Когда часы пробьют вчера

– Так вы это, так его за ногу, уточните у босса, – кто-то мне о речи говорил?

По нему видно – нехорошо господину начальнику. В штатском пиджаке, явно маловатом, он несуразно мнётся посреди приёмной тетрарха, в лучах полуденного солнца. Бедный комиссарский лоб покрылся испариной, и кондиционер не спасает.

Ну ещё бы. Какой здесь этаж? Пятидесятый? Чересчур близко к светилу…

Миндальничать с очередной Совинской девкой можно сколько угодно, но гавёная вежливость, лично мне, мало когда в чём помогала.

В этот момент пролетающий за окном мазмобиль как раз загородил пекущий фонарь, чем отвлёк господина Глухарёва.

– Ай, какая красавица! Ай, какая умница! Давай, милая, позолоти провидице ручку, всю правду расскажу, ничего не утаю! – воспользовалась я заминкой, взяла огонь, в лице салоедки, на себя.

Буквально грудью закрыла доблестного комиссара Глухарёва.

Не ради него, себя.

Просто по привычке, болтаю первое, что приходит на ум. Лишь бы не плакать, не от зависти и злости, а от жалости. К себе. Потому что даже этой… да будь она какой угодно положительной – для Влада она обслуживающий персонал. Для неё у него нашлось хоть что-то. Для меня за два года не нашлось ничего, кроме отвращения.

– Нне надо! Пожалуйста! – секретарша сморщилась, её руки нырнули под стол, и тут я увидела живот. Ещё небольшой, но прекрасно заметный по худосочной фигуре, она обхватила его руками, защищая.

Святой Господи! Он сделал ей ребёнка…

– Релия, что здесь…

Он даже не успел нас, как стоит, разглядеть. Подбежал к своей… подбежал к ней бегом! Губы поджаты, острые скулы ходят ходуном. Два шага, и он присел, взяв её руки в свои.

– Что случилось? Что-то с ребёнком? Твою мать, не молчи! – мой муж потряс её за плечи.

В эту минуту сбывалась моя дебильная мечта: Влад Совин заботится обо мне, я ему не безразлична, и я ношу нашего малыша.

Я, да не я.

Сейчас при свете дня я оценила: за девять лет Хорёк вырос. Из сухощавого он стал гибким и сильным, из равнодушного – собранным. Но не со мной.

Тем хуже.

– Нет, господин Совин…

– Влад, Релия, мы договорились.

– Влад, да Влад. Всё хорошо, немножко прихватило, но уже всё прошло.

Президент консорциума выждал паузу.

– И всё-таки, тебе хватит работать. До конца срока будешь отдыхать!

Господь Всемогущий! Да я сейчас разрыдаюсь от умиления: тревожный отец и активная мамочка. Всё, как в лучших мечтах идиотки!

Мелким переливом запели мои браслеты.

Рука комиссара у меня на локте – поздно, вот она цепная реакция:

– Всё это очень трогательно. Пожалуй, мы пойдём, а вы тут продолжайте… – слова встали в горле. Он едва повернулся на звук моего голоса, но смотрит так удивлённо! Продолжая сидеть, снизу вверх, в этом определённо что-то есть… как же я тебя ненавижу! – Чем бы это ни было – продолжайте!

Наверное, вся моя ненависть отразилась во взгляде, Влад дёрнулся, а я разорвала зрительный контакт, не стала ждать господина начальника.

И вот помню же: “как вы можете говорить доброе, будучи злы? Ибо от избытка сердца говорят уста”. Молчание – золото!

– Подождите! – этот Хорёк закрыл собой дверной проход. Клянусь отцовскими часами: этот, чуть покрасневший мужчина не может быть ни Совиным в принципе, ни уж тем более, Владом. Он за последние пять минут показал эмоций больше, чем мой муж за два года моей жизни в его доме. Теперь решил добить: – квадрат энного числа Фибоначчи равен произведению его соседей: Ф эн минус первое умножить на Ф эн плюс первое минус единица в энной степени.

