Кавказская война. Том 3. Персидская война 1826-1828 гг.

А между тем наступила эпоха падения Багдадского калифата, и с запада шли несметные орды завоевателей. Армянские цари, озабоченные междоусобной борьбой, усмирением непокорных нахараров, уже не имели возможности защищать отечество от этих новых опустошительных нашествий. Быстро падает благосостояние Армении, а вместе с тем и царская власть. Наконец сами нахарары изменнически предали последнего Багратида Гагика II византийскому императору Константину Мономаху. Отвезенный под предлогом свидания с императором в Константинополь, он был там коварно задержан и силой принужден отречься от престола. Столица его Ани была захвачена также путем измены, несмотря на упорное сопротивление жителей. Греки, впрочем, не долго пользовались плодами своего коварства. В 1064 году султан Али-Арслан овладел Ани. Армянское царство пало навсегда, и лишь за немногими нахарарами оставалась некоторая власть. Но в 1242 году пришли монголы и разгромили всю Армению, оставив в ней лишь слабые признаки некогда бывшей политической самостоятельности.

В то время, когда оканчивалось существование Великой Армении, на недолгое время приобретает некоторое значение Армения Малая. В эту страну и соседнюю с ней Киликию переселились многие армяне, гонимые бедствиями отечества. Они вместе с коренным населением и образовали отдельное государство. Маленькое государство это в одиннадцатом веке успело сбросить с себя византийское иго и поставило себе царем родственника Багратидов, Рупина,– первого представителя целой династии. Малой Армении довелось играть настолько замечательную роль в крестовых походах, что царь ее, Леон II, был возведен императором Генрихом VI в короли и 6 января 1192 года коронован в Тарсе. Довольно долгое время Мало-Армянское царство счастливо противостояло притязаниям монголов и турок; но внутренние неурядицы, вместе с вмешательством пап в церковные дела, мало-помалу совершенно ослабили и его.

В 1375 году последний царь Армении, Леон VI, был пленен мамелюками, и, таким образом, прекратилось политическое существование и последней отрасли армянского царства.

Не лишнее сказать, что Леон VI впоследствии освободился из плена и умер в Париже в 1393 году. Он погребен в церкви Целестинов, откуда прах его позднее был перенесен в Сен-Дени. Над его могилой стоит памятник, и поныне посещаемый многими путешественниками. Современный Леону французский историк Фруассар говорит о нем: “Лишенный трона, он сохранил царские добродетели и прибавил к ним еще новые – великодушие и терпение. Со своим благодетелем Карлом IV он обходился как с другом, но никогда не забывал собственного царского сана. И смерть Леона была достойна жизни его”.

Возвращаясь к прошлому, можно отметить, что во время крестовых походов выдающаяся и в то же время страшная роль выпала на долю Едессы, города Авгара. В первой половине XII века она была во власти французских крестоносцев; но потом ее взял и предал жестокому опустошению турецкий султан, отец славного Нуредина. Франки снова овладели городом,– вслед затем опять должны были уступить его туркам. Едесса донесла на этот раз такой кровавый разгром, что даже хладнокровный летописец восклицает: “О тучи гнева, о день жестокий, о ночь смерти, заря ада, день погибели для несчастных едессцев, жителей великолепного города!”

С падением Мало-Армянского царства начинается ряд переселений армян в разные страны земного шара. Гонимые бедствиями отечества, они разбросались тогда на восток до Индии и на запад – по целой Европе, преимущественно в главных центрах ее, в Париже, Лондоне и так далее. Тем не менее, основная масса населения осталась в своей первоначальной стране, и лишь европейская Россия и собственно Константинополь отняли у родины армян многих ее членов, сделавшись очагами армянской эмиграции. Это стремление армян к переселениям не дает права заключить, по словам одного историка, “о бездушном индифферентизме их к своему отечеству”; оно объясняется вековыми религиозными гонениями.

В 1472 году, когда возникает новое персидское царство, Армения становится простой персидской провинцией. Западную часть ее, сто лет спустя, завоевал турецкий султан Селим II, восточная – осталась по-прежнему за Персией. И в этом виде застает и Великую, и Малую Армению новейшая история.

