Жизнь и чудеса выдры

Теперь небольшие порции энергии приходилось тратить на Коко и персонал питомника. На большее ее ресурса не хватало. Но даже ради этих крох приходилось выжимать себя без остатка.

Большую часть времени Фиби могла лишь мысленно охать от боли. Однако каждый день наступала благословенная передышка, когда боль немного отступала, и Фиби могла задействовать свой мозг так, как делала это раньше. И она решила не тратить это время попусту.

* * *

– Ты готова принять гостью? Это Кристина. Я могу дать ей от ворот поворот, если хочешь, – предложил Эл.

Фиби чуть выпрямилась на подушках и положила книгу на прикроватную тумбочку.

– Нет, все в порядке. Пусть поднимается.

В ее комнате царил бардак, и она была одета в пижаму с единорогом, но что-то ей подсказывало, что Кристина не станет возражать. Она услышала удаляющиеся шаги Эла, голоса, легкую поступь на лестнице, а затем Кристина вошла в ее святая святых. Судя по виду, ее распирало от желания поделиться с Фиби какими-то новостями. Это не помешало ей замереть, разглядывая интерьер ее спальни.

– Ого, какая шикарная у тебя кровать! – воскликнула она.

– Рада, что тебе нравится. Это мой папа постарался. – Гордость за отца переполнила ее и разлилась по всей комнате. Хотелось надеяться, что и Кристина, стоя там, пропитается ее восхищением.

– Фиби, я ненадолго, но у меня есть для тебя подарок. Он тебе не понравится.

Не зная, как реагировать на эти слова, Фиби улыбнулась, старательно изображая из себя Мону Лизу.

– Закрой глаза.

Фиби закрыла. Она слышала, как Кристина выходит из комнаты, а затем возвращается обратно, порывисто хихикая и чем-то слегка шурша.

– Так, а теперь открывай.

В руках Кристина держала что-то большое в подарочной упаковке. По очертаниям предмета Фиби сразу поняла, что это может быть. Она сорвала блестящую бумагу, отыгрывая энтузиазм, которого на самом деле не испытывала. Мольберт.

– Какой классный! Спасибо тебе огромное!

– Я знала, что тебе не понравится, – весело засмеялась Кристина. – Но теперь у тебя не осталось ни единого оправдания, не так ли? Когда ты в следующий раз придешь в питомник кормить Коко, мы наконец сможем порисовать выдр. И обязательно приезжай за город рисовать пейзажи на пленэре. Все что душе угодно. Я ужасно оскорблюсь, если ты не будешь им пользоваться, – добавила она.

Должно быть, Эл рассказал Кристине, как больно ей было наклонять голову, когда она писала или рисовала. Кристина запомнила это и нашла решение. Держать карандаш и рисовать им будет по-прежнему трудно, но мольберт, безусловно, поможет.

– Спасибо за заботу, – искренне поблагодарила Фиби. Она украдкой взглянула на отца, который топтался чуть поодаль, надеясь, что и для него доброта Кристины не осталась незамеченной.

– Не переживай, – улыбнулась Кристина. – На новый я не разорялась. Я же не Рокфеллер какой-нибудь. Гаражная распродажа.

Фиби не собиралась ехать за город «на пленэр». Вариант с выдрами звучал чуть-чуть заманчивее, поскольку она все равно регулярно бывала в питомнике. Она задумалась. Проглотив достаточное количество обезболивающих, она могла вполне сносно нарисовать вазу с фруктами… Но яблоки и груши не сновали туда-сюда без передышки. Они мирно лежали на своих местах. Фиби сильно сомневалась, что выдры окажут ей ту же любезность.

Кристина сияла и с нетерпением ждала ответа Фиби, сфокусировав на ней все свое внимание. Жаль, что она не смотрела в сторону Эла. По задумке она должна была заинтересоваться именно им. И все же было бы невежливо ответить отказом.

Лай

Июньское солнце припекало макушку Эла. В воздухе разливался запах свежескошенной травы, смешиваясь с ароматом роз и жимолости. В кронах деревьев щебетали птицы. Эл любовался красочной мозаикой своего сада, наслаждаясь обступившим со всех сторон летом.

Фиби стояла с ним рядом. Несмотря на теплую погоду, она куталась в толстый свитер. Ему удалось вытащить ее из дома на пикник, но она наотрез отказалась выходить за пределы сада.