– Чего?

Он уже одной рукой приобнял меня немного выше талии, плавно развернул к распахнутой двери.

– Вы зачем-то здесь. Я, как будущий тетрарх, просто не имею никакого морального и, что ещё важнее, – он поднял указательный палец, – этического права, отпустить вас не выслушав. Молодая женщина, уроженка другой тетры, вы бы не пришли сюда, не будь для вас это важно.

Его пальцы мягко поглаживают мою спину так, будто нет на мне шифоновой блузки – каждое движение проникает под кожу.

Нужно собраться! Взять себя в руки, а не позволять ему вот так усаживать себя в кресло.

И что же Релия? Ему ведь не всё равно – он беспокоится о ней. И позволяет себе всякое-чего за мной? У неё на глазах?

– Эта девушка, ей может снова стать плохо.

– Точно! – сияя улыбкой, он вытащил из кармана брюк свой мазфон, приземлился в кресло, быстро набрал сообщение.

– … из вышеперечисленного следует, что консорциум в целом и отдел пиара в частности… – бубнил кто-то из монитора.

Огромного белого монитора, в огромном белом кабинете. За окнами летают мазмобили, увлажнитель выпускает струйку пара, а в этом кабинете, только стол с брифингом и несколько люксовых стульев. Ничего лишнего, но каждый предмет здесь кричит: я стою столько, как тот насос на Ворон, из-за поломки которого пересыхает поле. И зеркала повсюду. Много-много гавёных зеркал, что, даже если зеркала нет, чувство такое, будто оно обязательно есть, отражает такое же зеркало и белоснежную стену. Жуть.

“Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где подкапывают и крадут” – судя по кабинету: он до сих пор не знает писание.

– Господин Совин, – комиссару пришлось присесть самому, приглашения он так и не дождался. Хорёк, смотрящий на меня, сделал вид, что не заметил, только его левая скула, с проклятой родинкой, недовольно дёрнулась.

– Я прошу прощения, у меня важная встреча, я не могу отключить звук, но, обещаю, они нам не помешают. Он клацнул, полагаю, выключил микрофон.

– Это мешает нам чётко оценить конкурентные преимущества системы. Прошлое не должно мешать настоящему… – из монитора.

Хозяин кабинета кашлянул, сделал звук из динамиков тише:

– Чем могу помочь?

– Да, собственно, мы-то потому и пришли, что вроде как вам требовалась помощь.

– Вот как? – перебил Влад комиссара

– Вот так и выходит, что… – мужской голос на важной встрече сменился женским.

Совин схватил мышку, снова что-то кликнул, звук стал гораздо тише, но не пропал.

– Господин Чаану сказал, что вы будете нас ждать…

– Так вы от него! Нужно было сразу сказать! Вы! – взгляд на меня, – подходите!

– Господин Совин, я очень рад, что Саша вам…

– Саша? Какое красивое имя!

– Некрасивое или красивое – не те критерии, которым должен руководствоваться… – тот женский голос начал набирать обороты.

– Вы уверены, что нас не слышат? – я не удержалась.

– Господин Совин, Саша вам подходит, это хорошо, но нам следует обсудить условия…

– Абсолютно, – чётко проговорил мне Влад. – Что вы хотите? – уже и комиссару.

– Для начала неплохо было бы услышать, что нужно делать, – мне нужна конкретика.

– Быть моей женой, – на последнем слове у Хорька пропал голос, он закашлял в кулак.

– Фиктивно?

Он только кивнул, продолжая кашлять.

– Что будет входить в мои обязанности?

– Изображать мою жену. Правду будут знать только члены семьи.

– Как долго? И что входит в это понятие “изображать”?

– Что обычно делают муж с женой?

