скачать книгу бесплатно
Эпистемология добродетелей без риска – предложенное Притчардом усовершенствование антислучайной эпистемологии добродетелей путём замены понятия модальной удачи понятием эпистемического риска, которое является более фундаментальным [67]. (См. разделы 2.8 и 2.9.)
В рамках стандартной эпистемологии наблюдается, таким образом, определённый теоретический прогресс, наподобие прогресса, который наблюдается, например, в теоретической физике. В то же время, как нам представляется, все теории стандартной эпистемологии сталкиваются с контрпримерами типа Гетье. Как нам представляется, одной из причин этого является то, что различие между интернализмом и экстернализмом вводится в рамках парадигмы модерна, предполагающей существование внешнего и внутреннего миров.
2. От интернализма к экстернализму
Традиционное определение знания как истинного обоснованного мнения интерналистское в сильном смысле. Предполагается, что субъект в состоянии с лёгкостью, при помощи одной лишь рефлексии/интроспекции получить доступ к обоснованию – рациональным основаниями – своего мнения. Обоснование является нефактивным и в этом смысле интерналистским. Каким бы хорошим оно ни было, оно не гарантирует истинность мнения и знание, которая является чисто внешним условием, тогда как мнение и обоснование находятся «в голове». Мнение рассматривается как ментальное состояние, тогда как знание таковым не считается Проблема Гетье – проблема с традиционным определением знания – показывает, что чисто интерналистский подход непригоден. Требуется ввести внешнее условие – требование антислучайности истинного мнения. Так поступает экстернализм. Но так поступает и современный интернализм, который не является чистым интернализмом. Отличие современного интернализма от экстернализма в том, что первый не ограничивается внешним условием, а требует помимо удовлетворения внешнего условия также и удовлетворение некоторого внутреннего условия, например, наличие рефлексивно доступного обоснования мнения. Знание определяется как истинное (или истинное и обоснованное) мнение с дополнительным условием иммунитета к контрпримерам (случаям) типа Гетье. Вопрос в том, каким образом содержательно артикулировать это дополнительное условие. Одной из наиболее продвинутых теорий, относящихся, скорее, к стандартной эпистемологической парадигме, является упомянутая выше антислучайная (безопасная или «без риска») эпистемология добродетелей/способностей Притчарда. Эта теория будет рассмотрена ниже (подробнее см. также Главу 1 Части 4).
На наш взгляд, однако, в рамках стандартной парадигмы, основанной, в частности, на предпосылке о существовании внешнего и внутреннего миров, ни экстернализм, ни интернализм не способны решить проблему Гетье. Может быть, поэтому А. Колива считает, что Витгенштейн не эпистемологический экстерналист [68]. Как уже было отмечено, наша точка зрения состоит в том, что его петлевая эпистемология не только экстерналистская в смысле к-реализма, но и совместима с раликально экстерналистской эпистемологией Уильямсона.
Проблема Гетье, таким образом, оказывается плохо поставленной проблемой. Это – индикатор того, что традиционная парадигма проблематична. Проблема не может быть решена в смысле нахождения удовлетворительного редуктивного анализа (концепта) знания в виде композиции мнения, его истинности и дополнительного условия.
3. Радикальный экстернализм. Пример «Чак»
Радикальный экстернализм, в отличие от интернализма, утверждает, что условие эксплицитной обоснованности мнения, как, впрочем, и любое другое эпистемическое условие, к которому субъект имеет рефлексивный доступ, не является необходимым для знания. Знание может быть чисто экстерналистским. Д. Притчард приводит следующий пример «Чак» (Chuck) с определением пола цыплёнка: «Чак обладает ярко выраженной способностью различать цыплят мужского и женского пола. Он приобрёл эту способность благодаря тому, что вырос среди цыплят. Он не знает, каким образом ему это удаётся. Он думает, что это может быть благодаря зрению и прикосновению, но не уверен в этом. Он также не потрудился проверить, что его способность действительно надёжна (он просто принимает её за данное). Всё же, если вы хотите узнать, мужского или женского пола цыплёнок, идите к Чаку, и он Вам скажет» [56, p. 14].
Итак, Чак способен выносить надёжные суждения типа «Этот цыплёнок мужского (женского) пола», не имея никакого рефлексивного/интроспективного доступа к эпистемическому обоснованию для них. Выражают ли тогда эти суждения знание Чака? Знает ли Чак, что тот или иной цыплёнок мужского или женского пола? Экстерналисты дают положительный ответ на этот вопрос; интерналисты – отрицательный.
Предположим также, что все говорят, что Чак знает, как определить пол цыплёнка. Можно ли тогда сказать, что Чак обладает знанием-как? Этот вопрос приводит нас к традиционному для современной эпистемологии вопросу о том, является ли знание-как особым видом знания или же разновидностью пропозиционального знания – знания-что[40 - Например, для Дж. Стэнли (Jason Stanley) и Т. Уильямсона знание-как (что-то делать) – разновидность знания-что. Это знание-что, представленное в практическом модусе. Это нередуктивный интеллектуалистский подход [69]. Напротив, для С. Хетерингтона (Stephen Hetherington) знание-что – разновидность знания-как [36]. Обычно о знании-как говорят в практической области: знание-как – это знание как что-то делать (кататься на велосипеде, плавать и так далее). Мы полагаем, что можно говорить о знании-как и в теоретической области. (Подробнее см. Главы 2–3 Части 5.)]. Также «знание-как» может, строго говоря, вообще не быть знанием, а быть просто способностью (умением). Некоторые антиинтеллектуалисты, следуя Г. Райлу, считают, что знание-как – способность как особый вид знания. (Подробнее см. Главы 2 и 3 Части 5.) В отличие от способности, однако, знание с необходимостью имеет интеллектуальное измерение. Имеет ли интеллектуальное измерение «знание», которым обладает Чак, или же это просто диспозиция? Возникает также вопрос о том, не относится ли знание Чака к тому виду знания, которое называют «ознакомлением» (acquaintance); и какова природа этого вида знания[41 - Отметим, что монисты относительно знания считают, что концепт знания однозначен и «S знает, что р» – однозначное отношение между S и р. Плюралисты относительно знания считают, что «S знает, что р» как отношение между S и р, неоднозначно. В частности, оно может зависеть от стандартов, то есть быть не двухместным, а трёхместным отношением между субъектом, предложением р и стандартом для обоснования. Плюрализм стандартов влечёт плюрализм знания. Например, экстерналистские и интерналистские стандарты для обоснования мнения очень отличаются друг от друга. Поэтому некоторые эпистемологи считают, что существуют два различных вида знания: экстерналистское и интерналистское. К плюралистам можно отнести и тех, кто считает, что знание-что и знание-как – два самостоятельных вида знания, а также Э. Соса, делаюшего различие между животным, рефлексивным и полным знаниями (см. раздел 2.7) [51]. (Подробнее см., например, статью Р. МкКенна об эпистемическом плюрализме [53].). Мы придерживаемся монистской позиции. В частности, мы разделяем позицию Стэнли и Уильямсона относительно знания-как (см. предыдущую сноску). Таким образом, мы отвергаем ту разновидность эпистемологического контекстуализма, которая утверждает, что сам концепт знания зависит от контекста.]. На наш взгляд, ответ не однозначен и зависит от дальнейшей спецификации рассматриваемого примера. Понятно, например, что наличие чисто механической диспозиции, позволяющей отделить цыплят мужского пола от цыплят женского пола, не может рассматриваться как знание. В то же время, с точки зрения ЭСЗ, отсутствие рефлексивного доступа к эпистемическому обоснованию не обязательно означает отсутствие знания. Концепт знания предполагает, что мы многое знаем, не имея такого рода доступа.
