Ночная прогулка

– Поздно, – Катя, достав из верхнего ящика комода мешок с разноцветными воздушными шариками, протянула его Арсению. – Давай, что сидишь, надувай.

Катя сама принялась надувать первый шарик и надув красивый оранжевый шар, завязала узелок на конце.

– Один готов.

Арсений улыбался, словно Чеширский кот.

– Это я могу.

– Почему не сказал, что твой блог стал настолько популярным? – поинтересовалась Катя.

– Конечно, сто тысяч подписчиков – это хорошо. По крайней мере, мой труд стал оплачиваемым. Очень радуют такие деньги. Но… это еще не популярность. Мне нужна аудитория многомиллионная!

– Когда добьешься желаемого, обязательно пригласи меня распить пару бокальчиков вина.

– А вот и приглашу! – театрально сказал Арсений.

– Поймала на слове. Ты шарики–то надувай. Болтай и работай.

– Болтать научился, а вот работать ни-ни.

– Плохо. За работу, тунеядец!

Надув ни один десяток шариков, Арсений все же решился и спросил:

– И долго будешь молчать?

– По поводу?

– Того самого…

– Понятно. Пришел пораньше, чтобы разузнать об Антоне?

– Видишь ли, у истинных блогеров-журналистов настолько развита любознательность, что некоторые личности принимают ее за нахальность.

– Ладно, сам напросился, придется исповедоваться тебе – может легче станет.

И Катя рассказала. Без лишних выдумок и секретов. Она доверяла Арсению. Пускай их не связывали родственные узы, это обстоятельство не мешало Кате, считать Арсения своим старшим братом, который, к слову, был старше всего на три с половиной месяца.

Ее детство и юность было неотрывно связано с семьей Шолоховых. Виктор часто задерживался на работе, а Катя с завидным постоянством обитала в доме доброй тетушки, играя с Арсением и Кириллом во все возможные детские утехи: от опасного лазанья по деревьям до дворового футбола. А сколько было не менее опасных и волшебных путешествий по лесным массивам, где водились тролли, орки, ведьмы и лешие, дивно играющие на губных гармошкам. А сколько было беззаботного веселья в домике на дереве, который они построили совместно с Виктором на стареньком тополе позади дома. А сколько было слез от ушибов. И много–много другого, что запало глубоко в ее сердце и осталось в ворохе воспоминаний.

До двенадцати лет они были неразлучными. Братом и сестрой. Лучшими друзьями, проводившими каждую свободную минуту вместе. Но однажды, на закате уходящего субботнего летнего дня, подарившего море эмоций от купания в чистом пруду и игры в волейбол надувным мячиком, Арсений сделал то, что задумывал не один месяц: поцеловал Катю.

– Что ты делаешь? – сначала удивилась Катя, отплевываясь, словно поцеловала слизняка, а потом разозлился. – Совсем мозги высохли от солнца! Забыл, кого целуешь?

– Кого? – покраснел он.

– Сестру.

– Ты мне сестра?

– Ау! – Катя залепила пощечину Арсению. По–дружески. Не приложила должного усилия, а хотела. – Проснись уже!

– Не могу. Я люблю тебя.

После таких признаний они закономерно отдалились друг от друга.

Но ненадолго.

Признание Арсения забылось со временем – и их дружба возобновилась, словно ничего и не было. Не такая открытая и свободная как в детстве, но все равно крепкая и уважительная. Они часто встречались, еще чаще звонили друг другу, переписывались, поддерживали друг друга.

Правда, Арсений ничего не забыл и не хотел забывать. Он любил тогда и сейчас. А когда он узнал, что его Катя по уши влюблена, стал любить её еще сильнее. И ничего не мог изменить.

– Что скажешь? – спросила Катя, закончив говорить об Антоне.

– Что тут скажешь – наворотила дел, сестренка! – ответил Арсений, весь побелевший и осунувшийся. Ни королевской стати, ни прежней самоуверенности. Разговор совсем выбил его из колеи, и теперь он мчался в кювет. Скоро он навсегда потеряет Катю и ничего не сможет изменить.

– Да, наворотила. Сама себя ненавижу. Что посоветуешь? – Катя заметила его нездоровое лицо. – Тебе плохо?

– Почему ты так решила?

– Лица на тебе нет.

– Не обращай внимания, с утра живот прихватывает. – Арсений задумался, борясь со смешанными чувствами. И после недолгого молчания ответил на ее вопрос. – Если он признался в любви, это что–то да значит. Хотя… сейчас словами любви слишком легко разбрасываются.

