Позитивные изменения. Том 2, №4 (2022). Positive changes. Volume 2, Issue 4 (2022)

For better results, mail carriers visited more than 13,000 families and surveyed more than 800 families to see if they met the criteria for a social contract. Interestingly, as a result of this massive campaign, the implementation of social support measures also involved other categories of citizens, not originally included in the target audience. Information about more than 100 residents eligible for support in the form of a social contract was submitted for consideration to the social protection authorities to decide; this was an additional effect of the project.

Despite the changes in the implementation conditions, Russian Post managed to identify 114 low-income families with children to receive state support. With the help of Russian Post, 349 social contracts were signed with families with children, which is 29 % above the project's target.

The implementation practice of the first three social impact projects confirms the effectiveness of a flexible approach in social impact projects, allowing the activities to be adapted to the dynamically changing environment. This flexibility requires a high degree of professionalism and involvement from all project participants. However, the results are worth the effort.

PECULIARITIES OF SIP DEVELOPMENT IN RUSSIA

Social impact projects are an adaptation of the SIB tool, so let us consider the peculiarities of social impact project development in Russia compared to the foreign practice. A total of 276 SIBs have been launched worldwide in 38 countries (including Russia), which raised more than $739 million in investment.

In less than 4 years of implementation, 10 social impact projects have appeared in Russia. The figure for the entire world (including Russia) in the same period is 102 SIB projects; that is, Russia accounts for 10 % of all the projects launched during this period. At the same time, if we consider the 5 countries with the greatest number of SIB projects in the first 4 years of implementation, Russia's practice is at a comparable level (Table 1[56]).

The average investment in SIB projects is 3.7 million U. S. dollars (about 250 million rubles at the average dollar exchange rate in 2022). The average volume of investment in projects in Russia is 38 million rubles. It is incorrect to compare the average volume directly due to differences in the number of social beneficiaries, areas of project implementation, price levels and other components. At the same time, the average cost of implementing projects may reflect the investors' willingness to fund projects that do not guarantee a return on investment (if the social effect is not achieved).

Table 1. Top 5 countries by the number of SIBs in the first four years of implementation

Source: Compiled by the author on the basis of Impact Bond Dataset

Foreign projects usually have several investors – a sample analysis has shown that about a quarter of all projects have a single investor (including that combining the finances of several persons), about a third of projects have 2–3 investors, and more in the rest of the cases (up to 9 investors in one project). In Russian practice, all projects have a single investor (project organizer, according to the Russian law). The development of tools aimed at the participation of several investors in one project can help to attract new investors and increase the potential volume of investment. Investor involvement can also be synchronized with the corporations' ESG agenda, given the direct focus of social impact projects on the assessment of social effects (for example, the presence of a direct measurable social effect is one of the key principles of VEB.RF's ESG strategy[57]).

Analyzing foreign practice, it is worth noting the presence of investors regularly contributing to SIB projects. Analysis of the Impact Bond Dataset showed that there are more than 20 investors (from the available list of more than 360 organizations) who have invested in 10 different projects or more. These include social/impact and charitable foundations (e.g., Big Society Capital, with 38 projects), as well as major banks (BNP Paribas, Deutsche Bank), pension funds and insurance organizations.

The average project implementation time in Russia is also different from other countries – 31 months on average (from 18 up to 40 months), compared to 48 months abroad[58]. The increase in project duration can increase the costs of project implementation in terms of subsidy payment to the organizer (investor) if the social effect is achieved, and increases the project risks for all participants. The feasibility of implementing longer projects in the Russian practice requires additional analysis of the pros and cons.

Another peculiarity of the Russian approach is the launch of unique projects that test various technologies and mechanisms of work in the social sphere for further scaling. This goes against the foreign (mainly Western) practice, where similar projects are commonly implemented in different locations; that is, the best practices are replicated. For example, of the 9 projects launched in Portugal in 20202021, 5 are called “Digital school MUDA” and 2 are dedicated to digital literacy in schools (Digital Literacy Schools for the Future). In Russia, for example, there is a practice of launching three projects aimed at the development of assisted living (in the Republic of Sakha (Yakutia), Chelyabinsk Region, Khabarovsk Krai), with different project parameters and implementation features (for example, each project has unique social effects), taking into account the specifics and strategic development objectives of each territory. On the one hand, replication generates statistics on the implementation of similar projects, which allows potential investors to assess the risks of a project and decide whether they want to be involved. On the other hand, the main idea of social impact projects is the uniqueness of the practice tested, which in the future can be scaled to give a multiplier effect.