Они решили расположиться на лужайке за домом, где было спокойно и тихо, но Эл настоял, чтобы сначала она взглянула на лужайку перед домом. Она вся была плотно засажена цветами: кустовыми розами, сиренью, мальвой и вьющимся барвинком. Повсюду проросли наперстянки, и ветерок ласково покачивал их лиловые колокольчики. От сорняков тоже не было отбоя. Сухая трава, ракитник, яркие одуванчики и облачка незабудок пробивались сквозь щели кривых дорожек. Все было очень сумбурно. Но Элу нравилось.

Фиби покорно любовалась цветами, думая о чем-то своем, а потом принялась расспрашивать Эла о его работе. Он мысленно застонал. Закончив утренний объезд, ему не хотелось возвращаться ни к чему, связанному с работой, но его дочь умела быть настойчивой. И сейчас она хотела знать, не показалась ли ему любопытной какая-то из сегодняшних посылок.

Он почесал в затылке.

– Любопытной? В каком это смысле «любопытной»?

– Ну, сам понимаешь. Необычной. Подозрительной. Как будто в ней может скрываться что-то особенное.

Его больше занимало не содержание посылок, а их количество, вес и объем. Но мозг Фиби был устроен иначе. Он не впервые приходил к такому умозаключению. Эл задумался. По своей натуре он не любил сплетничать, но был готов снизойти, если это могло заинтересовать Фиби. Он жил ради того, чтобы пробуждать в ней интерес к жизни.

– Ну, допустим, мистер Крокер, по всей видимости, заказывает романтические подарки для своей дамы сердца.

– Мистер Крокер? – переспросила Фиби, и ее брови удивленно поползли вверх. – Тот пожилой, лысеющий, пучеглазый бывший полицейский с курами?

– Да, он. – Ее пренебрежительный тон рассердил его. – Фиби, даже пожилой, лысеющий и пучеглазый бывший полицейский с курами может оказаться чувственной натурой. Старая, морщинистая, заскорузлая оболочка еще не значит, что под ней у человека не может биться трепетное сердце, жаждущее любви. – Эл коротко хохотнул, осознав, что, кажется, брякнул лишнего.

Фиби посмотрела на отца пронизывающим взглядом. После паузы, которая показалась ему чересчур долгой, она спросила, откуда он узнал, что у мистера Крокера есть дама сердца.

Эл ответил, тщательно подбирая слова:

– Я не могу быть уверен на сто процентов, но ему пришла маленькая коробочка, на упаковке которой было написано «Вивьен Вествуд», а Вивьен Вествуд[10], насколько мне известно, пока не производит куриный корм.

Они помолчали еще немного.

– Ну что, давай раскладывать пикник, раз мы все это затеяли, – вздохнула Фиби.

Эл вынес из дома плед и сэндвичи, и вдвоем они отправились в сад за домом.

Эл начал окультуривать небольшой земельный участок, брошенный на произвол судьбы бывшими владельцами коттеджа. Ближайший к дому клочок земли превратился в зачаток огорода, состоящего на данный момент из трех приподнятых грядок с картофелем, кабачками и стручковой фасолью. Эл поставил перед собой цель вырастить экологически чистый урожай и поклялся не использовать гранулы от слизняков. Это решение повлекло за собой массу лишней работы. Каждый вечер он совершал так называемую «облаву на слизней» – обходил сад с фонариком в поисках противных вредителей. Когда он находил их, то подцеплял палкой и бросал в цветочный горшок. А затем относил на берег реки, где выпускал на свободу, ошарашенных, но невредимых. Иногда, впрочем, ему казалось, что те были оснащены персональными внутренними навигаторами и сразу возвращались обратно, беззвучно и скользко над ним посмеиваясь. Листья кабачков выглядели так, словно кто-то прошелся по ним дыроколом.

Элу часто казалось, что он откатывается назад по кривой жизни. Список его жизненных целей становился только длиннее, а не короче. Из-за того, сколько времени он тратил на борьбу со слизнями, на новую работу, на готовку, уборку и трансфер Фиби в питомник и обратно, он так и не нашел возможности починить свет в прихожей. Или разобраться с водопроводом. Не говоря уже о том, что они так и не распаковали большую часть своих вещей. Что ж, все это могло подождать. Сполна насладиться дарами природы было важнее – иначе какой во всем этом смысл?

– Фу-у. Здесь воняет, – проворчала Фиби, прерывая его размышления.