– Легко признаются. Легко расстаются.

– Издержки современного общества. Но не буду грузить тебя проблемами. Своих навалом. Тебе хоть стало легче, когда высказалась мне?

– Чуточку. А ты удовлетворил свое любопытство?

– Вполне, вполне. – Арсению хотелось кричать как загнанному в капкан дикому зверю. – Пойдем к родным. В горле пересохло.

– Так и скажи, что хочешь в туалет.

И комнату наполнил смех – натужный и далекий от искреннего.

***

Не успели Арсений и Катя спуститься по винтовой лестнице на первый этаж, как в дом зашли цветущие и шумные молодожены – Кирилл и Маша.

Маша была великолепна. Высокая, стройная, статная. Её длинные волосы волнами ниспадали на оголенные плечи и идеально подходили к черному вечернему платью с драпированной юбкой и пояском на талии, завязанным на спине бантом. Овальные черты лица, ярко очерченные глаза, широкая улыбка – притягивали взор не только мужчин, но и женщин.

На фоне обворожительной невесты Кирилл нисколько не терялся. Не обладая столь привлекательной внешностью, как Маша – на нем висели потертые синие джинсы и видавшая виды рубаха в клеточку с засученными по локоть рукавами – Кирилл обладал врожденной харизмой, стремительной внутренней энергетикой и отличным чувством юмора. После окончания экономического института он уверенными шагами поднимался по карьерной лестнице в одной известной корпорации по производству фармацевтики и в свои двадцать пять управлял финансовым отделом.

– Как долго вы! – запричитала Настя, встречая и обнимая детей.

– Мам, только без поцелуев. Чудесное платье, кстати!

– Спасибо, сынок. Все равно расцелую!

– Всем здравствуйте! – громогласно пропел Кирилл и сверкнул белоснежной улыбкой. – А что, все уже в сборе?

– Почти, – сказал Виктор, прибежавший с кухни на шум, и протянул руку племяннику. – Привет, молодежь! Заходите, заходите!

– Здравствуйте, дядя Витя. Как ваше ничего?

– Сносно, как видишь. Все ближе к пенсии.

– С днем рождения, – поздравила Виктора Маша и протянула подарочный пакет.

– Тише, – весело шикнул Кирилл на возлюбленную.

– Нельзя поздравлять?

– Я же говорил, дядя Витя не любит…

– Он прав, дядя Витя, с причудами, – шутил над собой Виктор. – Но все равно спасибо за внимание.

Виктор с Анна ушли на булькающую и грохочущую кухню.

– Кого я вижу! – Кирилл не сразу заметил Арсения и Катю. – Мой брат собственной персоной и красавица сестра.

По-братски обнявшись с Арсением, отметив его никуда негодные бакенбарды и бескровность лица, Кирилл привлек к себе Катю и чмокнул в щечку.

– Моя сестренка, ты хорошеешь с каждым днем!

– Ой!

– Как дела?

– Хорошо. У тебя?

– Аналогично. Все так же счастлив. – Кирилл отпрянул от Кати, и обхватил за талию скромную по натуре Машу. Потом спросил у сестры. – Готова к семейному безумию?

– Вряд ли.

– С праздником, – сказала Маша и вручила букет с альстромериями Кате. – Сегодня особый день.

– Мария, не надо было. – Катя вдохнула нежный аромат летних прилизанных солнцем цветов. – Люблю альстромерии.

– Кирилл мне подсказал. От платья взгляд не оторвать, – отметила Маша.

– Подарок от доброй тети. Сама знаешь какой.

– Она знает толк в модных вещичках. Случайно, мне не прикупила? – спросила Маша и сама же хохотнула, не помня, чтобы ее баловала подарками свекровь.

– Ты забыла? Ты украла у неё этого бесценного обалдуя, – шептала Катя на Машино ушко, и они прыснули от смеха.

– И чего это девчонки хихикают? – спросил Кирилл.

– Не для мужских ушей.

– Раз так, мы тогда с братом уединимся на серьезный разговор.

– На серьезный?

– Очень серьезный. Разговор не для дам.

– Посплетничайте, а мы пока пойдем помогать родителям.

Арсений и Кирилл вышли во двор. В центре стоял кованый стол с элегантными стульями. По периметру были высаженные полусферами садовые цветы, преимущественно, анютины глазки всех мастей. Рядом с низеньким кованым забором возвышалась яблоня, частично спасающая от яркого солнца.