The Russian approach to SIB implementation corresponds to the model typical of Asian countries. There are a series of publications dedicated to the potential of SIB development, under the common title SIB 2.0[59]. The Russian and Asian approaches are geared toward the existing bureaucratic mechanisms in a country with high state social expenditures and focus on “greasing the mechanism” (i.e., fine-tuning) for effect when scaling best practices, rather than launching small, hard-to-scale projects that emphasize monetary benefits[60].

SUMMARY OF THE RESULTS AS OF THE END OF 2022

The results achieved by social impact projects as of the end of 2022 laid the foundation for the development of the tool and the launch of new projects. We can already talk about the constituent entities of the Russian Federation growing the appetite for the implementation of social impact projects. The successful project launch practice is accumulated, cases are built based on the projects completed, and independent evaluation and scaling practices are established.

The accumulated experience, including that of VEB.RF as the operator of 10 SIPs, will make it possible to develop detailed methodological guidelines for the implementation of social impact projects. To develop the instrument and attract new investors, support measures can be elaborated to reduce the risks for investors. To introduce support measures, it is advisable to conduct a detailed analysis of the social and economic effects of the projects. Key growth points:

• availability of successfully completed projects that have been evaluated and confirmed the achievement of social effects, and are being scaled up;

• the availability of constituent entities of the Russian Federation that already have experience in launching projects and the experience of completed projects, which leads to an increase in the quality and speed of new project development in these regions;

• the development of the ESG agenda in Russia among organizations and constituent entities of the Russian Federation, which prioritizes the achievement of measurable social effects from the implementation of projects.

The practice of implementing social impact projects shows that significant financial investment and costly material and technical facilities are not always necessary to improve the quality of life for the public. Sometimes this can be done by merely introducing new technologies and mechanisms of work in the social sphere.

For the state, such projects allow testing new approaches of work in the social sphere, developed by the non-governmental players, for further scaling and an overall improvement in the quality of public services.

For commercial organizations – project investors (and organizers) – this tool makes it possible to implement their policies of social responsibility and sustainable development by addressing state social problems at the system level, and at the same time with the opportunity to return the investment and generate some profit.

Non-profit organizations can obtain an additional source of funding for their activities, to scale their technologies of work in the social sphere for further development as public services (works).

«Столица района»: соседский центр как ключ к формированию городов и сообществ

Владимир Вайнер

DOI 10.55140/2782–5817–2022–2–4–56–65

Тема соседских центров микрорайонов вот уже более 100 лет находится в фокусе внимания исследователей. В наши дни мы можем снова наблюдать возможный расцвет соседских центров. Передовые девелоперские компании вкладывают социальные инвестиции в этот элемент городской ткани. В этом материале мы отразили вопросы видения соседских центров, их роли и поиск модели развития – то, что необходимо знать, прежде чем начать строить свою «маленькую столицу» района.

Владимир Вайнер

Директор «Фабрики позитивных изменений»

ВЗГЛЯД УЧЕНЫХ

Идея и концепция соседских центров, как главного ингредиента развития жизни на территориях городов и сел в России, достаточно полно раскрыта в последние десятилетия в работах Елены Шоминой и Сергея Кузнецова, Петра Иванова, Владимира Вайнера, Свята Мурунова, а также в материалах Центров прикладной урбанистики и других экспертов и практиков, в первую очередь руководителей соседских центров, создаваемых девелоперами в новых микрорайонах городов.

В международном научном дискурсе тема соседских центров микрорайонов находится уже более 100 лет и, как пишет социолог города лаборатории «Гражданская инженерия», автор и редактор канала «Урбанизм как смысл жизни» Петр Иванов, «многие думают, что микрорайоны придумал Ле Корбюзье. Те, кто читал Глазычева, считают, что микрорайоны придумал Кларенс Перри. Но на самом деле и это не так. Микрорайоны придумал Вильям Юджин Драммонд, которого Википедия описывает как «архитектора, работавшего в провинциальном стиле»[61].

