Болван

После того мерзкого случая, когда бритоголовые гонялись в лесу за каким-то стариком, дачники потребовали вынести их лагерь за пределы поселка. Заверения в том, что молодчики принадлежат к благочестивой патриотической организации, что их цель: оберегать покой глуховцев, что случившееся не более, чем дурацкий инцидент, никого не убедили. Нациков согнали с места, впрочем, недалеко: администрация тут же выделила им новую территорию рядом с игорной зоной.

Коля с вихрем в ушах скатился вниз по дороге к развалинам церкви, которые теперь с неясной целью обнесли массивными щитами.

Дальше ехать было некуда, только назад до дома.

Вдруг Коля увидел знакомую фигурку с длинными черными волосами, сидящую к нему спиной на краю склона.

– Привет! – сказал Коля.

На мгновение он подумал, что Рита не ответит или тоже начнет огрызаться.

– Привет.

– Что делаешь?

– Сижу, как видишь.

Она почти не изменилась за последнее время. По крайней мере Коле так казалось. Сам он очень существенно выстрелил вверх и теперь чувствовал себя рядом с подругой незаслуженно взрослым.

Он сел рядом. Впереди раскинулся знакомый с детства вид: река, ивовые дебри, дом бандита (теперь его почтительно называли олигархом), далекие луга, опоясанные хмурой лесной каймой.

– Как дела? – спросил Коля.

– Нормально. Ты к нам домой не заходил?

– Нет. Максим не пустил. Он меня теперь ненавидит.

– Это бред какой-то… – тихо произнесла Рита.

– Ты о чем?

– О чем?! Ты голову-то включи! – она взвилась, грозно уставившись на Колю своими жгучими восточными глазами. – Ты что, не видишь, что кругом происходит? Все как будто с ума сошли!

– Да. Может быть…

– Грызутся как собаки! Ходят к этим мафиози деньги клянчить! В Глухово каждую ночь какие-то шабаши, дерутся, пьяные на машинах ездят! У всех крыша съехала, и у моих, и у твоих!

Коля хотел возразить, но понял, что слова Риты не столь уж далеки от истины. В его семье тоже с недавних пор происходило что-то неладное: мама разругалась с Алиной, дед стал глупым и хвастливым, отец отдалился от семьи, утонув в работе.

– Священника знаешь? – тревожно спросила Рита. – Нашего, местного. Ходил к нему?

– Н-нет. У нас в семье набожных нет.

– Он псих! Он такой бред несёт!

– Откуда ты знаешь?

– От верблюда! Когда у нас бритоголовые жили, он им знамена освящал! Ещё говорит, что надо готовиться к концу света. А сам перстни носит!

– Так, может, он просто мошенник? Секту создает ради бабла?

– Нет, он реально больной. Я пару раз его видела… Даже не хочу рассказывать.

Коля вспомнил про новую церковь, которая с первых дней не знала отбоя от прихожан. Мало кто в поселке разделял мнение Риты.

Про отца Савелия он знал только то, что это был какой-то странноватый батюшка с вечно кисло-озабоченным выражением лица. Да мало ли таких?

– Мы, может быть, сюда больше не приедем, – промолвила Рита. – Папа хочет дачу продать.

Коля вздохнул. Он знал, что будет тосковать по Рите, хоть и с натяжкой мог назвать их отношения дружбой. О чем-то большем между ними никогда не заходило и речи. Дело, впрочем, было не только в ней. В последнее время почти все его друзья, кроме Алешки посъезжали со своих дач.

– Жалко…

Он наклонился и в приступе решимости поцеловал ее в щеку.

Рита тут же отстранилась.

– Не надо!

– Извини. Я… просто буду скучать.

– Ладно.

– Может, мы просто повзрослели? – предположил Коля. – В детстве многих гадостей не замечаешь. Зла в мире как будто нет, все взрослые кажутся добрыми. Представляешь, мне всего пару лет назад на политику вообще плевать было, я даже не знал, что там в Чечне происходит. Услышу новость, что террористы захватили заложников или что подводная лодка затонула… и забуду через пять минут. Меня ж это не касается. А теперь как-то вдруг начало доходить.

– Ты это к чему?

– Может, здесь всегда так было? Просто мы, наконец, стали это видеть. И, может, сейчас из-за денег вся эта дьявольщина как-то… резче проступает?

– Тоже мне, открытие! Я давно это знаю. То, что здесь люди собачились, сколько себя помню… Просто раньше это не было похоже на балаган.

