скачать книгу бесплатно
– А третьего дня что она сделала? – отложил ложку председатель.
– Что?
– Ушла с выгона в деревню, всех коров за собой притащила и ещё и мирского быка в придачу. И вся эта орава возле колодца стояла.
Коммунары хохотали до слёз, держась за животы. Звонко смеялась Олька, прикрываясь ладошкой и украдкой поглядывая на Яшку.
– Саботаж устроила!
У Демьяна поползли глаза на лоб:
– А я при чём?
– Демьяныч, ты её поругай по-свойски, чай она тебя послушает, – задыхался от смеха Грач.
– Выговор ей объяви!
– Пастух сам виноват: принял на грудь, а Милка пьяных не любит, – объяснила Демьянова жена Домна. – Коли учует запах вина – рогами под зад поддать может. Очень умная коза.
– Расскажи, Домнушка, как ты её продавала, – попросил кто-то из коммунарок.
– Отчего ж не рассказать, расскажу, – с удовольствием согласилась Домна. – Узнала Дарья Митрофанова из Митяевки, что я Милку продавать хочу, и говорит: «Продай мне, уж больно коза хорошая». А она и взаправду хорошая: молока много даёт, вкусное оно, сладкое… Сговорились о цене, увела Дарья Милку к себе. А на другой вечер, после дойки, смотрю: стоит коза у меня под забором, рогами калитку открывает.
– Нагостилась, домой захотела, – вставил Грач, вытирая рукавом красное от смеха лицо.
– Вернулась, родимая… Два раза я её Дарье возвращала, и два раза Милка назад приходила. Ну, Митяевка-то недалеко, оно и понятно… Вернула я деньги и решила, что надо в дальние деревни продать, чтобы не вернулась Милка. Нашёлся покупатель в Окунёвке…
– Из Окунёвки, поди, не добралась – тридцать вёрст ведь, – заметила повариха.
– Вернулась, – махнула рукой Домна. – Через неделю пришла, стоит под воротами, блеет… Худая, бока впали, вся в репьях… Ну что с ней делать? Мы больше не продавали, такая коза и из Питера прибежит.
– И то верно, прибежит, – закивали коммунары. – Как собака верная.
– Ты не серчай на неё, Захарыч.
– Что ты, что ты, – махнул рукой председатель, – я же шутейно. Как можно серчать на такую умную козу?
После пили чай и забористый квас из жбана. Братья поблагодарили за хлеб-соль, Яшка сделал знак Кольке, и они втроём вышли во двор.
– Наелся… – Мелкий похлопал себя по животу.
– Смотри, что у меня есть! – Яшка достал из-под рубахи портсигар.
– Ух ты! – вытаращил глаза Колька. – Где стибрил?
– Почему сразу стибрил? Лёшка в лесу нашёл.
– Важнецкий портсигар, богатый, – завистливо протянул Мелкий. – А лошадь совсем как Вишенка.
– Пойдём за амбар, – многозначительно посмотрел Яшка и показал папиросы.
У Кольки дух захватило, на маленьком носу выступили капельки пота.
– А твой брат не проболтается? – опасливо спросил он и покосился на Лёшу.
– Да ты что, он как рыба.
Они ушли за амбар и выкурили одну на двоих папироску. У Яшки неплохо получилось пускать дым колечками.
– Меня сперва тошнило, и голова болела, – поделился Колька, – а сейчас ничего… Тебя не тошнит?
– Н-нет… Я сейчас… – Яшка ушёл за угол и вернулся через пять минут, побледневший и мокрый.
– Ещё одну? – предложил Колька.
– Эва! На чужой каравай рот не разевай. Мы в деревню пойдём, дома заждались, поди.
По дороге Яшке полегчало, он заметно повеселел и стал насвистывать услышанную где-то песенку, с удовольствием представляя, как ахнет и обрадуется мать, увидев полные корзинки грибов.
