скачать книгу бесплатно
– Милая тетя, неужели вы сомневаетесь в том, что я могу так поступить без вашего ведома?
– Я не знаю, что и думать! Как поручиться за молодых девиц? Уважение света им нипочем!
– О тетушка, для меня главное заслужить свое собственное уважение. Отец учил меня, до какой степени это важно. Он говорил, что если я заслужу собственное уважение, то уважение света придет само собой.
– Мой брат был славный человек, – согласилась госпожа Шерон, – но он, бедняжка, совсем не знал света. Вот я так всегда чувствовала к себе надлежащее уважение, а между тем…
Она запнулась, но могла бы прибавить, что свет-то не всегда оказывал ей уважение, и поделом!
– Хорошо! Так вы еще не дали мне требуемого обещания!
Эмилия охотно обещала, и после этого ей позволили удалиться. Она отправилась в сад, пыталась успокоить свои расстроенные чувства и наконец пришла в свой любимый павильон в конце террасы. Там, сев в амбразуре одного из окон, обрамленных зеленью и выходивших на балкон, она среди тишины и уединения могла собраться с мыслями и составить себе более ясное представление о том, хорошо ли она поступала в прошлом. Она перебирала в памяти все подробности разговоров своих с Валанкуром, но, к величайшему удовольствию, не отметила ничего такого, что могло бы оскорбить ее щекотливую гордость, и таким образом утвердилась в самоуважении, столь необходимом для ее внутреннего мира. Душа успокоилась, опять Валанкур представился ей умным и достойным любви, а госпожа Шерон в совершенно противоположном свете. Воспоминание о возлюбленном принесло с собой немало тягостных волнений. Она никак не могла примириться с мыслью лишиться его навсегда. А так как госпожа Шерон уже показала, как сильно она не одобряет этой привязанности, то Эмилия предвидела впереди много препятствий и страданий. И все же у нее было в глубине души какое-то радостное чувство надежды. Она решила про себя, что ни за что на свете не допустит тайной корреспонденции и что в разговоре с Валанкуром, если они опять встретятся, она будет соблюдать ту же строгую сдержанность, какую проявляла и раньше. «Если мы опять встретимся», – повторила она, и на глазах ее навернулись слезы. Но она быстро осушила их, услыхав приближающиеся шаги. Дверь павильона распахнулась. Обернувшись, Эмилия увидала перед собой Валанкура! Чувства радости, изумления и страха сразу нахлынули на нее с такой силой, что она едва не лишилась самообладания.
Она побледнела, потом яркая краска опять залила ее щеки. С минуту она была не в силах ни говорить, ни подняться с места. На его чертах, как в зеркале, отражались ее собственные чувства, и это заставило ее овладеть собою. Радость, сиявшая на его лице, вдруг померкла, когда он заметил ее волнение. Дрожащим голосом он спросил ее о здоровье. Оправившись от неожиданности, Эмилия ответила ему с натянутой улыбкой, но множество разнообразных чувств продолжали тесниться в ее сердце. Трудно было сказать, что преобладало: радость ли увидеть Валанкура или страх возбудить гнев тетки, когда она узнает об этой встрече? Сказав с ним несколько слов, она в смущении повела его в сад и спросила, виделся ли он с госпожой Шерон.
– Нет еще, – отвечал он, – я не видел ее, мне сказали, что она занята. Узнав, что вы в саду, я поспешил прийти сюда…
Он остановился смущенный, потом прибавил:
– Могу я осмелиться объяснить вам цель моего прихода, не подвергаясь вашему неудовольствию? Надеюсь, вы не станете укорять меня за то, что я поспешил воспользоваться вашим разрешением посетить ваших родных?