– Да… Будто бы всех накачали каким-то наркотиком.

– Скоро здесь убивать начнут, – мрачно подытожила Рита.

Коля не знал, говорит ли она всерьез или шутит. Верить ее словам совершенно не хотелось.

– Да ладно тебе! Кто будет убивать? Скины вон один раз рыпнулись, их сразу вышвырнули за шлагбаум. Сейчас же не начало девяностых!

– Тут и без них хватает…

Рита погрузилась в молчание, так и не пролив свет на свое зловещее пророчество.

– Ты живешь в жанре «триллер»! – спустя минуту оживился Коля.

Ок кивнул в сторону владений нового русского:

– Помнишь ты предсказывала, что его убьют? А в итоге, он теперь тут самый влиятельный и крутой. Скоро президент к нему будет ездить, денег просить.

– Хм… А ты уверен, что он до сих пор жив?

– Да. А как же… – изумленно пробормотал Коля. – Его ж недавно по телевизору показывали!

– Ну и что? Могла быть старая запись. А я, например, часто здесь сижу и ни разу его не видела.

– Может, он просто сюда больше не приезжает.

– А почему его машина все еще там?

Машина и правда стояла на парковке под навесом. При этом калитка, окна и двери обоих домов были закрыты наглухо. И воду в грязном бассейне давным давно спустили.

– Брат сказал, один раз в сумерках видел у него в окнах какие-то зеленые вспышки.

– Может, он там вечеринку устроил с лазерами?

Рита пожала плечами.

– Все равно, странно.

– Н-да.

Коля обнял ее за плечо. Они молча разглядывали участок, не без удовольствия чувствуя трепет перед его смутной и недоброй тайной. Ощущение забытости и заброшенности сквозило из каждой щели. И все же кто-то продолжал там жить…

Потом они оседлали велосипеды (у Риты, наконец, появился собственный велик) и поехали домой.

Солнце, плавясь, приближалось к черной кромке леса. Темнело уже не по летнему рано.

                        Интервью

Коротко стриженный коренастый человек в дорогом костюме при золотых часах вышел из номера отеля-люкс в центре Лондона.

Кативший по коридору тележку с чаем прилизанный метрдотель мгновенно озарился щедрой английской улыбкой.

– Привет, клоун…

– Morning, sir!

Человек, представлявшийся русским бизнесменом Анатолием, зашел в лифт и нажал минус-первый этаж подземной парковки.

Следом за ним, придержав дверь, в кабину вошел какой-то невзрачный парень в темной рубашке, с ничего не выражающим сонным лицом.

– Вы тоже в гараж? – сказал он по-английски.

Анатолий пожал плечами.

Двери закрылись, лифт тронулся.

Молниеносным движением незнакомец извлек из кармана тонкий шприц и, вонзив иглу жертве в шею, за пару секунд ввел смертельную инъекцию.

Анатолий пошатнулся, в недоумении поглядел на киллера. Начал оседать.

Случайный свидетель решил бы, что он просто смертельно пьян или у него проблемы с сердцем. Впрочем, свидетелей на парковке не оказалось.

Наемный убийца Винсент Харпер, по прозвищу Спрут, последний раз взглянул в остекленевшие глаза умирающего.

«Сдыхает!»

Он до сих пор не мог прийти в себя, после того как вчера этот русский облапал дверную ручку своей прокатной тачки, смазанную VX-газом, и как ни в чем не бывало укатил по делам.

Винсент где-то читал, что Григорий Распутин тоже был невосприимчив к ядам. Быть может, у русских иммунитет?

Он направился к своей машине.

Вдруг на плечо ему легла чья-то тяжелая рука. Ошеломленный киллер обернулся.

Перед ним, изрыгая дым, разевала пасть чудовищная черная рожа с кабаньими клыками и языками пламени вместо глаз.

Винсент охнул и умер от разрыва сердца.

«Анатолий» велел камерам слежения забыть этот эпизод и, меланхолично насвистывая, сел за руль своего «Ягуара». Ему нравилась человеческая жизнь в новом тысячелетии.

Через час Мэтью Файнс, розовощекий с горящими глазами и всклокоченной шевелюрой ведущий авторской передачи на канале Би-би-си, бодро стиснул ему руку и, скаля зубы, усадил в кресло для гостей.

– Анатолий, скажу откровенно, многие в моей стране и в западном мире с интересом наблюдали ваше восхождение.

