Сахалинская симфония

И об этом своём решении ступить на стезю, одну из немногих на Земле, где был высок шанс погибнуть или покалечиться, он решил сообщить семейству в свой день рождения. На возмущённый гул родственников ответил только одно:

– Да что со мной может случиться?

Министерство морских ресурсов[15]. Москва, 24 мая 2048 года. 18:03

За три дня до запуска подводного купола «Анива-8»

Министра в кабинете не было. Он вообще редко появлялся в кабинете, полагая, что действительно занятому человеку делать там нечего. Костю Лучникова чаще видели на форумах, выставках, в каких-нибудь делегациях и, многозначительно кивающего головой, – на саммитах и совещаниях высокого уровня. Человек в теме случайный, он буквально «въехал» в Министерство на длинном языке и искренней улыбке, что его не беспокоило вовсе. Для работы существовал штат сотрудников, переполненных знаниями и энтузиазмом, а освоить термины костин нейроинтерфейс мог за считанные дни. Сам же Лучников предполагал, что «быть министром – это жить со свистом». Министерство морских ресурсов казалось ему самым подходящим, и тесть, с которым Костя постоянно советовался, по-своему ободрял:

– В наше время за распределение квоты на краба посадить могли…

– Куда? – пугался Костя.

– В тюрьму, мой друг, в тюрьму. И надолго. Сейчас, смотри, как повезло: министерства разукрупнили – раз, нейроинтерфейсы обучающие вам выдали – два, личные вагоны в турботоннелях дали – три. Денег ты, может, и не украдёшь, зато сэкономишь, а в поездках познакомишься с нужными людьми, глядишь, что и выкружишь…

Тесть, конечно, жил в прошлом веке. Тогда ещё можно было выйти покурить в туалет и договориться о поставке металлопроката по цене гнилой свёклы, а деньги поделить. Сейчас лавочка закрылась, и украсть миллиарды уже совсем не получится. А если попытку заметит региональный комиссар, то всё – пиши пропало: министры по новой структуре Правительства подчинялись комиссарам, а не как раньше – губернаторы к министрам на поклон ходили. В самих регионах было ещё хуже: если раньше местные министры и глав департаментов барской рукой распределяли бюджет, то теперь они же, как нашкодившие двоечники, этот бюджет защищали перед областной думой. Нет защиты – нет бюджета. Тесть, правда, отстал от жизни очень.

Когда-то он владел в Приморском крае несколькими рыбоперерабатывающими заводами и рыболовецкими флотилиями. Продавал китайцам море. В буквальном смысле: получал с рыбаков разрешение на использование морской делянки под вылов минтая, а потом, укрупнив наделы, загонял желающим. Желающими были Китай и Япония, только они вылавливали не рыбу, а вообще всё, до последнего рачка. В считанные месяцы море становилось пустым как барабан. К пенсии тесть построил себе особняк в Корсакове и купил справку о пороке сердца. К этому моменту в Приморье объявили экологическую катастрофу, но МихалМихалыч был уже не при делах. Костя его уважал и побаивался.

Сегодня МихалМихалыч уехал в «книжку» на Новом Арбате, распивать чаи с бывшими мэрами и губернаторами, отправленными в почётную политическую ссылку. Жена Оленька улетела на Алтай на курсы по созданию «тела лидера», которые Костя считал полнейшей ерундой. Сам же он планировал посидеть дома перед холовизором и посмотреть пару серий моднейшего фильма в жанре бояр-аниме «Полтава» от нейрорежиссёра Границкого. Это вообще сейчас считалось топовым досугом: читать книги от нейроавторов, копий великих писателей, и смотреть фильмы, снятые копиями великих режиссёров. Но перед тем, как поехать домой, министр Лучников решил захватить из кабинета коньяк, который пылился там с нового года. Дорогущий китайский коньяк, старая марка, десять лет выдержки. И надо было такому случиться, что Костя уже и порог кабинета переступил, и дверь почти закрыл за собой, но тут раздался звонок.

В кабинете было три телефона: обычный, городской, звенел так – дилинь-динь-дилинь. Внутренний урчал так: тррррррххх. И, наконец, кремлёвский номер, без кнопок для набора и даже старинного колёсика с делениями – простая коробка с трубкой – трезвонил страшно: аа-а-а-а-а-а-а! За всё время Костиного министерства он не звонил ни разу, и потому министр Лучников сначала даже не понял, кто это орёт в его кабинете. Потом догадался, быстро подскочил к столу и снял трубку:

– Министр Лучников у аппарата, – хриплым голосом сказал он, ослабляя узел галстука. Откуда в его словаре взялись «у аппарата», он понял сразу – от тестя. Очень несвоевременно выскочили.