Эмилия не знала, что отвечать, но ее смущение сменилось страхом, когда она увидала вдали госпожу Шерон, появившуюся из-за поворота аллеи. Когда к ней вернулось сознание ее невинности, этот страх рассеялся и она успокоилась. Вместо того чтобы избегать тетки, она вместе с Валанкуром смело пошла ей навстречу. Надменный, раздраженный взгляд, брошенный на них госпожой Шерон, заставил Эмилию вздрогнуть. Один этот взгляд объяснил, что тетушка считает их свидание не случайным, а заранее подстроенным. Назвав тетке фамилию Валанкура, она почувствовала, что слишком волнуется, не в силах оставаться с ними, и вернулась в замок. Там она долго ждала в трепетной тревоге результата беседы. Она не знала, как объяснить приезд Валанкура к тетке раньше, чем он получил просимое разрешение, так как ей не было известно одно пустое обстоятельство, изменившее все. Дело в том, что Валанкур в расстройстве своих чувств позабыл пометить письмо своим адресом, так что госпоже Шерон невозможно было послать ему ответа! Вспомнив об этом обстоятельстве, он, может быть, не столько огорчился своим упущением, сколько обрадовался предлогу, позволявшему ему посетить Эмилию ранее, чем ее тетка могла прислать отказ.
Госпожа Шерон имела длинный разговор с Валанкуром. Вернувшись в замок, она казалась не в духе, но на лице ее не было того сурового выражения, какого ожидала Эмилия.
– Наконец-то я отделалась от этого молодого человека, – сказала она, – и надеюсь, он меня никогда больше не будет беспокоить подобными посещениями. Он уверял меня, что это свидание не было заранее условлено между вами.
– Неужели, тетушка, вы спрашивали его об этом?
– Разумеется, спросила. Еще бы!
– Боже мой! – воскликнула Эмилия. – Что он может подумать обо мне, раз вы могли заподозрить меня в таком неприличии!
– Это весьма не важно, какое мнение он будет иметь о вас, – заметила тетка, – потому что я покончила со всей этой историей. Но, думаю, он не получит худого мнения обо мне за мое осторожное поведение. Я показала ему, что со мною нельзя шутить и что я, по своей деликатности, допустить не могу тайной корреспонденции в моем доме.
Много раз Эмилия слышала слово «деликатность» в устах госпожи Шерон, но теперь она более, чем когда-либо, сомневалась, чтобы тетушка могла проявить свою деликатность в таком деле, где она с начала до конца повела себя до такой степени бестактно.
– Брат поступил очень необдуманно, навязав мне наблюдение за вашей нравственностью, – проговорила госпожа Шерон. – Я желала бы, чтобы вы повыгоднее пристроились в жизни. Но если меня еще будут беспокоить такие посетители, как этот вот Валанкур, то я, недолго думая, засажу вас в монастырь. Так и помните! Представьте, этот молодой человек имел дерзость признаться мне, что у него состояние очень незначительное и что он находится в зависимости от старшего брата и от выбранной им профессии! Следовало бы по крайней мере скрыть эти обстоятельства, если он надеялся получить мое согласие. Неужели он имел дерзость думать, что я выдам замуж свою племянницу за такого бедняка, каким он отрекомендовал себя?
Эмилия осушила слезы, услыхав о чистосердечном признании Валанкура. Разоблаченные им обстоятельства правда не благоприятствовали ее надеждам, но искренность его поведения доставила ей радость, заслонившую все прочие чувства. Она уже успела убедиться на опыте, несмотря на свою молодость, что здравого смысла и благородной прямоты не всегда достаточно в борьбе с глупостью и узкой хитростью. Ее сердце было настолько не испорчено, что в эту трудную минуту она больше гордилась добрыми качествами своего возлюбленного, чем огорчалась торжеством тетки.
Госпожа Шерон продолжала наслаждаться своей победой.
– Он заявил мне, между прочим, что не примет своей отставки ни от кого, кроме как от вас самой. Но я наотрез отказала ему в свидании с вами. Пусть знает, что моего неодобрения совершенно достаточно. Кстати, опять-таки повторю вам, что если вы выдумаете какое-нибудь мне неизвестное средство устраивать свидания с ним, то я попрошу вас оставить мой дом немедленно.
