скачать книгу бесплатно
– Так уже убрались мы там, он ничего не забыл, – попытался возразить хозяин дома, но после настойчивых просьб как самого Железманова, так и красноречивого взгляда унтер-офицера согласился:
– Ладно, обождите секунду.
Он обернулся внутрь двора и кому-то приказал:
– Иди в дом.
Петр Андреевич догадался, что распоряжение относилось к супруге или дочери Рамиля. У татар не практиковалось закрывать лица своим женщинам, паранджа или никаб не были свойственны им, но все же глава семьи обязан охранять спокойствие и честь женщин в своей семье. Поэтому пусть они побудут в доме, пока представители власти будут ходить по двору.
Комната в гостевом домике была небольшой, роскошью не отличалась. Традиционная кровать с металлическими шарами на спинке, стол, стул с изогнутой спинкой, навесной деревянный шкафчик с резными дверцами. На столе керосиновая лампа, полы покрыты пестрыми половиками, вязанными крючком из лент, нарезанных из ветоши, такие и по сей день можно видеть во многих деревенских домах. Железманов тщательно осмотрел жилище: заглянул под кровать (пол чисто вымыт, посторонних предметов нет), отодвинул занавеску на окне, окинул взглядом, увы, пустой подоконник. Ничего! Последняя надежда: рука потянулась к шкафу. И вот тут повезло: когда Петр потянул дверцу на себя, к его ногам выпал сложенный в несколько раз листочек бумаги. Дверцы старого шкафа несколько ссохлись и стали самовольно раскрываться, и постоялец исправил непотребное поведение мебели простым способом: вставил многократно сложенный листочек бумаги. С нетерпением следователь раскрыл находку и показал его хозяину дома:
– Ты писал?
– Нет, думаю, возможно, Дмитрий писал, он просил чернильницу.
Но потом, рассмотрев повнимательнее, засомневался:
– Вроде не его рука, я один раз видел, как он пишет.
Железманов стал читать. Было похоже на отрывок письма: «Будешь в Питере, можешь останавливаться у меня. Я опять живу все у той же балерины, пустым словам которой верить нельзя. Приезжай в любое время».
– Ну вот, теперь надо искать какую-то балерину, – покачал головой следователь. – Точно никаких женщин рядом с ним не видел? – спросил еще раз он татарина.
– Точно, – заверил он. – Я одну вещь вспомнил: в дом он никого не водил, но один раз постояльца моего за воротами дома на улице другой мужчина ждал. Дмитрий к нему подошел, они руки пожали и вместе пошли.
– А как он выглядел? Опиши: рост, цвет волос, глаз, нос какой? – потребовал следователь.
– Роста невысокого, примерно четыре вершка[4 - Рост в Российской империи обозначался следующим образом: к двум аршинам (аршин равен 71 сантиметрам) добавлялся остальной рост в вершках (4,4 сантиметра), то есть не выше 4 вершков – это примерно 160 сантиметров.], цвет глаз не разглядел, волосы темные, но не такие черные, как у меня, и сам он белый, нос обычный.
Более точного описания получить не удалось. Надо было возвращаться в служебный кабинет, по любому дел полно. Железманов решил не брать извозчика, а дойти пешком через Успенский овраг. Он прошел площадь со старинной мечетью, которую окружали молодые березки. «Осень золотая придет, будет очень красиво, надо здесь написать картину», – подумал Петр. Он с трудом сдержался от соблазна пройти чуть ближе к реке, чтобы и там прикинуть возможный сюжет для этюда, но все-таки свернул в сторону оврага, дорога пошла вниз. Опять в глаза бросились возможные сюжеты: из листвы изящно выглядывала колокольня Успенской церкви. Также на возвышенности, словно белый пароход, парил дом Алянчиковых. Впрочем, здесь, почти внутри оврага, архитектура была несколько иной: тут стояли дома не самых состоятельных горожан, дороги, в смысле мостовой, и в помине не было. Наверх вела крутая лестница. Петр преодолел ее, по-мальчишечьи перескакивая через ступеньки. Буквально через несколько шагов городской пейзаж опять резко менялся: вместо деревянных домиков взгляд падал на дом Муромцева с изящной ротондой и оригинальным арочным крыльцом, в доме расположилась женская гимназия.