– Не обижай мой волшебный компост, – фыркнул он. – Это мертвое, гниющее вещество станет полезной пищей, вскормившей новую жизнь. Это алхимия. Оксюморон. Своего рода перерождение. Я бы даже сказал, что компост – это не что иное, как, не побоюсь этого слова, чудо.

– Однако так ли он сочетается с сэндвичами с арахисовым маслом?

В ее словах был резон. Они прошли по лужайке дальше, выходя на более свежий и чистый воздух к берегу реки. Фиби опустилась на пенек с зарубками от топора, достаточно ровный, чтобы сидеть на нем с относительным комфортом. Эл расстелил плед и расположился на земле. Река сверкала, листья шелестели на ветру, у них с собой были чипсы и сэндвичи. Жизнь могла сложиться намного хуже.

Затем Фиби начала расспрашивать его о собаках.

У кого в деревне были собаки? Какие это были собаки? У кого висела табличка «Осторожно! Злая собака», но не было никакой собаки?

Ответить на эти вопросы не составило для него труда. Эл знал деревенских собак порой даже лучше, чем их хозяев. Большинство из них были дружелюбны, но некоторые любили обнажить острые клыки, демонстрируя агрессивную натуру, так что на работе Эл всегда сохранял бдительность и держал ухо востро.

У преподобной был черный лабрадор – ласковый гигант, который лизал ему руки всякий раз, когда Эл передавал посылку. У Сета Хардвика – овчарка, вечно норовящая наброситься на Эла. У Спайка Добсона – джек-рассел-терьер, энергичный и шумный. Еще были (он начал загибать пальцы) два спаниеля, три пастушьих собаки, бульдог (вероятно, французский), пара уиппетов и лабрадудель, не считая тех собак, чьи породы он не смог идентифицировать.

Фиби хотела знать, какие собаки больше всего лаяли. Эл ответил, что, безусловно, громче всех лаял джек-рассел Спайка Добсона (к великому неудовольствию его соседа Дж. Бовиса). Судя по ее выражению, Фиби серьезно обдумывала каждый его ответ, откусывая от сэндвича маленькие кусочки и тщательно, почти почтительно их пережевывая. Эл свой уже проглотил. Он никогда не относился к сэндвичам с почтением, несмотря на теплые чувства, которые к ним испытывал.

Стоило ему решить, что с расспросами покончено, как Фиби дожевала и продолжила, на этот раз заинтересовавшись машинами. У кого в Дарликомбе была машина? Кто часто выезжал из дома? У кого был гараж?

– Фиби, что за дознание? К чему эти странные вопросы?

Прежде чем ответить, она сделала большой глоток воды.

– Я провожу расследование по заветам Шерлока Холмса. Пытаюсь найти Мяву, кошку Кристины.

– А-а-а. Почему ты сразу не сказала? Теперь я хотя бы понимаю, к чему это все.

Его дочь так хотела помочь своей новой подруге. Образ Кристины запечатлелся в его памяти: ее волосы, мокрые после душа, лютиково-жертый саронг облегает фигуру. Все в этой женщине казалось ярким и выразительным, будто она нарочно делала так, чтобы ее невозможно было забыть. Но Эл видел и ее уязвимую сторону, и это трогало его до глубины души. Как и он, Кристина знала, что такое потеря. Жизнь испытывала ее на прочность, но она находила в себе силы подниматься и идти дальше.

Он посмотрел на реку, сейчас напоминавшую собой мозаику из зеленых росчерков, волнистых мазков и брызг ослепительного света. Бледные лучи солнца проникали в ее темные воды. Пушистые зеленые водоросли покачивались на волнах.

– Слышишь? – подала голос Фиби. – Река снова заговорила.

У его дочери всегда были свои причуды, но сейчас он понимал, что она имеет в виду. Посреди какофонии всплесков слышался раскатистый шепчущий бас, в потоке разговора смешивающийся с более тонкими голосами.

– Как по-твоему, что они говорят на этот раз? – поинтересовался он.

– О, я слышу их совершенно отчетливо. Они говорят: «Спасибо вам, дорогие Фезерстоуны, за то, что присмотрели за нашей малюткой Коко. Пожалуйста, верните ее нам, как только она будет готова».

Эл покачал головой:

– Что-то я совсем не это услышал.

– Что же ты услышал?

– Они говорят: «Мистер Фезерстоун выглядит изрядно проголодавшимся. Его дочери нужно передать ему еще один сэндвич».