– Лёшка, смотри мамке не проболтайся, что мы с Колькой курили, – шкуру спущу, – пригрозил Яшка.
– Знаю, не маленький.
Возле забора стоял привязанный Зефир, запряжённый в телегу, фыркал и встряхивал головой, прогоняя мух.
– Тятька приехал! – Лёшка ускорил шаг, взбежал на крыльцо и со стуком распахнул тяжёлую дверь.
Мать в тёмном платье и наглухо повязанном платке угощала Константина чаем, подвинула поближе миску сметаны, положила в тарелку пирожки с луком и яйцами.
– Здравствуй, сынок. Здорово, племяш. – Константин крепко, по-мужски, встряхнул Яшке руку. – За грибами ходили? Молодцы. А мне всё недосуг в лесок наведаться.
– Мы тебе дадим, тять, у нас много, – пообещал щедрый Лёшка.
– Вот, сестрица Вера, возьми, – Константин полез в карман и достал несколько ассигнаций.
– Не надо, братец, есть у нас, – слабо запротестовала мать.
– Да чего там есть, бери.
– А мы деньги нашли, – спохватился Яшка, – и ещё портсигар серебряный, только папирос там не было. – Сказал и покраснел. Папиросы он успел спрятать в сенях.
Константин рассмотрел портсигар, пощёлкал крышкой.
– Красивый… И лошадь совсем как живая.
Он вышел на крыльцо, свернул самокрутку, затянулся… Лёшка увязался за отцом, внимательно смотрел, как тот курит, выдыхая дым через нос.
– Ты, тять, неправильно куришь, некрасиво. А Яша с Колькой – красиво, они дым колечками изо рта выпускают.
Потом Лёшка, конечно, говорил, что не видел мамку, стоящую за спиной. Честное слово, вот те крест, отсохни рука!.. Зачем тятьке сказал?.. Так ему можно, только мамке нельзя.
Яшке влетело. Мать с плачем и причитаниями достала из шкафа отцовский ремень и несколько раз ударила сына по спине и мягкому месту. Совсем не больно, Яшка и не такое вытерпел бы. Хуже всего были мамкины слёзы. Сморкаясь в передник и всхлипывая, она долго выговаривала, что маленьким курить нельзя, да и вообще никому нельзя. Вон тятька курил, так кашлем заходился, и грудь у него болела… Смотрит он сейчас с неба на сына своего непутёвого и плачет.
Мамка сняла с божницы икону Спасителя и заставила Яшку пообещать, что никогда не притронется к табаку. Тот опешил и пообещал.
– Целуй икону, – потребовала мать.
Яшка приложился к лику Спасителя.
За всю свою жизнь он ни разу не нарушил данного матери обещания, даже после её смерти.
Лёшка лекарь
Редкий день проходил без того, чтобы в избу не стучал кто-нибудь, жаждущий исцеления. Заглядывали в дом бабы с цепляющимися за юбку маленькими детишками, клали на стол узелочки с гостинцами или деньги:
– Лёшеньку… Христа ради. Мы издалека, из Окунёвки пришли.
Вера поджимала губы, едва сдерживая раздражение, и потом неизменно выговаривала сыну:
– Горюшко ты моё луковое! Зачем же ты разболтал ребятам? Ведь проходу не дают, чуть свет – уже стучат. Не ровен час, тиф в избу принесут.
Лёшка обычно отмалчивался, но как-то не выдержал:
– Если бы маме Соне смог помочь какой-нибудь мальчишка, то я бы и ночью к нему пришёл. Просил бы спасти мамку.
В один из дней на пороге появилась молодая баба в простенькой кофте и юбке, державшая на руках маленькую девчонку. Та была очень плоха – это стало понятно даже Вере, весьма далёкой от медицины. Лицо у больной было белым до синевы, со впалыми щеками и пульсирующей на лбу жилкой.
– Сказывали, мальчик здесь ручками лечит, – неуверенно начала молодуха, – дочка захворала.