– Как же мало вы меня знаете, тетя, если считаете нужным делать мне подобное внушение, – воскликнула Эмилия, проглатывая обиду, – и как мало вы знали моих дорогих родителей, воспитавших меня!
Вслед за этим госпожа Шерон отправилась одеваться на предстоящий званый вечер. Эмилия охотно отказалась бы сопровождать свою тетку, но она боялась, что ее просьба остаться дома опять возбудит нелепые подозрения. Когда она пришла к себе в комнату, та небольшая доля твердости, какая еще поддерживала ее до сих пор, вдруг покинула ее. Она помнила только, что разлучена с Валанкуром, в характере которого с каждым разом открывались все новые прекрасные черты, – разлучена, быть может, навеки! И она проплакала все то время, которое ей следовало бы посвятить туалету. Оделась она наскоро, и когда появилась к обеду, то глаза ее были красны от слез, за что она получила строгий нагоняй от тетки.
Усилия ее казаться веселой не были тщетны, когда она вместе с теткой приехала на вечер госпожи Клерваль, пожилой вдовы, недавно поселившейся в окрестностях Тулузы в имении своего покойного мужа. Перед тем она много лет прожила в Париже, где вела роскошную жизнь. От природы наделенная веселым характером, она со времени переселения в Тулузу уже дала несколько великолепных празднеств, каких не помнят в околотке.
Эта роскошь возбуждала не только зависть, но и мелочное честолюбие госпожи Шерон. Она не могла соперничать с соседкой по части пышных торжеств, зато по крайней мере старалась втереться в число ее близких друзей. С этой целью она оказывала госпоже Клерваль самое раболепное поклонение и с восторгом принимала все ее приглашения. Куда бы она ни пошла, она всюду благовестила о своей соседке, желая произвести на своих знакомых впечатление, как будто они были между собою на самой короткой ноге.
Сегодня у госпожи Клерваль был бал и ужин – бал костюмированный. Приглашенные танцевали группами в обширном великолепном саду. Высокие, старые деревья, под которыми собрались гости, были иллюминированы множеством цветных шкаликов, расположенных с большим вкусом и затейливостью. Пестрые наряды гостей (некоторые из них сидели на траве, беседуя между собой, наблюдая танцы, кушая сласти и изредка прикасаясь к струнам гитары), ловкость кавалеров, очаровательное кокетство дам, легкие грациозные танцы, музыканты с лютнями, гобоями и тамбуринами, расположившиеся под вязом, – все это вместе составляло характерную, живописную картину французского веселья. Эмилия с меланхолическим видом, но не без удовольствия наблюдала эту блестящую сцену. Легко себе представить ее волнение, когда она, стоя с теткой и любуясь одной из танцующих групп, вдруг неожиданно увидела Валанкура. Он танцевал с какой-то прелестной молодой дамой и разговаривал с любезностью и фамильярностью, какой она никогда в нем не замечала. Эмилия поспешила отвернуться и пробовала увести госпожу Шерон, которая разговаривала в это время с синьором Кавиньи; Валанкура она не видела, и ей не хотелось, чтобы ее отвлекали от приятной беседы. В эту минуту Эмилия вдруг почувствовала дурноту и головокружение. Не имея сил стоять, она опустилась на дерновую скамью под деревьями, где сидели еще несколько гостей. Один из них, заметив ее чрезвычайную бледность, осведомился, не больна ли она, и просил позволения принести ей стакан воды, но она отклонила эту услугу. Боязнь, чтобы Валанкур не заметил ее смущения, побуждала ее преодолеть дурноту. Мадам Шерон продолжала любезничать с синьором Кавиньи. Граф Бовилье – тот самый господин, что предлагал свои услуги Эмилии, – в разговоре сделал кое-какие замечания насчет окружающего. Эмилия ответила ему почти бессознательно – мысли ее были всецело заняты Валанкуром; ей было неловко чувствовать себя так близко от него. Но вот какая-то фраза, сказанная графом о танцующих, заставила ее обернуться в сторону Валанкура – в это мгновение глаза их встретились. Краска опять отлила от ее щек, вторично она почувствовала себя дурно и отвернулась, но раньше успела заметить, как изменился в лице Валанкур, увидав ее. Она ушла бы сейчас же, если бы не сознавала, что такой поступок еще более подчеркнет ее волнение. Делать нечего, она старалась поддержать разговор с графом и постепенно привела в порядок свои расстроенные чувства. Но когда ее собеседник заговорил о даме Валанкура, боязнь Эмилии показать, что она интересуется этим предметом, выдала бы ее с головою, если б граф взглянул на нее в эту минуту. Но он наблюдал за танцующими.