Такова в кратких очертаниях политическая история армянского народа в эпоху господства в нем христианской веры. В пятнадцативековой период она не представляет ни великих полководцев, ни крупных политических деяний, которых не чужда древняя история Армении. Политическая самостоятельность уже никогда не поднималась в Армении на этот длинный ряд столетий, и страна была то безмолвной данницей сильных соседей, то яблоком раздора между ними. Каждый сильный народ, появляющийся на сцене исторического мира, каждое новое нашествие значило для Армении только перемену повелителя.

Но тем удивительнее зрелище народа, сохранившего в эти века зависимости и веру, и язык, и свое особенное духовное лицо, в то время как соседние великие народы, управлявшие судьбами мира, вместе с потерей политического могущества обыкновенно утрачивали и нравственную самобытность, сливаясь с другими племенами. Невозможно отказать Армении в своеобразном величии, невозможно представить ее себе лишенной мужества и нравственной силы. Действительно, если от верхнего слоя фактов, отмечаемых политической историей, погрузиться вглубь вековой жизни армянского народа, перед наблюдателем возникает картина не сонливой неподвижности порабощенной страны, а постоянной деятельности, направленной именно на то, чтобы сберечь свой дух от притязаний завоевателей. Существуют свидетельства, что в этой суровой борьбе армяне не раз проявляли высокую нравственную силу. Этот народ, столь неспособный к завоеваниям, так немного заботившийся о политической самостоятельности, представил мощные доказательства того, что не в отсутствии мужества лежит объяснение его вековой исторической зависимости, и что там, где мог и находил нужным бороться – он находил в себе и непреодолимые силы.

Вот что писал, например, один из персидских полководцев эпохи Сассанидов об армянах, сражавшихся с ним под предводительством некоего героя Вагана: “Сколько вреда нанес нам Ваган со своей малочисленной дружиной, говоря истину, состоявшей иногда из нескольких сотен людей, могут свидетельствовать старшины нашего войска. Тяжело говорить, и покажется невероятной речь моя, как с малочисленной дружиной он неустрашимо вел упорную борьбу, делая нападения на войска, расположенные в стане, и причиняя огромный вред. Но я расскажу об одном деле, которого я сам был свидетель – дело неслыханное, превышающее все дела человеческие; оно покажется для слушателей невероятным. С тридцатью воинами Ваган бесстрашно напал на три тысячи человек и совершил такой подвиг, что бывшие там до сих пор вспоминают о нем и до сих пор не могут освободиться от наведенного на них страха. Дело это ничему нельзя уподобить. Как деятельные работники, острыми серпами и косами накосив траву и собрав ее в скирды, весело и беспечно возвращаются по домам своим, точно так же и тридцать воинов-армян, напав на полк Махрама, разбили, опрокинули его и множество храбрых перерезали, а сами не убегали, не гнали своих лошадей назад, но долгое время беззаботно ехали около нас, и никто из нашего войска не смел взглянуть на них,– они казались нам не людьми. Хотя эти слова, произнесенные перед тобой – дерзость с моей стороны, но я осмеливаюсь высказать истину. Если бы Армения с такими Людьми была с нами, то Грузия и Албания не посмели бы никогда отложиться от нас…”

И если, действительно, политическая история Армянского царства представляет преимущественно и почти исключительно факты бессилия перед иноплеменниками, приходившими покорять его, то история христианства в этой стране, напротив, богата доказательствами необыкновенной, упорной стойкости народа в защите своих верований; этой силе религиозного духа он и обязан сохранением своей национальной обособленности. В долгие века подчиненного существования Армения была постоянной мученицей и, веруя в слова Спасителя, что “пройдут и земли, и небо, но не пройдут никогда слова Господни”,– вела упорную, кровавую борьбу с язычеством, магометанством и, наконец, с нетерпимостью Византии.

