Не надейтесь на князей, на сынов человеческих

– Невесёлая история, – сказал, завершив рассказ, Александр. – Не сделай отец добро – жив бы остался.

Он распрощался и ушёл.

– Видишь, какие кружева судьбы, – покачал головой батюшка. – Человек в молодости дал слабину, согрешил, и ведь не подлецом повёл себя, не бросил семью, не бросил дочь, всю жизнь помогал им… По-мужски из ситуации вышел… Александр считает: сработал закон бумеранга. Сестра принесла зло отцу и поплатилась за это. Но опять же – отец по его логике за добро поплатился. Один Бог знает и рассудит, кто здесь больше неправ, а кто больше виноват… Да только как ни рассуждай – двух человек нет… Хотя приняли они мученическую смерть… Как говорят старцы, кто убивает – на себя грехи убиенного принимает…

Я допиваю чай с вкуснейшим мёдом, услышанную историю буду обдумывать позже, а сейчас надо использовать время, пока батюшку не отвлекли. Раскрываю записную книжку с планом беседы. Сегодня у нас продолжение истории службы в армии. И в частности – обещанный батюшкой в прошлую встречу рассказ о поступлении в академию.

***

– Попалась мне в руке газета Забайкальского военного округа, – начал батюшка повествование после моего наводящего вопроса, – читаю: солдат с высшим образованием может поступать в академию имени Дзержинского. Экзамены в Чите сдавать. На носу лето, моя авантюрная душа жаждала перемен. Думаю, вот бы каникулы себе устроить. Съезжу, проветрюсь, сдам, не сдам, там видно будет…

Показал Елене Алексеевне газету. Она говорит: «Езжай. Позвоню нашим врачам, пройдёшь комиссию». Без её поддержки я бы не решился. Врачей предупредила, с мужем согласовала. Не исключено, он был рад моему отъезду, терпеть меня не мог. Ревновал, что жена сочувствие ко мне проявляла. Понимал, это чисто материнское чувство, но раздражался. Елена Алексеевна сама была полной сиротой, тётка воспитывала, и знала, что я рос без матери. В штабе я старался командиру полка на глаза не попадаться. Если вдруг сталкивались, он искал зацепку в моём внешнем виде, а найдя – припечатывал басом:

– Кузнецов, на гауптвахту посажу за разгильдяйство!

Я тянулся перед ним в струнку, старясь выглядеть образцовым солдатом.

Дело с академией закрутилось, медкомиссию легко удалось пройти, можно лететь в Читу, и как раз Бойко в штаб военного округа собрался. Елена Алексеевна наказала взять меня с собой. Проявила полную солидарность. На аэродроме командир полка вручил мне чемоданчик с рыбой, вёз в качестве презента начальству.

– Головой отвечаешь! – предупредил.

Чемодан аппетитно пах копчёной рыбой, захлёбываясь слюнями, таскал его за командиром. В Чите мы расстались, я – с чемоданом и с Бойко, они со мной. Комполка напоследок гаркнул:

– Кузнецов, часть нашу не опозорь на экзаменах! И вообще, не опозорь! Больно ты шустрый как я погляжу!

– Есть, – говорю, – не опозорить!

Дальше попадаю в заоблачные высоты – к генералу. Не сразу с самолёта. Год был экспериментальный, со всего округа военных абитуриентов – солдат и офицеров – собрали в Читу. На её окраине посёлок Песчаный, можно сказать, военный городок. В одной из военных частей отвели место для абитуриентов. Офицеры отдельно, солдаты отдельно. В основном это были те, кто поступал в высшие военные училища. Офицеры со средним военным образованием и солдаты, пожелавшие связать жизнь с армией. Но я-то замахнулся на академию. Среди рядового состава один такой выискался. Вызывают меня к генералу.