– Знаете, эта дама, что танцует с молодым шевалье, – сказал он, – считается одной из первых красавиц Тулузы. Она чрезвычайно хороша собой, да и приданое за ней будет солидное. Надеюсь, что в выборе спутника жизни ей более посчастливится, чем в выборе кавалера в танцах. Смотрите-ка, он сейчас опять спутал фигуру и вообще все время ошибается. Удивляюсь, как при его лице и фигуре он не навострился в танцах!
Эмилия, сердце которой трепетало при каждом слове графа, старалась отвлечь разговор от Валанкура, спросив фамилию дамы, с которой он танцевал, но, прежде чем граф успел ответить, танец окончился. Эмилия, заметив, что Валанкур направляется к ней, встала и подошла к госпоже Шерон.
– Здесь шевалье де Валанкур, – шепнула она тетке, – пожалуйста, уйдем отсюда.
Тетка тотчас же собралась перейти на другое место, но Валанкур уже успел приблизиться. Он отвесил низкий поклон дамам и бросил на Эмилию взгляд, полный сердечной грусти. Эмилия, несмотря на все свои старания, не сумела показать ему полного равнодушия. Присутствие госпожи Шерон не позволяло Валанкуру остаться возле нее, и он отошел с печальным лицом, как бы упрекая ее за то, что она еще более растравляет его грусть. Эмилия была выведена из задумчивости графом Бовилье, знакомым ее тетки.
– Я должен просить у вас прощения, мадемуазель Сент-Обер, за мою невежливость – поверьте, совершенно неумышленную. Я не знал, что шевалье ваш знакомый, а то я не осмелился бы так бесцеремонно критиковать его танцы.
Эмилия покраснела и улыбнулась; госпожа Шерон избавила ее от труда отвечать.
– Если вы говорите о господине, только что проходившем мимо, то я могу вас уверить, что он вовсе не наш знакомый, – ни я, ни мадемуазель Сент-Обер его совсем не знаем.
– О! Это шевалье Валанкур, – небрежно проронил Кавиньи и оглянулся ему вслед.
– Так вы знаете его? – спросила госпожа Шерон.
– Я не знаком с ним.
– В таком случае, – заявила тетушка, – ведь не может быть известно, почему я называю его дерзким. Представьте, он имеет смелость восхищаться моей племянницей!
– Если вы называете дерзким всякого, кто восхищается мадемуазель Сент-Обер, – возразил Кавиньи, – то я боюсь, что найдется очень много таких дерзких людей. Я сам готов вступить в их ряды.
– О синьор! – молвила госпожа Шерон с натянутой улыбкой. – Я вижу, вы научились говорить комплименты, с тех пор как приехали во Францию. Но ведь это жестоко – делать комплименты девочкам: они могут принять лесть за правду.
Кавиньи отвернулся на одно мгновение, чтобы скрыть улыбку, потом проговорил с изученной ужимкой:
– Кому же тогда вы прикажете преподносить комплименты, сударыня? Ведь было бы нелепо делать их женщинам опытным и с тонким пониманием, такие женщины выше всяких похвал.