Вся эпоха зависимости Армении от персов испещрена фактами защиты веры с оружием в руках. Персидские цари неумолимо преследовали в ней христианство, побуждаемые к тому всего более причинами политическими. В своем непреклонном стремлении отнять Армению от Византии и уничтожить в ней греческое влияние они, вечно сомневавшиеся в верности иноверных армян, употребляли все силы к тому, чтобы привлечь к себе нахараров, а в народе ввести огнепоклонство и религиозными узами крепко связать Армению с Персией. Так персидский царь Шапух послал в Армению многочисленное войско, под начальством одного из армянских же нахараров, отступника Меружана, прямо с целью искоренения в ней христианства. Меружан старался уничтожить весь чин христианский, заключал епископов и священников в оковы и отсылал их в персидскую землю, объявлял повеление царя, чтобы никто не учился и не говорил по-гречески, сжигал греческие книги и запрещал переводить их. Царь Шапух II, сомневаясь в покорности армянского царя Аршака, упрекал его за дружбу с греческим императором и говорил: “Я знаю, что вы, армяне, хитрите и обманываете меня; вы любите того, кто исповедует вашу веру, и, сделавшись его единомышленниками, от меня убегаете”. И в чаду подозрительного недоверия Шапух клялся солнцем, водой и огнем, что не оставит в живых ни одного христианина. Эта политика по отношению к Армении была общей для длинного ряда персидских царей с IV и до VII века. Одному из византийских императоров армяне писали: “Мы непоколебимо сохранили веру от жестоких, нечестивых царей персидских, когда они упразднили престол наш, погубили всех нахараров и войско страны нашей, предали мечу мужей и жен и увели в плен множество жителей городов и деревень, оставив висеть над остальными всегда угрожающий меч”… И только уже в позднейшее время один из персидских царей издал указ: “Чтобы каждый оставался в своей вере и чтобы с этих пор никто не смел притеснять армян, так как все они наши подданные и телами нам будут служить, а душами их пусть ведает Тот, Кто души судит…”

Указ этот не надолго, однако, избавил Армению от религиозных преследований. Появились арабы, за ними татары,– и она вновь подверглась опустошительным набегам и вновь пролила потоки крови, защищая веру отцов от фанатизма мусульман.

Не меньше притеснений пришлось вынести армянам и от христианской Византии. Только в самом начале и были дружественные отношения между армянскими царями и византийскими императорами. Тиридат, как говорят, пользовался большой приязнью императора Константина, который, вместе с патриархом, с любовью принял его и св. Григория в Византии. “Два царя и оба архипастыря обязались жить и умереть друг за друга и в знак ненарушимости договора грамоту обмочили в Святые Тайны”. Этот договор лег в основание отношений между Арменией и Византией, и на него постоянно опирались в случаях возникавших недоразумений.

Но вражда не замедлила разъединить два единоверные народа. Армяне, остановившиеся на постановлениях трех первых вселенских соборов и не признававшие остальных, являлись схизмой в глазах константинопольских патриархов и естественно должны были постепенно отчуждаться от них и сами. Византийские императоры думали, что стоит только склонить на свою сторону армянское священство,– и весь народ присоединится к греческой церкви. Но они ошиблись. Некоторые епископы склонялись к признанию всех вселенских соборов, но этим только лишали себя значения в народе и создавали к себе народную ненависть. В XI веке императоры замышляли даже упразднить самый престол армянских католикосов и силой заставить армян принять греческую веру.

Как поступила Византия, показывает письмо армянского католикоса Нерсеса к императору Мануилу, по поводу проектировавшегося соединения церквей армянской и греческой. “Вам следует не грозной царской силой привлекать к себе удалившихся, но христианским смирением,– писал архипастырь.– Не должно повторяться то, что было причиной нашего от вас удаления: разорение церквей, ниспровержение престолов Господних, истребление Христовых знамений, жестокие преследования духовенства и разные клеветы”. Следствия такой политики Византии были весьма невыгодны для самих же греков; армяне, вначале смотревшие на Грецию как на единоверную христианскую державу, помогавшие ей в войнах с Персией и перенесшие столько гонений за свою преданность к ней, в конце концов возненавидели греков и более желали быть подданными турок, чем христианских императоров.