Не скажу, что много в своей жизни видел генералов, почему-то попадались или могучие, плечи в двери не проходят, голова потолок подпирает, или наоборот – метр с фуражкой. Сделал для себя вывод: первые за счёт физической мощи пробиваются к генеральским звёздам. Вторых синдром Наполеона заносит на вершину. Коротышка Наполеон, благодаря непомерной гордыне, всю Европу под себя подмял. Кабы поумерил её, так бы и царствовал, да полез в Россию на свою голову. Мой генерал был невысокого роста, круглый, мячеобразный.

– Кузнецов, ты в своём уме? – загрохотал командным голосом. – Какая тебе академия? У нас офицеры не могут поступить, а ты рядовой суёшься! В Тикси у вас что – мозги вконец отмёрзли? Рядового посылать в академию?!

На это у меня был свой козырь в рукаве – газетка с путеводительной статьёй. Нужный абзац, где говорится, что солдаты с высшим образованием могут поступать в академию имени Дзержинского, я чернилами обвёл.

– Товарищ генерал, – докладываю по всей форме, – в газете написано.

Так сказать, что написано пером, не вырубишь топором. Протягиваю газету и окончательно вывожу генерала из себя! Он пробежал глазами:

– Малохольный какой-то написал! Только с высшим военным образованием в академию можно поступать! Напишут же. Эту статью знаешь куда надо употребить?

Вопрос задан, требуется ответ.

– Так точно, товарищ генерал, знаю!

Газету не стал оставлять генералу, решил, может, сгодится. Генерал протянул мои бумаги:

– Иди в своё управление, служи дальше. Академик выискался…

Вышел я от генерала, дух перевёл. Вспомнил слова полковника Бойко: «Не опозорь нашу часть на экзаменах». Не опозорил – генерал возможности не предоставил.

Поехал в штаб Забайкальского военного округа в управление, которому подчинялся наш полк. Документы показываю, газету показываю, говорю, мне надо в Тикси служить дальше, в ответ звучит: ишь чего захотел, Тикси ему подавай, ты от своей части уже откреплён.

Получается, я – отрезанный ломоть: и не там, и не здесь. Из управления меня наладили в комендантский взвод, мол, там определят, где тебе служить.

И начались мои приключения. Вскоре я понял: если ты ни за кем не числишься, специально тебя не прислали – никому ты в армии не нужен. В комендантском взводе тоже чужеродный элемент. На полное довольствие не поставили, в свои ряды не взяли. Кормить кормили, но был я для них – ни пришей кобыле хвост. Форма у них особого образца, мне её не выдали, поэтому был как белая ворона в своём обмундировании. К работе привлекали, на патрулирование, вызовы, но как экскурсанта. Дней десять пробыл в таком статусе, потом один офицер возмутился:

– Зачем он нам нужен? Форма другая, болтается без дела. Раз учиться приехал, пусть в Песчанку отправляется в учебку.

Учебка в Песчанке готовила для армии не академиков, а более конкретных специалистов: радистов связистов, электриков, строителей. Приезжаю туда, докладываю: таки так, вот направили. Поначалу я им понравился – солдат с высшим образованием. Дескать, нам такой кадр нужен.

– Лекции солдатам можешь читать?

– Да запросто, – говорю.

Но чтобы закрепить меня за частью, поставить на довольствие, им надо было это решать с нашим управлением. Так просто взять не могли, это не по блату устроить человека на работу. То есть, дополнительная головная боль. Главный кадровик учебки сказал «надо-надо» и ушёл в отпуск, а его заместителю всё было до лампочки. К тому же служить мне оставалось менее полугода (с высшим образованием год служили), возможно, посчитали – не стоит овчинка выделки.