Архитектор Вильям Юджин Драммонд (William Eugene Drummond) предложил концепцию Neighbourhood Unit, где юнит понимается как «единица целого». Драммонд указывал на необходимость для современного города (при том, что основным его проектам уже более века) воссоздания социальных и политических отношений между горожанами и, следовательно, потребность в новой специальной инфраструктуре. Как пишет Петр Иванов, Драммонд взял за основу концепцию социолога Чарльза Кули о «первичном круге социальных отношений» и сфокусировал внимание на соседской единице – среде, где сохраняется и поддерживается тот самый круг отношений – семейных, дружеских, соседских.

«Каждая соседская единица, по Драммонду, состоит из малоэтажных жилых домов, начальной школы, детской площадки и соседского центра», – отмечает Иванов. В современном понимании соседский центр «по Драммонду» – это «маленькая столица» района, объединение самого разнообразного функционала, свойственного и сейчас современному соседскому центру, – клуб, место встреч и собраний, занятий спортом и так далее.

В отличие от широко распространенного взгляда девелоперов на соседские центры в наши дни, Драммонд видит в них главный инструмент обеспечения индивидуальности и, следующей за индивидуальностью, политической субъектности районов города. И далее – каждый из соседских юнитов создает, собственно, ткань города, а на «стыках соседских единиц» возникают деловые пространства и центры, парки, площади, променады.

Петр Иванов отмечает, что эта концепция стала настолько популярной, что в 20-е годы 20 века терминологию Драммонда позаимствовал отец-основатель Чикагской школы социологии Роберт Эзра Парк, также утверждавший, что соседства (neighbourhoods) являются базовым ядром городской ткани. А к 30-м годам, под влиянием социологов Чикагской школы, Кларенс Перри предложил уже свое понимание neighbourhood units, уменьшив внимание на политическую роль соседских центров[62]. Именно подход Перри, как замечает Петр Иванов «был творчески переработан в СССР», благодаря чему появились всем нам известные микрорайоны.

Из практически единственного русскоязычного обзора концепции Драммонда от Петра Иванова, читатель может сделать сразу несколько важных для данного материала выводов:

• Соседские центры – потерявшаяся во время «творческого переосмысления» часть жизнеобеспечения микрорайона, и, возможно, самое время вернуть этот элемент в городскую ткань;

• Соседские центры – один из элементов соседского юнита, создающего целостную единицу и условия для самореализации каждого жителя, профилактику стигматизации отдельных групп горожан и раскрытие потенциала сообществ района;

• Соседские центры создают индивидуальность каждой единицы целого города, обеспечивая (при достаточном развитии и масштабе объединения) территориальную, общественную и политическую субъектность, которую мы уже можем наблюдать в ряде кейсов развития движения ТОС или фондов местных сообществ.

ВЗГЛЯД ДЕВЕЛОПЕРОВ

Позитивно, что во многом эти выводы отражаются и в современном видении роли и целей соседских центров в передовых девелоперских компаниях. В частности, это можно заметить на основе материалов наиболее масштабных и регулярных профессиональных событий, таких как ежегодная международная конференция «Фабрика пространств». Организатор конференции – центр «Благосфера» – каждый год собирает владельцев и руководителей общественных пространств с обязательным отдельным событием, посвященным развитию соседских центров. Осенью 2022 года таким событием стала сессия лидеров соседских центров девелоперских компаний, организованная совместно с Фабрикой позитивных изменений.

Ключевыми темами стали как раз вопросы видения и роли соседских центров, а также поиск наиболее адекватной в современной ситуации развития модели соседского центра в микрорайоне.

Как рассказала руководитель проектов «Соседские центры» компании «Брусника» Ирина Гонтаренко, каждый центр – это элемент социальной инфраструктуры микрорайона для самореализации жителей, формирующий внутри себя сообщество и стимулирующий его развитие[63]. При этом четко прописаны и распределены роли сообщества и девелопера. У «Брусники» – участие в создании сообщества, закладка вектора развития, модерация процессов, помощь в решении спорных ситуаций и финансовая поддержка на начальном этапе (первый год). Роль сообщества: развитие комьюнити, событийное наполнение, создание и реализация своих проектов.