4. Вероятность и модальность. Случай лотере
Выше мы выявили проблему, на которую указывают случаи Гетье. Знание отсутствует, если истинное мнение оказывается истинным случайно. Урок Гетье, таким образом, в том, чтобы исключить случайность в формировании истинного мнения. В то же время существуют случаи обоснованных истинных мнений, которые не являются знанием, хотя, на первый взгляд, их нельзя назвать случайными. Более того, их вероятность может быть очень высокой[42 - Пробабилистская теория обоснования утверждает, что у субъекта S есть обоснование для мнения, что р, тогда и только тогда, когда р весьма вероятно [70]. Эта теория сталкивается, в частности, с проблемой обоснования больших конъюнкций. Например, в простейшем случае (для независимых событий) вероятность истинности конъюнкции равна произведению вероятностей, что истинны составляющие ей конъюнкты. При большом числе конъюнктов вероятность конъюнкции может быть сколь угодно мала. Таким образом, согласно пробабилистской теории, конъюнкция оказывается необоснованной. Это входит в противоречие с принципом замкнутно-сти (передачи) обоснования при логическом выводе, согласно которому конъюнкция обоснованных конъюнктов является обоснованной.]. Например, в случае лотереи с большим числом возможных исходов и только одним возможным выигрышным исходом, я не могу сказать, что я знаю, что я не выиграю (или не выиграл – если лотерея уже разыграна, но мне ещё не сообщили её результат), хотя моё убеждение, что я не выиграю (не выиграл) хорошо обосновано и я действительно не выиграю (не выиграл). Это так даже в том случае, если вероятность, что моё убеждение истинно, сколько угодно близка к единице[43 - Отметим, что эпистемические контекстуалисты могут считать, что в некоторых практических контекстах атрибутор (таковым могу быть я сам) может приписать мне знание, что я не выиграю в лотерею. Такова, например, позиция Льюиса [5].]. В этом случае нельзя также сказать, что одна случайность (удача) компенсирует другую, как это имело место в примерах типа Гетье, которые мы привели выше. Поэтому некоторые эпистемологи, как, например, Э. Соса, считают, что я всё-таки знаю, что не выиграю.
На самом деле требуется сделать различие между вероятностью и модальностью. Действительно, с вероятностной точки зрения закономерно, что я не выиграю в лотерею. Но с модальной точки зрения, принимающей во внимание, что могло бы быть при тех же или подобных исходных условиях (при том же методе формирования мнения), – или, как говорят, что имеет место в возможных мирах, близких к актуальному миру, в котором мы находимся, – моё истинное убеждение истинно случайно, так как я с той же лёгкостью, с которой вытянул невыигрышный билет, мог бы вытянуть выигрышный билет (хотя вероятность вытянуть выигрышный билет очень мала, она в точности такая же, как и вероятность вытянуть любой другой (невыигрышный) билет). В этом смысле нет модального отличия между миром, в котором я вытягиваю выигрышный билет, и миром, в котором я вытягиваю невыигрышный билет. То есть возможный мир, в котором я вытягиваю выигрышный билет, близок к актуальному миру. Понятие близости существенно. Не все возможные относительно имеющейся очевидности миры оказываются релевантными, а только близкие к актуальному. Льюис вводит несколько правил, которым должны подчиняться релевантные в данном контексте относительно имеющейся очевидности возможные миры. Одно из этих правил – правило подобия – требует наличие сходства между релеватными возможными мирами и актуальным миром [5].
Поясним различие между вероятностью и модальностью ещё на одном примере. Иван паркует свой автомобиль недалеко от дома. Из окна своей квартиры он не может видеть, на месте ли автомобиль. Тем не менее, рано утром, перед тем как выходить из дому, он уверен, что ночью автомобиль не был угнан. Его убеждение истинно и обоснованно. На самом деле, Иван знает, что автомобиль на месте, несмотря на то что вероятность, что он не угнан, значительно ниже, чем вероятность убеждения, которое у него было накануне, что он проиграет в лотерею. Иван действительно накануне проиграл в лотерею. Но он не знал, что он проиграет. Дело в том, что возможный мир, в котором автомобиль Ивана угнан, достаточно близок к актуальному в смысле объективной вероятности, но достаточно удалён от него в модальном смысле, то есть он не является релевантным. Эти миры не удовлетворяют правилу сходства в смысле Льюиса. Объективная вероятность сама по себе не позволяет сделать различие между знанием и незнанием.
Таким образом, рассмотренные примеры показывают, что концепты объективной вероятности и модальности играют в эпистемологии различные роли. Высокая объективная вероятность, что убеждение истинно, не означает, что оно является знанием; и наоборот. В примере с автомобилем именно модальность (доступность возможного мира – реальные возможности) определяет знание. Это рассогласованность между вероятностью и модальностью устраняется, если обратиться к понятию вероятности, условной на очевидности как знании, введённому Уильямсоном [71].
5. Условия (принципы) восприимчивости и безопасности
Интуиция, что наличие знания, исключающее случаи Гетье, требует, чтобы соответствующее истинное убеждение было истинным не случайно, формализуется в виде условия восприимчивости (sensitivity condition)[44 - Первые версии условия восприимчивости были предложены Фредом Дрецке и Робертом Нозиком.] или условия безопасности (safety condition) [62; 72].
Условие (принцип) восприимчивости. Если S знает, что p, то S верит, что p, p истинно, и если бы p было ложным, S не верил бы, что p (иногда добавляют ещё одно условие: если бы р было истинным, S верил бы, что р). Другими словами, S восприимчив только к истине/факту (не формирует ложные мнения). В терминах возможных миров условие восприимчивости означает, что в ближайших возможных мирах, в которых p ложно, S не верит, что p[45 - Язык «возможных миров» не общепринят и заслуживает критики. Вместо этого, можно рассуждать в терминах контрфактивных высказываний, выражаемых условно-сослагательными предложениями: что было бы, если бы события разворачивались по-другому, чем это есть на самом деле (в нашем актуальном мире)? Мы знаем, что есть. Это актуальный мир. Но то, что есть, могло бы не быть. Что-то или даже всё могло бы быть по-другому. Модальные высказывания – высказывания относительно того, каким образом вещи могли бы или должны быть. У нас есть интуиция относительно их истинности или ложности. Эпистемология модальностей оценивает модальные высказывания на истинность.].
Два варианта условия (принципа) безопасности истинного мнения можно найти, например, в работах Т. Уильямсона, Д. Притчарда и Э. Соса (см. также раздел 2.9 ниже). (А) Ограниченное (слабое) условие безопасности. Если S знает, что p, то S верит, что p, p истинно, и мнение S, что p, не могло бы с лёгкостью быть ложным в том смысле, что истинность того же самого мнения, что р, стабильна в ближайших возможных мирах. Отметим, что ближайшие миры, в которых мнение ложно, могут не относиться к ближайшим возможным мирам. То есть существование некоторых возможных миров приводит к нарушению условия восприимчивости, но не условия безопасности (см. пример «Эрни» ниже). (B) Сильное условие безопасности. Если S знает, что p, то S верит, что p, p истинно, и мнение S, что р, не могло бы с лёгкостью быть ложным. То есть мнение, что р, варьируется, но его истинность стабильна в ближайших возможных мирах. В отличие от случая (А), в случае (В) в рассмотрение принимается большее число возможных миров, поскольку само мнение может варьироваться. При этом, разумеется, допускается не произвольная вариация мнения. Д. Притчард, например, вводит условие, что мнение формируется при помощи одного и того же метода. Возможные миры, в которых мнение не удовлетворяет этому условию, в рассмотрение не принимаются. Подробнее два варианта условия безопасности будут рассмотрены ниже.
Оба условия – восприимчивости и безопасности – являются экстерналистскими и формулируются прежде всего как необходимые условия на знание. При некоторых условиях, однако, они могут рассматриваться и как достаточные условия. Например, с точки зрения сильной безопасной эпистемологии (robust safe epistemology), представляющей собой развитие релайабилизма А. Голдмана, знание есть безопасное истинное мнение [62]. Это чисто экстерналистская теория.[46 - Согласно Т. Уильмсону, правильно понятое условие безопасности достаточно, чтобы безопасное истинное мнение было знанием. При этом, конечно, концепт безопасности вторичен по сравнению с концептом знания. То есть определение знания как безопасного истинного мнения является круговым. (Две формулировки условия безопасности рассматриваются в разделе 2.9.)]