– Костя, ты там сухой? Штанишки не намочил? – на том конце провода Филатова, – хорошо было слышно, – выдохнула в мембрану сигаретный дым. – Присядь. Разговор будет долгий. Дела все можешь отменить, секретаршу выгони.

– К чему такие драконовские меры, Жанна Петровна? – Костя медленно пустился в кресло, которое ненавидел люто. И за попытки опрокинуть его спиной назад, и за мягкую подушку, в которой он утопал как принцесса в перине.

– К тому, Костя, что трубы, которые твой подрядчик поставил на «Аниву-8», если отварить немного, вполне сойдут за макароны. Они не предназначены для сейсмоопасных районов. Они короткие, и количество стыков в два раза превысило норму…

– Но…

– Не перебивай, пока-ещё-министр. Трубы не держат мягкую клёпку, которой ты так хвастался на форуме БРИКС. Почему, спросишь ты?

– Почему? – промямлил Лушников, потея в подмышках и на сгибах локтей: круглые солёные пятна навсегда испортили дорогую сызранскую рубашку.

– Потому что, милдруг, они сами слишком мягкие. Но уже поздно. Мы смонтировали «Аниву-8». Я не знаю, чем и как ты запудрил мозг нашему ротозею Маковскому, но монтаж закончен. Больше того, там уже обживается оператор, и через три дня старт проекта.

– Так что же делать, Жанна Петровна?

– Лети на Сахалин, министр, прямо сейчас. Лети как птичка. Бери с собой своих водолазов, и обследуйте всё как полагается. Толщину стенок, каждую клёпку и болт. Каждый стык. Я тебя, Костенька, натурально убью, если хоть чешуйка металлическая слетит с «восьмёрки». Ты понял?

– Понял. Лечу уже.

– Лети, голубь. Отбой. – кремлёвский телефон запикал и отключился. Лучников сидел ни жив, ни мёртв: Филатова знала только половину правды, если не треть. Металлическая мягкая клёпка была, безусловно, металлической, но не мягкой, а вполне обычной. Потому трубы, которые, вправду сказать, Лучников сам купил по дешёвке у уйгура-перекупщика, а вовсе не в корпорации «Тяньтанли Цихао Дагуоя Цяха». Клейма ставили прямо в Южно-Сахалинске на складах.

Лучников набрал номер на городском телефоне. Голубая табличка голограммы на столе высветила рейсы до двух городов – аэродрома Пушистый Южно-Сахалинска и Пудун Гоцзи Цзичан в Шанхае. Вылеты стояли примерно на одно и то же время. Лучников побарабанил по столу – у него оставалось часа три. Набрал по внутреннему:

– Кто у нас из водолазов сегодня на месте?

– Полковник Авдеев, – ответил молодой басок, который, кажется, даже не понял, что говорит с самим министром.

– Зови, – скомандовал Лучников.

– А… – заикнулся было дежурный, но, видно, связь перехватили, и над столом у Лучникова заплясало круглое лицо полковника Авдеева.

– Товарищ министр, – сказал Авдеев так, будто и не министр перед ним, и точно не товарищ, а, возможно, даже не человек. Но Костику обижаться было некогда.

– Товарищ полковник, – отчеканил он, стараясь не косить глазом на таймер, отсчитывающий секунды до вылета борта в Шанхай, – соберите лучших водолазов и спецбортом вылетайте через сорок минут в Южно- Сахалинск для обследования трубосистемы купола «Анива-8». Пока ЧС не случилось. Все инструкции вам выдаст на месте Жанна Петровна Филатова.

– А, «генерал Черномор», – лицо полковника Авдеева потеплело. – Что же вы, не летите, товарищ министр? По протоколу обязаны присутствовать.

– Лечу, но обычным самолётом, есть ещё дела. А вы заканчивайте тут панибратствовать, – Лучников в раздражении швырнул бы трубку, но их уже не делали для телефонных аппаратов, и потому он просто со всей силы шмякнул кулаком по столу. После чего обнаружил, что купил оба билета – и в Шанхай, и на Сахалин. «Судьба, – подумал министр. – судьба такая». Здесь его, честно говоря, ничего не держало: ни жена Оленька, ни всемогущий тесть, ни даже деньги. Самым сильным инстинктом, который Костя тренировал как Шварценеггер – трицепс, был инстинкт выживания. И сейчас он просто вопил: спасайся! Беги!