В представленной концепции комьюнити-центра компании Glorax[64] руководитель спецпроектов Ольга Нерушева сделала акцент на том, что сформированное локальное сообщество повышает качество среды, а решения относительно развития пространства принимает гораздо быстрее. Также комьюнити-центры стимулируют развитие микробизнесов: «кафе, школы, лекции, мастер-классы – все это возможность раскрыть и реализовать предпринимательский талант. А чем больше в квартале или районе предоставляется сервисов и чем они разнообразнее, тем более охотно люди приобретают жилье», – говорит она. По ее словам, все это – элемент добавленной стоимости. «Эксперты компании уже фиксируют случаи, когда люди из окрестных домов сначала приходили в коворкинг, а потом переезжали в квартиры проектов девелопера», – уточняет Ольга Нерушева.

Общий вектор на раскрытие потенциала продолжает и руководитель сети соседских центров «Мы Соседи»[65] группы компаний Seven Suns Development Дария Машевская. Она выделяет в качестве ключевых целей инвестиций в соседские центры – создание эксклюзивных условий для развития человека и сообществ, обеспечение локальной доступности (быть рядом), агрегацию всех точек позитивных изменений района, целенаправленное влияние на развитие территории.

Раскрывая данные цели, Дария Машевская описывает задачи – познакомить и объединить людей по интересам, дать поддержку и ресурсы для развития и решения сформированных в рамках сообщества задач, в том числе совпадающих с ценностями застройщика (заказчика). Таким образом, отмечает эксперт, «от отсутствующих или хаотичных сообществ мы переходим к созданию структурированных сообществ, в рамках которых жители территории находят поддержку единомышленников, развиваются, совместно решают актуальные задачи, проходят путь карьерного роста и масштабирования».

ТЕОРИЯ ЧЕТЫРЕХ ШАГОВ

Описанные концепции, с акцентами на объединение жителей и усиление сообществ, раскрытие предпринимательского потенциала и агрегирование всех инициатив в пространстве «столицы» микрорайона, на взгляд автора публикации, логично укладываются в представленную в 2019 году в методическом пособии «Как создать соседский центр» Теорию четырех шагов развития устойчивости соседского центра[66].

Шаг первый: объединение местных жителей для обмена знаниями (встречи, лекции, семинары, чаепития, мастер-классы, праздники, просмотры кино или чтение). Уже на первой стадии – когда люди делятся друг с другом своими открытиями, знаниями и «лайфхаками», например, выживания в экономически сложных нестабильных условиях – можно заметить процесс перехода частного знания в коллективное пользование, от частной инициативы к совместным действиям, от частного владения к совместному пользованию и т. д. – все с приставкой «со-».

Интересно, что на эту характеристику в первую очередь обращает внимание и ключевой исследователь «добрососедства» Елена Шомина в работе «Соседские центры как элемент инфраструктуры соседского сообщества»: «Сообщество возникает как результат взаимодействия жителей-соседей, их общения. Приставка «со-», означающая общее совместное участие, связывает это понятие с терминами «сообщение» (возможность общаться) и «совладение» (совместное владение). Последнее стало особенно значимым в современных российских многоквартирных домах после приватизации жилья и возникновения понятий «общее имущество» и «общедомовые нужды»[67].

Соседские (общинные) центры, как правило, используются в своем сообществе в качестве места для:

• совместного празднования событий, значимых для местных жителей;

• совместных собраний граждан по различным вопросам;

• совместного пользования помещениями для местных клубов и различных волонтерских объединений;

• совместного сбора, хранения и передачи местной истории (функция соседского музея) и т. д.

Проявленность приставки «со» означает переход ко второму уровню.

Второй шаг: объединение и совместное пользование ресурсами. На этом уровне также чаще всего начинается запуск совместных краудфандинговых и шеринг-проектов, обеспечивая переход к следующему уровню.

Третий шаг: запуск на базе центра широкого спектра микропредпринимательских проектов, как социальных, так и коммерческих (на основе монетизации хобби, нового ремесленничества, независимых образовательных программ, курсов от местных жителей для жителей и т. д.). Такие проекты жителей и сообществ позволяют сформировать устойчивость для монетизации всего центра и перейти на четвертый уровень.