В терминах условий восприимчивости и безопасности скептическая проблема решается следующим образом: поскольку не существует ближайших возможных миров, в которых внешний мир не существует (S не мозг в баке), убеждение S, что внешний мир существует удовлетворяет условиям восприимчивости и безопасности. Поскольку к тому же убеждение S обосновано и истинно (предположим это), S знает, что внешний мир существует. Таким образом, оба условия позволяют решить скептическую проблему.
Отметим, что в настоящее время предпочтение отдаётся условию безопасности. В частности, некоторые философы считают, что условие восприимчивости входит в противоречие с принципом замкнутости знания [72]. Ниже мы иллюстрируем применение двух условий на примерах.
6. Случаи Гетье (продолжение)
В Главе 1 мы ввели в рассмотрение три основных вида случаев Гетье. В данном разделе мы продолжаем рассмотрение случаев Гетье с учётом экстерналистских принципов восприимчивости и безопасности.
Лотерея
Вернёмся к уже рассмотренному выше примеру с лотереей. Как было сказано, возможный мир, в котором я вытягиваю выигрышный лотерейный билет, практически ничем не отличается от актуального мира, в котором я вытягиваю невыигрышный билет. То есть в модальном смысле он является ближайшим. Поскольку в этом возможном мире я продолжаю верить, что я вытянул невыигрышный билет, условие восприимчивости лишь к истине нарушается. Это объясняет отсутствие знания, что билет, который я действительно вытянул, не является выигрышным. Отсутствие этого знания объясняет и условие безопасности, поскольку мир, в котором я вытягиваю выигрышный билет, является в модальном смысле близким (хотя он является очень удалённым в вероятностном смысле) к актуальному миру, то есть моё убеждение, что я вытянул невыигрышный билет, с лёгкостью могло бы оказаться ложным. Отметим, что в этом примере предполагается. что важны все, а не почти все ближайшие миры, так как оба условия – восприимчивости и безопасности – нарушаются из-за одного-единственного возможного мира, в котором я вытягиваю выигрышный билет!)
И условие восприимчивости, и условие безопасности нарушаются в примерах Родерика Чизолма с овцой и Элвина Голдмана с фасадами амбаров (см. раздел 1.7 Главы 1). Это объясняет отсутствие знания. Напротив, при нормальных условиях зрительная перцепция восприимчива к истине и удовлетворяет условию безопасности. Это объясняет факт перцептивного знания.
Пример с часами
Очевидно, что часы, которые остановились ровно 24 часа тому назад, показывают правильное время. Но тот, кто смотрит на них, чтобы узнать время, не зная, что они остановились ровно 24 часа тому назад, не знает, что они показывают правильное время. При этом субъект формирует истинное мнение о времени, которое, к тому же, может быть обоснованным в интерналистском (не фактивном) смысле. Бертран Рассел пишет «Ясно, что знание – подкласс истинных мнений: каждый случай знания – случай истинного мнения, но не наоборот. Очень легко дать примеры истинных мнений, которые не есть знание. Вот человек, который смотрит на остановившиеся часы, думая, что они идут, и которому удалось посмотреть на них в тот момент, когда они показывают правильное время. Этот человек приобретает истинное мнение о времени дня, но нельзя сказать, что он приобретает знание» [73, р. 170–171]. В этом примере нарушается как условие восприимчивости, так и условие безопасности, что и объясняет отсутствие знания.
Можно также попытаться объяснить отсутствие здесь знания, апеллируя к выводу из ложной посылки (no false lemmas) [5]: предположение, что часы поддерживаются в хорошем состоянии, которое неявно принимается тем, кто смотрит на часы и формирует своё мнение о времени, ложно.
Вывод из ложной посылки
Что касается вывода из ложной посылки, то в случае с часами возможен следующий контраргумент: если бы часы не остановились, то несмотря на то, что указанная посылка ложна, у того, кто смотрит на часы, было бы не только истинное и обоснованное мнение о времени, но и знание. Наличие ложной посылки, таким образом, не сказывается на наличии знания. С другой стороны, если часы действительно в плохом состоянии, вовсе не очевидно, что тот, кто на них смотрит, знает время, даже если часы показывают правильное время. Во всяком случае тот, кто знает, что часы в плохом состоянии, будет сомневаться в правильности их показаний. Можно ли тогда сохранить вывод из ложной посылки? А. Картер и Дж. Литлджон приводят следующий пример «Рождество», в котором интуитивно знание имеет место, несмотря на наличие очевидной ложной посылки: «Тим не думает, что в этом году на Рождество он получит подарки, потому что он знает, что его родители очень бедны. Но родители убеждают его, что что-нибудь в этом году он получит, убеждая его в том, что Санта-Клаус принесет ему подарок. Мы можем предположить, что родители никогда бы не сказали ему, что Санта-Клаус принесет подарок, если бы они что-то не купили для Тима и не планировали оставить это для него под елкой. Тим верит, что он получит подарок, и эта вера основана на его ошибочной вере в то, что Санта-Клаус принесет ему подарок» [74, p. 128]. Другим примером вывода из ложной посылки (или ложных посылок) являются примеры научного знания. Многие научные выводы и обоснования могут содержать некоторое число ложных посылок. Несмотря на это, знание может иметь место. Таким образом, аргумент вывода из ложной посылки слишком сильно ограничивает случаи, в которых имеется знание. Требуется, таким образом, отделить важные (сильные) посылки от менее важных (слабых). Ложность последних может не сказываться на знании обосновываемого утверждения. С другой стороны, если предположить, что ложная посылка должна быть достаточно сильной, тогда нельзя объяснить отсутствие знания в примерах с овцой и амбарами при помощи вывода из ложной посылки. Эти примеры можно объяснить при помощи вывода из достаточно слабых посылок, таких, например, как отсутствие особенностей в окружающей среде[47 - То, что эта посылка является слабой, можно оспаривать.]. Найти баланс между этими двумя полюсами оказывается трудно. Скорее, следует предположить, что в общем случае знание нельзя определить как истинное и обоснованное мнение при отсутствии ложных посылок в обосновании (хотя оригинальные примеры Гетье можно трактовать именно в терминах вывода из ложной посылки). Сказанное относится к любому единообразному унитарному случаев Гетье.
Нарушение принципа восприимчивости
Притчард описывает случай «Эрни» (Ernie): «Эрни живет в многоэтажном многоквартирном доме, в котором от мусора избавляются, выкидывая его в мусоропровод, который находится в коридоре. Эрни знает, что квартиры хорошо ухожены, и поэтому, когда он сбрасывает мусор в мусоропровод, он убеждён, что мусор скоро окажется в подвале» [56, p. 27]. Интуитивно Эрни знает, что мусор оказывается в подвале. Но в ближайшем возможном мире, в котором мусор застревает в мусоропроводе, его мнение ложно. Таким образом, условие восприимчивости нарушается. Для сторонника принципа безопасности этот мир не является ближайшим. Мнение Эрни, что мусор оказывается в подвале истинно, безопасно и является знанием. Кроме того, можно предположить, что в некоторых случаях для того, чтобы мнение было безопасным и знанием, достаточно, чтобы оно было истинным почти во всех ближайших возможных мирах[48 - В случае лотереи существование одного-единственного возможного мира, в котором мнение субъекта ложно, делает знание о том, что вытянутый билет не выигрышный, невозможным. В то же время некоторые эпистемические контекстуалисты (например, Д. Льюис) считают, что существуют практические контексты, в которых приписывание субъекту знания корректно.]. По этому вопросу, однако, нет консенсуса.
Принцип восприимчивости сталкивается также с проблемами применительно к индуктивному знанию (поскольку нет восприимчивости к ближайшему отклонению от индуктивной закономерности), случаю применения принципа замкнутости знания и скептической проблеме [72; 75]. В ближайшем возможном мире, в котором я мозг-в-баке, я верю, что я не мозг-в-баке. Следовательно, согласно принципу восприимчивости, я не знаю, что я не мозг-в-баке. Такой мир, однако, не является ближайшим. Поэтому принцип безопасности не нарушается. Согласно этому принципу, я знаю, что я не мозг-в-баке. Таким образом, считается, что принцип безопасности в указанных случаях работает лучше, чем принцип восприимчивости. Однако, и принцип безопасности не является универсальным. Рассмотрим несколько контрпримеров к его применению.