Высших учебных заведений в Касимове, конечно, не было, но училища и гимназии не уступали заведениям губернского уровня. Даже здания этих очагов образования могли бы украсить любой город. Техническое училище украшало главную улицу города, женская гимназия тоже располагалась не в убогом домишке, а в нарядном особняке[5 - Судьба дома Муромцева не является уникальной для зданий помещичьих усадьб: нередко бывали случаи, что помещик, выстроив шикарный дом, потом продавал его из-за неимения средств городу, и тот с удовольствием устраивал в бывших дворянских покоях учебные заведения. В самой Рязани первая мужская гимназия располагалась в доме помещицы Семеновой, в доме дворянина Рюмина полвека находился пансионат при этой гимназии для учеников из провинции.].
Бросив взгляд на учебное заведение для девочек, Петр невольно мысленно вернулся к семейным вопросам: сестры уже должны были вернуться в Петербург, приступить к учебе. Как там Лиза? Как она привыкает к учебному процессу в вузе? Как ей живется в общежитии? С этими мыслями он вышел на Соборную площадь, которая может быть названа сердцем города: здесь находились самые красивые соборы, торговые ряды и здания для органов власти, в том числе здание мировых судей, где находился кабинет судебного следователя. Касимовское земство не пожадничало: здание для работы мировых судей, съезда мировых судей выстроила приличное: просторное, а еще и красивое – двухэтажное, с высоким крыльцом и красивыми арочными окнами.
Остаток рабочего дня прошел в рутине: надо было дописать обвинительный акт по делу о краже. Недалекий выходец из деревни, придя на заработки в город, совершил кражу со взломом, проникнув вечером в лавку, торговавшую платками, лентами и прочее. Однако воришка не придумал ничего лучше, как запихать краденое под рубаху и в таком виде прошествовать мимо городового. Тот оказался очень наблюдательным: от стража порядка не укрылось, что проходивший совсем недавно крестьянин сильно располнел буквально за пару часов. Конечно, некоторым деревенским городская жизнь явно шла на пользу, но не до такой же степени! Он поспешил задержать подозрительного субъекта, воришка попытался бежать, однако и городовой отличался не только наблюдательностью, но и ловкостью: схватил мужчину за шиворот, слегка тряхнул, и из подола рубахи посыпался краденый товар.
Домой Петр Андреевич вернулся немножко позже обычного: кража хоть и была примитивная, но написать он постарался все тщательно. Обычно молодой человек шел прямо или ехал на велосипеде по Соборной, у дома Салазкиных поворачивал налево в сторону Сенной площади, а там от этой Сенной было всего два шага до его Малой Мещанской.
Подходя к дому, он заметил знакомый рыжий силуэт: Тимофей тоже спешил домой. Как и все коты, он обладал уникальной интуицией и часто очень верно угадывал момент приближения своего двуногого к дому, если, конечно, в планы кота входило в этот день обедать именно с Петром. Большинство современных котов, избалованных «Китикетом», «Вискасом» и прочими искусственными кормами, заласканные и ленивые, в подметки не годились Тимофею – отличному крысолову, которому голодная смерть не могла грозить ни при каких условиях. Более того, он был готов частично взять на содержание своего двуногого, периодически подчеркивая эту готовность подарками в виде полупридушенных мышей и крыс. Неразумный двуногий, правда, почему-то таким подаркам не радовался и даже однажды не пустил в дом, так как в зубах рыжего охотника была добыча в виде здоровой крысы. Еще хуже обстояло дело с Прасковьей: эта двуногая (скажем прямо, еще более неразумная, чем двуногий) вообще начинала дико визжать, когда кот появлялся в доме с грызуном в зубах.
Оба приблизились к дому практически одновременно.
– Привет, как день прошел? Как охота? – поприветствовал любимца Петр.