– Это именно то, что нам нужно будет сделать с каждым конкурентом: порвать его… – ответил заместителю президента консорциума его сотрудник из мазтера.

Совин залился краской.

– Никакого секса! – я отвела глаза, потому что смотреть на этого человека стало невыносимо.

– Почему? – он запнулся: – в смысле, конечно! Конечно! Никакого секса! Да как вы могли такое подумать?

И правда, как? Уж не потому ли, что ты обрюхатил собственную секретаршу!

– И, сроки хотелось бы обозначить как-то поконкретнее, – а то, кто тебя знает, всякое-чего бывает: не успею и глазом моргнуть, как попаду в какую-нибудь гавёную кабалу.

– У нас предстоит встреча с императором, он хочет видеть мою жену…

– Что с настоящей терхой Совиной?

Влад скрестил руки на груди:

– Мы много лет живём отдельно.

– Так её и попросите?

– Видите ли, Саша, мы не в тех отношениях, чтобы она мне помогала. У нас уже давно нет ничего общего… – старая песенка женатиков ещё никогда не была такой лживой. Но это тот, исключительный случай, когда врун сам верит в своё враньё. Хорёк, он и на пятидесятом этаже Хорёк.

– Я изображаю вашу жену. Как часто? Как я поняла только для приёма у императора? – естественно, нет. Но простая девушка с Ворона не может этого знать.

– Боюсь, что нет, – он запустил руку в волосы, взлохматил причёску. Чёрт. – У тетрархов… нам нужно много времени проводить вместе, в смысле рядом, император обязательно считает ауру. У супругов она смешана.

Естественно!

– Других вариантов нет?

Просто, если он будет постоянно вести себя вот так, как дурак…

– Есть, – кивнул он радостно, – секс!

И вот я смотрю и думаю: ты кто такой? И куда этот весельчак дел сноба и отвратительно-заносчивого Влада, который брезговал даже смотреть на меня.

– У меня как раз намечается отпуск, думаю, я смогу обедать с вами какое-то время.

“То есть секса точно не будет?” спрашивают удивительно живые, блестящие глаза.

Я фыркнула.

– Я исполню роль вашей жены так хорошо, как только смогу. Взамен я хочу беспрепятственную поездку на Воронов.

– И всё? – он потёр подбородок.

– И вознаграждение для господина комиссара. Именно он меня уговорил. Не думаю, что вам, тетрарх Совин, это не по карману. Найти профессиональную актрису среди моих землячек, вам вышло бы сильно дороже.

– По рукам.

– Мы поклянёмся на тотеме.

– На тотеме? Так вы…

– Дальняя ветвь, очень дальняя и слабая. Настолько, что госпожа Стефана и не знает о моём существовании, но капли крови тетрархов Вороновых во мне достаточно для нерушимой клятвы.

– Но зачем? – он в непонимании покачал головой. – Мы могли бы подписать договор…

– Просто интересно, – я лучезарно улыбнулась, чуть наклонившись к столу, – у меня никогда ещё не было… своего тотема.

Ага, только я в нём была. Да и есть до сих пор. Всякое-чего можно было потребовать с меня за свободу. Обещание дать развод – не самый гавёный вариант.

Договор может нарушить и тетрарх – я могу сколько угодно потом грозить ему судом. Щелчок совинских пальцев – нет ни меня, ни договора. Но вот тотемную клятву нарушить невозможно. Если у меня будет тотем с частичкой души Хорька – она умрёт, откажись он от обязательств. Ставлю на то, что когда он узнает, что Сариша Воронова пересекла воздушное пространство Совы, только его клятва мне и поможет.

– Хорошо. Распишем формулировки, заключим тотем, тогда я расскажу детали.

– Это те самые буквы мелким шрифтом, которые могут любое агентство стереть в порошок. Господин Совин? Вы согласны? – жутко важная встреча требует своего вожака.

Совин кликнул мышкой.