Нарушение условия безопасности. Пример со сломанным калькулятором
А) Предположим, что сломанный калькулятор всегда показывает правильный результат для одной-единственной операции. Тогда мнение субъекта, не знающего, что калькулятор сломан и неявно предполагающего, что с ним всё в порядке (ложная посылка!), будет истинным и безопасным, если он ограничится употреблением калькулятора для выполнения этой одной операции. На языке возможных миров в этом случае в расчёт принимаются лишь те миры, в которых субъект формирует то же самое мнение. Таким образом, выполняется слабое условие безопасности. Тем не менее, безопасное истинное мнение субъекта не будет знанием, поскольку невозможно приобрести знание про помощи сломанного калькулятора. Если же исходить из сильного условия безопасности, допускающего вариацию мнения субъекта, его истинное мнение не будет безопасным, так как при выполнении различных операций при помощи того же самого калькулятора у субъекта будут формироваться ложные мнения. Таким образом, принцип безопасности, понятый в сильном смысле, объясняет отсутствие знания.
B) То же самое можно также выразить при помощи понятия метода формирования мнения. Релевантный (близкий) возможный мир представляет собой мир, в котором формируется мнение при помощи того же самого метода. Методом в данном случае является произвольное вычисление при помощи того же самого (сломанного) калькулятора. (Можно сказать, что в случае повторяющегося одного-единственного вычисления просто употребляется другой метод формирования мнения. То есть возникает вопрос о том, что считать «тем же самым методом».)
C) Предположим теперь, что калькулятор сломанный, но вследствие двух компенсирующих друг друга ошибок всегда даёт правильный результат для любого вычисления, и субъект об этом не знает. В этом случае будет выполняться не только слабое, но и сильное условие безопасности, если в качестве метода формирования мнения принимается произвольное вычисление на калькуляторе. Несмотря на это, знание будет отсутствовать, так как при помощи сломанного калькулятора нельзя приобрести знание.
D) Заметим, что понятие близкого возможного мира (соответственно, понятие «того же самого метода») можно расширить ещё больше. А именно, можно рассмотреть миры, в которых пользуются разными калькуляторами, среди которых попадаются и сломанные. Если такие миры считать ближайшими, истинное мнение субъекта, сформированное в актуальном мире, не будет безопасным.
Рассуждения в этом духе можно продолжить. Здесь возникает своего рода регресс к бесконечности. То есть условие безопасности может быть сделано всё более и более сложным с той целью, чтобы оно позволяло охватить всё более широкий класс случаев при помощи формулировки «Знание – истинное безопасное мнение». Регресс возникает и при попытках объяснить знание в терминах лишь одного понятия когнитивной способности. Формулировка «Знание – подходящее истинное мнение» приводит к регрессу подходящестей разных порядков (подходящесть подходящести и так далее). Д. Притчард предлагает комбинировать в определении знания условие безопасности и условие применения когнитивной способности, – два основных естественных условия на знание – в рамках своей безопасной эпистемологии эпистемических добродетелей, о которой мы уже упоминали выше [57]. В то же время, как мы полагаем, оба эти условия в конечном итоге зависят от знания. Некруговой анализ концепта знания невозможен.
Пример «Темп»
Притчард приводит следующий пример «Темп», в котором даже выполнение двух условий – безопасности и применения когнитивных способностей – не даёт знание: «Работа Темпа состоит в том, чтобы контролировать температуру в комнате, в которой он находится. Он это делает, снимая показания термометра, который висит на стене. Оказывается, что такой способ формирования его мнений о температуре в комнате всегда даёт истинное мнение. Однако, причина этого не в том, что термометр функционирует подходящим образом, так как на самом деле это не так – его показания флуктуируют случайным образом в определённых пределах. Существенно, однако, что в соседней с термостатом комнате некто спрятан. Без ведома Темпа он делает так, что всякий раз, когда Темп смотрит на термометр, температура в комнате подгоняется таким образом, чтобы она соответствовала показанию термометра» [57, p. 38]. Истинное мнение Темпа не есть знание, несмотря на то что оно безопасно и Темп подходящим образом применяет свои когнитивные способности[49 - Заметим, что, если бы мы знали об этой особенности, у нас было бы знание. Сравните с определением знания С. Хетерингтона.]. Согласно Притчарду требуется принять во внимание не только эти два условия, но и некоторое условие связи между ними. Ниже мы рассмотрим этот вопрос подробнее. (См. также анализ примера «Темп» в Главе 1 Части 4.)
7. От безопасной эпистемологии к безопасной эпистемологии добродетелей
Эпистемология добродетелей
Эпистемология добродетелей делает акцент в определении знания на применении субъектом его эпистемических добродетелей[50 - Эпистемология добродетелей строится по аналогии с этикой добродетелей Аристотеля.]. Существуют две разновидности эпистемологии добродетелей: эпистемология когнитивных способностей и респонсибилизм, или эпистемология интеллектуальных добродетелей. К когнитивным способностям относятся, например, врождённые когнитивные способности (перцептивные способности, память и другие), основные когнитивные навыки и т. д. К интеллектуальным добродетелям относятся любовь к истине и знанию, открытость ума, эпистемические смирение, усердие и мужество, автономия, мудрость, осторожность, добросовестность, настойчивость и другие (см., например, [54]).
Эпистемология добродетелей Эрнеста Соса использует аналогию между знанием и действием. Аналогом успешного действия и эпистемической целью (достижением) является истинное мнение. Нормы, следование которым позволяет приобрести истинное мнение (и знание), то есть добиться успеха, называются целевыми нормами. Согласно теории индивидуальной целевой нормативности Э. Соса, в случае знания имеет место интенциональная попытка (намерение) приобрести подходящее (apt) истинное мнение, что р, алетически утверждая, что р. Пропозициональное знание – подходящее мнение, то есть успешное (истинное) мнение, успех которого является результатом применения субъектом его подходящих и надёжных когнитивных способностей, которые проявляются в успехе (истинности мнения). Другими словами, мнение подходяще, если и только если оно успешно (истинно) по причине компетентности (потому что оно компетентно, искусно). При этом для Э. Соса «животное знание», что р, – (просто) подходящее мнение, что р, или подходящее алетическое утверждение, что р (рефлексия отсутствует). Алетическое утверждение, что р, может быть искусным (adroit), но не подходящим (apt). «Полное знание», что р, – подходящее мнение, что р, подходящесть которого подходяща, или подходящее алетическое суждение, что р. Полное знание также предполагает, что подходящесть мнения направляется подходящим образом (то есть сама является подходящей – это подходящесть второго порядка), а не просто рефлексивно отслеживается. В случае полного знания мы имеем не просто подходящее алетическое утверждение, а подходящее алетическое суждение[51 - Поскольку убеждение должно быть успешным, или 1) «аккуратным» (А), 2) искусным/adroit (А) и 3) подходящим/apt (А), знание должно удовлетворять трём нормам: ААА. Компетентность, согласно теории Соса, имеет SSS-структуру и может быть более или менее глубинной: она разлагается на ситуационную компетентность/Situation (S), компетенцию формы/Shape (S) и компетенцию места/Sit (S). Внутренняя компетенция «места», но не компетенция формы, сохраняется даже во сне. Ситуационная компетенция проявляется только в конкретной ситуации. (См. также Главу 2 Части 4.)]. (См. «Epistemic explanations» [51].) Полное знание, что р, предполагает рефлексию. Но полное знание, что р, есть нечто большее, чем промежуточное знание как подходящее мнение, что р, подходящесть которого доступа рефлексии, или, другими словами, животное знание, что р, вместе с рефлексией о том, что мнение, что р, подходяще.