«Охота была замечательная, но зачем про нее спрашивать, если ты моих подарков не ценишь?» – говорил взгляд зеленых глаз. Кот поспешил к двери, давая понять, что раз он хозяин дома («А кто же еще? Ну не двуногий же!»), то заходить должен первым. Петр не возражал и претензий на старшинство своего любимца тоже не оспаривал. Зачем? Оба поднялись по деревянной лестнице на второй этаж. Квартирка Железманова выходила комнатами на две стороны: одно окно на улицу, другое во двор. Во двор выглядывало окна спальни, которая по совместительству была еще и кабинетом, а на улицу выходило окно гостиной. Старое, наполовину срубленное дерево во дворе, пара выступов в старом доме делали возможным для кота заходить в дом не только через дверь, но и через окно спальни-кабинета. Отработанными прыжками он поднимался на один сук, потом на второй, затем перепрыгивал на выступающий кирпич, а там уже до подоконника было недалеко. Поэтому иногда, засыпая, сквозь сон Петр слышал, как слегка скрипит форточка, что-то тяжелое мягко прыгает на стол, потом на пол, а через пару секунд на ногах оказывается большая, очень теплая подушка, которая некоторое время ворочается и затихает.
Впрочем, зря Тимофей сердился на Прасковью, она и правда была ворчлива, неповоротлива (этим зверь время от времени пользовался, таская кусочки колбасы, – делалось это исключительно для поддержания охотничьей формы, а не ради спасения от голодной смерти), не разделяла восхищений хозяина по поводу его рыжей персоны, но готовила она замечательно. Прасковье уже шел пятый десяток, она пришла из деревни, здесь, в городе, вышла замуж, вместе с мужем служила в разных домах, но это было давно, муж уже умер, дети выросли, а она сама приобрела богатый опыт ведения хозяйства, в том числе и в кулинарном вопросе. А хорошее питание Железманова обуславливало и его прекрасное расположение духа, что делало более податливым для воздействия кошачьего обаяния. Кроме того, и самому Тимофею давали те же щи, овсяную кашу, блины (вы не знали, что коты любят блины? Еще как любят!).
Вот и сегодня Прасковья напекла блинов, они ждали завернутые в полотенце и газету, но запах проникал даже через этот импровизированный термос. И именно он заставил Петра спешить к столу. Тимофей, как обычно, пристроился под столом, законно ожидая своей доли. Естественно, с ним поделились. Тогда еще не было умных сайтов, где рассуждали, можно ли кормить домашних питомцев со стола или нет, Петр просто знал, что Тимофей его друг, а друзей от стола гнать негоже.
После обеда Петр переместился в спальню, где, кроме кровати и стола, стоял небольшой диванчик. Диванчик был заслуженный, временами даже пытался рассказывать свою послужную биографию жалобным поскрипыванием, традиционно он был обит черной кожей, с высокой спинкой и резной полочкой над ней, на которой обычно старушки любят выстраивать разные безделушки. Железманов не любил безделушки, но зато любил читать и размышлять на этом диване, несмотря на то, что тот был со скрипом. Вот и сегодня он устроился на кожаном раритете и стал просматривать газету. Кот в это время тщательно умывался. Нет, блины это замечательно, они вкусные и жирные, и сметаны двуногий не жалеет, но от них такой запах! А он, как настоящий охотник, не может себе позволить источать какие-либо запахи, иначе добыча разбежится. Когда оба закончили со своими делами, их внимание сосредоточилось друг на друге. Кот точным прыжком занял место вначале рядом на диване, а потом решительно полез на колени двуногого. Тот всегда был малым сообразительным (ну почти всегда), понял, что от него требуется, начал поглаживать зверя по рыжей спинке. Вместе они стали размышлять об очередном деле.
«Налицо действия опытного мошенника. Конечно, можно долго удивляться наивности и даже глупости этих двух заявителей, но это лишний раз подчеркивает, что действовал профессионал: так лихо обвести одних и тех же людей может только человек с очень высоким уровнем обаяния. Обаятельность – профессиональная черта мошенника», – рассуждал Петр. Урчание, которое шло с колен, немного притихло и даже заерзало.
