Врата пряностей

Врата – это ведь сердце, а не печь.

Молодой человек гадал, не стоит ли в последний раз попросить у нее Яд. Момент прошел. Он знал, что она не поделится.

– Заклинаю, верь мне, – сказала она. – Непременно будет лучшая жизнь для тебя и твоей семьи, обещаю. Вдали от Чаши, вдали от Ралухи.

Амир пожал плечами, сам удивляясь, насколько может похолодеть его тело.

– Возможно, Харини. Вот только у меня нет времени. Врата свидетели, мы ждали достаточно долго. Я устал от людей, признающих существование проблем, но не делающих ничего, чтобы преодолеть их.

– А как же мы? – У Харини задрожали губы. – Как по-твоему, что сталось бы с нами, уйди ты к Иланговану?

Амир улыбнулся, и это подточило последние его силы.

– Уже не важно. Похоже, я никуда уже не иду.

И он бросился прочь, бегом через пустые коридоры погруженной во тьму и тишину килы Халморы, стены и атмосфера которой давили, как в склепе. Снова и снова он прокручивал в голове их разговор. С какого момента все пошло не так? Или быть может, все было не так с самого начала. Питать надежду, что между ним и Харини может что-то быть… это была мечта идиота. Как ни верти, Харини из рода блюстителей престолов, а он, Амир, всего лишь носитель из Ралухи. Вот она – правда, и в дарбаре ему напомнили об этом. Харини будет делать то, что считает выгодным для Халморы, даже если это означает принести в жертву Амира и его жизнь.

Амир заморгал и стряхнул охватившее его уныние. Он остановился, потерявшись в мыслях… и во дворце тоже. Лабиринт нависал над ним, заставляя сжиматься до размеров пятнышка. Он забыл про тропу пряностей. Что, если он не успеет к тому времени, когда Карим-бхай и другие носители уйдут в Ралуху? Амир ускорил шаг, ища выход из килы.

В каком-то месте он уловил запах дождя. Коридор расширялся, переходя в своего рода кухню, которая тоже оказалась до странности пустой. Из окон доносился стук дождевых капель. Куда делись повара и служанки? Или хмурые мальчишки с подносами, видевшие, как Амир воркует с Харини в саду?

Дорога вывела на большую площадку к лестнице, спиралью уходившей по стенам вниз к главным воротам килы.

Сами эти ворота размещались на приподнятой платформе, откуда широкое крыльцо с порогами выводило во двор, сейчас покрытый лужами.

Амир резко сбавил шаг, потом остановился. Капли дождя барабанили по его голове.

Перед ним на лестничной площадке, тяжело переводя дух, некий человек стоял над телами дюжины убитых халдивиров. В одной руке он держал серебряный ятаган, другой зажимал кровоточащую рану в животе. Вихрь краски окутывал его, как густой дым, скрывая лестницу и простертые у ног тела стражей. Облако специй плыло со стен дворца вниз по ступеням, поглощая перила, проникая в окна, обвивая фонарные столбы, словно это были живые алые щупальца, тянущиеся от рыжевато-коричневого туловища.

При виде Амира, замершего под светом воздетого над головой факела, глаза у мужчины округлились, как, впрочем, и у самого Амира. Затем неизвестный устремился к Амиру, выставив меч.

Глава 4

Святость Врат пряностей подтверждается тем фактом, что никакая непогода или нападение не способны заставить их выглядеть хуже, чем они уже выглядят.

Нареш Парагам. Лик бога пряностей

Амир только и успел, что спохватиться, повернуться и опрометью кинуться назад в кухню.

Молния разорвала небо, залив лестничную площадку мертвенно-белым светом. Амир успел разглядеть, что у мужчины темная кожа, а фиолетового цвета накидка и доспех разрублены в нескольких местах. Он был ранен, быть может смертельно, и тем не менее шел за Амиром, и тот без колебаний снова обратился в бегство.

Если куркуму похитил этот человек, то он совершил тяжкое преступление, караемое смертью. Пойманный на краже пряностей отправляется прямиком в самое сырое подземелье, где будет подвергаться пыткам до тех пор, пока обоняние его не превратится в причудливое воспоминание, где мозг, воспринимавший ранее вкус, полностью утратит равновесие. Амир знавал прошедших через такие муки и мог представить, какая судьба ожидает его преследователя.

Впрочем, собственная судьба волновала Амира куда больше. Он влетел в пустую кухню, где еще висело тонкое облачко муки и витал запах жаренных к ужину вада[20]. Сердце бешено колотилось в груди.