Я тоже не форсировал события. Куда торопиться, если можно устроить себе каникулы. В учебке лучше, чем в Тикси. Не пыльно, не напряжно, я в роли преподавателя. Лекции время от времени читаю. О каменной кладке рассказывал. Или с солдатами куда-нибудь старшим пошлют. И времени свободного вагон. Занятия проведу, других обязанностей, чтобы с утра до вечера как белка в колесе – нет. И командира, который бы над душой твоей от подъёма до отбоя стоял – тоже нет. Положение лучше некуда. Нашёл своих родственников. Знал, что в Чите живёт дальняя-дальняя родственница по материнской родне – Татьяна Бессмертная из Глухова. Родственница по типу – двоюродного дяди троюродная племянница, но бабушка Анна и отец с ними роднились. Татьяна старше меня на три года, в детстве была скорой на ногу, в лапту играем или в бег-беги, как припустит, не догонишь. Адреса Татьяны у меня не было. Зато фамилия мужа такая, что нельзя не запомнить – Иванов и звать как меня – Виталий. Окончил Казанское танковое училище. Информации для такого разведчика, как я, предостаточно. Пошёл в танковую часть и разыскал его. Татьяна математику преподавала, Виталий был тогда в звании старшего лейтенанта. Жили они всё в той же в Песчанке, люди гостеприимные, приветливые. Приду к ним, накормят. Не один раз ночевал у них. Утром дочь их Светланку отведу в садик. Ездили с ней и Татьяной в зоопарк. С Виталием в шахматы играли.

В то лето в армейской отлаженной машине, где каждый элемент – солдат, сержант, офицер, вплоть до маршала – на ежедневном неусыпном учёте, я оказался свободным элементом. Или полусвободным. Без своей конкретной ячейки. Мне это было на руку, рассчитывал, поболтаюсь в Песчанке, а потом видно будет. Да сработала истина: если кому-то хорошо, обязательно найдётся тот, кому от этого плохо. Был в учебке прапорщик по фамилии Додонов, солдаты звали его Дундук. Он начал ко мне цепляться, недели три пробыл я в учебке, а потом Додонов на меня взъелся:

– Кузнецов, ты прям вольный-привольный партизан! В нашей части находишься, а законы тебе не писаны! То ты на месте, а понадобишься – днём с огнём тебя ищи-свищи. Вроде наш, а в то же время служишь, как тебе заблагорассудиться.

Я плечами жму, дескать, не от меня зависит, что в списки части не до конца введён. Конечно, я пользовался ситуаций сполна. После завтрака покручусь, удостоверюсь, что никому до меня дела нет, махну, к примеру, на озеро Кенон. Солнце, воздух и вода. В черте города километры песчаного пляжа, водичка отличная. Наплаваюсь, накупаюсь, назагораюсь. Дядя Володя мне прислал двести рублей. Я ему написал, что нахожусь в Чите, он на главпочтамт телеграфом выслал. К тому времени дядя перебрался в Харьков, на родину жены. Лето стояло дивное, погода – благодать, тепло, солнечно. К ужину появлюсь в части… А то и в Чите заночую…

– Кузнецов, где ты шляешься? – после каждой отлучки начал вязаться ко мне Дундук.

Начну сочинять: ездил в Читу, в своё управление, узнать, как мой вопрос по возвращению в Тикси решается. Поездкой в управление часто спекулировал, хотя ни разу туда не ездил.

– Давай уже решай, – настаивал Дундук. – Своих балбесов пруд пруди, ещё ты на мою голову. Поди, в институте с тройки на двойку перебивался, а туда же – ромбик нацепил, как профессор какой-то. Да таких профессоров в Чите на рубль пучок!

Его злил факт, что я рядовой, а имею высшее образование, а его вершина – школа прапорщиков. Додонов был из породы въедливых. В конце концов добился – меня спровадили из учебки в стройбат. Их часть тут же в Песчанке стояла.

– Два солдата из стройбата заменяют экскаватор! – сказал на прощанье Дундук. – Полезно тебе, профессору кислых щей, экскаватор позаменять.