Четвертый шаг: соседский центр – самоокупаемое пространство, на основе социальной кооперации, витрин локальных товаров и услуг для жителей, школ и программ ДПО, календаря событий и партнерств с внешними компаниями.

Наиболее показательной синхронизацией четырех шагов и практики работы реального соседского центра стала апробированная и внедренная в 2022 году модель соседского центра «Мы соседи» группы компаний Seven Suns Development. В модель включено описание воронки развития потенциала каждого участника жизни центра – от просто соседа, через объединение и запуск инициатив, к лидеру местного кружка, клуба, сообщества и так далее. Интересно, что именно на этой воронке строится и система абонементов, ставшая одним из источников окупаемости центра. Также большой интерес и ожидание вызывает намерение руководства сети «Мы соседи» представить в 2023 году отчет о социальном воздействии деятельности соседских центров и, в частности, профиль участника деятельности соседского центра – жителя микрорайона с фокусом внимания на динамику и изменения субъектности жителя.

Таким образом, сто лет спустя мы можем снова наблюдать возможный расцвет соседских центров на основе социальных инвестиций девелоперских компаний. И обнаруживать новые факторы влияния на развитие этого института, связанные со спецификой уже современного времени.

КРИТЕРИИ ВЫДЕЛЕНИЯ МОДЕЛЕЙ СОСЕДСКИХ ЦЕНТРОВ И КЛУБОВ ВЗАИМОПОМОЩИ

В начале 20-х годов 21 века мир вошел в ковидное/постковидное время, приобретя ряд важных элементов нового социального капитала. В нашей стране среди них – органически выросшее на основе самоорганизации граждан и сообществ движение, оформившееся при непосредственном участии ряда крупных НКО и получившее название #МЫВМЕСТЕ. С 2021 года движением управляет Ассоциация волонтерских центров (АВЦ). В каждом регионе инициатива реализуется по-разному, но в 2022 году было озвучено общее стремление АВЦ – создать на базе данного социального капитала сеть клубов взаимопомощи жителей[68].

Часть экспертов, привлеченных АВЦ к этой работе по трансформации движения в клубное, предполагает, что возможным вектором развития может стать такая форма организации активности жителей, как соседские сообщества. Часто по инициативе жителей, девелоперов или местного самоуправления они превращаются в соседские центры и их сети.

Чтобы увидеть точки пересечения соседских центров и потенциальных клубов, проанализируем условия и возможности трансформации наиболее масштабного движения в логику соседских центров. Мы предлагаем это сделать на основе условных шкал, сформированных экспертами при исследовании уже появившихся клубов и обзора моделей соседских центров.

1. Субъект социально-экономического развития или объект развития территории.

Наличие готовности брать на себя ответственность и полномочия в отношении развития жизни на локальной территории – яркий показатель готовности формирования соседского центра в своем микрорайоне. Данный параметр также легко может быть применим к оценке зрелости локального движения.

2. Агрегатор и «столица» целого или автономный элемент социального пространства.

Наличие понимания необходимости и функционала соседского центра как пространства объединения всех точек притяжения микрорайона и одновременно готовность к объединению с другими «столицами» городской ткани – еще один важный показатель потенциала открытия и развития соседского центра. Эта же характеристика была проявлена и в движении #МЫВМЕСТЕ до 2022 года.

3. Опора на внутренние ресурсы сообществ и самоокупаемость – зависимость от бюджета (администрация, компания).

Наличие компетенций в инвентаризации, объединении и управлении ресурсами и капиталами сообщества микрорайона с окупаемостью инициатив – обязательный элемент соседского центра в условиях социальных инвестиций. При этом для движения данный компонент может оказаться слабым звеном, так как движение в большинстве регионов не рассматривалось в отрыве от административных задач и ресурсов.

4. Распределенное руководство и ответственность среди лидеров сообществ – жесткая управляющая административная система.

В случае с соседскими центрами можно встретить весь спектр форматов между полярными вариантами, но с точки зрения видения и роли центров, как считает большинство экспертов, логичнее и стратегически точнее будет приоритет первого варианта шкалы.