Десять шагов, и человек с дырой в животе нагонит его.

Амир всегда гордился своей быстротой. Он частенько бегал по Чаше взапуски с другими носителями и всегда побивал их. Нет нужды передавать, как обругал он себя, когда со скоростью катящегося с горы камня врезался в кадку, наполненную маленькими сосудами, и те с угрожающим металлическим грохотом рассыпались по полу.

Мгновение спустя в спину Амира уперлось колено преследователя. Крик молодого человека эхом заметался по коридору, и он надеялся, что кто-то придет на помощь. Как порадовал бы его сейчас вид хоть всего гарнизона халдивиров! Однако, помня о куче трупов на ступенях, он не слишком уповал на спасение.

Лишь когда перед глазами мелькнул клинок ятагана и капли воды брызнули с зазубренного лезвия, Амир угомонился. Но даже дышать получалось с трудом. Щека его вжалась в мокрый камень, и даже если он смог бы заговорить, то не стал бы восхвалять силу чужака или признавать поражение.

Не обращая внимания на трепыхания Амира, неизвестный перевернул его и разорвал на нем горловину рубахи, а потом пригляделся в свете свечи к клейму пряностей.

– Ч… что тебе нужно? – выдавил Амир. – Отпусти меня!

– Молчать, – прошипел мужчина.

Он тяжело дышал в лицо Амиру. Но вот мокрые пальцы сползли с горла носильщика. Прочь от метки. Когда палец незнакомца проехал по ней, тело Амира пронзила острая боль.

Неожиданно человек, схватившись за рану и издав тихий стон, отпрянул и скрылся в тени ближайшей стены.

Амир подобрался, встал и, пошатываясь, отступил на пару шагов. Но не убежал. Страх затуманил голову и приковал к месту ноги.

На раненом была мантия лекаря, поверх которой был надет стеганый доспех, к ней были пришиты рукава, прикрывающие узловатые мускулы. В порубленной кольчуге и красноречиво-серой одежде воин выглядел как грозовая туча, чье желание пролиться дождем пошло на спад.

Было очевидно, что он умирает. Из-под пальцев сочилась кровь. Он пытался зажимать раны в тех местах, где была разрублена кольчуга. Губы у него были алыми как паан[21], с бороды свисали сгустки крови. Единственным открытым участком кожи была узкая полоса на лбу, где было выжжено клеймо: глаз в круге с бриллиантом.

– Ты носитель, – пробормотал неизвестный.

Казалось, жизнь вытекает из него с каждым произнесенным слогом.

Амир кивнул, надеясь, что его нежелание убегать будет истолковано как отсутствие вины в каких-либо проступках.

– Ты очень проницателен.

Незнакомец закашлялся, отхаркнув кровь.

– Меня зовут… Файлан. Я из легиона юирсена из Иллинди.

Амир уставился на него. Ему никогда не доводилось слышать ни про Иллинди, ни про какой-то там легион, ни про юирсена. У этого человека все признаки того, что он находится под действием сильного дурмана и бродит в плену своих галлюциногенных приключений.

Файлан снова закашлялся, изо рта у него опять потекла кровь. Похоже, каждый произнесенный звук отнимал несколько минут его жизни, но острота ситуации не позволяла ему экономить на речи.

– Ты носитель пряностей, – повторил он. – И это твой дар.

– Проклятие, – тут же поправил Амир.

– Тогда, боюсь, мне придется усилить это проклятие, потому что то, о чем я тебя попрошу, больше никто не сделает. Пожалуйста… не… уходи.

Амир привык относиться к многим жизненным невзгодам как к велению судьбы. Судьба уготовила ему роль носителя, судьба предопределила ему жить с аммой и Кабиром, перебиваясь крохами самых дешевых специй. По воле судьбы отец бросил его и семью, а мать решила забеременеть от другого мужчины из Чаши, – мужчины, которого она совсем не знала. По воле судьбы женщина, которую он любил и с которой хотел быть, имеет от него секреты. И теперь, когда судьба в кои веки предоставила ему право выбора, он подчинился этому странному человеку.

Предпочел остаться, а не уйти.

Амир подошел ближе, так, что мог чувствовать запах умирающего. Глаза Файлана помутнели, и только последним усилием воли он не давал голове безвольно свеситься.

– Ближе, – прохрипел Файлан.