Эпистемология добродетелей позволяет объяснить некоторые случаи Гетье. Сильная (robust) эпистемология добродетелей, в рамках которой применение когнитивных способностей/достоинств играет доминирующую роль, однако, отвергается Притчардом на том основании, что в одних случаях она оказывается слишком слабой, а в других – слишком сильной. Слишком слабой (в смысле условий на знание) она оказывается, например, в случаях Гетье, обусловленных особенностями окружающей среды (пример с фальшивыми амбарами), хотя Соса это оспаривает. Для Соса в такого рода случаях отсутствует полное рефлексивное знание, то есть нарушается условие подходящести второго порядка, с которым ассоциируется суждение, предполагающее модальную (алетическую) оценку. Слишком сильной она оказывается, например, в случае приобретения знания от свидетеля, так как когнитиные способности познающего субъекта в этом случае задействованы минимальным образом. Соса, однако, считает, что и в этом случае его эпистемология пригодна. Он просто вводит в игру группу, к которой принадлежит познающий индивидуум, и, соответственно, не чисто индивидуальную когнитивную способность, а смешанную индивидуально-групповую когнитивную способность (см., например, [51, p. 117]).
Безопасная эпистемология эпистемических добродетелей
В связи с трудностями, с которыми сталкивается сильная эпистемология добродетелей, а также принимая во внимание пример «Темп», Д. Притчард предложил структурную теорию знания, – антислучайную (безопасную) эпистемологию эпистемических достоинств (способностей) (anti-luck virtue epistemology), – интегрирующую условие безопасности и когнитивное условие, причём таким образом, что между ними имеется связь [47; 57]. Это двухаспектная теория – комбинация экстерналистского условия безопасности и экстерналистского или интерналистского условия применения когнитивных способностей (добродетелей), в зависимости от принятия экстерналистского релайабилизма добродетелей (virtue reliabilism) или интерналистского респонсибилизма (virtue responsibilism).[52 - Подход Притчарда критикуют Э. Соса, Дж. Греко, Т. Уильямсон и другие философы. Соса считает, что знание не обязано удовлетворять условию безопасности. Греко полагает, что подход Притчарда является ad hoc. Уильямсон не верит, что «коктейль» из элементов не работающих подходов может дать действительно объясняющую теорию.] Согласно респонсибилизму агент осознанно применяет свои высокоразвитые интеллектуальные способности. В большинстве случаев, однако, для приобретения знания этого не требуется.
Притчард определяет знание так: «S знает, что p, тогда и только тогда, когда безопасный когнитивный успех S является проявлением релевантных когнитивных способностей S, при котором этот безопасный когнитивный успех в значительной мере объясняется проявлением этих когнитивных способностей» [56, p. 66]. (См. также [57].) При этом проявление когнитивных способностей S играет значительную, но не обязательно доминирующую, роль в причинном объяснении (безопасного) когнитивного успеха. В более поздней работе Притчард даёт следующую формулировку: «Знание – безопасное истинное мнение, в значительной степени приписываемое проявлению релевантной когнитивной деятельности (agency) субъекта. Согласно этой точке зрения проявление (manifestation) релевантной когнитивной способности существенно для знания (это «добродетельная» часть), но существенно также, что когнитивный успех субъекта безопасен в том смысле, что он не мог бы с лёгкостью отсутствовать (это «антислучайная» часть). Более того, должна быть правильная объяснительная связь между безопасным когнитивным успехом и проявлением когнитивной деятельности (agеncy) (то есть это не точка зрения, которая просто включает в себя два изолированных друг от друга эпистемических условия)» [76]. Например, в рассмотренном выше случае «Темп» условие связи не выполняется. Притчард также показывает, что с безопасной (антислучайной) эпистемологией добродетелей совместим его эпистемологический дизъюнктивизм (см. Главы 3–5 Части 4).
Отметим, что Притчард употребляет введённое Э. Соса понятие «проявления» (manifestation) когнитивных способностей в когнитивном успехе [51; 65; 66]. В рамках эпистемологии эпистемических способностей (достоинств) Соса проявление в когнитивном успехе когнитивных способностей означает удовлетворение условия подходящести (первого порядка). Подходящее мнение – знание. Полное знание для Соса предполагает также выполнение условия метаподходящести, то есть подходящести второго порядка, или подходящести подходящести. [51, p. 86]. (См. предыдущий раздел.)
Двухкомпонентный анализ Притчарда можно сделать совместимым с ЭСЗ Уильямсона, если предположить первичность концепта знания. В этом случае он будет круговым. Тем не менее, и в этом случае он будет информативным. Подробнее мы рассмотрим эту теорию в Главе 1 Части 4.
8. От безопасной эпистемологии добродетелей к эпистемологии добродетелей без риска
Итак, безопасная (антислучайная) эпистемология добродетелей утверждает, что знание – безопасный когнитивный успех, который в значительной мере (gnificantly) (но не в основном, как это требовала сильная (robust) эпистемология добродетелей) обязан проявлению релевантной когнитивной способности (когнитивного действия, agency) познающего субъекта [56; 57]. Под когнитивным успехом, напомним, Притчард понимает формирование истинного мнения, а не знания. Отметим, что можно также говорить о том, что безопасный когнитивный успех в значительной мере обязан употреблению релевантной когнитивной способности. Когнитивная способность проявляется, благодаря своему употреблению. И наоборот.
Антислучайная эпистемология добродетелей в одном смысле сильнее, чем сильная эпистемология добродетелей, а в другом слабее. Она сильнее в том смысле, что когнитивные способности познающего субъекта проявляются не просто в когнитивном успехе, а в безопасном когнитивном успехе. Она слабее в том смысле, что не требуется, чтобы когнитивный успех был в основном обязан применению когнитивной способности, которая бы, таким образом, в нём проявлялась, а обязан ему лишь в значительной мере. Таким образом, два условия – условие безопасности и условие применения когнитивных способностей – формулируются не независимо друг от друга, а между ними устанавливается объяснительная связь, позволяющая соединить их.
В примере «Барни» с фальшивыми амбарами когнитивная способность проявляется достаточно сильно, но не в безопасном истинном мнении, так как истинное мнение не является в этом случае безопасным. В примере «Темп» истинное мнение безопасно, но когнитивная способность не проявляет себя в нём, так как безопасность не обязана употреблению этой способности. В случае знания, полученного от свидетеля, употребление незначительной когнитивной способности позволяет приобрести знание благодаря тому, что окружающая среда является эпистемически благоприятной. В этом случае проявление (низкой) когнитивной способности в безопасном эпистемическом успехе является достаточно значительным, чтобы приобрести знание, но нельзя сказать, что знание в основном обязано употреблению когнитивной способности, как этого требует сильная (robust) эпистемология добродетелей. Таким образом, теория Притчарда объясняет, почему иногда достаточно слабое проявление когнитивного действия (agency), которое обычно не даёт знание, может быть достаточным для знания, и почему иногда достаточно сильное проявление релевантного когнитивного действия, которое обычно достаточно для знания, может быть недостаточным. (См. также Главу 1 Части 4.)
Эпистемология эпистемических добродетелей без риска (anti-risk virtue epistemology) Притчарда – усовершенствование его антислучайной/безопасной эпистемологии добродетелей: знание предполагает не просто безопасное мнение, а исключение или значительное уменьшение риска формирования ложного мнения [67; 77]. Анализ показывает, что понятие риска является более фундаментальным, чем понятие модальной удачи. Поэтому условие безопасности, которое формулируется в терминах понятия модальной удачи, следует заменить условием отсутствия риска. Безопасная (модальная) эпистемология – это «взгляд назад». Именно такой рефлексивный взгляд назад подразумевала эпистемология пост-Гетье: отсутствие знания объяснялось случайностью эпистемического успеха. Преимущество эпистемологии без риска в том, что она предлагает «взгляд вперёд»: отсутствие знания объясняется наличием риска. Безопасная эпистемология, исключающая модальную удачу, вторична по отношению к эпистемологии без риска. Нас интересует удача лишь потому, что прежде всего нас интересует степень риска. Притчард считает, что понятие риска позволяет, например, объяснить, почему эпистемология добродетелей – одноаспектная теория – не объясняет случай «Барни». С точки зрения этой теории знание совместимо с эпистемической удачей в случаях типа «Барни», то есть истинное мнение не обязано быть безопасным. Эта теория интересуется лишь когнитивным успехом (истиной) по причине применения когнитивных способностей/достоинств. Идея Д. Притчарда в том, что там, где есть высокий риск, не может быть знания. В случае «Барни» имеется высокий риск сформировать ложное мнение. Если эпистемически добродетельное познание должно отвергать риск формирования ложного мнения или, во всяком случае, высокий риск, то знание несовместимо с высоким когнитивным риском. (См. также раздел 2.9.)