– Да, да, мне это известно.

– Ваша история похожа на захватывающий сериал, наполненный загадками. Кто-то называет вас русским Говардом Хьюзом, кто-то утверждает, что вы пустышка, созданная Кремлем, с целью улучшить имидж постсоветского нувориша. Что вы можете ответить на это?

– Во-первых, мне нечего скрывать и нечего стыдиться. Если я грешил, то лишь в тех пределах, которые допускало построение бизнеса в России в первое свободное десятилетие.

– У вас превосходный английский, Анатолий.

– Благодарю, Мэтью.

– И все же, что бы вы могли возразить тем, кто ищет скелеты в вашем шкафу?

– Мне нет нужды хранить скелеты в шкафах. Все скелеты моих врагов висят у меня над камином.

– Оу… Мне не вполне понятна ваша метафора.

– Это не метафора, Мэтью.

– То есть, вы признаетесь, что…

– Да. Именно так.

– М-м… Конечно, после советского коллапса, когда Россия превратилась в Дикий Запад, строить бизнес, не прибегая к насилию было невозможно. Другое дело, что не каждый российский предприниматель может позволить себе так откровенно говорить то, что говорите вы.

– Да, не всем хватает духу. И это их беда.

– Хм! Анатолий, насколько верны слухи, что на вас, если я не ошибаюсь, было совершено уже пять покушений?

– Семь. Последнее произошло сегодня утром.

– Ха-ха-ха! О, мой бог! Ха-ха! Фирменный русский юмор!

– Это правда.

– Да… Э-э… Что вы могли бы сказать тем, кто утверждает, что западным инвесторам следует держаться подальше от России? Вы знаете, ну… мафиозное государство, недействующие законы, вездесущая коррупция и прочие болезненные стереотипы.

– Я бы посоветовал им не смотреть ваш канал, а приехать в Москву и увидеть все своими глазами.

– Ха-ха-ха! Мы вырежем этот фрагмент!

– Я говорю серьезно, Мэтью. Запад видит Россию такой, какой ему хочется ее видеть. Это возвышает вас в собственных глазах.

– Окей. Я чувствую дыхание холодной войны! И все же, Анатолий, вы можете спорить и демонстрировать нам свой патриотизм – я, кстати, тоже люблю Россию, как и вы – но есть вещи, которые вы опровергнуть не сможете. Согласитесь, что когда в офис крупнейшей независимой телекомпании врываются вооруженные люди в масках, кладут сотрудников лицом в пол, вышибают двери, а потом эта компания в одночасье меняет владельца, это больше похоже на гангстерские разборки, чем на цивилизованный капитализм.

– Это в наших традициях.

– Вау!

– Мы семьдесят лет жили в коммунистической тюрьме, теперь нам приходится наверстывать потерянные десятилетия. Конечно, все не так гладко, как хотелось бы. Но… мы учимся.

– Сейчас новый президент России пытается реанимировать национальную гордость, оказывая давление на бизнес, споря с соседями и демонстрируя военную мощь. Верите ли вы, что русский медведь все еще жив?

– Конечно.

– Вас не пугает перспектива постепенного возвращения к диктатуре под маской наведения порядка и возрождения имперского величия?

– Мэтью, позвольте спросить, что вы знаете о диктатуре в моей стране?

– Хах! Вопросы здесь задаю я!

– И все же. Вы уверены, что придуманные Западом понятия диктатуры и демократии применимы к той вселенной в которой уже тысячу лет живет русский народ?

– Вы утверждаете, что русские живут в отдельной вселенной?

– Именно.

Сидевшие перед телевизором Жека, Сашок и Карим, забыв про пиво, как завороженные смотрели в экран.

– Еклмнэ, где он так по-английски выучился?! – выдохнул Сашок.

– Да это не он! Он таким умным никогда не был! – Жека мрачно отхлебнул «Гиннесса». – Ты посмотри, блин! Рожа его, а глаза другие!

Толян и правда имел вызывающе умный взгляд. Прочитать в его глазах интеллект не мешали ни широкая физиономия, ни узковатый лоб, ни грубые скулы. Блеклые рыбьи глаза как будто обрели второе дно.

Анатолий не спеша знакомил ведущего с тревогами Достоевского, предчувствиями Мережковского, идеями Ильина, объяснял истоки заблуждений Чаадаева.

– Да он же мне сам говорил, что больше двух страниц в день прочесть не может!

– Может, это озарение на него нашло? – проворчал Карим.