Потом повторил просьбу, пока Амир не встал прямо над ним в этой сырой кухне. Как завороженный смотрел молодой человек на воина и молился, чтобы пришел кто-нибудь и избавил его от тяжкой власти принимать решения.

Когда Амир присел перед Файланом на корточки, раненый улыбнулся, показав перепачканные кровью зубы. Он разжал ладонь – ятаган со звоном упал на пол, – потом сунул руку во внутренний карман. Мгновение спустя рука появилась снова – в ней лежал медальон. Шнур был украшен горошинами агата, в центре была подвешена крошечная баночка, содержащая, как показалось Амиру, серебристый песок. Точнее в темноте определить было сложно.

Файлан знаком предложил Амиру взять медальон.

На миг молодой человек заколебался. Потом подчинился. Вернее, сделал выбор подчиниться. Снова.

Приятное ощущение, не правда ли?

Медальон оказался легким, как лепешка-идли, как если бы горошины камня ему просто привиделись.

– Прошу, ты должен помочь мне доставить это в Иллинди.

Амир готов был поставить половину жалованья на то, что это все вызванный дурманом бред. Этот человек наверняка много дней поглощал маковые головки, доводя себя до состояния, когда тело подчиняется хорошо, но мыслительные способности убиваются напрочь.

– Послушай, – сказал Амир, мечтая, чтобы из какой-нибудь стены вышел чудесным образом Карим-бхай и продолжил за него эту беседу. – Я понятия не имею, о чем ты говоришь. Не знаю даже, где находится это Иллинди. Ты… я слышал про тебя где-то раньше… – Тут, собрав разбредшиеся мысли, Амир вспомнил. – Откуда ты знаешь Харини?

Файлан продолжал, не удостоив Амира ответом:

– В Иллинди ты должен переговорить с Мадирой. Ни с кем другим, только с Мадирой. Скажи ей, что Файлан не сумел, но надежда еще есть. Передай, пусть не посылают юирсена.

Поток незнакомых имен ошеломил Амира.

– Эй, давай-ка помедленнее.

Получилось так, что Файлан замедлился чересчур сильно и перестал говорить вовсе. Вместо этого он смотрел на Амира, а тот попятился, не отрывая глаз от зияющих ран и непрестанного потока крови, лужей растекающейся по полу кухни под Файланом. Амир видел, как в Чаше целители умывали руки и не перед такими ранами. Файлан слабо кивнул на медальон в руках у Амира.

– Ты держишь сейчас в ладонях олум, – едва слышно промолвил воин, – самую священную из пряностей. Ее можно ис… использовать для получения любой другой специи, и ее нужно вернуть домой. В Иллинди, в девятое королевство.

Словно земля разверзлась под ногами у Амира, поглотив его целиком. Пряность, о которой он никогда не слышал. Девятое королевство? Тысячи мыслей завертелись у него в голове, когда он устремил мысленный взор в сторону Внешних земель, вкруг лесных границ Ралухи. Силуэты гор и обещание уходящих в бескрайнюю даль дебрей. Он стряхнул с себя навязчивые видения. Что за глупые шутки? Девятое королевство?! Чушь. Это не вписывается даже в пределы его воображения, не говоря уж о способности поверить.

Амир посмотрел на пряность в прикрепленной к медальону склянке. Пряность, способная превращаться в любую другую пряность, – этот парень вообще говорит когда-нибудь правду? Амир вздрогнул, слыша в голове почти полный соблазна шепот собственных мыслей: «Если это так, то Врата пряностей больше не нужны. Где растет олум, там будет и жизнь».

У Амира голова пошла кругом, ему показалось, что ноги того гляди подкосятся под тяжестью этой ноши.

– У меня… нет сил, – прошептал Файлан. – Не могу… объяснить. Прошу тебя… иди и сделай это ради нас всех.

Где-то слышались звуки, производимые халдивирами. Не слишком близко. Но скоро они будут здесь. Отсюда вопрос: почему он еще стоит тут и выслушивает бред, который несет умирающий? Ему давно уже пора вернуться на тропу пряностей, к Карим-бхаю. И тем не менее невидимая сила удерживала его на месте. Казалось ужасно неправильным, если Амир вот так уйдет, оставив человека умирать в одиночестве. Быть может, он сумеет хоть немного утешить его в течение перехода. Ему приходилось видеть раны. Для Файлана счет шел на минуты, может, даже секунды. А проявив желание помочь, Амир, быть может, сумеет получить ответы еще на несколько вопросов. Молодой человек был растерян, раздавлен грузом того, с чем столкнулся, возможностью, что это может быть правдой. Он должен выяснить.