Проговорив эту фразу, он украдкой бросил Эмилии лукавый, смеющийся взгляд. Она прекрасно поняла смысл его и покраснела за тетку. Но та отвечала как ни в чем не бывало:
– Ваша правда, синьор, никакая разумная женщина не потерпит комплиментов.
– Я слыхал от синьора Монтони, – возразил Кавиньи, – что он знает только одну женщину на свете, которая заслуживает комплиментов.
– Вот как! – воскликнула госпожа Шерон с улыбкой невыразимого самодовольства. – Кто же эта женщина?
– О, – отвечал Кавиньи, – ее трудно не узнать. Кроме нее, наверное, нет на свете другой женщины, которая хотя и заслуживает комплиментов, но настолько умна, что отвергает их. Большинство дам поступают как раз наоборот.
Он опять взглянул на Эмилию; та еще больше покраснела за тетку и с досадой отвернулась от дерзкого итальянца.
– Прекрасно сказано, синьор! – воскликнула госпожа Шерон. – Да вы настоящий француз! Право, иностранцы редко бывают так галантны.
– Благодарю вас, сударыня, – молвил Кавиньи с низким поклоном. – Однако галантность моего комплимента пропала бы даром, если б не остроумие, с каким он был истолкован.
Госпожа Шерон не поняла значения этой слишком сатирической фразы, а потому не испытала той обиды, какую почувствовала за нее Эмилия.
– О, вот и синьор Монтони идет сюда, – проговорила тетка. – Постойте, я расскажу ему про все любезности, которые вы наговорили мне сегодня.
Однако в эту минуту синьор Монтони повернул в другую аллею.
– Скажите, кем это ваш друг так занят весь вечер? – спросила госпожа Шерон, огорчившись не на шутку. – Я даже не виделась с ним сегодня.
– У него важное свидание с маркизом ла Ривьером, – объяснил Кавиньи, – и это задержало его до сей минуты, иначе он уже давно бы имел честь представиться вам, сударыня, он даже поручил мне передать вам это. Но, право, не знаю, что со мною делается. Разговор с вами так очарователен, что я потерял память и по рассеянности не передал вам извинений моего друга.
– Эти извинения имели бы больше цены, если бы ваш друг представил их сам, – заметила госпожа Шерон, более обиженная небрежностью Монтони, чем польщенная комплиментами Кавиньи.
Ее неудовольствие в эту минуту и последний разговор с Кавиньи возбудили некоторые подозрения у Эмилии, но, хотя они подтверждались и другими подробностями, замеченными ею раньше, она все-таки считала свои догадки нелепыми. Ей показалось, что синьор Монтони имеет серьезные намерения относительно ее тетки и что та не только принимает эти ухаживания, но ревниво ставит в строку все признаки невнимания с его стороны. Чтобы госпожа Шерон в ее годы согласилась вторично выйти замуж, казалось ей смешным, хотя, принимая во внимание тщеславие тетки, это было и возможно. Но что Монтони с его изящным вкусом, с его наружностью и притязательностью, избрал именно госпожу Шерон – это представлялось Эмилии просто непонятным. Мысли ее, однако, недолго останавливались на этом предмете, ее занимали интересы более ей близкие. Ей представлялся то Валанкур, отвергнутый теткой, то Валанкур, танцующий на балу с веселой и красивой дамой, и эти мысли поочередно терзали ее сердце. Идя по саду, она робко озиралась, не то боясь, не то мечтая встретить его в толпе. И по разочарованию, испытанному ею, когда она не встретила его, она могла убедиться, что ее надежды были сильнее страха.