– Ты че, какое на хрен озарение!

– А че! У нас в Барнауле старик жил, семьдесят лет. Ни с того ни с сего стал запоминать газеты. Статью мог отбарабанить наизусть! Раньше, говорит, даже стихов не учил, а тут вдруг…

– Это не то!

– А, может, он нас дурил все это время, а сам умный был? – выпалил Сашок.

– Хех! А че, тема!

После того как Толян принялся бешено скакать из одной точки земного шара в другую, все приближенные Директора отслеживали его появления в сети и на ТВ. Пользы это не приносило никакой, только еще больше запутывало. Порой создавалось впечатление, что Толян пребывает одновременно в двух местах. Иногда он внезапнейшим образом объявлялся в Москве или в Глухово, а через час никто не мог внятно объяснить, куда он исчез.

Никто не понимал в чем дело. Никто, кроме Директора с его феноменальным чутьем. Директор не был мистиком, но и не отметал возможности сверхъестественного. Он понимал, что головокружительный взлет Толяна лишь начальное звено в цепочке странных, забавно-диких и откровенно бредовых событий, уже который год происходивших в Глухово.

Ежедневное безумие глуховского праздника жизни проявлялось все отчетливее. Словно некая сила подчинила себе души людей. Достаточно того, что глуховцы впервые объединились. Но объединились в каком-то истеричном, ничем не обусловленном порыве, в каком-то колоссальном напряжении, вызванном страхами и порождающем сумасшедшие идеи. Так в массах ходила мысль, что неплохо бы отколоться от страны и стать государством в государстве (благодаря действиям местной милиции, плотно спевшейся с мафией, кое-какие предпосылки для этого уже имелись). Среди глуховцев зарождался новый вид патриотизма: люди все реже покидали поселок и с подозрением посматривали на чужаков, особенно на москвичей. Все больше дачников зимовали на своих участках, чтобы не пропустить ритуал денежной жатвы, который теперь проходил три раза в год.

В поселке обосновались сторонники националистических и языческих течений, присягнувшие на верность подмосковной «твердыне славянского духа». Обряд с глиняным болваном по инициативе местного священника перерос в подобие крестного хода, с иконами, песнопениями и торжественным переносом статуи из дома хозяина в поле и обратно.

Беспричинная бодрость и веселость, причудливо сочетающаяся со страхом перед невесть чем, охватывала души и сердца. Казалось, люди ждали второго пришествия, явления ни то спасителя, ни то сурового судьи. Когда по поселку прошла сенсационная весть, что скоро в Глухово приедет эксцентричный американский миллиардер Дональд Трамп, чтобы построить высотное казино «Вавилон-тауэр», людей захлестнули противоречия: недоверие и нелюбовь к надменному американцу боролись с восторгом и гордостью. Ко всеобщей досаде и радости, сообщение о визите Трампа оказалось уткой.

Москва и отчасти даже вся страна с интересом наблюдала за глуховской страной чудес, репортажи из которой напоминали реалити-шоу. Как и в любом по-настоящему хорошем шоу здесь были элементы не только фарса, но и трагедии и даже ужаса. В Глухово происходили убийства. Бандиты устраивали разборки. Одного должника сожгли в его доме вместе с семьей. Как-то раз крупно проигравшийся в казино местный житель от избытка злости залез на чужой участок и сожрал заживо вместе с перьями двух куриц. Ни алкоголя ни наркотиков в его крови обнаружено не было. И это лишь самые громкие случаи.

Что касалось главного благодетеля глуховцев, о нем в народе ходили разные, часто темные слухи: одни считали, что он уже давно мертв, другие – что он сошел с ума и собирает в кучки свои ногти и волосы. Однако основная масса верила в его безграничную силу и милость, не задаваясь сложными вопросами: «как?» и «зачем?»

Директор знал, что Анатолий жив и пребывает в здравом уме. Они регулярно общались по телефону. Директор уверял, что больше не сердится и по-отечески ласково предлагал Толе раскрыть, наконец, свой великий секрет. Он и правда уже почти не сердился: благодаря Толиным аферам бежавшие к нему золотые ручьи превратились в реки. Анатолий высокомерно обещал исполнить просьбу несколько позже. Отследить сигнал его мобильника решительно не удавалось.

Директор ждал. Ждать он умел.

                        Откровение

День был прохладный и ветренный, как это обычно случалось в июне после первых теплых недель. По небу ползли рваные облака, в которых, игриво подмигивая, пряталось солнце.