Лучников надел пиджак, опустошил сейф, ради такого случая набитый пачками тонких пластиковых сианей[16], новой валюты Китая, написал пару строк на бумаге для заметок и вышел. Уходя, тщательно закрыл кабинет и прилепил бумажку. На ней было написано: «Улетел на Сахалин».

До самого последнего дня в роли министра Костя Лучников не мог перестать врать.

Проект ЭКС. Подводный купол «Анива-8», 27 мая 2048 года. 12:20

Василий Черепичный, инженер и подводник, ждал помощи. Прошло уже больше трёх часов, и никаких вестей.

– А что это значит? – сказал он сам себе. – А это значит, что связь восстановить не удалось. Что наши водолазы не нашли моё местоположение. Что московская служба Росспас ещё только летит на самолёте – а это ещё пять часов, и успеют они только к моему отпеванию, либо мчат по тоннелю, и тогда это ещё час. Отсюда вывод – у меня есть час, чтобы хорошенько вздремнуть. А как вздремнуть, когда сна ни в одном глазу?

Черепичный пожал плечами и приник к иллюминатору: «Анива-8» продолжала бодрым шагом двигаться по замысловатой траектории. Магнитные якоря гудели моторчиками, и хоть их было не слышно, но по пузырькам, всплывавшим ровными струйками было понятно: пашут, родимые. Василий на секунду испытал гордость от такой своей безупречной работы, но потом его осенило:

– Дурень! Если б сработал хуже, давно бы уже всё остановилось, и я бы не таскался по дну океана в этой драной кибитке!

За стеклом было видно, как солнце всё ярче светит, всё больше прогревает толщу воды: порскали туда-сюда стайки морских лисичек, время от времени прямо к середине иллюминатора присасывался настырный кальмар, которого Вася сначала сгонял, стуча по стеклу костяшкой пальца, а потом оставил – пусть сидит, дышит.

– Драная кибитка… – повторил Черепичный, и тут в лицо ему брызнула тонкая струйка воды. Нет, не тонкая – тончайшая, будто иголочка. Била она не сильно, но уверенно и постоянно. Черепичный дрогнул лицом, но справился: подставил стакан с делениями, которым отмеряли корм для рыб – в целях эксперимента, поставил таймер.

– Пять минут – восемьдесят миллилитров. И вроде, немного, – сказал вслух Черепичный, – но это сейчас. Надо лезть варить.

Спецом в холодной сварке он не был никогда. Не сложилось. В клёпке – хоть ручной, хоть автоматическим молотком, хоть ИИ-молотом ему не было равных. А вот сварка как-то не зашла: клей лез фестонами, плоскости прикладывались криво. Черепичный поискал в сумке с инструментами, выудил баллончик с флуоресцирующим веществом, и полез обрызгивать потолок. Включил лампу:

– Тэкс, и где тут у нас протечка, господа? – к том времени иголочная струйка стала чуть толще, фыркая уже по сторонам мелкими солёными каплями.

Дефект обнаружился в стыке шва: и не один, а три, да ещё подозрительно вздувались прямо на стене два пузырька: мелких, но угрожающих. Их Вася тоже решил дезинтегрировать, пока купол не превратился в душ Шарко. Сварка, как и предполагалось, не заладилась. Высушить поверхность было нельзя, наложить пластырь – тоже. Плотная коричневая паста ложилась неравномерно, и стоило только инженеру положить мастерок, как начала отваливаться чешуйками и целыми пластинками.

– Тэкс, – сказал Черепичный, вспоминая курс по сварке, в котором рекомендовалось заделывать сложные течи, армируя дыру. Армировать был нечем. Ни сетки, ни прутков. Разве что бинт? Дурацкая идея. И тут Черепичный вспомнил, что на камбузе купола наверняка есть дуршлаг. И он там был: складной, китайский, сделанный из мелкоячеистой алюминиевой сетки, он идеально подходил под задачу. Скусить кусачками контур, раскроить, распрямить, наложить на отверстия, покрытые сваркой, промазать, закрыть пластырем, прижать… Повторить пять раз. В окно Черепичный старался не смотреть, потому что там мало того, что раздражали своими пузырьками магнитные якоря-пилигримы, так ещё и остатки волочащихся труб гасили надежду на выживание. Воды у инженера оставалось два литра, воздуха – на три часа, а помощи пока не было никакой. Надо было выживать самому и, по возможности, спасти купол.