В непрестанной борьбе за свою веру армянскому народу естественно было выучиться считать ничтожными перед ней и жизнь, и имущество, и все остальные интересы общественного и личного существования. Это воззрение армянского народа и создало его духовенству преобладающее положение в стране. Духовная иерархия армянской церкви получила окончательное устройство при патриархе Нерсесе Великом, в IV столетии. Когда епископы константинопольские и иерусалимские начали именоваться патриархами, царь Аршак и нахарары возвели Нерсеса в патриарший сан, и с этих пор армянские патриархи принимают посвящение уже не из Кесарии, но от собора своих епископов В первые времена они выбирались исключительно из рода Григория Просветителя, что облекло их ореолом святости; и прекращение этого рода впоследствии – считалось причиной всех несчастий Армении. Не все католикосы оставили равную память в истории армянской церкви, но все одинаково служили выразителями внутренней духовной жизни своего народа. Выходя из недр его и охраняя его интересы, католикосы естественно приобретали в стране все большее и большее влияние. И между тем как светская власть посреди беспрестанных политических бурь падала, переходя из рук Аршакуни к Сассанидам, от Сассанидов к византийцам, а нахарары отступничеством или насилием старались ее вырвать друг у друга,– церковное управление казалось основанным на незыблемом начале. Двор католикоса стал отличаться внешними знаками величия и пышностью. По свидетельству одного из историков, “двенадцать епископов и четыре вардапета (ученые монахи), шестьдесят евреев из иноков и пятьсот мирян” были всегда в доме патриарха. Престол патриарший был не беднее царского. Страна покрывалась монастырями, готовыми исполнять повеления католикосов; каждый из этих монастырей, привлекая толпы богомольцев, сделался средоточением целого округа. Светская власть должна была селиться о бок с духовной, и, при шаткости первой, резко выставлялась наружу незыблемость последней. Таким образом Армения, бессильная против бурь политических, создала себе крепкое орудие для ограждения религиозных притязаний Византии и Рима. Католикос является независимым главой особой церкви, и эта самостоятельность ее составляет духовную связь, поныне делающую из армян, рассеянных по разным странам, один народ.

Религиозная жизнь наложила свой яркий колорит на все представления народа. Мертвая природа ожила перед умственными очами в образах, которые ему дало священное писание. Арарат в своей серебряной раздвоенной тиаре, вероятно, бывшей некогда огнедышащей горой, по легендарным сказаниям армян был тем пламенным мечом архангела, который возбранял Адаму и его потомству вход в потерянный рай. Всемирный потоп потушил огненный меч и разрушил Эдем, но именно потому-то Ной и должен был пристать к Арарату, чтобы род человеческий вторично начал свое существование у ворот рая.

Величавыми преданиями окружались святые места армянской земли. Эчмиадзин, столица католикосов, в которой в старину считалось обязательным для каждого армянина побывать хоть один раз в жизни, сияет в ореоле отдаленной крепости. На том месте, где стоял некогда царственный Вагаршапат, стоит теперь Эчмиадзин, а вблизи его другие три монастыря, Гаяны, Римсимы и Шагокат, на тех самых местах, где возникли столпы в видении св. Григория. Эчмиадзинская церковь, построенная крестообразно из красного порфира, в течение длинного ряда веков сохранила и до сих пор общий характер и размеры, данные видением. Все здесь говорит о тех временах, когда в стране появился впервые свет истинной веры.

В Эчмиадзине хранятся величайшие святыни Армянской церкви: десница св. Григория, которой рукополагаются и поныне преемники его, католикосы, голова блаженной Рапсимы и руки апостола Фаддея, сына св. Григория, Аристагеса и родственника его св. Иакова. По древнему армянскому обычаю священные предметы эти вложены в особые серебряные изваяния, чтобы благословлять ими народ как бы руками самих святителей. Тут же показывают и небольшой кусочек дерева от Ноева ковчега, добытый, по местным преданиям, св. Иаковом.