На наш взгляд, ЭСЗ Т. Уильямсона как раз и понимает эпистемическую «безопасность» как отсутствие риска. В следующем разделе мы рассматриваем этот вопрос подробнее.
9. О двух формулировках условия безопасности и эпистемическом риске
В этом разделе мы рассматриваем две возможные формулировки эпистемологического условия безопасности. Условие безопасности в слабом смысле требует, чтобы фиксированное мнение было истинным в ближайших возможных мирах. Условие безопасности в сильном смысле допускает вариацию мнения в ближайших возможных мирах и требует, чтобы оно было истинным. Условие слабой безопасности исключает случай, когда мнение вообще не формируется, автоматически. Условие сильной безопасности допускает, что в некоторых возможных мирах мнение может вообще не сформироваться. Исключение из рассмотрения таких миров требует мотивации, которую даёт «эпистемология без риска» (anti-risk epistemology), но не безопасная эпистемология (без везения) (anti-luck epistemology). Мы показываем, что условие безопасности в сильном смысле имеет более широкую область применимости, чем условие безопасности в слабом смысле, и поэтому предпочтительнее. Это в свою очередь является косвенным указанием на предпочтительность эпистемологии без риска.
1. Как уже было сказано в предыдущем разделе Д. Притчард предложил заменить безопасную (антислучайную) эпистемологию, исключающую эпистемическое везение, эпистемологией без риска (anti-risk epistemology) [67; 77]. Последняя утверждает, что истинное мнение, формирующееся при фиксированных начальных условиях и методе (метод можно отнести к «начальным условиям»), является знанием, если риск того, что оно могло бы оказаться ложным, невелик, то есть если возможные миры, в которых мнение является ложным, в модальном смысле значительно удалены от актуального мира. Таким образом, в рамках эпистемологии без риска миры, в которых мнение вообще не формируется, не имеют значения.
Понятие риска предполагает «взгляд вперёд», то есть взгляд на сам процесс формирования мнения. Такой подход мотивируется очевидной заинтересованностью субъекта в том, чтобы исключить или минимизировать риск, то есть не допустить формирования ложного мнения. Таким образом, согласно Притчарду, эпистемология без риска позволяет устранить имеющийся у безопасной эпистемологии (без везения) незамеченный недостаток, который состоит в том, что возможные миры, в которых мнение субъекта не формируется, исключаются из рассмотрения без должной мотивации.
Традиционная безопасная эпистемология (без везения) предполагает «взгляд назад», то есть имеет ретроспективную направленность. Ретроспективно, предполагая, что мнение субъекта является истинным (успешным), она теоретизирует естественное условие, что истинное мнение, которое является знанием, не является случайным (когнитивный успех не является случайным), как условие безопасности истинного мнения. Условие безопасности состоит в том, что истинное мнение не могло бы с лёгкостью оказаться ложным, то есть в ближайших возможных мирах оно не является ложным.
Принимая во внимание вышесказанное, сделаем следующее различие. Неслучайность когнитивного успеха можно понимать либо в смысле неслучайности истинного мнения, которое, вообще говоря, могло бы быть другим мнением – в этом случае мы будем говорить об условии безопасности в сильном смысле, либо в смысле неслучайности истинности истинного мнения, которое предполагается фиксированным (не варьируется в возможных мирах) – в этом случае мы будем говорить об условии безопасности в слабом смысле.
Ниже мы изучим это различие и увидим, что понимание когнитивного успеха (соответственно, условия безопасности) в слабом смысле имеет лишь ограниченную пригодность. При этом тот факт, что условие безопасности в сильном смысле является более предпочтительным, говорит в пользу эпистемологии без риска.
2. Притчард обращает внимание на тот факт, что истинное мнение (когнитивный успех) можно считать случайным также и тогда, когда оно с лёгкостью могло бы вообще не сформироваться, то есть в (некоторых) ближайших возможных мирах оно вообще не формируется [67]. Условие безопасности, однако, апеллирует лишь к тем возможным мирам, в которых мнение оказывается ложным. На примерах можно показать, что наличие знания совместимо с эпистемическим везением, при котором истинное мнение с лёгкостью могло бы не сформироваться. Например, в науке многие открытия делаются случайно. Истинное мнение, которое при этом формируется, оказывается знанием, хотя в ближайших возможных мирах (при тех же самых начальных условиях и методе формирования мнения) оно вообще не формируется. Ситуации, когда эпистемическое везение совместимо со знанием, часто встречаются и в обыденной жизни. Мы случайно узнаём о чём-то, хотя в ближайших возможных мирах (в достаточно похожих ситуациях) мы не формируем соответствующее мнение.
Выше мы сделали различие между условием, что истинное мнение не является случайным и условием, что истинность мнения не является случайной. Во втором случае миры, в которых мнение вообще не формируется, исключаются из рассмотрения автоматически, и в этом смысле различие между безопасной эпистемологией (без везения) и эпистемологией без риска исчезает. Однако, как мы увидим, условие безопасности в узком смысле имеет ограниченную область применимости.
Рассмотрим подробнее вопрос о том, каким могло бы быть в ближайших возможных мирах формирующееся в актуальном мире истинное мнение и как наилучшим образом сформулировать условие его безопасности.
Итак, предположим, что (в актуальном мире) мнение формируется при некоторых начальных условиях в результате применения некоторого метода, которые фиксированы.
В ближайших возможных мирах возможны следующие варианты: (А) Мнение может не сформироваться. (В) Может быть сформировано лишь одно-единственное мнение (мнение фиксировано). (С) Могут быть сформированы разные мнения (мнение варьируется). (Д) Может быть (А) или (В) (мнение в возможных мирах одно и то же, и в некоторых возможных мирах оно может не сформироваться). (Е) Может быть (А) или (С) (мнение в возможных мирах варьируется, и в некоторых возможных мирах оно может на сформироваться).
В случае (В) может быть (В.1): истинность мнения не варьируется (мнение всегда истинно), либо (В.2): истинность мнения варьируется (мнение либо истинно, либо ложно). В случае (С) может быть (С.1): истинность мнения не варьируется (всякое мнение истинно), либо (С.2): истинность мнения варьируется (мнение может быть либо истинным, либо ложным). В случае (Д) так же, как и в случае (В), так что можно различить между (Д.1) и (Д.2). В случае (Е) так же, как и в случае (С), так что можно различить между (Е.1) и (Е.2).
Соответственно, на языке (ближайших) возможных миров мы имеем:
(В.1) мнение фиксировано и истинно во всех ближайших возможных мирах (истинное мнение является знанием). (В.2) Мнение фиксировано и в некоторых (ближайших) возможных мирах оно ложно (знание отсутствует). (С.1) Мнение варьируется, но во всех возможных мирах оно истинно (знание). (С.2) Мнение варьируется, и в некоторых (ближайших) возможных мирах оно ложно (знание отсутствует). (Д.1) Так же, как и в (В.1), только в некоторых возможных мирах мнение отсутствует (знание). (Д.2) Так же, как и в (В.2), только в некоторых возможных мирах мнение отсутствует (очевидно, знание отсутствует, так как оно отсутствует в случае (В.2). Этот случай не представляет особого интереса). (Е.1) Так же, как и в (С.1), только в некоторых мирах мнение отсутствует (знание. Этот случай не представляет особого интереса). (Е.2) Так же, как и в (С.2), только в некоторых мирах мнение отсутствует (знание отсутствует, поскольку оно отсутствует в случае С.2. Этот случай не представляет особого интереса по сравнению со случаем С.2).