В стройбате вообще анархия. В комендантском взводе от меня оперативно избавились, в учебке мой вопрос никто, кроме Дундука, решать не стал, в стройбате и подавно никому ничего не надо. Думаю, ну и ладно, Побуду пока у вас, а там видно будет. Поначалу определили в помощники к Толе Светлову. Он тоже рядовой, после строительного техникума призвали в армию, а служил в самой Чите. В Песчанку прикомандировали прорабом на строительство гаражей для офицеров. Толик парень беззлобный, добродушный, от любой шутки заразительно хохотал, при этом дело своё знал. Ко мне относился с уважением и работой меня не загружал. Обязанности мои были более чем простые, непосредственно строительством гаражей с мастерком в руках, ломом или носилками я не занимался. Толик попросит группу солдат отвести на гаражи, расставить по объектам, дать каждому задание. Они работают, я пойду в Песчанку или с Толиком договорюсь – в Читу смотаюсь.

В Песчанке за забором части шла теплотрасса, в колодце, точнее – в тепловой камере, у меня был тайник, хранил гражданскую одежду. Переоденусь и махну в Читу на пляж, в кино или в гости. Не один я был такой умный, в тепловой камере и другие ребята хранили брюки, рубахи, куртки. Если что – можно было подобрать всегда. А ещё я познакомился в Песчанке с дедком, Игнатием Савельевичем. Один раз вот так же отвёл солдат, а сам пошёл за Песчанку, в сопки. День разгулялся погожий, захотелось побродить по лесу, посмотреть окрестности. Перевалил через сопку и обнаружил заимку. Её часто вижу во сне. Есть несколько снов, которые повторяются в разных вариациях. Уральские горы, окрестности Глухово или озеро Куртугуз, куда мы с мальчишками ходили на рыбалку, а также бывает снится заимка Игнатия Савельевича. Была она недалеко от Песчанки, но будто другое измерение, ты переваливаешь сопку и попадаешь в мир, которого не может быть в наше время – старинный, древний, он не знает грохота машин, гула самолётов, тысячу лет живёт по законам природы. Сопки, покрытые лесом, распадки, несколько рублёных домов, далеко отстоящих друг от друга, подле них заплатки возделанной земли. Огорожены заборами из жердей.

В самый первый раз подошёл к ближайшей заимке, дедок столбушку у забора меняет. Я вызвался помочь. Так с Игнатием Савельевичем познакомились. Столбушку подгнившую заменили, а также несколько жердей ограды, потом Игнатий Савельевич меня накормил, так и сдружились. Жил он в Песчанке, а заимка, это наподобие дачи. Несколько раз гостил у него там, помогал картошку окучивать, малину собирать. К солдатам отношение в народе всегда сердечное. Торгует пирожками женщина, подойдёшь с мелочью, она сунет пару пирожков: «Ешь, солдатик, на здоровье, у меня свой сын в армии». Денег не возьмёт: «Не надо, ты и так копейки получаешь, что там твои три рубля с полтиной на месяц».

Игнатий Савельевич дед был непростой. Из забайкальских казаков. Воевал и за белых, и за красных, а в коллективизацию ушёл в Маньчжурию, в Трёхречье. В сорок пятом с другими такими же казаками вывезли его прямо в лагеря. Отсидел. Бабка у него тоже казачка – Фроловна. Она имела тайные виды на меня, у них была дочь Оксана. Два старших сына ещё в Трёхречье родились, давно жили своими домами, а эта родилась по возвращении отца из лагеря. Фроловна посчитала, я подходящий жених для дочери: образованный, грамотный, с высшим образованием. И не белоручка, надо – топором работает, надо – траву косит, лошадь запрягает, на вино не падкий. Я иллюзий не разрушал, но и особых надежд не давал. Солдат живёт одним днём. Оксана училась в пединституте, филолог. Любила поэтов Марину Цветаеву и Павла Васильева. Читала мне отрывки из поэмы «Песня о гибели Казачьего войска». Несколько раз ходили вместе в кино, в кинотеатр «Ингода». В те времена обязательное дело, если в городе река, значит, кинотеатр её именем назовут – или ресторан, или кинотеатр. По Чите Ингода течёт, купаться туда много раз бегал, и самый центровой кинотеатр в городе – «Ингода». Оксана водила меня в музей декабристов, под него приспособили деревянную церковь, в ней венчался сосланный на каторгу декабрист кавалергард Иван Анненков со своей Полиной Гебль. За полгода до этого вышел фильм об истории романтической любви декабриста – «Звезда пленительного счастья». До Тикси он не дошёл, а в Чите уже прошёл. Оксана вдохновенно пересказывала мне кинокартину.