Кирилл закурил. Предложил Арсению, тот отказался, сославшись на отсутствия тяги к бесполезному занятию.

– Три месяца не курю, – сказал Арсений, устремив взгляд на вечернее небо. – И пока не собираюсь.

– Молодец. Здоровеньким помрешь.

– Сразу к делу? Ты же позвал меня не просто так.

– Покурить.

– Ну-ну.

– Я буду отцом, – шепнул Кирилл, выдыхая из легких табачный дым.

– Поздравляю!

Арсений крепко пожал как обычно холодную руку брата и свободной рукой похлопал его по спине. Лицо Кирилла ничего не выражала, лишь глубокую задумчивость.

– Незапланированный ребенок?

– Нет. Наоборот. Мы готовились.

– Тогда почему такой кислый? – не понимал Арсений.

– Я и счастлив, и в тоже время напуган.

– Я думаю, это нормально для будущего отца. Почитай книги и расслабься.

– Не в этом дело.

– А в чем?

– Я вспоминаю нашего отца и боюсь повторить его ошибки.

– Но ты – не отец!

– Не отец, – согласился Кирилл.

– Вспомни, как нам было хреново без бати. Вспомни, как мама плакала по ночам, думая, что мы спим (даже сейчас идут мурашки). И сразу забудешь о других юбках.

– Перестал думать о юбках, когда женился.

– Тогда хватит сомневаться и паниковать. На тебя не похоже.

– Хандра иногда находит.

– Если ты будешь плохим отцом – я быстро надеру тебе зад!

– Ничего себе поворот! – удивился Кирилл, докуривая сигарету.

– А ты как думал? По головке не поглажу.

– Надеюсь, не дойду до такого.

– Черт! Мне не вериться! У тебя будет сын, а у меня племяш. Неужели мы выросли?

– Видимо.

Кирилл затушил сигарету в пепельнице. И перед тем, как зайти в дом, Кирилл поинтересовался у Арсения:

– У тебя то как на личном фронте?

– Ничего примечательного.

– Слышу это который год.

– Который год – ничего примечательного.

– Ясно. – Кирилл знал об истинных чувствах Арсения к Кате. – Не отпускаешь?

– Нет.

– Только мучаешь себя. Но дело твое.

– Мое.

– Сегодня придёт её ухажер, держи себя в руках.

– Без тебя разберусь.

– Ну, все не злись. Извини.

– Когда научился извиняться? – поддел Арсений брата.

Кирилл пожал плечами.

– Я реально рад, что у тебя будет ребенок!

– Тише, – предупредил Кирилл. – Это пока секрет.

– Когда мать узнает о секрете – она ведь просто с ума сойдет от радости.

– О, да!

Братья вошли в дом.

***

Геннадий Петрович и Антон шли в молчании, каждый думал о своем. Геннадий о том, как будет вести светскую беседу с незнакомыми людьми, будучи далеким от поддержания такого рода бесед, тем более с теми, чьи доходы не умещаются в скромном его уме. Антон о любимой Кате и о том, что будет после ужина.

– Красивая улица, – лишь сказал Геннадий Петрович, любуясь высаженными в ровный ряд молоденькими кленами. Типовые кирпичные двухэтажные дома с низенькими коваными заборами, за которым зеленели подстриженные газончики, вымощенные дорожки и цветущие клумбы располагали к себе, наполняя улицу тишиной, уютом и уверенностью в завтрашнем дне.

– Не такие они и богатые, как ты придумал, – заметил Антон.

– Я представлял трехэтажный коттедж с мансардой и как минимум бассейном.

– Не будешь теперь переживать?

– Если нальют рюмочку хорошего коньяка, не буду. А если пару–тройку не пожалеют, еще спою, епта. А ты сыграешь.

– Я не собирался играть.

– А зачем тащишь гитару?

– Она просила.

– Так ведь очевидно же: будешь веселить компанию. Так сказать, демонстрировал таланты.

– Попросит – сыграю.

– Попросит. Какой дом?

– Тридцать пять.

– Кажется, пришли.

– Да.

Они слышали, как льются голоса из открытых окон, и играет ненавязчивая музыка. Собравшись с духом, они открыли калитку, прошли по ухоженному дворику и позвонили в дверной звонок.

– Ну все, – сказал Геннадий Петрович, – обратной дороги нет.

– Нет.

– Может, тебе легче станет. Но мне тоже хреново.

– Легче не стало.

