вздохам, вырывавшимся по временам из ее груди, видно было, что она не в обмороке.

Он медленно повел ее к замку, все время проливая слезы и что-то говоря ей, но она отвечала одними вздохами, пока они не достигли калитки в конце аллеи. Тогда только она как будто очнулась и, оглянувшись, заметила, как близко они находятся от замка.

– Здесь мы должны расстаться, – проговорила она, останавливаясь. – Зачем затягивать прощание? Научите меня твердости, я изнемогаю!

Валанкур боролся с самим собою, чтобы казаться спокойным.

– Прощай, любовь моя, – промолвил он с торжественной нежностью. – Поверь мне, мы с тобою еще встретимся, чтобы уже не расставаться! – Голос его оборвался, но в ту же минуту он продолжал более твердым тоном: – Вы не знаете, как я измучаюсь, пока не получу от вас известия. Я буду писать вам, но мне страшно подумать, как редко мои письма будут доходить до вас! Поверьте мне, дорогая, ради вас я постараюсь выносить разлуку с твердостью. Но, простите, я так мало твердости проявил сегодня!

– Прощайте, – слабо вымолвила Эмилия. – Когда мы расстанемся, я припомню многое, что хотела сказать вам.

– То же самое будет и со мною! – сказал Валанкур. – После каждого свидания с вами я припоминал, что мне нужно было высказать вам то-то и то-то, я страдал, что не в состоянии этого сделать. О Эмилия, ваше лицо, на которое я смотрю в настоящую минуту, скоро скроется с глаз моих, и все усилия воображения не будут в состоянии нарисовать его с точностью. О, какая бесконечная разница между этой минутой и следующей! Теперь мы вместе, я могу любоваться вами, а тогда откроется мрачная пустота, я буду странником, изгнанным из своего единственного приюта.

Снова Валанкур прижал ее к своему сердцу и так продержал ее несколько мгновений, горько плача. Слезы опять облегчили ее опечаленную душу. Еще раз сказали они друг другу «прости» и расстались. Валанкур торопливо пошел по аллее. Эмилия, направляясь к замку, слышала его удаляющиеся шаги. Она прислушалась к этим звукам, они становились все слабее и наконец совсем замерли. Осталась одна тишина ночная. Эмилия поспешила вернуться в свою комнату искать отдыха, но – увы! – сон не являлся, и она долго не могла забыться!

Глава XIV

В какие бы края ни бросила меня судьба,
Где б ни скитался я,
Но сердце верное всегда полно тобою.

    Оливер Голдсмит[9 - Оливер Голдсмит (1728–1774) – английский писатель и поэт ирландского происхождения.]
Рано утром дорожные экипажи уже стояли у ворот. Суета прислуги, бегавшей взад и вперед по коридорам, разбудила Эмилию от тревожного полусна. Всю ночь ее преследовали кошмары и рисовались печальные картины будущей судьбы. Проснувшись, она старалась отогнать от себя мрачные впечатления, навеянные этими снами. Но от воображаемых ужасов она прямо перешла к сознанию грустной действительности. Вспомнив о том, что она рассталась с Валанкуром, быть может, навсегда, она почувствовала страшное замирание сердца. Однако она употребила все усилия, чтобы забыть мрачные предчувствия и сдержать печаль, которой не в силах была избегнуть. Благодаря этим усилиям по ее грустному лицу разлилось выражение кроткой покорности, которая, подобно тонкой дымке, наброшенной на прекрасные черты, делала их еще более интересными и трогательными. Но госпожа Монтони ничего не заметила в ее лице, кроме непривычной бледности, и сделала ей соответственный выговор: зачем предаваться каким-то фантастическим печалям и показывать всему свету, что она не в силах отказаться от своей нелепой любви? При этих словах тетки бледные щеки Эмилии вспыхнули яркой краской – краской негодования, но она не возразила ни слова.

Вскоре после этого Монтони появился в столовой за завтраком, говорил мало и только торопил с отъездом.

Окна комнаты выходили в сад. Проходя мимо окна, Эмилия увидела то место, где накануне прощалась с Валанкуром. От этого воспоминания опять больно сжалось ее сердце, и она поспешно отвернулась, чтобы ничего не видеть.

Наконец багаж был уложен, и путешественники уселись в экипажи. Эмилия рассталась бы с этим домом радостно, без единого вздоха, если б только поблизости от него не жил Валанкур.

С небольшого пригорка она оглянулась назад на Тулузу и на далеко раскинувшиеся равнины Гаскони, позади которых на дальнем горизонте виднелись гордые вершины Пиренеев, озаренные утренним солнцем. «Милые, родные горы! – подумала она про себя. – Как много пройдет времени, прежде чем я снова увижу вас, и за это время сколько злых бед может обрушиться на мою голову! О, если б только я была уверена, что когда-нибудь вернусь сюда и опять увижусь с Валанкуром и что он по-прежнему будет любить меня, тогда я уехала бы спокойная!»

Деревья, нависшие над крутыми краями дороги, грозили скрыть из виду далекую перспективу, но голубоватые вершины все еще виднелись из-за темной зелени, и Эмилия продолжала смотреть из окна кареты, пока наконец густые ветви окончательно не заслонили вида.

Вскоре нечто другое привлекло ее внимание. Она заметила какую-то фигуру, ходившую взад и вперед вдоль берега, в шапке, украшенной пером, признаком военного звания, и нахлобученной на глаза. Но вот при стуке колес человек круто обернулся, и Эмилия узнала Валанкура. Он сделал приветственный знак рукою, выбежал на дорогу и, подойдя к окну кареты, сунул в руку Эмилии письмо. Отчаяние сквозило в его глазах, но он старался улыбнуться. Воспоминание об этой вымученной улыбке запечатлелось в сердце Эмилии навеки. Она высунулась из окна и еще раз увидела его стоящим на пригорке у берега, прислонившегося к высокому дереву и следящего глазами за каретой. Он опять махнул рукой, а она долго не спускала глаз с его исчезающей фигуры. Наконец на повороте дороги он скрылся из виду.

Остановившись у соседнего замка, чтобы прихватить с собой синьора Кавиньи, наши путешественники продолжали путь по равнинам Лангедока, причем Эмилию бесцеремонно отсадили в другую карету вместе с горничной госпожи Монтони. Присутствие служанки мешало Эмилии прочесть письмо Валанкура – она не желала, чтобы кто-нибудь был свидетелем ее слез и волнений. Но ей так страстно хотелось прочесть последнее послание возлюбленного, что дрожащая рука ее ежеминутно порывалась сломать печать.