На столе лопнул и опал герметичный пакет с нарезанными апельсинами: поднималось давление. Баростанция показывала, что пока несущественно, а вот термометр словно взбесился. По норме комфортная температура на подводных лодках и в куполах – 20-25 градусов, но на «Аниве-8» по личной просьбе вечно страдающего от жары Василия, установили кондиционеры с увеличенным резервуаром для поддержания температуры в 17-18 градусов по Цельсию. Сейчас, несмотря на бесперебойную работу, оба сплита не смогли справиться с близостью магмы.

– Плюс двадцать четыре… – терпимо, – Черепичный понимал, что кондиционеры скоро отключатся, если будут стараться догнать воздух до установленного плюса, и потому принял решение соломоново: самостоятельно отрубить сплиты, и включать их на короткое время по очереди, когда будет совсем жарко. Аппарат для отслеживания точки замерзания тосола в космосе, АТК-ЛАБ-18, нахально отжатый самой Филатовой у ракетчиков и переделанный под большие глубины, писал график температуры – пока ещё пологий, но упорно ползущий вверх. Стало жарко: после отключения сплитов градусник скакнул с +24 сразу до +27, и Черепичный почувствовал себя неуютно. Но страдать времени не было: над сейсмографом зависла голубая голограмма с двумя эпицентрами землетрясения и разломами коры. Образуя неровный ромб, картину дополняли два точечных провала.

– Красота! – сейсмограф вычертил примерный маршрут движения, якобы, могущий спасти человека. Искусственный интеллект «Анивы-8», отрезанный от отцовского «Урана» и могучего мозга Пашки Переверзева, чертил бесконечные восьмёрки, максимально уводящие купол из опасных зон. Расчётное время вывода колебалось от 177 до 245 часов. Василий внимательно изучил предложенный бредовый путь и понял, что либо надо вытолкнуть купол с дурной траектории – хотя бы столкнуть, либо надо закрыть один из разломов. Приблизив голограмму, Черепичный убедился: дело – дрянь. Ткнул кнопку мемографа:

– Первый разлом, пусть будет «разлом Калязина»: с вертикальным падением, грабен, длина не меньше десяти километров. Второй – взброс, невертикальный разлом, большой горст, не обойти, не перепрыгнуть, на вид – километров сорок, не меньше. Его можно назвать «разлом Черепичного», скорее всего – посмертно. Если меня не спасут, то надиктую сюда письмо и записку оставлю. Но пока попытаюсь спастись сам. Например, – он прищурил глаз, – отключить якоря.

Закавыка была в том, что в режиме «убегания» якоря можно было отключить только снаружи, вывернув штекер, похожий на ручку отбойного молотка, и вытянув его из гнездового паза. После чего надо было нажать кнопку блокировки, устанавливающий полиэфирную заглушку между обмоткой ротора и сердечником статора. Но выйти наружу Василий не мог: при разрыве труб автоматика заблокировала шлюзовую камеру с обеих сторон.

– Может, всё-таки поспать? – Черепичный отбросил эту мысль, и принялся рисовать инструкцию, которую понял бы любой водолаз мира: вывернуть, поднять, нажать, повторить. Мысль была такова – прилепить бумажку на иллюминатор. Заметят – поймут.

– А ведь как бы сейчас пригодился опыт дяди Бори-космонавта, – улыбнулся узник «Анивы-8». Ему предстояла большая работа: успеть записать принцип и механику работы глюонного двигателя, работающего на энергии безмассовых частиц, переносчиков сильного взаимодействия. Говоря попросту, Черепичный изобрёл способ приклеить всё ко всему, например, купол – к планете Земля. Но пока этого никто не знал.

Проект ЭКС. «Анива-центральная». Город Экополис (Сахалин), 27 мая 2048 года. 13:00

Калязин страдал. Он страдал от знаний: с первых же слов о том, что у «Анивы-8» прервалась связь, электро- и воздухоснабжение, Антон поставил таймер на часах. Каждый час раздавался противный звонок, и только что он пропикал в четвёртый раз.

– Анка, – позвал Калязин. – Три часа у Васька.

Анка отозвалась сухо, поскольку недолюбливала паникеров, и это мягко сказано: в толпе, штурмовавшей в День Диверсии Сахалинский мост, погибла её бабушка. Зинаида Львовна отправились врачевать раны и утешать обиженных, но практически сразу была смята колёсами винитрака[17] новой модификации. Спасти её не удалось.

– Знаю.

– Три часа жизни.

– Знаю.