– С какой стати мне тебе верить? – отважился он наконец, сознавая, что в голос его закралась дрожь.

Файлан вздохнул, закрыл глаза, потом снова открыл:

– Я… тебя не знаю. Нет причины… врать. Пожалуйста…

– У тебя есть сообщница… – начал Амир, вспомнив слова неизвестной женщины в зале. – Она где-то здесь, так? Она… она хочет попасть в Джанак и… и к Иланговану… Что ты об этом знаешь? Можешь рассказать мне? Тогда я помогу остановить ее. Могу сообщить в Совет торговли пряностями, и там примут меры, чтобы покончить со всем этим.

Глаза у Файлана расширились на миг, потом почти закрылись. Он яростно замотал головой:

– Не надо… не говори никому. Она… заманивает их. Юирсена… нельзя выпускать. Она… уничтожит их.

Кого уничтожит? У Амира голова шла кругом. Опять незнакомое слово, слетевшее с немеющих уст Файлана с оттенком мрачной угрозы. Юирсена. Не про их ли выпуск упоминала прежде неизвестная женщина? Амир снова встал и прошел перед Файланом, теребя костяшки пальцев. Врата, что он творит? Это безумие! Он уже опоздал – Карим-бхай не сможет задерживать носителей так надолго. Его того гляди схватят халдивиры, а наказания в Халморе куда суровее, чем в Ралухе. Амир может не увидеть уже родного дома. Пора уходить.

– Ладно, Файлан-сагиб… Ты послушай… Жаль говорить, но помочь тебе я не в силах, понимаешь. Я… я на такое пойти не могу. Я не знаю, правду ты говоришь или нет. Мне… мне тут не справиться. Я здесь оказался, потому что знаю Харини и надеялся, что она даст мне склянку с Ядом. И что вышло? Мне не везет, это удел чашников, как пить дать. Я очень… сожалею, но мне нужно возвращаться домой. Надеюсь, ты понимаешь.

Файлан с трудом сел. Потом, во внезапном порыве, схватил Амира и подтащил к себе. Амир слышал запах крови, сочащейся из не поддающихся исцелению ран.

– Яд, – прошептал воин. – Это в Иллинди его производят… Его там целые пещеры.

Амир заморгал, даже не пытаясь вырваться из хватки Файлана.

– Врешь.

– Я же говорил… Нет причины… врать.

Теперь при дыхании у Файлана слышались хрипы глубоко в груди. Слова иссякли, песок времени иссякал в часах его сердца. Опухшие, тускнеющие глаза остановились на медальоне в руке у Амира, на серебряной баночке с серебристой специей.

– Ты должен доставить олум в Иллинди… передай им… умоляй их… не посылать юирсена.

Воин снова смолк и закашлялся, потом выпустил Амира. Медлительными движениями он начал разматывать тюрбан на голове. Прошла, казалось, вечность, прежде чем он снял его, освободив копну волос, упавших на плечи, и протянул алую ткань Амиру. Она была влажной и пахла пряностями.

– Носи ее под шеей… не говори в Иллинди ни с кем, кроме Мадиры. Отдай ей олум. Империя рассчитывает на тебя… Все девять рассчитывают.

Все девять! Опять эти изменнические речи.

Смятение заполнило сердце, медальон едва не выскользнул из руки Амира. Он утер пот со лба. Ничто из сказанного Файланом не имеет смысла. Нет, нет, нет. Ему следует немедленно вернуться на тропу пряностей. Он не справился с задачей добыть Яд для семьи, и пора возвращаться домой. Это было меньшее, что он может сделать для семьи, – быть с ней.

Лишь осознав, как неестественно тихо в кухне, Амир понял, что тонкая струна, удерживавшая голову Файлана, оборвалась. Файлан пересек губы Уст задолго до того, как Амир решился в очередной раз отклонить просьбу воина.

Он тяжело задышал. Испустил вздох. Накрутил шнур медальона на пальцы. Снаружи дождевые капли падали с неба, производя звук, похожий на биение пульса, прерываемый голосами.

Приближение свежего отряда халдивиров заставило молодого человека очнуться. Поначалу они растащат тела на входе, близ лестницы, и окропят трупы перцем, чтобы открыть павшим дорогу на Поля Корицы. А потом ввалятся в распахнутые двери кухни, привлеченные мерцанием света, и обнаружат Файлана и его.