Вера обмахнула полотенцем лавку:
– Кладите её сюда, сейчас за Лёшенькой пошлю. Поля, кликни Лёшу.
Полинка разыскала брата на улице. Он с увлечением играл в хоронушки, но не спрятался в овраге или сарае, как остальные ребята, а прохаживался прямо перед носом у водящего, который не замечал нахального игрока.
– Глаза по ложке, да не видят ни крошки, – сдавленно хихикал хитрец.
– Лёш, мамка зовёт! – крикнула Полина.
Лёшка вздрогнул, а у водящего как будто пелена с глаз упала. С радостным воплем он бросился к палочке-застукалочке за Анисьин сарай.
– Зачем зовёт? – повернул Лёшка раскрасневшееся от азарта лицо.
– Пришли к тебе.
– Я не играю – дела, – с сожалением сказал он Лёньке и заторопился к дому.
Молодуха поднялась навстречу:
– Вот… дочка захворала… Ни водицы, ни хлебца душа у ей не принимает, выворачивает наизнанку, до ветру часто… так и льёт…
Лёша опустился на краешек лавки и приложил руки к впалому животу девчонки. Ладони очень чувствительно стало колоть, сотки мелких иголочек впились в кожу, перед глазами всё вертелось, как будто не на скамье Лёшка сидел, а на карусели.
– У неё какая-то заразная болезнь, – сказал он, – я помогу, но потом надо ехать в больницу.
Мать охнула, судорожно сцепила руки в замок. Только этого не хватало! Не дай бог, тиф… или чего похуже, надо поскорее спровадить гостей. И она, собрав всю решимость, сказала молодухе:
– Миленькая, у меня деток трое. Не обессудь.
Та растерянно заморгала, опустила глаза, засуетилась:
– Мы сейчас уйдём… Не помрёт она, Лёшенька?
– Не помрёт, – мотнул головой Лёшка, – долго будет жить.
До больницы их подбросил на Вишенке Яшка, возивший домой сено. Как он потом рассказал, в больнице все страшно переполошились. Пожилой врач протёр очки и грустно обронил: «Ну вот и у нас холера…»
Услыхав про холеру, мать и сама страшно переполошилась, погнала детей к рукомойнику, заставила умыться и вымыть руки с мылом, а затем, подоткнув юбку, долго скоблила лавку и полы щёлоком, обдавая их кипятком из чугунка.
– Матерь Божья, спаси и сохрани, – шептала она, оттирая половицы. – В городе холера… думала, что до деревни не дойдёт, ан нет.
…На другой день Лёшка напросился с Яшкой на станцию проведать больную девочку, но в больницу его не пустили.
– Да ты что! Своей матке горюшка хочешь? – всплеснула руками санитарка. – Ни-ни, даже не думай, такая зараза, не приведи бог.
Лёшка походил вокруг больницы, заглянул в окна, но увидел только ряды коек с серенькими одеялами. Поковырял носком ботинка землю, махнул рукой:
– Ладно… Ты не думай, если б надо было, я бы и в окно влез.
– А тебя бы веником оттуда! – рассмеялся Яшка.
Они заглянули в станционный магазин, над которым висела поблёкшая коричневая вывеска: «Съестные припасы». Им повезло: продавали сероватое замусоренное пшено и горох. Купили и того и другого по два фунта.
– Крендельков бы… или ландринчику, – размечтался Яшка, укладывая кульки в тарантас, и невольно сглотнул слюну.
Лицо у Лёшки стало хитрым-прехитрым.
– А ты бы не смог ландрин съесть.
– Я не смог?
– Эге.
– Это почему? – изумился Яшка. – Ещё как смогу, я один целую коробку уплету, даже две.
– Потому что Ландрин – это человек, фамилия такая, нам Антонина Ивановна говорила.
– А ну-ка, ну-ка… – заинтересовался брат.