Фиби поняла намек и со смехом протянула ему тарелку. Вообще-то это был ее сэндвич, но доедать его она не собиралась, а он терпеть не мог расточительства. Он бы хотел, чтобы она больше ела. Она так исхудала, что на нее было больно смотреть.

Он положил четыре чипсины между ломтиками хлеба с сыром и в два счета расправился с сэндвичем.

Лучи света прорезали кроны деревьев и рассыпались по волнам искрами. Водную гладь испещряли серебристые блики, которые перетекали друг в друга в постоянном движении. На камне, выпятив белую грудку, ритмично покачивалась оляпка. Он слышал, что это редкие птицы, но здесь они встречались ему почти каждый день.

– Кофе? – предложил он.

– Отличная идея. Кофеин поможет нам сосредоточиться.

Она до сих пор думала о том, как найти Мяву, и по всей видимости решила сделать его своим напарником: Ватсоном к ее Холмсу, Гастингсом к ее Пуаро, Льюисом к ее Морсу.

Он помог ей подняться, свернул плед, собрал мусор, и они двинулись обратно в коттедж. Пока он наполнял чайник, Фиби достала из кухонного ящика блокнот для заметок. Прошел час с тех пор, как она в последний раз принимала обезболивающее, – оптимальное окно для умственной деятельности, чем она и воспользовалась.

– Я составила список версий. Зачитать?

– Давай, – с улыбкой кивнул он.

Фиби прочистила горло.

– Название: «Где Мява?» Варианты ответов: «1. Украдена. 2. Мертва. 3. Прячется. 4. Застряла». Проанализируем их. «1. Украдена». Крайне маловероятно. Мя – не какая-то экзотическая, а обычная дворовая кошка, бесценная для Кристины, но больше ни для кого.

– Звучит логично, – похвалил Эл.

– «2. Мертва». Подразделы: «(а) Убита собакой или лисой» и «(б) Попала под машину».

Эл поморщился. Развозя посылки, он нередко натыкался на трупы животных, попавших под колеса автомобилей, и сам ужасно боялся ненароком кого-нибудь задавить.

– И то, и другое маловероятно, – продолжала Фиби, – поскольку тело Мявы не было обнаружено. Другие возможные причины смерти: «(в) Река». Тоже сомнительно. Она много лет жила рядом с рекой и никогда не попадала в опасные ситуации. Остается вариант «(г) Серьезная проблема со здоровьем» – сердце, почки, рак, инсульт? Возможно, она просто уползла куда-нибудь умирать. Насколько мне известно, животные так делают. А здесь вокруг сплошной лес.

– В таком случае мы ее вряд ли найдем.

– Это верно. Но, по словам Кристины, она была здорова и недавно проходила осмотр у мистера Пиклза, ветеринара, так что смерть от этих причин тоже маловероятна. Далее мы переходим к сценарию номер «3. Прячется». Но зачем Мяве так поступать? Кристина ее кормит и любит, и, судя по всему, эта любовь взаимна.

– Да-да, думаю, так и есть, – согласился Эл, вспомнив, с каким чувством Кристина говорила о своей кошке. Она, несомненно, была очень пылкой натурой.

– И, наконец, номер «4. Застряла». На дереве? На крыше? Заперта в чьем-то гараже? Я прихожу к выводу, что наиболее вероятным является именно четвертый вариант, и далее собираюсь исходить из этого предположения, – подытожила Фиби.

Эл поставил перед ней кружку с кофе.

– Пять с плюсом за старания, – похвалил ее он, изо всех сил стараясь думать о кошке, а не о Кристине.

Фиби сделала глоток и продолжила, сверяясь со своими заметками:

– Кошки – территориальные животные. Но они также очень любопытны. Согласно Интернету, среднее расстояние, которое преодолевают за день кошки на самовыгуле, колеблется от сорока до двухсот метров. Памятуя, что Мява – единственная кошка в округе, рискну предположить, что радиус ее территории клонился к двумстам метрам.

Она развернула большой лист бумаги, вложенный в блокнот, и разложила его на кухонном столе. Это была распечатка карты местности.

Эл восхитился аналитическими способностями Фиби. Она и в школе всегда получала высокие оценки, и учителя хвалили ее за «живое воображение и необычайно острый ум». Кроме того, она обладала безупречным чутьем на людей, которое ее сестра называла «паранормальным». Это в сочетании с твердолобым упорством, с которым она бралась за поиски решения любой проблемы, означало, что Фиби могла бы многого добиться в жизни… если бы только была здорова. Эл хотел помочь ей. И если в процессе получится помочь еще и Кристине, это тоже было бы весьма по-добрососедски.