Монтони вскоре присоединился к компании. Он что-то пробормотал о том, что его задержали, и выразил сожаление, что не мог раньше подойти к госпоже Шерон, а она, выслушав эти извинения с видом капризной девочки, отвернулась к Кавиньи, лукаво поглядывавшему на Монтони, как будто желая сказать: «Так и быть, я, пожалуй, и не воспользуюсь победой над вами. Но только смотрите в оба, синьор! Ведь мне недолго и похитить ваше сокровище».
Ужин был сервирован в нескольких павильонах парка, но всего роскошнее – в большой зале замка. Госпожа Шерон и ее знакомые ужинали с хозяйкой дома в зале. Эмилия с трудом сдерживала свое волнение, заметив, что Валанкур поместился за одним столом с нею.
Госпожа Шерон, увидав его к своему величайшему неудовольствию, обратилась к соседу с вопросом:
– Скажите, пожалуйста, кто этот молодой человек?
– Это шевалье Валанкур, – отвечали ей.
– Ну да, его имя мне известно. Но кто таков этот Валанкур, что он попал сюда, за этот почетный стол?
В эту минуту внимание ее соседа было отвлечено чем-то другим, и она так и не получила объяснения. Стол, за которым они сидели, был очень длинен, и Валанкур, сидевший со своей дамой почти на самом конце его, не сразу заметил Эмилию. Она избегала смотреть в его сторону, но, когда взор ее случайно останавливался на нем, она видела, что он оживленно разговаривает со своей прекрасной соседкой. Этот факт нимало не способствовал успокоению ее духа; точно так же ей было больно слышать всеобщие отзывы о богатстве и красоте его дамы.
Госпожа Шерон, слушая эти отзывы, усердно старалась очернить Валанкура, на которого сердилась с мелочной злобой узкой, пошлой натуры.
– Я нахожу эту даму очаровательной, – заявила она, – но не одобряю ее за выбор кавалера.
– Отчего же? Шевалье Валанкур – один из наших самых блестящих молодых людей, – возразила ее соседка по столу, к которой были обращены эти замечания. – Ходят слухи, что мадемуазель д’Эмери и ее приданое непременно достанутся ему.
– Быть не может! – воскликнула госпожа Шерон, краснея от досады. – Быть не может, чтобы она была до такой степени лишена вкуса. Он так мало похож на светского человека, что, если бы я не увидела его сама за столом госпожи Клерваль, я никогда не поверила бы, что он человек из порядочного общества. Впрочем, я имею особенные причины думать, что эти слухи неверны.
– А я знаю, что они верны, – проговорила соседка, раздосадованная такой резкой отповедью ее похвалам Валанкуру.
– Вы, может быть, разуверитесь, – возразила госпожа Шерон, – когда я скажу вам, что не далее как сегодня утром я отвергла его предложение.
Конечно, она сказала это вовсе не с намерением придать своим словам буквальное значение, но просто по привычке всегда выставлять себя на первый план, даже в делах, касающихся ее племянницы, и еще потому, что она действительно сама взяла на себя отказать Валанкуру.
– Ваши доводы в самом деле убедительны и не оставляют сомнений, – отвечала дама с иронической улыбкой.
– Точно так же, как нельзя сомневаться в прекрасном вкусе шевалье Валанкура, – прибавил Кавиньи, стоявший за стулом госпожи Шерон и слышавший, как она присвоила себе то, что принадлежало ее племяннице.
– Ну, насчет вкуса, это еще вопрос, синьор, – заметила госпожа Шерон, которой не понравилась похвала Эмилии, сквозившая, как ей показалось, в словах итальянца.
– Увы! – воскликнул Кавиньи, устремив на госпожу Шерон взгляд, полный притворного восторга. – Как тщетны ваши уверения, тогда как это лицо, эта фигура, эта грация – все опровергает их! Несчастный Валанкур! Его тонкий вкус принес ему погибель.
Эмилия имела смущенный и удивленный вид; дама, соседка госпожи Шерон за столом, тоже казалась изумленной. Госпожа Шерон хотя не совсем ясно понимала, в чем дело, но готова была принять эти речи за комплименты самой себе.