– Да, Хорей. Готовь план, меня полностью устраивает такая программа. Коллеги, спасибо за классную летучку. Я отключаюсь, жду от вас обозначенных результатов. Всем пока.

Звуки стихли.

– Что ж, – он потёр руки. – Господин комиссар, спасибо за работу, сумму я сейчас перевожу вам на карту, – потянулся к мазфону. Надо же, как легко некоторые прощаются с шестизначными суммами. – Вы можете идти, вам не о чем волноваться, я очень вам признателен, но, боюсь, что в тексте клятвы, – снова в нём что-то изменилось. Я, сама того не понимая, начала перебирать браслеты. – Будет личная информация.

– Сашка, я подожду в холле, с вашего…

Дверь распахнулась:

– Я говорил! Я просил тебя по-человечески! – кричал мальчик, похожий на моего мужа, как младший брат. Собственно, он и был его младшим братом. Он не глядя на нас, меча молнии в старшего, упёрся в стол. – Я говорил, что ей уже нельзя работать! Что Релия слишком нежная и впечатлительная для твоей приёмной. А ты? А что ты? Доигрался? Хотел показать, какой ты крутой, и как всё решаешь? – он ещё очень маленький, этот второй Совин. Он несёт всё это, что видно, едва донёс до брата, чтобы вылить на него, только не замечает: Владу плевать. Он даже не взглянул на него, продолжает смотреть на меня, но взгляд стал жёстче. – Я всё готов понять, я много могу тебе простить, но если с моей женой и ребёнком что-то случится… только хоть что-нибудь, слышишь, Влад? Я никогда тебе этого не прощу.

– Ты закончил? – только когда Драгош выдохнул, Влад соизволил взглянуть на брата. – Где флешка?

– Какая флешка? О чём ты? Я говорю тебе про свою жену!

– Ты уходил в свой кабинет за флешкой со сводками…

– Чёрт! – младший зашарил по карманам, – да, я зашёл в кабинет, взял флешку, потом Релия сказала, что очень хочет инжира, я побежал в лавку, – взгляд становился всё тревожнее.

Я наклонилась поправить застёжку босоножки.

– Ой! А что это? Вы не это ищете? Обронили, наверное? – на стол легла плоская штучка.

Зубы комиссара скрипнули.

– Вы?… Ты?… Как?

– Познакомься, Драгош, моя жена, Сариша Совина.

И ты, чёрт возьми, ещё никогда не был так прав.

– Да мы, вроде, уже… – несмотря на явное непонимание, что читается по ещё вчера детскому лицу, похоже, Драгош единственный, кто здесь понимает, кто перед ним. – Я же сказал! Ну я же говорил! А ты мне… – он было дёрнулся ко мне.

– Драгош!

Голос брата заставил его остановиться. Этот милый мальчик так очаровательно покраснел:

– Влад, да я… да просто…

– Просто передай своей жене, что я настоятельно прошу её уйти в отпуск. Забирай её и езжайте куда-нибудь… сейчас.

Уж не знаю, какой там был порыв у Драгоша, но перспектива увести салоедку домой была для него красочнее, чем приблизиться ко мне.

– Похоже, вам нужен секретарь?

Этот… этот… Хорёк! Он ни секунды не дал мне переварить происходящее! Влад стал говорить так быстро, словами прибивая меня окончательно.

“Святой Господи! Кто ты такой?!” единственное, что было в моей голове, пока этот мужчина пеленал меня в кокон своей обольстительности.

Из сумасбродно-легкомысленного он становился подавляюще-заботливым, словами и поведением то топит меня в бочке моих ночей, то даёт вынырнуть и сделать глоток свежего безмятежного флирта.

“И если глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя: лучше тебе с одним глазом войти в жизнь, нежели с двумя глазами быть ввержену в гиенну огненную”.

Кажется, быть мне там и с глазами, и с руками, и со всем остальным.