Богатый серебряный киот, с вычеканенными на нем иконами, хранит священное для каждого христианина копье, которым был прободен на кресте Спаситель. Копье, обагрившееся кровью Христа, сделано из простого черного железа, с довольно широким лезвием; внизу лезвия – полукруг; боковые крылья обломаны, и из них сделан крест, прибитый гвоздями над полукругом; на нижнем конце – рельефные фигуры ангелов. Украшения эти появились уже после того, как оно послужило исполнению пророчества, а предание утверждает, что крест и гвозди на копье вбиты рукой апостола Фаддея, принесшего его в дар царю Авгару, после вознесения Спасителя. Прежде, по свидетельству старых людей, вместе с копьем хранился в Эчмиадзине и один из гвоздей, которым был пригвожден Спаситель к кресту. Теперь его уже нет.

Тифлисским жителям памятно чудо, совершенное над их городом в страшную чуму 1813 года. Объятое ужасом население послало в Эчмиадзин почетную депутацию за святым копьем, которому издавна приписывалась таинственная сила – отвращать губительные поветрия. Медики восстали тогда против этого, говоря, что при лобзании святыни всем народом еще более распространится страшная язва. Генерал Ртищев, управлявший в то время Грузией, стал на сторону народа, и копье было встречено за городом духовенством и всем населением. И старые, и малые, и хворые, и немощные спешили с верой приложиться к святыне. Мор прекратился. Такое же явление повторилось позднее, уже при Паскевиче, во время его турецкого похода 1829 года. Чума появилась в войсках в Баязете; но едва, по приказанию Паскевича, святое копье было принесено туда из Эчмиадзина,– чума прекратилась.

Основание другого священного монастыря армян, на озере Гокче, предания относят также к началу христианства в Армении. Они говорят, что тамошний храм во имя Св. Воскресения Христова основан Просветителем Григорием в 305 году. Соорудив храм, св. Григорий сказал: “Са-э-ван”, что значит “То – монастырь”, и название это, после стольких столетий, дошло до нас под именем Севанг. Теперь храм этот разрушен; но близ развалин его поныне лежит каменный крест, освященный, как гласит предание, руками Великого Просветителя.

После св. Григория скоро явились на острове еще три храма, сооруженные из тесаного камня. Построение двух из них приписывается некой царице Марии. Предание, сохранившееся у пустынников севангских, утверждает, что царица получила завещание от супруга своего построить в разных местах Армении сорок церквей. Построив тридцать восемь, благочестивая царица пожелала прибыть на остров Севанг, чтобы основать там остальные две церкви. Настоятель пустыни, св. Маштоц, известил царицу, что он не может позволить ей вступить на остров, потому что, по правилам монастыря, женщина не должна переступать за его ограду. После долгих просьб Марии настоятель послал к ней одного из иноков сказать: “Молись Богу, чтобы получить то, что желаешь”, и сам он на коленях молился целую ночь, прося Бога, чтобы небесным видением дано ему .было знать, можно ли царице вступить на остров. В одно и то же время и царице на берегу озера, и настоятелю в монастыре было одно и то же видение. Разверзлось небо, и на остров медленно нисшел яркий свет, окруженный двенадцатью апостолами, которые сказали св. Маштоцу: “Здесь постройте церковь во имя наше”,– и опять поднялись на небо. На следующее утро царица вступила на остров, где у ворот монастырских встретил ее настоятель. Они и основали два храма, во имя св. Апостолов и Богоматери. Событие это относят к концу девятого века. Севангские пустынники и некоторые из армянских писателей утверждают, что царица Мария, оставив мир, остриглась в монахини и провела на острове Гокче последние дни своей жизни. Гробницу ее указывают к северо-востоку от главного храма монастыря. На надгробном камне есть надпись, но разобрать ее нельзя, так как она заросла мхом.

Армения – страна развалин. Но и в этих развалинах веет все тот же дух религиозных преданий. Одно из них, относящееся к св. Иакову, прибавляет лишнюю мистическую черту к вечно таинственному Арарату” Св. Иаков, родственник Великого Григория, принадлежит к замечательнейшим подвижникам Армении, и нетленная рука его, как сказано выше, хранится в Эчмиадзине.