В слабом свете факела Амир смотрел на Файлана, на неподвижную фигуру, которой не суждено подняться. Не имело значения, что он знал этого человека всего несколько суматошных минут. Стоя в тени, глядя на бездыханное тело, Амир думал о том, как ничтожна его собственная жизнь. Что ее ничего не стоит отнять, пока он кочует, как раб, по восьми королевствам, предав забвению собственные мечты. Если в следующий раз представится желанная возможность, он обязательно ухватится за нее. Но сейчас ему пора возвращаться домой.

Амир сунул медальон в карман и бегом бросился через кухню, прочь от приближающихся воинов. Среди дождя и мглы он был всего лишь искоркой лунного света, стремительной тенью, что гонится за хвостом тела, которому принадлежит. Халдивиры занялись растаскиванием тел убитых товарищей, и до Амира доносились издалека выкрики и приказы. Если в чем-то он и был уверен, так это в знании переходов, соединяющих форт с тропой пряностей. Всякий раз, отправляясь на встречу с Харини, он находил путь через этот лабиринт и надеялся, что сегодняшний вечер не станет исключением. Дождь все шел, и Амир предпочел держаться грязной, воняющей коровьим навозом дороги к прорытой ниже крепости канаве. Та, в свою очередь, вела через подземный туннель к шлюзу на границе джунглей сразу за килой. Если ему удастся перебраться через накопившуюся воду, халдивирам его никак не достать.

Стоит достичь тропы, останется только предложить какому-нибудь из носителей разделить груз, а тот будет только рад облегчить ношу.

Пока Амир брел через канаву, сердце его колотилось. Мысли разделились на две противоборствующие армии: одна верила Файлану, другая нет. Армия неверия одолевала, призвав на помощь опыт прожитых Амиром лет, накопившихся неудач, напоминала, как неосторожно полагаться на людей, живущих за пределами Чаши. Он сознавал тщету надежд для чашников вроде себя, которых мир манил щедрой наградой за службу, почестями, проливающимися из Уст, а сам топтал их, пинал и таскал, плевал и сек плетьми, заставлял гнуть спину от зари до зари. Ночной отдых сводился на нет муками пережитой за день боли, и они не успевали толком сомкнуть глаз, как день начинался снова, и цикл повторялся, повторялся, повторялся…

Он раз за разом корил себя за то, что не сумел достать Яд, который позволил бы ему увести семью из Ралухи. Мало просто уйти из торговли пряностями, как поступил отец. Амир не может избрать легкий путь и бросить семью. Только не в Чаше.

Но при всех своих сомнениях, даже после разговора с Харини, Амир не собирался кусать плод, которым его, прежде всего, не должны были угощать.

Ему надлежит вернуться в Ралуху. И попробовать снова.

А если Файлан не врет? Пещеры, полные Яда… А всего и нужен один пузырек. Залить тонкую струйку в горло амме для безболезненного перехода…

Раздираемый противоречиями, Амир выбрался из шлюза на подозрительно пустую дорогу. Взбираясь по склону к Вратам пряностей под дождем, снова перешедшим в холодную морось, он с ужасом и оцепенением понял, что носители уже вернулись в Ралуху. Без него.

Глава 5

Сундук с золотом и банка гвоздики имеют в моих глазах равную ценность. Если нет второй, нет смысла копить первое.

Мишура Вардхан. Все, что блестит. Глава 4

Амир вышел из Врат на шафрановые поля Ралухи и остановился, почти наткнувшись на острие выставленного Хасмином копья. Спину сводило от боли. Будь он сейчас с мешком – едва ли выдержал бы приступ, вызвавший мышечную судорогу и сжатие сердца. Дышать было трудно. В голове слышался голос, он шипел, как если бы в жарящийся на кокосовом масле четти добавили слишком много горчицы. Голос заполнял всю черепную коробку, норовя вылезти наружу.

Врата пряностей в очередной раз растрепали все жилы, соединяющие воедино его тело. Внутренности горели огнем, более жестоким, чем обычно, и даже смерть казалась Амиру предпочтительней этих мук. Но он был жив… по крайней мере, пока. В глазах Хасмина угадывалась готовность при первой возможности изменить сей факт.

За спиной у Амира выступил из Врат Карим-бхай и, увидев представшую перед ним картину, глухо застонал.

– Хасмин-кака, ты же обещал.

Голос друга донесся до Амира как будто из глубокого колодца. Он медленно поднял голову. Хасмин, повернувшись к Карим-бхаю, пощелкал языком. Хвост его защитного цвета тюрбана реял по ветру.