Посреди поля в окружении разноцветных праздничных флагов и гирлянд привычно шатался, как стадо сытых овец, набивший карманы и сумки деньгами глуховский люд. Никто не испытывал былого подъема. На смену радости приходила неуверенность и даже что-то похожее на стыд. При этом каждый, кто был способен мыслить, повторял себе: «Уж кто-кто, а я не участник всего этого, мне только нужны деньги. Я ползал на коленях, чтобы их подобрать, но не за чем больше!»

Стоявший в отдалении на позолоченном пьедестале в окружении телохранителей истукан насмешливо кривил рот (многие подмечали, что его неподвижная рожа иногда как будто меняла выражение). Казалось, он успокаивающе кивал своей пастве: «Да, да, да, конечно…»

Более сотни юношей и девушек шестнадцати-семнадцати лет, глуховских и не только, подходили к корзинке, по очереди запуская туда руку и вынимая камешки.

Лидер неоязычников предложил этот древний способ, дабы судьба выбрала тех, кто приведет жилище Анатолия в надлежащий вид перед большим празднеством.

За помощь избранным была обещана солидная плата.

– Мам, это бред какой-то! – говорил Коля, которому посчастливилось вынуть камешек с рисунком. – Я что, гастарбайтер!

– Коль, ты понимаешь, что это деньги тебе на вуз и на аспирантуру. Я в твоем возрасте вообще ездила коровники чистить забесплатно!

– А я вагоны в мороз грузил! Пни корчевал руками! – кипятился дед. – Вон, палец не гнется! Мне что ль надо было? Сказали «надо!» – я пошел!

– Ладно, хоть увидим, как люди живут! – хлопнул Колю по плечу Алешка, которому тоже выпало сомнительное счастье стать прислугой во дворце.

Коля неохотно кивнул, обвел поле тоскливым взглядом, все еще надеясь увидеть в толпе Риту. Никакой Риты, конечно, не было.

Кто-то до сих пор шарил в траве, ища завалявшиеся купюры. Бандиты в стильных черных костюмах (а-ля итальянцы) потягивали напитки. Отец Савелий беседовал с каким-то пухлым, как слива священником с раскрасневшимися шарами щек и жиденькой бородкой.

– Истинно, истинно! – басил тот. – В тяжелые времена живем. В последние времена!

В какой-то момент из народной гущи выскочил жилистый усатый мужик в спортивных штанах и нестиранной тельняшке.

– Хапнули! Мои бабки хапнули, суки! Вот как вы работаете, да?! – заорал он, потрясая кулаками и пуча глаза.

– Че за базар? Ты кто? – лениво крикнул Каленый.

– Вот оно как, значит! Добренькими притворяетесь, деньги раздаете! А потом… а потом хапаете! У честных людей!

Он стал надвигаться на болвана.

– Отошел! – прикрикнули бандиты.

Кто-то начал вынимать оружие.

– Да я вас щас, к-козлов…

– Пошел отсюда, тварь!

Не внимая угрозам, бесстрашный мужик вновь двинулся к истукану с твердым намерением разбить ему глиняную физиономию. Скорее всего он был пьян. Или пребывал в состоянии сильнейшего аффекта.

Каленый нацелил пистолет ему в грудь.

– Еще шаг, падаль!

Изо рта болвана прямо в лицо мужику вырвалась мощная струя густого сизого дыма.

Все в испуге отпрянули. Истукан щедро поливал ошарашенного противника курениями, пока у того не подкосились ноги.

Через минуту мужик, эйфорически хихикая и лепеча, валялся на траве лицом вверх и пытался схватить рукой солнце. Два сердобольных забулдыги (должно быть, его друзья) бормоча извинения, уволокли беднягу прочь.

Отец Савелий ворвался в церковь. В бешенстве затворил двери. Чуть не сшиб забытое уборщицей ведро.

– У-у, дура проклятая! Ведра свои гр-рязные оставляет!

Он заметался по церкви, корча рожи, подскакивая и трясясь как эпилептик.

Из темного угла за ним наблюдали два спокойных блестящих глаза. Кошка Ушаня была единственным зрителем разыгравшегося в божьем чертоге чудовищного действа.

– Черти, черти, черти! – визжал отец Савелий. – Ну ничего! Недолго вам осталось! Всех… всех в пекло! Даже детей! Получите сполна! И… и я получу! Я… к-козлище бородатое! У-у-у! Ла-адно… Все… все в списочках! Никуда не денетесь, не спрячетесь, не ускачете, не уползете!