Местная легенда рассказывает, что св. Иаков, проводивший подвижническую жизнь в ущельях Арарата, был мучим желанием увидеть Ноев ковчег. Несколько раз пытался он войти на вершину Арарата. Но каждый раз, как исполнение заветной мечты казалось уже близко, сон овладевал им и неведомая сила сносила его обратно к подножью горы, Иаков не хотел, однако же, оставить своего намерения. И вот однажды, в сонном видении, явился ему ангел и запретил всходить на гору, а в вознаграждение трудов вручил ему кусок дерева от Ноева ковчега. Иаков принес его в дар Эчмиадзину, а на месте видения построен был впоследствии монастырь во имя св. Иакова. Ниже монастыря раскинулось цветущее армянское селение Ахуры, еще ниже – обширные сады и виноградники.

Не лишнее сказать, что монастырь и деревню постигла страшная участь уже в наше время, в роковой вечер 20 июня 1840 года. В тихую и ясную погоду вдруг загрохотал подземный гром,– и, с первым ударом землетрясения, с утесистых склонов Большого Арарата отторглись целые скалы вместе с вековыми снегами, которые, низвергнув с высоты нескольких тысяч футов, мгновенно завалили ущелья, и на протяжении нескольких верст изгладили всякие следы жизни. Под страшным обвалом исчезли навсегда с лица земли и монастырь св. Иакова, и селение Ахуры с его роскошными плантациями, садами и виноградниками. Все население мгновенно погибло, и не осталось ни одного очевидца, который мог бы передать подробности ужасной катастрофы. Уцелело только одно старое кладбище. Множество старинных камней с едва видными полуистертыми от времени надписями, поросшие мхом, доказывают, как велико и древне было население Ахур. И вот жилища живых внезапно превращаются в мертвое кладбище, а мертвое кладбище остается живым свидетелем и памятником исчезнувшего навеки селения.

Рассказывают, что во время катастрофы одна молодая женщина молилась на могиле недавно умершего мужа. Когда началась катастрофа, испуг поверг ее в обморок; она спаслась вместе с кладбищем, но ничего не могла рассказать о том, что происходило в погибших Ахурах.

Два казака, случайно бывшие к Ахурах, при первом ударе вскочили на коней, и что было духа пустились скакать на пост. Там застали они своих товарищей, объятых неописанным ужасом. Между тем черная ночь спустилась на окрестность, а на утро казаки, отправившись к подножью Арарата, увидели на месте Ахур только громады скал, снега и льда. Страшные подземные удары еще повторялись, и казаки не решились подъехать к развалинам. Да они хорошо и сделали: обрушившиеся льдины быстро таяли, и вдруг – вся эта масса, висевшая над долиной Аракса, опять ринулась вниз, пронеслась в течение двух минут двадцать верст до речки Кара-су и там почти, совершенно исчезла, превратившись в опустошительные потоки густой клокочущей грязи.

Царственный город Ани, столица Багратидов, своими развалинами, быть может, еще более, чем все уцелевшие поныне города и деревни, свидетельствует о старых временах религиозной жизни и деятельности Армении. Армянские предания говорят, что Ани сначала подверглась нашествиям монголов и турок, а опустошительное землетрясение в начале XIV века довершило начатое ими дело разрушения.

С того времени она не поднималась больше из своих развалин. Турецкое и армянское суеверие охраняет ее остатки от конечного истребления. Народ верит, что Божий гнев тяготеет над разоренным городом; кто возьмет его камни и построит себе, из них жилище,– болезнь и скорбь, будто бы водворятся в доме и не выйдут, пока не возьмут определенного числа жертв. В кучах камней, поросших травой, таятся лишь змеи, да бедная деревушка, лепящаяся к этим развалинам, хранит для потомства имя славной столицы. А было время, когда знаменитый город, один из богатейших городов всей передней Азии, носил название города церквей, которых в нем, по свидетельству некоторых историков, было до тысячи. И в самых развалинах, среди прекрасных каменных зданий, сохранилось и поныне еще до пятисот остатков этих храмов роскошной архитектуры; а на церковных стенах уцелели даже образа, дающие понятие как о степени развития искусства в древних христианских государствах Востока, так и о костюмах царей, духовенства и вельмож Армении до XIV века.