Таким образом, наш анализ сводится к рассмотрению случаев (В.1), (В.2), (С.1), (С.2), (Д.1).
Соответственно, в терминах условия «безопасности» мы имеем:
(B.1) Истинность истинного мнения безопасна в том смысле, что (истинное) мнение не могло бы с лёгкостью быть ложным, и само (истинное) мнение «безопасно» в том смысле, что оно не могло бы с лёгкостью быть другим мнением или вообще не сформироваться. То есть мнение формируется, не варьируется и истинно во всех ближайших возможных мирах. Истинное мнение безопасно. (В данном случае безопасность в слабом смысле совпадает с безопасностью в сильном смысле.)
(Д.1) Истинность истинного мнения безопасна, но само (истинное) мнение не «безопасно» в том смысле, что оно могло бы не сформироваться. То есть мнение не варьируется и истинно во всех ближайших возможных мирах, в которых оно формируется. Истинное мнение безопасно.
(B.2) Мнение «безопасно» в том смысле, что оно фиксировано, но его истинность не безопасна, то есть зависит от возможного мира. Мнение могло бы быть ложным. В целом, истинное мнение не безопасно.
(С.1) Истинность мнения безопасна. Само мнение не «безопасно» в том смысле, что оно могло бы быть другим и безопасно в том смысле, что хотя оно и могло бы быть другим, оно не могло бы быть ложным (то есть истинность мнения безопасна). Мнение формируется, варьируется и истинно в ближайших возможных мирах. Истинное мнение безопасно. (Оно безопасно как в слабом, так и в сильном смыслах.)
(С.2) Мнение варьируется в ближайших возможных мирах и ложно в некоторых из них (хотя оно может быть истинным во всех ближайших возможных мирах, в которых оно не варьируется. То есть в этом случае мнение может быть безопасным в слабом смысле, но оно не безопасно в сильном смысле). Таким образом, мнение не безопасно в том смысле, что оно могло бы быть другим и даже другим и ложным (истинность мнения не безопасна). Истинное мнение не безопасно.
Выше понятие ближайшего возможного мира принимается в качестве первичного, так что ответ на вопрос о том, какие миры считать ближайшими, не очевиден. Мы не можем сначала ввести определение ближайшего возможного мира, а затем показать, что в случае знания соответствующее истинное в актуальном мире мнение является истинным также и в них. В самом деле, если бы это оказалось не так, мы бы сказали, что миры, в которых оно ложно, не являются ближайшими и изменили бы определение ближайшего возможного мира. И наоборот, если бы мы определили ближайший возможный мир, исходя из понятия знания, как мир, в котором истинное мнение, которое есть знание, является истинным, мы не могли бы информативно (не тавтологично) использовать понятие возможных миров для понимания знания.
Согласно Тимоти Уильямсону, такая взаимозависимость понятий не является препятствием для информативного концептуального анализа [1; 78, p. 325]. Сам Уильямсон апеллирует не к возможным мирам, а к субъектноцентрированным близким случаям и определяет «безопасность» как противопоставление опасности. Точнее говоря, если в случае ?, исходя из основания b, субъект знает, что p, то в любом ближайшем случае ?‘, в котором он верит, что p*, где p* близко к p, исходя из основания, которое близко к основанию b, p* истинно. (При этом понятие знания нечётко в той же мере, в которой нечётко понятие близкого возможного мира)[53 - «Случай» Уильямсона подобен «возможному миру», но в отличие от последнего он зависит от субъекта и момента времени. В терминологии Дэвида Льюиса это «центрированный мир» [1, p. 52]. Уильямсон отвергает модальный реализм Дэвида Льюиса, в рамках которого возможный мир есть нечто вроде максимально конкретной пространственно-временной системы, подобной нашему миру. То есть для Льюиса «актуальный мир» – это наш пространственно-временной мир; «возможные миры» – это другие пространственно-временные миры, которые не имеют пространственно-временной связи с нашим миром. Можно, однако, говорить о «возможных мирах» не в смысле модального реализма, а как о некоторым способе представлять возможности [79].]. Другими словами, истинное мнение, сформировавшееся в некоторых условиях и на некоторой основе, является безопасным тогда и только тогда, когда при достаточно похожих условиях формирующееся на достаточно похожей основе достаточно похожее мнение является истинным [1; 78, p. 325]. (Для Уильямсона, таким образом, начальные условия (а также основания и мнения) должны быть подобными и относиться к моменту события. Напротив, Данкан Притчард предполагает, что начальные условия (и метод формирования мнения) инвариантны.) На наш взгляд, определение Уильямсона можно отнести к эпистемологии без риска: во внимание принимаются лишь сформировавшиеся мнения, и условие безопасности исключает наличие высокой степени модального риска формирования ложного мнения. Сам Уильямсон пишет: «Согласно концепции “нет близкого риска”, безопасность есть вид локальной необходимости, а близость есть вид отношения доступности между мирами в рамках семантики возможных миров для модальной логики» [71].
Понятие модального риска следует отличать от понятия вероятностного риска (подробнее см. [56]). Другими словами, при анализе знания следует делать различие между удалённостью возможного мира от мира актуального в вероятностном смысле и его удалённостью в модальном смысле. Например, возможный мир, в котором лотерейный билет оказывается выигрышным, очень удалён в вероятностном смысле, но очень близок в модальном смысле (то есть этот мир очень похож на актуальный мир). Возможна и обратная ситуация. Таким образом, можно иметь знание о менее вероятном событии и не иметь знания о более вероятном событии. Я не знаю, что я не выиграю (не выиграл) в лотерею (если билет будет (есть) невыигрышный), но я могу знать, что мой автомобиль прошедшей ночью не был угнан, хотя вероятность того, что он не был угнан может быть гораздо ниже, чем вероятность того, что я не выиграю в лотерею. Дело в том, что в модальном смысле возможный мир, в котором я выигрываю в лотерею, очень близок к актуальному миру. Напротив, возможный мир, в котором мой автомобиль прошедшей ночью был угнан, отличается гораздо более значительно от актуального мира. Очевидно, модальная близость к актуальному миру есть вопрос степени: чем больше схожесть между возможным миром и миром актуальным, тем ближе первый ко второму. Поэтому знание может быть более или менее достоверным (соответственно, безопасность истинного мнения может быть более или менее сильной.). В любом случае, для наличия знания модальные миры, в которых мнение ложно, должны быть значительно удалены от актуального мира.
Для иллюстрации условия безопасности обратимся к известному примеру Элвина Голдмана с Барни [7]. Барни, не зная, что он находится в районе фальшивых (фасадов) амбаров, которые на вид не отличимы от настоящих, по чистой случайности смотрит на один-единственный имеющийся в этом районе подлинный амбар и формирует истинное (и обоснованное) мнение «Передо мною амбар». Он, однако, не знает, что перед ним настоящий амбар, поскольку условие безопасности его истинного мнения нарушается. Его мнение с лёгкостью могло бы оказаться ложным; оно оказалось бы ложным, если бы Барни посмотрел на любой фальшивый амбар (фасад амбара). Заметим, что при тех же начальных условиях и методе формирования мнения – Барни находится в районе фальшивых амбаров и случайно смотрит на находящийся перед ним объект, который он принимает за амбар – в возможных мирах мнение Барни «Передо мною амбар» не варьируется, но его истинность варьируется. То есть мнение Барни истинно в актуальном мире, в котором он смотрит на настоящий амбар, и ложно во всех ближайших возможных мирах. В нашей классификации это случай (В.2).