Фиби провела пальцем по дорожкам на карте.

– Не думаю, что кошка подошла бы слишком близко к дому с собакой, тем более, если это большая и свирепая собака, или собака, которая громко лает. Это исключает сразу несколько направлений, – размышляла она.

– Согласен с тобой.

– И переправиться через реку Мява тоже не могла, видишь? Ближайший мост находится прямо напротив лающего пса Спайка Добсона. Значит, она, скорее всего, осталась на этом берегу Дарлы. И направилась либо в сторону луга… либо вдоль этих домов со стороны черного хода, через сады и лесополосу. Хочешь знать, где, по моему мнению, она оказалась?

– Сгораю от нетерпения, – серьезно произнес Эл.

Мяуканье

Фиби хотела поехать с ним, но таблетки перестали действовать. По лицу дочери Эл понял, что ту одолевает боль, и велел ей прилечь. Он без проблем выполнит все ее указания. Он будет докладывать ей о каждом своем шаге.

– Спасибо, папа, – еле слышно прошелестела она. – Мне нужно беречь силы, чтобы вечером покормить Коко.

Она забралась на кровать с балдахином и задернула занавески.

Он знал, что это решение далось ей нелегко. Хоть Фиби теперь и придерживалась принципа «если больно – делай через боль», ей вечно приходилось жертвовать чем-то одним ради чего-то другого, потому что на все сразу просто не хватало ресурса. Это было несправедливо. Эл сел в машину и почувствовал, как в нем закипает ярость. Руль показался горячим на ощупь. Он включил вентилятор.

У Эла сердце кровью обливалось, когда он видел, как мучается его ребенок (а он все еще думал о Фиби как о ребенке). Она стала бледной тенью прежней себя. Когда-то эта девочка с пухлыми розовыми щечками искрилась остроумием и весельем, и даже он на ее фоне чувствовал себя несносным занудой. Разумеется, она унаследовала это от своей матери. Рут была энергичной, доброй, умной и легкой на подъем. Фиби была такой же, но со своими уникальными нюансами.

У него сжалось сердце, когда он вспомнил Фиби в детстве. То, как она выделяла концы предложений, из-за чего они звучали словно вопросы. И как всегда бормотала себе под нос новые слова, стараясь их запомнить. Как давала всему имена – паре любимых туфель (Белинда и Бетан), расческе для волос (Аслан) и даже водопроводному крану (Тина Тернер). Когда ей становилось грустно, она надувала щеки, будто собирая во рту всю свою обиду на мир. А когда радовалась, прыгала с ноги на ногу.

После смерти Рут именно Фиби не дала семье развалиться, хотя ей тогда было всего одиннадцать лет. Она взвалила на свои маленькие плечи тяжелую ношу поддержания их бодрости духа. Она умела быть настойчивой, поэтому они продолжали ходить вместе в кафе, музеи и кино. Все они искали утешения в разных вещах: Джек – в знакомствах с девушками, Джулс – в социальных сетях, моде и макияже, Фиби – в еде. Эла тянуло в деревню.

Фиби делала все что могла, чтобы облегчить их горе. Она сопровождала Эла в долгих прогулках по полям. Плакала вместе с ним. Обнимала его своими пухлыми ручками. Она смешила и очаровывала застенчивых подружек Джека, когда тот приводил их домой. Она терпеливо сносила подростковые истерики Джулс и говорила ей, как прекрасно она выглядит в новой одежде и с макияжем. Она проявляла исключительную способность к сопереживанию и подкладывала себе на тарелку еще один кусок торта.

Фиби справлялась с горем лучше, чем кто-либо другой… по крайней мере, до определенного момента. Несколько лет спустя ее вдруг настигла запоздалая реакция на боль. Она вдруг стала очень тихой. Отказывалась идти в школу (которую раньше любила) и меняла тему, когда Эл спрашивал, как прошел ее день. Должно быть, именно тогда болезнь начала давать о себе знать.

Иногда, развозя посылки, он кричал и ругался. Он наконец примирился с потерей Рут, но видеть свою любимую дочь в таком состоянии было невыносимо. Ей было всего девятнадцать, а она жила как пожилая пенсионерка. Она не озлобилась на мир – возможно, злоба требовала сил, которых у нее не было, – но озлобился он. Ах, как он хотел, чтобы она снова была здорова. Он бы все за это отдал.