Оксана была девушкой скромной, застенчивой, домашней. Много читала, много знала. В начале июля она уехала на практику в пионерлагерь. А я задружил с аптекаршей Ларисой. С ней познакомился на озере Кенон. В отличие от Оксаны, Лариса была девушкой хваткой. Тоже, кстати, из забайкальских казаков, из Борзи. Моя ровесница, активно двигалась по служебной лестнице, заведовала небольшой аптекой. Окончила фармацевтический техникум, училась дальше. Энергии на троих. Ей нравилось, что я с детства за себя в ответе, в институте кормил себя сам, и вообще – самостоятельный. Любила слушать мои рассказы из студенческой жизни. Останься я в Чите, не исключаю, могло что-то серьёзное получиться. Месяца два обменивались письмами с ней, как я уехал из Читы, потом переписка сошла на нет. Лариса человек конкретный, а я за тысячу километров.

В стройбате с первого дня не сложились у меня отношения с дембелем Федотовым. Имени не помню, звали Федотом по фамилии. Жили мы с ним, как кошка с собакой. Был он из Хабаровска и строил из себя бывалого – наглый, грубый. Говорят, в молодых ему крепко доставалось от дембелей, гоняли его как сидорову козу, теперь отыгрывался. Федот положил глаз на мою парадную форму. У меня был северный вариант, отличная шерсть. С парадкой стройбатовцев не сравнить. Федот живо представил, как будет в моей парадке красоваться в Хабаровске после дембеля.

– А не жирно тебе такая форма? – оценивающе посмотрел на меня и нехорошо засмеялся.

Сразу не решился отбирать. Намёк я понял, в тот же день спрятал форму. Федот не забыл о лакомом кусочке, несколько раз вспоминал с ехидной улыбочкой:

– Зашибись у тебя парадка, ой зашибись!

Другой дембель, по прозвищу Кувалда, попросил продать парадку.

– Виталя, продай. Всё одно у тебя утащат. Не Федот, так кто-нибудь другой, ребята тут оторви да брось – стройбат, что ты хочешь.

Думаю, а вправду, что за неё держаться, и Федот успокоится, не на что будет претендовать. Он наоборот – обозлился, как узнал про нашу сделку с Кувалдой. Нашёл другой повод, начал докапываться, что он дембель, так вольготно не живёт. Я на самом деле чувствовал себя свободно. Офицерам до меня дела не было. Этим пользовался сполна. То ночую в казарме, то меня нет. Никто по-настоящему не контролировал.

Кувалда Федота осаживал, дескать, какая тебе разница. Федот ворчал, но с Кувалдой не конфликтовал, во-первых годки, во-вторых, Кувалда не зря звался Кувалдой. При моей комплекции он обладал завидной силой, тридцатидвухкилограммовую гирю поднимал раз восемьдесят, никто в роте не приближался к его рекорду. Прозвище получил после одного случая. Солдаты, будучи на строительном объекте, в перекур соревнование устроили, кто дальше орудие труда – кувалду – зашвырнёт… Кувалда с большим преимуществом выиграл…

Один раз прихожу в роту, в ту ночь на стороне провёл, смотрю, у Кувалды кисти перебинтованы, а у нескольких кавказцев – головы. Ночью случилось побоище. Кавказцев в роте было больше, они старались славян подчинить себе. В тот поздний вечер славянская чаша терпения лопнула… Пошла стенка на стенку. Кувалда поработал так, что все кулаки сбил, несколько табуреток было сломаны о головы кавказцев. Дня через два я был свидетелем сцены, Кувалда подошёл к одному из них и раза три-четыре постучал эмалированной кружкой по голове:

– Ты ещё не понял, кто тут главный?