Данный пример можно незначительно модифицировать. Предположим, что Барни формирует несколько иное мнение, а именно мнение «Этот конкретный объект, который находится передо мною (который я вижу), амбар». Это мнение варьируется в возможных мирах, поскольку варьируется сам объект, на который смотрит (в возможной ситуации) Барни. Это случай (С). При этом мнение варьируется и ложно во всех возможных мирах, за исключением актуального мира (случай (С.2)). Таким образом, если в рамках этой интерпретации принять условие безопасности истинного мнения в слабом смысле, апеллирующее лишь к истинности мнения во всех возможных мирах, в которых формируется то же самое мнение, мы приходим к неверному результату, что мнение Барни «Этот конкретный объект, который находится передо мною (который я вижу), амбар» есть знание. (К возможным ситуациям, в которых это мнение фиксировано, относятся лишь ситуации, в которых Барни смотрит на один и тот же (настоящий) амбар. В этих ситуациях мнение истинно. То есть истинность мнения безопасна в слабом смысле. Но само (истинное) мнение не безопасно)[54 - Некоторые философы утверждают, что Барни знает, что перед ним настоящий амбар. Основанием для этой точки зрения является тот факт, что в известном смысле Барни формирует своё истинное мнение эпистемически удовлетворительным образом, применяя свои когнитивные способности. Например, согласно Соса, истинное мнение Барни является компетентным и подходящим и, следовательно, является знанием. (В то же время Соса полагает, что мнение Барни не удовлетворяет условию подходящести второго порядка (которое является модальным условием) и, соответственно, не является полным знанием.) [51]].
Эпистемология без риска позволяет опровергнуть эту точку зрения. В случае с Барни, так же, как и в случаях, в которых, в отличие от случая с Барни, имеется когнитивный (причинный) «провал» между истинным мнением и истиной/фактом (см. ниже пример с фермером), риск формирования ложного мнения высок. Поэтому с точки зрения эпистемологии без риска истинное мнение Барни не является знанием.
В другом известном примере фермер при нормальных условиях видит в поле овцеподобную собаку, которую он принимает за овцу, и за которой действительно случайно оказалась овца [67]. Истинное обоснованное (причём обоснование может быть более или менее сильным) мнение фермера «В поле овца» не является знанием, поскольку оно с лёгкостью могло бы оказаться ложным. В ближайших возможных мирах (то есть при тех же (или близких) начальных условиях и том же (или близком) методе наблюдения) мнение фермера не меняется, но оно оказывается ложным. В нашей классификации это случай (В.2). Причём во всех ближайших мирах (за исключением актуального мира) мнение фермера ложно.
Так же, как и в случае с Барни, это пример можно переформулировать. Предположим, что фермер формирует мнение «Здесь (в этом месте) и теперь (в это время) в поле находится овца». В ближайшем возможном мире его мнение будет другим, так как другим будет место и время. Слабая формулировка условия безопасности, принимающая во внимание лишь то же самое мнение, что и мнение в актуальном мире, и в этом случае непригодна.
Таким образом, предыдущие два примера могут быть проанализированы как в терминах слабой формулировки условия безопасности, так и в терминах его сильной формулировки ((В.2) и (С.2) можно преобразовать друг в друга). Как показывает анализ необходимых предложений, это не всегда возможно. Предпочтение следует отдать сильной формулировке условия безопасности.
Предположим, например, что истинное мнение, что 2 + 2 = 4, формируется эпистемически неудовлетворительным образом (например, в результате подбрасывания монеты). Тем не менее, истинность этого мнения является безопасной в слабом смысле. То есть мнение, что 2 + 2 = 4, является истинным во всех (и не только ближайших) возможных мирах. Нельзя, однако, сказать, что сформированное таким образом мнение является знанием. Это эпистемическое явление объясняется в терминах сильного условия безопасности. В самом деле, при тех же начальных условиях и том же методе формирования мнения (подбрасывание монеты), могло бы сформироваться другое мнение, например, мнение, что 2 + 2 = 5, которое является ложным. Именно вследствие этого, исходное мнение не является знанием.
Таким образом, слабая формулировка условия безопасности имеет ограниченную область применимости. Она применима лишь там, где она совпадает с сильной формулировкой этого условия, или же там, где её применение эквивалентно применению сильной формулировки. Слабая формулировка автоматически исключает из рассмотрения возможные миры, в которых мнение не формируется. Сильная формулировка предполагает вариацию мнения и, следовательно, возможность, что мнение вообще не формируется. Эти миры могут не оказывать (и они не оказывают) влияния на наличие знания, но их исключение из рассмотрения должно быть мотивировано.
Если, как это делает Притчард, определить «удачное событие» как событие, которое (при фиксированных начальных условиях) не имеет места хотя бы в одном ближайшем возможном мире, то, применительно к эпистемологии, истинное мнение (эпистемическое событие), которое не формируется хотя бы в одном ближайшем возможном мире, следует считать удачным. Как сказано выше, такое эпистемическое везение совместимо с наличием знания, и это объясняется эпистемологией без риска. В рамках последней, знание – истинное мнение, риск которого оказаться ложным, невелик. То есть в ближайших в модальном смысле возможных мирах мнение не является ложным (если оно вообще не формируется, то это не имеет значения).
Чем меньше риск, что мнение могло бы оказаться (или окажется) ложным, тем меньше везения в том, что оно оказалось истинным. И наоборот. То есть понятия риска и везения очень близки, но первое является более фундаментальным.
Можно предположить, что случаи, когда мнение не формируется, могут быть сведены к случаям (значительной) вариации начальных условий (или метода), при которых формируется мнение, то есть к случаям, в которых везение отсутствует. Следующий контрпример Притчарда опровергает это предположение: «Вообразим, например, субъекта, который имеет основанные на памяти корректные основания для своего мнения, что битва при Ганстингсе состоялась в 1066 году. Предположим, однако, что хотя наш субъект, соответственно, доверяет этому мнению в актуальном мире, имеются близкие возможные миры, в которых он склонен сомневаться в себе. Скажем, психологическим фактом об этом субъекте является тот факт, что его доверие к тому, во что он верит, достаточно изменчиво, даже если и нет эпистемического основания для такой изменчивости (например, у него нет оснований сомневаться в своей памяти). Для такого субъекта будет истинным, что в близких возможных мирах он будет иметь то же самое основание для своего мнения, что и в актуальном мире, и всё-таки на этом основании не будет верить в рассматриваемое предложение» [67]. В нашей классификации этот случай относится к Д.1. Мнение могло бы не сформироваться. Тем не менее, оно является знанием. С точки зрения безопасной эпистемологии (без везения) мнение субъекта, что битва при Ганстингсе состоялась в 1066 году, является удачным. С точки зрения эпистемологии без риска, его мнение не является рискованным. Поэтому оно и является знанием.
3. Таким образом, мы рассмотрели две формулировки эпистемологического условия безопасности для знания. Условие безопасности в слабом смысле исключает из рассмотрения случай, когда мнение вообще не формируется, автоматически и требует, чтобы фиксированное мнение было истинным во всех ближайших возможных мирах. Условие безопасности в сильном смысле допускает вариацию мнения в ближайших возможных мирах и требует, чтобы оно было истинным в тех мирах, в которых оно формируется. Игнорирование миров, в которых мнение не формируется, мотивируется эпистемологией без риска, но не безопасной эпистемологией (без везения). Условие безопасности в сильном смысле имеет более широкую область применимости и поэтому предпочтительнее, чем условие безопасности в слабом смысле. Это в свою очередь является косвенным указанием на предпочтительность эпистемологии без риска.
Список использованных источников
1. Williamson, T. Knowledge and Its Limits / T. Williamson. – Oxford UP, 2000.
2. Marion, M. John Cook Wilson [Electronic resource] / M. Marion // Stanford Encyclopedia of Philosophy. – 2015. – Mode of access: https://plato.stanford.edu/ entries/wilson/#Kno. – Date of access: 31.07.21; Travis, C. Oxford realism / C. Travis, M. Kalderon // The Oxford Handbook of the History of Analytic philosophy / ed.: M. Beaney. – Oxford UP, 2013.
3. Tienson, J. On analyzing knowledge / J. Tienson // Philosophical Studies. – 1974. – 25. – P. 289–293.