– Анка, это почти что ничего. Росспасовцы прибудут только через час, пока разложатся, пока доплывут, пока нырнут…

– Чего ты от меня хочешь, Калязин? – голос Анкин звенел от слёз: четыре часа она прокручивала в голове сценарии спасения, и ни один не был успешен. – Чего ты хочешь? Чуда хочешь? Нет у меня чуда!

– А у меня, кажется, есть… – Антон достал планшет, развернул горизонтальную ветку голограммы и показал Анке. – Смотри: если я правильно помню протокол безопасности, Васёк выйти из купола не может, если только не додумается солумом разрезать обшивку и выйти в скафандре. Но для этого ему всё равно придётся сидеть в шлюзе, а он заблокирован. Эта ветка отпадает, – Антон смёл ненужную версию в сторону.

– Второе, а, скорее первое: надо его сначала найти, – съязвила Анка. – Но нет связи, и спутник не ловит «Аниву-8».

– А на этот случай у нас есть Пашка, – Антон ткнул пальцем в ветку, на которой круглым яблочком висела аватарка Преверзева, и тут тотчас же откликнулся на звонок.

– Алоха, кальмары! Что с Черепичным? – Пашка, похожий не на без пяти минут специалиста, а на девятиклассника-ботана, был неисправимым оптимистом. Он верил в Деда Мороза, торжество справедливости и космическое равновесие.

– Ты лучше нам скажи, трубач, что говорит тебе «Уран», – ответила Анка.

– Ничего не говорит. Связи-то нет, – Пашка развёл руками. – Мониторю спутники в автоматическом режиме раз в 15 секунд: ноль. «Анивы-8» не видно даже с орбиты.

– А скажи мне, Пашечка, – ядовито спросил оператора ИИ Антон, – сколько нереид у тебя сейчас в строю?

– Двенадцать из пятнадцати, – сообщил гордо Переверзев, – недавно починил. И давай, пожалуйста, без вот этих вот нравоучительных ноток.

– А ты можешь отвести их всех на место строительство васькиного купола, а потом отправить на все двенадцать сторон?

– Теоретически могу. А зачем?

– Чтобы они нашли наконец-то «Аниву», в которой сейчас погибает Василий Черепичный, наш друг, между прочим, – взревела Анка. Слёзы как-то незаметно высохли на её глазах, и она стала похожа на красноглазую фурию. И хотя Переверзев сидел километрах в ста от Анки, он невольно отшатнулся от экрана.

– Тихо, я понял. Я всё понял. Сейчас соберу и отправлю на поиски. Большинство нереид болтается у Лаперуза и Корсакова, доберутся быстро.

– Задай постоянный сигнал и синхронизируй его со спутником, – попросил Калязин.

– Девочки у меня не дурочки. У них общая дублированная сеть связи, помимо спутников. Плохо ты о них думаешь.

– Нормально я о них думаю. Они ломаются чаще, чем хлебные палочки на обеде в детском саду. Держи нас в курсе, хорошо? Не отключайся. У Васька осталось жизни три часа. Мы должны успеть.

Калязин не стал отключать планшет, и повернулся к Анке:

– Теперь ты. Держи связь с Пашкой и со мной, сообщай новости…

– А ты куда?

– А я в залив Корсакова, на траулере доберусь. Буду ждать, где найдут «Аниву-8», – Калязин обернулся в дверях, – а потом нырну и выясню, что случилось с куполом и с Черепичным.

Видя, что Анка открыла рот и догадываясь, что она спросил, пошутил:

– Ты же мечтала, чтобы я нырял без твоей страховки? Самое время попробовать!..

…К порту Калязин мчал на аэротакси с предельной скоростью, отключив блокиратор и автопилота. Нейросеть тут же уведомила милицию, но каждую минуту заботливо спрашивала: хорошо ли чувствует себя водитель, не болит ли голова, не случилось ли опасная ситуация и надо ли сообщать о чём-то в штаб по чрезвычайным ситуациям. Отключить зануду было нельзя, и потому Антон попросту повторял: «Нет!» – универсальный ответ на все неприятные вопросы в мире.

Он еле успел посадить шаттл в седьмом доке, как управление заблокировалось, а девица-нейросетица сообщила, что патрульный экипаж прибудет через пять минут, просьба дождаться ради общественного блага и собственной безопасности.