– О синьор, вы очень любезны. Но, слушая, как вы расхваливаете вкус шевалье Валанкура, можно подумать, что его ухаживания относятся ко мне.
– Помилуйте, в этом нельзя и сомневаться! – проговорил Кавиньи с низким поклоном.
– Но разве это не обидно, синьор?
– Бесспорно, так, – согласился Кавиньи.
– Я не могу вынести этой мысли! Что бы сделать, чтобы опровергнуть такое досадное недоразумение? – восклицала госпожа Шерон.
– К сожалению, я ничем не могу помочь вам, – заявил Кавиньи с глубокомысленным видом. – Единственная для вас возможность опровергнуть клевету заключается в том, чтобы настаивать на первом своем заявлении, потому что, когда люди услышат о недостатке вкуса у шевалье Валанкура, никто не подумает, чтобы вы могли быть предметом его ухаживаний. Но, с другой стороны, люди примут во внимание вашу крайнюю скромность – ведь это правда, что вы не сознаете своих собственных совершенств. Изящный вкус Валанкура все-таки будет признан, хотя вы и отрицаете его. Словом, в обществе будут, естественно, верить тому, что шевалье обладает достаточным вкусом, чтобы восхищаться красивой женщиной.
– Все это очень неприятно! – вздохнула госпожа Шерон.
– Позвольте полюбопытствовать, что такое неприятно? – вмешалась госпожа Клерваль, пораженная печальным выражением ее лица и унылым тоном, которым это было сказано.
– Ах, это очень щекотливая вещь, – отвечала госпожа Шерон, – и очень для меня неловкая.
– Искренне сожалею! – отвечала хозяйка дома. – Надеюсь, здесь сегодня не случилось с вами ничего дурного?
– Увы, да, случилось, и не более как полчаса тому назад. И не знаю, чем это кончится. Никогда еще мое самолюбие не было оскорблено до такой степени. Но уверяю вас, что этот слух лишен всякого основания.
– Боже мой! Что же делать! Скажите мне, каким образом я могу помочь вам?
– Единственное, что вы можете сделать, – это опровергать этот слух всюду, куда бы вы ни пошли.
– Прекрасно! Но объясните же мне, что именно должна я опровергать?
– Это до такой степени обидно, что я даже не знаю, как сказать вам, – продолжала госпожа Шерон. – Судите сами. Видите вы вон того молодого человека, что сидит там в конце стола? Он разговаривает с мадемуазель д’Эмери…
– Да, вижу…
– Вы замечаете, как мало он похож на человечка из высшего общества? Я только что говорила, что не сочла бы его за дворянина, если б не увидела его за вашим столом.
– Ну, так что же? В чем заключается причина вашего негодования?
– А! Вы хотите знать причину! – отвечала госпожа Шерон. – Эта личность, никому не известная, этот дерзкий молодой человек, имевший нахальство ухаживать за моей племянницей, распространяет слухи, будто он заявил себя моим поклонником! Подумайте, как оскорбителен для меня такой слух! Я знаю, вы войдете в мое положение. Женщина моего звания! До чего унизителен для меня даже слух о подобном союзе.
– Унизителен в самом деле, бедный друг мой, – согласилась госпожа Клерваль. – Можете быть уверены, я буду везде опровергать этот нелепый слух.
С этими словами она обратилась к другой группе гостей, а Кавиньи, с большой серьезностью наблюдавший всю эту сцену, поспешно отошел прочь, боясь, что не совладает с разбиравшим его смехом.
– Вы, кажется, не знаете, – промолвила дама, соседка госпожи Шерон, – что господин, о котором вы говорили, племянник мадам Клерваль?
– Быть не может! – всполошилась госпожа Шерон, начавшая убеждаться, что она совершенно ошиблась в своем суждении о Валанкуре, поэтому, недолго думая, принялась расхваливать его с таким усердием, с каким раньше бранила.