– Поехали? – он поднялся с кресла, привычным жестом проверил что-то в кармане брюк.

– Куда?

– Как куда? За твоими вещами? Или… – нахмурился, – как ты собираешься слить нашу ауру, если мы не будем жить вместе?

– Послушайте…

–Ты. Послушай ты, – он взял меня за руку, потянул на себя. – Пойдём пока. Расскажешь по дороге.

– Мы не договаривались на совместное проживание!

– Пра-а-а-авда? – он остановился, картинно хлопнул себя по лбу: – твою мать, вот! Это всё из-за тебя! Не будь ты такой красивой, я бы ничего не упустил, а так… что же делать? Придётся мне переезжать к тебе? Раз ко мне ты не хочешь? Его величество не поверит, что ты моя жена, если наши ауры…

– Его величество не читает прессу?

– Ого! А что там пишут? Расскажешь? – он доверительно прижался ко мне, готовясь к секретику на ушко.

– Все прекрасно знают, кто на самом деле ваша жена, по жизни, не по закону.

– Вот тут, красотка, ты ошибаешься! Скажу тебе больше: я сам не знаю ту, которая… секрет! – он щёлкнул меня по носу, и танцующей походкой пошёл на выход. Остановился у дверей: – терха Совина, тебя долго ждать?

Он улыбался, он снова улыбался! Улыбался так счастливо, безоблачно, как никогда раньше! Как никогда для меня. Высокий, блестящий, уверенный – баловень судьбы, у которого в руках если не весь мир, то значительная его часть. Родинка на скуле. Когда-то она сводила меня с ума. Я мечтала всё отдать, всё до капли, чтобы прикоснуться к ней вот так, при свете дня, на глазах у всех.

Ненавижу! Я ненавижу тебя! Даже не за то, что была тебе не нужна все эти годы. За то, что ты даже не помнишь, как выглядит девочка, чья судьба была в ваших руках, а вы прошлись по ней катком.

– Саша? – к приоткрытой двери подошёл комиссар. – Ты в порядке? Пойдём?

– Да! – ещё ни одному жандарму я не была так рада!

– Терха… – Совин попытался что-то возразить. Слова готовы были уже слететь с поджатых губ Хорька, но дверь, которую он подпирал, распахнулась. В приёмной появилось ещё одно лицо.

Не приёмная, а проходной двор какой-то!

Причём лицо это было тоже женское, вполне себе привлекательное, рыжеволосое, обтянутое в бирюзовое платье, и что-то я сомневаюсь, что это платье соответствует дресс-коду.

– Что надо? – она остановилась от совинского рыка. Чуть-чуть и забуксовала бы.

– Я… мне…

– Если ты шла помычать, лучше сделать это в коридоре! – он уже оправился от столкновения. Стоит, поправляет манжеты белоснежной рубашки. Глаза девушки заблестели. – Ну? – он прикрикнул.

– Пошли отсюда, – я дёрнула Глухарёва за рукав.

– Стоять!

– Господин Совин. Спасибо за уделённое время, мне нужно обдумать, как мне эффективнее выполнить взятые на себя обязательства. Я свяжусь с вами позже!

Комиссар посеменил за мной.

Из этого гавёного консорциума я улепётывала так, что у меня горели пятки, и отнюдь, не от шпилек босоножек.

Я в домике.

Мне нужно время.

Две лавины – прошлое и настоящее, схлестнулись друг с другом. Как только высотка устояла? Я не смогла! Хуже всего, что сошлись они точно над моим будущим, которое только-только стало зарождаться.

– У меня для тебя сюрприз! – у очередной витрины магазина меня аккуратненько, под локоток, впихнули внутрь.

Сюрприз! В последний раз, когда Тесса написала мне сообщение, что она убежала на работу, и оставила для меня сюрприз, я точнёхонько вляпалась в блевотину соседской кошки на своём пороге.

Ненавижу сюрпризы!