Геннадий Петрович засмеялся, обнял сына за плечи и приготовился к неизбежному, заслышав приближающие шаги хозяина.

Встретили их радушно и тепло, без тени притворства. Антона и Геннадия Петровича провели в просторную гостиную, где был накрыт царский стол, сплошь заставленный деликатесами и вкусностями: салат с рукколой и авокадо, цезарь с королевскими креветками, домашняя колбаска «Салями», тушенные в сметане грибы, вареная картошка, обильно укутанная свежей зеленью, телячий язык с горчицей, пшеничные и ржаные багеты в плетеных корзиночках. Среди вкусностей разместились графины со свежее выжатыми соками, пара бутылок красного вина и откупоренный коньяк.

Антона усадили за стол рядом с Катей и пожелали приятного вечера. Разжав кулаки, Антон выдохнул и посмотрел на Екатерину. Ее глаза смотрели на него с трепетом и теплотой.

– Я рада, что ты пришел, – сказала она и положила руку поверх его руки. Сжала. И потом быстро убрала, словно обожглась.

– Не мог иначе. Ты сегодня очень красивая.

– Ты тоже – красавец.

– Мы можем поговорить наедине после ужина?

– Да.

Удостоверившись, что гости уселись, Виктор попросил мужчин налить по чаркам всем желающим и на правах хозяина объявил тост:

– По сложившейся традиции, начну первым. Никто не против? – Виктор улыбнулся, услышав слова одобрения. – Буду говорить то, что повторяю каждый год. Когда я встретил Катю, а прошло уже шестнадцать лет, моя жизнь изменилось. Очень изменилось – на 360 градусов. Я не шучу. Другие ценности и обязанности, изменившийся взгляд на смысл жизни, иные стремления и начинания, вновь обретенные страхи и переживания. Я открыл для себя нечто большее, чем жизнь. И все благодаря одной единственной встрече, случайной или неслучайной, без разницы. Катя шестнадцать лет украшает и меняет мой мир. И пускай, не всегда было гладко, а иногда и очень больно, но эти временные неурядицы мы разрешили мирными беседами и сейчас смотрим на них с улыбками на лицах. – Молчание. Рука Виктора дрожала. – Ты знаешь, что я люблю тебя.

Катя в знак благодарности, уважения, и взаимопонимания кивнула Виктору прикрыв глаза.

– В общем, за то, чтобы мы всегда собирались в этот чудесный день лета и праздновали на полную катушку. Так выпьем же!

– Выпьем! – закричал растроганный речью Виктора Геннадий Петрович, и послышались звон рюмок и бокалов, громкие поздравления и радостные возгласы.

После первого тоста гости с предвкушением принялись за приготовленные вкусности, расхваливая то одно блюдо, то другое, успевая общаться на самые разные темы: от прогноза погода до предстоящего футбольного матча. Этим временем Виктор, неспокойная душа, часто бегал на кухню, проверял готовность горячих блюд и часто смотрел на часы, ожидал привоз торта, который должны были изготовить еще вчера.

Антон был молчалив в отличие от отца, который после первой рюмки раскрепостился и любезничал с Анастасией и Анной, рассказывая им историю о том, как принимал участие в родах и впервые увидел сына. История была скорее забавная, чем смешная. Ведь Геннадий Петрович упал в обморок при виде кричащего комочка синюшного цвета, сплошь покрытого слизью и кровью. В итоге – дамы рассмеялись, а Антон лишь улыбнулся, обратив внимания, что его преследует взгляд Арсения. Взгляд яростный и гневный. Настойчивый.

Пускай смотрит, подумал про себя Антон, не буду обращать внимания.

Антон отвернулся от Арсения, чтобы наконец внимательно рассмотреть написанные гуашью картины, ласкающиеся в лучах вечернего солнца. Фрегат рассекал бездну океана в свете разъяренных небес, исторгающих сотни молний. Одинокая лодка плыла по тихой глади пруда. Скрытое кронами берез озеро, на поверхности которого кружились купавы, белые лепестки и семейство поселившихся уток.

– Красивые картины, глаз не оторвать, – сказал Антон. – Кто автор?

– А ты догадайся? – вопросом на вопрос ответил Кирилл, подсказывая Антону глазами. Он смотрел на Катю.

– Катя, ты не говорила, что ТАК рисуешь, – обратился Антон к девушке.

– Есть порок.

– Они – великолепны.

– Ты еще не знаешь, сколько этого великолепия на чердаке, – вмешался в разговор Виктор. – Советую посмотреть. Если Катя разрешит.