Нравы царили в стройбате ещё те.

Пока я был приписан к Толе Светлову, никто до меня не докапывался. В том числе и Чебурашка. Был такой старший лейтенант по фамилии Масюк. Маленький, квадратненький. Ходил с задранным носом, к солдатам относился свысока. И уши у него топорщились. Светлов свои гаражи построил, отбыл в Читу. Я по инерции поначалу был предоставлен сам себе. В столовой царила анархия, стройбат есть стройбат, поротно кормить обедом далеко не всегда получается. Одна бригада с одного объекта раньше приехала, другая, наоборот, позже. Я этим пользовался, то к одним пристроюсь, то к другим. Появились знакомые. Через неделю после отъезда Светлова я не вовремя попался на глаза Масюку, он определил меня на бетонные работы. Работы тяжелые и как привязанный целый день. Август, тепло, хорошо, а я как на галере… В стройбате была санчасть. Кувалда мне пояснил, если есть желание полежать там – говори, что расстройство желудка. Верное дело. Медики как огня боялись дизентерии. Я отправился в медсанбат. Там был капитан Гвоздь. И вправду – гвоздь. Но не новый, бывший в употреблении, погнутый. Капитан был длинный, худой, сутулый, с уставшим лицом, на язык острый. Любимая его шутка при обходе:

– Ну что, бойцы, павшие за родину есть? Опять никого! Плохо я вас лечу, ой, плохо!

Первое что сказал мне, как пришёл к нему. Я рта не успел открыть, он мне:

– Что, боец, с воспалением третьего глаза пожаловал?

Я вроде как больной, не до шуток медицинских. Пожаловался на расстройство желудка. Работа тяжёлая, на бетоне, а тут не до работы.

– Не продолжай туфту гнать, я всё понял – закосить решил. Ну да ладно – сегодня я добрый. Помещаю тебя в стационар. Сдашь анализы, потом посмотрим.

С капитаном мы сошлись на спорте. Увидел у него в кабинете на подоконнике шахматы.

– Играете, товарищ капитан?

– Хочешь сказать, ты тоже? Поди, на уровне Е2-Е4.

– Не мастер спорта, но кое-что умею.

В шахматы научил меня играть отец. А институте в общаге в шахматы играли постоянно. Казанцев и здесь был в лидерах.

– После обеда заходи, сгоняем партию, – сказал Гвоздь, – посмотрим, что ты за гроссмейстер.

Играли с ним на равных.

– У тебя, Кузнецов, оказывается, есть масло в голове, – проиграв первую партию, сказал Гвоздь. – Это хорошо. Мне тут подвигать фигурами не с кем.

За шахматами выяснилось, он в волейбол за институтскую команду играл. Учился в Красноярском мединституте. Короче, наш человек, спортсмен.

Медсанбат был огорожен от части забором. Да разве это помеха. Я прихватил с собой джинсы, рубашку, футболку. В коридоре стоял массивный шкаф, под него прятал «сменку». При любом удобном случае доставал её, выбирался из палаты через окно, дальше перемахнёшь забор – и вот она свобода. В тот период с аптекаршей Ларисой встречались.

Десять дней пролежал в медсанбате, а потом мы с капитаном решили, пора меня выписывать. И он больше не мог держать, да и я решил – настало время думать, как жить дальше, без того загулялся.