– Ага, – кивнул Калязин и метнулся в пакгауз, где хранилось его дайверское снаряжение. В прежние времена дайверы долго и нудно влезали в резиновые костюмы, обтаптывали ласты, продували загубники. Сейчас костюм наливается на тело: он состоит из наноботов с памятью формы. Мягкий экзоскелет наклеивается на тело, прямо поверх костюма, в течение двух секунд на специальном стенде, там же вешаются и баллоны. Ласты охватывают ноги как магнитные кандалы – только наступи на пластину, а вот очки и загубник надеваются по старинке: лепишь на висок таблетку окулуса, хлопаешь по ней ладонью, и она разворачивается в глубоководный аппарат и подсоединяет шланги к вентилю. Дополнительный баллон Антон повесил на пояс самостоятельно. Два шага до «сливной будки», которая выбрасывает дайверов и лёгких водолазов по транспортной трубе за пределами акватории порта, – и ты в море. Милиционеры опоздали ровно на две минуты.

…В море колыхались медузы. Оно буквально стало кисельным: прозрачные мягкие тельца липли к Калязину как мартовский снег к стволам деревьев. Он ничего не видел в этой каше, и мечтал только об одном: добраться до плотика нулевого отсчёта и счистить с себя эту гадость. Так-то медузы не могли причинить Андрею вреда: их крохотные стрекала не пробивали защиту дайверского костюма, в который Калязин был запаковал весь, включая нос и кисти рук. К тому же наноботы могли жалить медуз в ответ слабыми электрическими разрядами. Но сейчас это режим был отключен ради экономии энергии.

На часах светилось время: 13:32. Ещё на полчаса меньше у Черепичного. В ухе раздался голос Переверзева:

– Выдвинулись мои нереиды. Три уже крутятся поблизости, засекли тебя.

– Труби общий сбор.

– Да уж протрубил, посиди минут пять, подумай над планом.

Калязин язвительно хмыкнул, но отбивать подачу не стал: Пашка все-таки не от мира сего. Там, на глубине, кто знает, скольки метров, погибает прекрасный человек, гениальный учёный, а Переверзеву всё шуточки. Впрочем, если бы там погибал совершеннейший гад и убийца, то и его было бы жалко.

Над нулевым плотиком пролетела крупная чернохвостая чайка. Вспомнилось, как бредил Черепичный невозможным глюонным якорем. Андей понимал, что с точки зрения физики Вася задумал прожектёрство, но тогда отговаривать его не стал. А вот если бы попытался отговорить, то, возможно, Черепичный и не полез бы сам в подводный купол, чтобы фиксировать работу магнитных якорей и в тишине обдумывать свою завиральную идею…

Чайка пролетела обратно.

– Три кварка для мистера Марка![18] – прокричал Антон вслед птице как раз в тот момент, как подключилась Анка.

– Ты чего орёшь как дурак? – спросила она без обиняков. – Нашёл время!

– Я не ору, – Антон немного даже обиделся, потому как у Анки права никакого не было командовать. Хотя по сути она права – надо делать о думе… То есть, думать о деле, а он здесь как мальчишка: шалит, пугает птиц, болтает ногами в море.

– Нереиды собираются, – примирительно сказал он, проводя рукой над голографической полусферой, прилепленной на плоту. Анка послушно появилась: голубая, прозрачная, с тонкими злыми губами. Строго посмотрела на Андрея, хотя видеть точно не могла – он не взял обратную полусферу холо-два. От этого взгляда резко захотелось есть.

– И долго им собираться? – Анка посмотрела куда-то назад себя, хотя часы сияли прямо на панели.

– Минут пять-семь, – от холода ли волн, от нервов, но жрать хотелось уже немилосердно, и Антон хотел было попросить прислать ему бот с сухпайком, но потом как-то одновременно вспомнил, что, во-первых, бот может вызвать и сам, во-вторых, сухпаёк в плотике нулевого отсчёта есть – на целых три дня, а, в-третьих, он прихватил с собой сплющенный, но свежий и вполне съедобный бутерброд с жареным баклажаном. Да, штука странная, но сытная и аппетит отбивает надолго…

…Наручная планшетка пискнула, показывая, что последняя нереида, недавно отремонтированная «тройка» прибыла к месту сбора. Антон представил, как там, в глубине, еле шевеля мантиссами из кукурбитурил, полупрозрачные и светящиеся точками электроразрядов, нарезают круги нереиды. Морским обитателям, если бы они верили в богов, эти медузоподобные создания должны были бы показаться высшими существами. С другой стороны, жители материка, наверняка, тоже приняли бы нереид за пришельцев, потому зона подводных ферм, особенно маточных цехов и рассадных плантаций была строго-настрого закрыта для посещений извне.