– Я еще подумаю, – загадочно ответила она.

– Раз так сказала, значит, Антон, тебе повезло. Кстати, – Виктор указал на картину в позолоченной раме, – эта моя любимая. Видишь мостик и два силуэта – это я и Катя. Катя нарисовала ее, будучи еще ребенком. На мое день рождение.

– Мне было восемь, – уточнила она.

– Ничего себе. Небо очень красивое. Ты окончила художественную школу? – спросил Антон.

– И не только художественную школу, – ответил за Катю Виктор с гордостью.

– Предлагаю выпить, – вдруг сказал Арсений и обратил на себя внимание заболтавшихся гостей. – За Катю! За ее красоту и талант!

– Хороший тост, – поддержал Виктор.

Праздник продолжался.

Никто не думал скучать и уж тем более молчать. Все ожидания Антона от ужина в другой семье, не оправдались, чему он был несказанно рад. Ни напряженных пауз, ни нелепых фраз. Разговоры в семье Шолоховых текли как из рога изобилия, причем по семейной традиции каждый член семьи должен был вспомнить какой-нибудь смешной или добрый случай. Так что Геннадий Петрович сам того не ведая начал сложившуюся традицию. У всех были разные истории: от глупых и нелепых до трогательных и нежных. Кто-то умел рассказывать, Кирилл был прирожденным рассказчиком, а кто-то не мог связать и двух слов. Но самое ценное было в другом: никто не смеялся над чтецами-неумехами, наоборот – семья поддерживала и помогала закончить рассказ на позитивной ноте.

Когда очередь дошла до Антона, он сначала стушевался, не зная с чего начать, но когда рука любимой вновь коснулась его руки, к нему явились силы сказать:

– Рассказчик из меня плох. Можно я спою?

– Неси уже гитару! – дружелюбно крикнул ему отец.

Пока Антон ходил за гитарой, Виктор выставил стул в центр гостиной, приглушил музыку, а Анна зажгла свечи.

– Стихи сочинил вчера. Очень сырые. Заранее прошу прощения.

И Антон заиграл на гитаре и запел. Без надрывов и лишних криков.

Ветер прочь унес печаль и тоску,

А путник, сбитый с толку от любви

Смотрел на проплывающие огни,

Видя в каждом силуэте – её красоту…

Брел, спотыкался и ждал ответа

Проклинал свою судьбу,

Но не сдавался, преследуя мечту

Что порхала на краю света

И тут обняв во тьме ночной,

Её небесный лик неземной.

Сердце путника запуталось в неволи

И стал он птицей, порхающей на воли.

В её любви! В её любви! В её любви!

Антон получил ворох оваций и аплодисментов. И что ценнее – нежный поцелуй в щечку. Катя переборола смущение и в кругу семьи решилась на смелый акт.

– Грех тут не выпить! – сказал Виктор, усаживаясь на свое место. Виктор слушал Антона стоя, пытаясь унять внутреннюю дрожь. Его голос пробрался в его душу и расшевелил старые раны. Афганистан, песни товарищей на гитаре при свете разожженного костра, согревающего в холодные ночи пустыни. Еще ночью они пели, веселились, пили из фляг чистый спирт и рассказывали друг другу о семьях, друзьях и любимых. А утром попадали под обстрел. Живые закапывали мертвых, чувствуя вину за то, что остались в живых. Страшное время. Безжалостное и уродливое.

– Сейчас Антон врежет мне, но я скажу, – сказал Геннадий Петрович и хохотнул. – Шучу–шучу! Он не обижает старика.

– Пап!

– Однажды мой сын, еле волоча ноги, пришел домой за полночь. Весь в крови. Лица не видно. Один сплошной синяк. Ребра переломаны. Тело в ссадинах и гематомах. Ужас, одним словом. Я спрашиваю – что он учудил? Он в ответ: подрался с пьяными. Я вспылил, назвал дураком и вызвал врачей. И что думаете потом?

– Папа, не надо, – безуспешно пытался остановить отца Антон.

– Потом я узнаю, что он влез в драку, чтобы защитить уличного бомжа. Какие–то пьяные недоумки решили поиздеваться над обездоленным и немощным стариком и наверняка убили бы его, если бы не сын. Ему тогда было семнадцать. Я был так горд за сына. А когда я узнал, из газетки, между прочим, что он помог Кате, я понял, что выйдет из него толк.

– Давайте выпьем за героя и за того, кто воспитал героя, – восторженно сказала Маша.