– Обещал? – спросил он насмешливо, слегка наклонив голову.

– Да, кака! Мы заключили сделку.

Голос зазвучал более четко. Карим-бхай подошел и встал рядом с Амиром, следя одним глазом за пикой, а руки сложив в жесте смирения.

– Чтобы вернуть Амира в Ралуху, кака, я уплатил халдивиру не два кисета черного перца, но целый двухнедельный паек. Парня уже поместили на день в тюрьму. Ты должен сдержать слово и отпустить его.

Карим-бхай сам тяжело дышал, заламывал руки и едва передвигал ноги. Врата истерзали его не меньше, чем Амира, и тем не менее старый носитель, вопреки возрасту, не кривился от боли, тогда как Амиру казалось, будто ему прямо сейчас режут пилой бедро.

Врата, хоть бы это прекратилось!

Позади Хасмина выстроились полумесяцем с полдюжины човкидаров. Пики они держали на изготовку, словно опасаясь, что Амир и заикающийся Карим-бхай одолеют их всех при помощи какой-нибудь немыслимой уловки.

Хасмин не опустил копье. Амир ожидал, что спустя какое-то время боль от перехода через Врата пряностей пойдет на убыль, как это было всегда. Но в этот раз боль не ослабевала, и причиняемые ею мучения длились, казалось, вечность. Хасмин выровнял пику.

– Почему? – только и спросил он, буравя Амира взглядом.

– Я… – Амир закашлялся. – Я заблудился. По всей Халморе погасли огни. Спроси у других носителей, Хасмин-кака, если мне не веришь.

– И ты шел на ощупь и уперся в окровавленную стену, так, что ли?

Взгляд Хасмина опустился на рубаху Амира. Молодой человек совсем позабыл, что она перепачкана кровью Файлана.

– Это… Я… – замямлил Амир в ответ.

Вот дерьмо! Поверит ли Хасмин, если Амир расскажет ему о задержавших его обстоятельствах? Поверит, если сказать про девятое королевство и про пряность, которую можно использовать для производства любых других пряностей?

Едва взглянув на охваченного холодной яростью Хасмина, Амир понял ответ. Молчание пойдет сегодня по цене муската. А дни муската следует ценить.

– А ты бери мешок и проваливай отсюда, – пролаял Хасмин, обращаясь к Карим-бхаю.

– Но кака… Что ты будешь с ним делать?

Из уст Карим-бхая так естественно сочилась наигранная угодливость, настороженная покорность чашника, способного лишь тешить самолюбие тех, кто стоит выше его. Амир ненавидел иногда Карим-бхая за эту пантомиму. Он не считал, что вратокаста должна пресмыкаться перед этими людьми, вне зависимости от занимаемого ими положения. Но Амир был всего лишь человек, притом носитель. Что он знает о происходящем вокруг, за исключением день за днем тянущейся рутины переходов? Амир понимал, что, занимая отведенное ему положение и живя, где живет, он не в силах переменить ничего в устоявшемся укладе Ралухи.

Хасмин сплюнул Амиру под ноги и концом копья направил Карим-бхая к одному из човкидаров:

– Что я с ним буду делать, говоришь? То, что собирался давным-давно.

Амир встревожился:

– Ты не можешь бросить меня в Пирамиду! У тебя нет права арестовывать носителей. Сказано, что…

– Я не собираюсь тебя арестовывать, – буркнул Хасмин. – Или вести тебя в Пирамиду. Я обещал Кариму отпустить тебя, вот и отпущу.

Амир прищурился. Что-то не складывалось. Хасмину чуждо было милосердие, наделить его этим качеством можно было только в самом причудливом сне.

Хасмин улыбнулся, и от этой ухмылки у Амира участилось дыхание, пусть тело еще сводило от пережитой во время прохода через Врата пряностей боли.

– Оставь нас, – прорычал начальник човкидаров, обращаясь к Карим-бхаю.

Карим-бхай в повторном приказе не нуждался. Старик глянул на Амира, издал тяжкий вздох, который Амир знал слишком хорошо. На немом языке чашников он означал, что день выдался дерьмовый и ночь обещает быть не лучше, но завтра наступит другой день, который принесет новую надежду, нужно только продержаться.

В мгновение ока Карим-бхай исчез, и вот он уже ковыляет по полям к имеющей форму чаши долине Ралухи, а вокруг него колышутся колоски шафрана.