Правда, в этот раз, дело было куда приятнее: из магазина я выходила с мазфоном последней модели.

– А наушники мне зачем? Я не слушаю музыку.

– Ты просто не пробовала, Сашка. В нашем мире всем нужны наушники! – Глухарёв очевидно пребывал в крайней степени довольства собой.

– С чего такая щедрость?

– Чую я, так его за ногу, что привёл я тебя в пасть к волку, и волк этот, очень хорошо косит под овцу. И назад уже не отмотаешь…

– А если мог бы отмотать?

Мы как раз проходили мимо храма, и, прежде чем ответить, господин комиссар размашисто осенил себя крестом.

– И, когда молишься, не будь, как лицемеры, которые любят на углах улиц, останавливаясь, молиться, чтобы показаться перед людьми… – слова Святого Писания сорвались с языка быстрее, чем я успела его прикусить.

Что за гавёный день!

– Ещё чего! Он поклялся душой, что по истечении срока договора отпустит тебя, как только император оставит в покое малютку, его жену. Ничего он тебе не сделает. А то, что сделает – так вам обоим и надо. И ты это… поучи меня ещё! Так его за ногу!

глава 6. Никаких зверей, сладостей и другой чуши!

11 лет назад.

– Ой, а это что за кнопочка? Ой! – раздалось следом за стуком каблуков.

– Дмитра, – ленивый голос Влада, – под капот ты ей зачем лезешь?

Чтобы капотом ей отрезало голову. Что непонятного?

– Котёнок, ну как же? А вдруг я где-то сломаюсь? Мне же нужно хотя бы знать, что там, где находится? – раздался плавный звук автоматики, и восхищённое: – Вау! Зайка, ты видел? Посмотри скорей! Ни одной детальки не видно! Всё всё всё закрыто панельками…

По-моему, кто-то здесь подсасывает. Тосол в собственном мазурике. Иначе почему они так часто у неё ломаются, и, что хуже – она не делает из этого никаких выводов?

– Видел. Этот мазурик по умолчанию предполагает, что его владелец не ждёт поломки. В определённом графике твой мобиль будут гонять в сервис, где… – громкие, отвратительные звуки причмокиваний, – специально обученные люди будут открывать все… Дмитра?

– За сколько он разгоняется?

– За восемь секунд.

– Надо же! Зайчик, вот это скорость!

Надо же! Хорёк, почти как у тебя, когда вы сношаетесь!

– Не могу ждать! Не хочу! Я так долго о нём мечтала! – вжухнул замок.

– Детка, не здесь же!

– Почему? Никого нет. Прислуга уже спит, семья – тоже. Нас никто не увидит. Иди ко мне, твоя малышка сейчас тебе покажет, как она тебе благодарна за такой подарок!

Начинается!

Я не стала подслушивать дальше.

По правде, не собиралась и раньше, хотела пройтись перед молитвой, когда увидела подлетающий к особняку мазмобиль последней модели. Я узнала его по цвету – ярко-красный. Специальная, женская модель. Самая безопасная на сегодняшний день. Я слышала, охранники так говорили.

Просто, когда они приземлились у гаража, а потом вышли, такие весёлые, счастливые, я не смогла уйти. Мне так хотелось посмотреть хоть издалека на эту, их жизнь.

Пока неслась к себе в спальню, пыталась унять рвотный позыв. Желудок налился такой тяжестью, что терпеть не было никаких сил.

Мне нужно уйти из этого дома. Я здесь лишняя. Сижу днями у себя – меня никто и не найдёт, если однажды я не выйду из комнаты. Просто не станут искать. А каждая встреча, с кем угодно из них, как новая лавина боли. И каждый раз чувство такое, что ещё капля и я не выдержу. Даже на улице, на чужой тетре, у меня и то больше шансов найти доброту.

Больше, чем в этом доме.

“Каждая тварь Господня достойна любви” – так всегда мне говорила Анка – моя вторая бабушка.