Когда все выпили, Арсений захлопал в ладоши и засмеялся театрально и вызывающе, привлекая к себе внимание. Взгляды Антона и Арсения встретились, столкнулись лоб в лоб.

– Что тебя рассмешило? – поспешно спросила Анастасия, глядя на подвыпившего и нервного сына.

– Рассмешило? От смешного представление, как мы чествуем настоящих героев…

– Братан, тише.

– Не шикай мне. Хочу и говорю. Говорю, между прочим, я правду.

– Глас правды? – спросил спокойным и уверенным голосом Антон. Не время показывать слабость перед противником, который возомнил себя проповедником.

– Так и есть. И в отличие от других тебе не обмануть меня. Я знаю, кто ты и из какого теста?

– Арсений! – пыталась усмирить мать взбунтовавшегося сына.

– Я весь в нетерпении, – сквозь гнев улыбался Антон. – Расскажешь?

– Я? – Арсений снова наигранно захохотал и опрокинул еще одну рюмку. Добавил. – Я думал, ты сегодня расскажешь мне и моей семье, где научился играть на гитаре? Где написал стихи?

– Всех хватит, Арсений! – не выдержал Виктор и встал из-за стола. Его лицо покраснело. Вены вздымались на лбу. – Чего ты добиваешься? Хочешь испортить праздник?

– Просто хочу услышать правду и забыть разговоры про героев.

– Хочешь правду? – неожиданно для всех вступила за Антона Катя. – Все знают. Я повторюсь – все знаю, что Антон недавно вышел на свободу. Сколько прошло? Не важно. Да, он научился играть на гитаре и сочинил том стихов сидя за решеткой. Да, он продавал наркотики. Эту правду ты хочешь нам всем рассказать? Так мы и так все знаем. Ну?

– Я…

– Что не смеешься? – спрашивала Катя, переходя на крик. Ее глаза блестели от слез. – Где твой театральный смех? Что притих?

– Катя, не надо, – успокаивал ее Антон.

– Хочешь правду, Арсений? Ты гавнюк, который все испортил. Не хочу тебя видеть!

На этих словах, еле сдерживая слезы, Катя встала из-за стола и поднялась в комнату, разрыдавшись.

Воцарилось молчание.

***

Антон поднялся на второй этаж и остановился перед дверью в Катину комнату, услышав тихий плач.

Он постучался.

– Можно войти?

– Да.

Антон зашел в полутемную комнату, в которой горела прикроватная лампа с белым драпированным абажуром. Катя лежала на кровати и смотрела на потолок. По ее щекам скользили слезы. Тушь размазалась. Глаза были закрыты.

Он обратил внимание на плетеный стул, стоящий подле изящного туалетного столика с овальным зеркалом, но сесть не решился.

Подошел ближе к кровати.

Боролся с собой – всем своим существом Антон хотел опуститься на кровать, возвышаясь над Катей, как волна над побережьем – и успокоить её поцелуем.

– Как тебе моя комната? – спросила Катя, не открывая глаз.

– Красивая.

– Солнце я сама нарисовала. – Напротив кровати некогда белую стену облюбовало заходящее вечернее солнце, которое наполовину скрылось за горизонтом – за плинтусом. – Теперь у меня всегда солнечно.

– Нет плохой погоды.

– Пыталась прогнать. – Катя открыла глаза, смахнула руками слезы и посмотрела на Антона. – Так и будешь стоять?

– А! Сейчас сяду.

– Ложись рядом. Ты еще не видел ночное небо.

Антон лег на кровать. И увидел нарисованное предрассветное ночное небо. Темные краски растворялись, обнажая синеву небес с неподвижными островками облаков и мириадами звезд.

– Звезды словно подсвечиваются, – шепнул Антон.

– Никаких подсветок. Колдовство красок.

– У меня такое ощущение, что я лежу на ковре–самолете и любуюсь волшебным видом.

– А рядом лежит Жасмин и отчего-то хнычет, – пыталась шутить Катя.

– На то есть причины. – Антон повернул голову, чтобы заглянуть в ее глаза.

– Знаешь, если подумать, то я нисколько не лучше Арсения. Два сапога – пара.

– Не говори так.

– Не лучше, – не соглашалась Катя. – Нет. Такая же высокомерная лицемерка, как он.

– Он не изменит своего мнения по отношению ко мне, хоть я что делай. Я для него отброс, недостойный его семьи. И я понимаю его. А ты приняла меня таким, каким я являюсь на самом деле.

– Не обманывай себя.