Он некоторое время конвульсивно взмахивал руками, вгоняя себя в экстаз, тряс бородой, так что огоньки свечей нервно трепетали. Потом окинул безумным взглядом взиравшие на него со стен лики святых.

– Чего смотрите! Не насмотрелись? Да-а… Я себе перстенек купил! Вот! Видали! Адамант! А еще часики золотые у меня есть! И картины есть! И посуда есть! Нравится мне красивое! Всю жизнь к этому прикоснуться не мог! Но ничего, теперь наверстаем! Перед смертушкой-то… перед концом и подышать не грех!

Он ссутулился и оперся о колени, чтоб отдышаться.

– О-о… Сколько дураков к богу обращались! И ни один… ни один не понял, что если бог ответит, то… только твоими… твоими устами! Кто с Моисеем говорил? Терновник, что ли? Не-ет! Сам себе он все это сказал, сам придумал… с божьей подачи! Так что нечего мне указывать! Вот… где господь сидит!

Отец Савелий трижды стукнул себя костлявым пальцем в лоб.

– А я козел еще тот, хе-хе… Козел-провокатор!

Он рассмеялся жутким блеющим смехом.

– Да-а, все правильно! Ну кто же, как не я? Таков уж мой жребий. Погубить всех, затащить на дно и спасти нас, несчастных, через погибель нашу. Не каждому по силам… Но тут уж ты сам повелел! Сам на путь наставил!

Черная меланхолия, пришедшая на смену вспышке гнева, теперь перетекала в ласковую умиротворенность. Отец Савелий сидел на поставленном вверх дном ведре, то и дело поглядывая на вход (видимо боялся внезапных прихожан). В его зрачках плясали озорные огоньки.

– Господи! – робко позвал он.

– Да, слушаю тебя, – ответил сам себе глубоким сухим голосом.

Ушаня видела, как на мгновение у священника потухли и помутнели глаза.

– Скоро все закончится?

– Скоро.

– Таков твой план…

– Да.

– Прости мою дерзость, господи… Скажи, зачем ты выбрал своим орудием мщения такой уродливый предмет, как эта статуя? Это же еще хуже тельца. Не лучше ли было бы… Ах, господи, я не смею тебя поучать!

– Чтобы ты, Сава, излечился от своего брезгливого ханжества.

– О-о… Мне так и подумалось сначала!

– Погоди! Разве ты не видишь, что за тобой следят?

Отец Савелий содрогнулся и принялся в панике вертеть головой.

– К-кто?! Кто?!

– Да вот же, дурила, кошка!

Ушаня вышла из тени и, бросив на священника презрительный взгляд, засеменила к дверям.

Отец Савелий, кряхтя и постанывая от стыда, выпустил ее на волю.

– Чертенок ушастый! Все подслушала! Побежала докладывать…

– А теперь надень ведро себе на голову, – мрачно приказал бог. – И молись!

– Да… Ох! Э-э… М-можно, я хотя бы запру дверь? Зайдут же!

– Нет.

– О-о… Горе мне!

Отец Савелий дрожащими руками снял клобук, надел на голову ведро и, встав на колени, принялся лихорадочно шептать:

– Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя твое, да придет царствие твое, да будет воля твоя и на земле, как на небе…

Он знал, что своей неосмотрительностью заслуживает самой суровой кары.

                        Припадок

Софья Владимировна зашла в спальню и, опустившись в кресло, закрыла лицо руками. С мужем творилось что-то чудовищное.

«А ведь все было отлично! Света приехала… В кое-то веке хотели посидеть как люди на даче за столом всей семьей! Нельзя было этого барана Генриховича к нему пускать! Что они друг к другу липнут, старые идиоты?!»

Голос мужа громыхал на террасе как батарея гаубиц.

– А Югославию кто разрушил?! Кто?!

– Местный царек-националист, – со змеиной усмешкой парировал Борис Генрихович.

– Да он последний гвоздь был, на котором все держалось!

– Погоди! Может быть, меня память подводит? Может, натовцы мирную страну разбомбили? Нет, ты скажи! Вот жила себе такая мирная, процветающая Югославия. Никто там никого не убивал, не сжигал, не расстреливал тысячами…

– Опять ерничаешь! Опять свою шарманку завел! – в бешенстве сжимал кулаки Иван Петрович.