С Кувалдой у меня сложились нормальные отношения, но в тот вечер, это было вскоре после моего возвращения из медсанбата, его в роте не было, ушёл в самоход. Федот нагло начал требовать деньги:

– Слушай, Кузнец, дай-ка рубликов пять, а то у дедушки деньга кончилась, а дедушке винца хотца! А лучше сгоняй в Песчанку, принеси дедушке пузырь и сигарет. Ты у нас парень крученный, поди, знаешь, где взять! А?

– Ага, разбежался! – огрызнулся я и пошёл в свой угол. – Просто бегу и падаю!

Затылком почувствовал – летит плюха. Увернулся от кулака и дал ответку. Отправил Федота в нокдаун, ноги у него подкосились на кровать сел. Несколько его приспешников ринулись на помощь…

Нет, Кувалда к тому моменту ещё не ушёл. Он встал в проходе перед дружками Федота.

– Чё вы кодлой на одного? Пусть один на один решают.

Кувалда недолюбливал Федота за его вороватость, тому ничего не стоило обшарить любую тумбочку в роте.

Федот сделал вид, что не услышал предложение Кувалды «пусть один на один решают», но отправляясь в свой угол пригрозил мне:

– Ладно-ладно! Даром тебе это не пройдёт.

Мне бы тут же и уйти. После инцидента с Федотом твёрдо решил: надо эпопею со стройбатом заканчивать. Но поленился уйти сразу, не откладывая ни на минуту. Вечер поздний, дождь накрапывал. Татьяна и Виталий уехали в отпуск. Это, в принципе, не беда, нашёл бы, где переночевать в Песчанке. Даже знал чердак, где солдаты в самоходе спали, бывало и такое. И всё же решил, утро вечера мудренее, переночую в казарме, а после завтрака подорву.

И тут приходит Масюк-Чебурашка. Федот ему настучал:

– Товарищ старший лейтенант, этот не наш в корень оборзел. Через день да каждый день в самоходе, по Песчанке по гражданке рассекает, ночами не ночует. Волосы отрастил, чтоб под штатского косить.

На что Чебурашка хмыкнул и приказал:

– А ну-ка, хлопцы, остригите его наголо! Лысым будет отовсюду заметный. Мне он и самому надоел. На бетон его поставил, его тут же понос пробил, в медсанбат побежал. Возьмусь я за него!

Не успел я сообразить, как на меня человек пять навалилось. В этот момент Кувалды уже не было, он улизнул в самоволку. В Песчанке у него была девчонка, к ней ушёл. Да, собственно, навряд ли он бы против Чебурашки пошёл. Меня силком машинкой остригли. Сделали лёгкую причёску.

Сижу на кровати, во мне всё кипит.

– Голова не мёрзнет? – хихикал Федот из своего угла.

Хотелось ввязаться с ним в драку, но сдержался. Надо убегать, пока не поздно. Одежда вся на мне, документы, кое-какие деньги в кармане. Встал и пошёл из казармы. Дождь стих. От казармы пару шагов сделал, два чеченца окликнули, я с кавказцами нормально жил. Кого-то водил гаражи строить… Парни, в принципе, нормальные, горячие только. Спрашивают меня, может, помочь. Не понравилось им, что со мной обошлись, как с бараном. Спасибо, говорю, сам разберусь. Только они отошли, Федот меня догоняет. Самоуверенность его погубила. Во мне были всё те же институтские шестьдесят три килограмма, в нём поболе. Он и подумал… Я себя не стал сдерживать, никого поблизости не было. Выдал серию ударов, послал Федота в нокаут и бежать.

В Песчанке на чердаке переночевал, а утром решил идти в комендатуру – сдаваться. И проситься обратно в Тикси. Срок пребывания в Чите в непонятном статусе перевалил за два месяца, а если два месяца болтаешься, могут приравнять к дезертирству, в дисбат посадить. Пусть по лесам не бегал, в землянках не прятался, да всегда можно придраться, а заступиться за меня некому.