Я, видимо, не тварь. Или не Господня. Если в этом доме нет никого, способного хотя бы на понимание. Бежать прямо сейчас, куда угодно, пусть я и не смогу вернуться домой, пока нас не разведут, всё что угодно – лучше такой жизни.

Только помолиться сперва. Такой шаг мне самой, без Господа не сделать.

Закончила всякое-чего и только-только стала входить в то самое, молитвенное состояние. Потому и не услышала ни стука, ни шагов, ни скрипа двери.

– Я… это… я хотел… а что ты делаешь? – у двери мялся мальчик лет двенадцати, мялся сам и мял в руках пакет.

Светлые волосы, голубые глаза, вытянутое лицо – однозначно, Совин.

Замысловатая стрижка – волосы у лба чуть длиннее, завиты. Один в один, как у Влада.

– Благодарю Господа за сегодняшний день, – само то, что со мной просто заговорили, спросили что-то такое обыденное… я так отвыкла от человеческого отношения.

Он задумался, закрутил головой. Сделал несколько неуверенных шагов – я не стала останавливать.

– Ты ведь жена моего брата? – я кивнула, подавив горькую усмешку. – За что ты его благодаришь? Твой отец предатель императора и силы тетрархов. Которую должен был беречь, – я просто начала часто дышать. Он, этот ребёнок, он говорит слова взрослых, это не его мысли. Ему их внушили. Не злись, Сариша, он не понимает. – Моего брата Его Величество заставил на тебе жениться. Влад любит Дмитру.

– Это он тебе так сказал?

Сделавшись важным, он чуть нагловато, по-совински усмехнулся, уверенно подошёл ко мне, я всё стояла на коленях у окна. Стала подниматься.

– Мужчины такое не обсуждают. Ты что! Так Дмитра сказала, что скоро император остынет и тебя выш… ой! – он залился краской, – отправят отсюда домой. Тогда Влад женится на Дмитре. Так зачем ты молишься? Папа говорит, что бога нет, что религия – инструмент управления массами. Что людям, кто живут в нищете, нужно понимать, ради чего они живут. А писание даёт им веру – все их мучения на земле – ничто, жизнь пролетит, как миг, а дальше их ждёт вечная, безмятежная жизнь за их страдания.

“Многие же будут первые последними, и последние первыми”.

– Ты сам тоже так думаешь?

– Конечно. Так же папа говорит. А почему ты молишься здесь? Молятся же в церкви? Мы ездим по праздникам.

– Мне… – сглотнула ком, – мне нельзя ездить в церковь. Ты знаешь… иди-ка сюда! Как тебя зовут?

– Драгош. А ты… ты красивая без своих этих, – он повозил в воздухе руками, показывая платки, – вот этих. Другая, не такая, но очень красивая!

– Нет-нет, не говори глупости. Вот вы все…

– Бледные поганки!

Мне так сильно захотелось сделать хоть что-то хорошее для него, просто бросить маленькое зёрнышко, чтобы помочь ему не вырасти таким, как они.

– Ты очень хороший мальчик! Сегодня ты сделал счастливым мой день. Это допустил Господь. Я живу, дышу. Я сыта и мне сухо и тепло – это тоже дал мне он. А что у тебя было сегодня хорошего?

Драгошу не нужно было долго думать. Он бросился в рассказ о новом мобиле, который брат покупал своей невесте и взял его с собой, о том, как клёво было в салоне, среди мазуриков…

– Видишь, и это дал тебе Он. Без Него не летает птица, не бежит зверь, не течёт река. Самое малое, что мы можем сделать в ответ – принести ему молитву. Не надо в церковь, просто нужно остаться одному или с очень родным человеком, закрыть дверь, чтобы тебя не потревожили, и рассказать Ему, как ты благодарен. Он видит тайное, и за молитву твою, воздаст тебе явно.