Если бы только он мог сделать… больше. Он хотел разделить с ней хотя бы эту короткую поездку, эти пейзажи. За окном машины проплывали луга, устланные желто-зеленым одеялом. Заросли боярышника цвели буйным цветом и были усыпаны белыми бутонами, как снегом. Живые изгороди чередовались с дикими розами и кустами ежевики. Река блестела, как расплавленное серебро.

Впрочем, в последнее время Фиби перестала обращать внимание на природные красоты. Казалось, даже восхищение чем бы то ни было отнимало слишком много сил. Ее внимание теперь всегда было обращено куда-то внутрь.

Он поднялся по склону холма, свернул на подъездную дорожку у дома и, выходя из машины, едва не наступил на курицу. Он постучал в парадную дверь. На этот раз мистер Крокер открыл ее почти сразу.

– Ах, Эл Фезерстоун! Мне опять посылка? – Он просиял от любопытства.

– Нет, мистер Крокер, простите, но дело в другом.

– О, зовите меня Джереми!

– Так вот, я без посылки, Джереми. Дело в том, что в вашем районе пропала кошка, и я… опрашиваю соседей, – он не хотел, чтобы мистер Крокер подумал, что подозрение по какой-то причине пало на него одного, – не возражаете, если мы заглянем в ваш сарай и гараж, чтобы проверить… – Он опустил взгляд и заметил, что сегодня на мистере Крокере были розовые носки, по большей части спрятанные под широкими прогулочными ботинками.

– Ах, какие возражения. Одну минуточку.

Он исчез в доме и вернулся со связкой ключей. Он спустился по крыльцу, и Эл последовал за ним, заметив, что тот слегка прихрамывает.

– Простите мне мою медлительность. Проблемы с ногтями на ногах, – пояснил мистер Крокер. Фиби попала в точку.

Он открыл дверь гаража. Внутри стоял его черный «Воксхолл», а больше смотреть было не на что. Составленные друг на друга коробки, прислоненные к стене грабли, ржавый ящик с инструментами на полу и старый морозильник.

Они заглянули в коробки, но не обнаружили никаких признаков Мявы.

– Остается только курятник. – Фиби сказала проверить курятник с особым тщанием. – Давайте заглянем и туда, просто чтобы убедиться? – попросил Эл, стараясь, чтобы его голос звучал непринужденно.

Мистер Крокер нахмурился, но, как бывший полицейский, не стал оспаривать необходимость тщательной проверки. Он повел Эла по неровной, поросшей травой лужайке. Несколько несушек бросили на них беглые взгляды, прежде чем возобновить свой бесцеремонный клев.

Курятник представлял собой низкий деревянный сарайчик с покатой крышей и небольшой пристройкой со съемной крышкой для гнездования. Мистер Крокер сиял от гордости:

– Здесь пять насестов, съемный оцинкованный поддон для легкой чистки и надежные защелки. Только лучшее из возможного для моих девочек! Я запираю их на ночь, чтобы лисы до них не добрались. Днем дверь открыта, и они гуляют на улице сколько душе угодно.

Он открыл дверь курятника, и двое мужчин заглянули внутрь. Внутри было темно, и Эл с трудом различал углы. Ноздри защекотал густой, цепкий запах соломы.

– Мява? – негромко позвал он, не ожидая ответа.

Но в ответ послышалось тихое, осторожное «мяу» с одного из верхних насестов.

– Боже милостивый! – ахнул мистер Крокер.

Эл тоже не мог поверить своим ушам. Он протянул руку вперед.

– Иди ко мне, Мява!

Послышался мягкий стук четырех лап, приземлившихся на пол, и мгновение спустя из темноты на него выглянули два зеленых глаза. К его ладони прижалась мохнатая мордочка. Он вытащил кошку на дневной свет. Ее мех был взъерошен, а глаза широко раскрыты от тревоги. Эл прижал ее к себе и почесал под подбородком. Разморенная лаской, она вытянула шею, ожидая продолжения.

Мистер Крокер уставился на нее, разинув рот.

– Будь я проклят. Давненько я сюда не заглядывал, только за яйцами. Навожу тут порядок, вычищая выдвижной лоток, а солому просто засыпаю через крышу. Она могла сбежать в любой день, когда я выпускал девочек гулять по утрам, но, наверное, была слишком напугана. В половине восьмого я кормлю их овсянкой и стучу ложкой по сковороде с криком «Ка-ка-ка-ка» – это для них сигнал, что пора выходить за едой.