– Тебя что-то смущает? Почему он сегодня не пришел в трактир? Думаю, что здесь все просто. Профессиональной обязанностью мошенника является хорошо разбираться в людях, чувствовать их. Вот он и почувствовал фальшь в словах Кураева. Поэтому и сбежал.
Урчание возобновилось: кот не мог не признать, что это сильный аргумент. Тимофей сам был большим мастером читать чужие мысли, понимать состояние двуногих. Однако у него были и другие вопросы, о чем он дал понять, протянув правую лапу к лицу Петра.
– Тебе интересно, в самом ли деле этот Дмитрий Васильевич пытался сбыть фальшивые деньги? Хороший вопрос, молодец, что его ставишь, – одобрил любимца Железманов, а потом продолжил: – Но я думаю, что это была очередная попытка обмануть доверчивых желающих разбогатеть. Мошенничество и изготовление фальшивых денег – разные криминальные специализации, редко кто сочетает два преступных промысла. Скорее всего, если бы у него не возникло подозрений относительно поведения своей жертвы, то он бы взял опять деньги и уже тогда задал деру.
Зверь вальяжно, не спеша переложил хвост из стороны в сторону, что, скорее всего, обозначало согласие.
– У нас только одна зацепка – знакомый этого Дмитрия, который живет в Питере, и живет он у балерины. Вот теперь надо искать эту балерину, причем, судя по письму, даму очень ветреную, а для этого надо ехать в Питер, отрабатывать всех женщин, которые служат в балетных труппах. Ты знаешь, сколько в столице театров, в которых служат балерины?
Кот отвернул морду в сторону, давая понять, что его такие мелочи жизни не интересуют.
– Вот и я не знаю. Надо будет искать, искать во всех практически театрах. Через нее выйдем и на мошенника, – продолжал рассуждать следователь. Тимофей перевернулся на один бок и прикрыл глаза, давая понять, что двуногий говорит явно банальности: все женщины ветреные, он уж это точно знает. Хотя рассуждает двуногий правильно, логика у него явно есть, что верно, то верно. Однако в данный момент оба даже не подозревали, как ошибались в своих расчетах.
Рязань, 21 августа
Зазнаев продолжал расследовать таинственное убийство в Мервино. Следующий день после путешествия на берег Трубежа Иван начал с поездки в морг. Вскрытие было закончено, но в целом врач ничего нового не сказал:
– Убили его одним-единственным ударом ножа в спину. И это был очень точный удар. У ножа длинное и узкое лезвие – возможно, это был стилет. Конец лезвия достиг сердца, смерть наступила мгновенно. Скорее всего, убийца сделал это так…
Доктор от слов перешел к демонстрации: он взял в руку карандаш, подошел к следователю, обнял его и ткнул карандашом под лопатку.
– Поняли, к чему я? – спросил медик.
– Да, конечно, подпустить к себе так близко незнакомого или малознакомого человека практически нереально. Понятно, надо искать убийцу среди знакомых потерпевшего, так ударить мог только кто-то из них, – кивнул головой Иван. – Вот только бы установить этот круг знакомых, нам пока про самого убитого мало что известно. Фактически я пока знаю только имя, фамилию и отчество. Ну и что потерпевший из крестьян, но давно сельским трудом не занимался, жил в Питере, чем зарабатывал – неизвестно. Может, вы что-то подскажете, доктор? У убитого нет никаких признаков, указывающих на род занятий: профессиональные заболевания, особенности развития мускулатуры?
Врач задумался, бросил взгляд в сторону стола, словно там еще лежал в качестве объекта исследования убитый, потом стал перечислять:
– Могу только подтвердить то, что вы уже сказали: крестьянин, но бывший. Пахать он давно уже не пахал: мускулатура развита, но руки ухоженные, чистые, въевшейся грязи нет совсем. Сейчас он грязной работой не занимается. Служит где-то приказчиком или вроде того. Насчет проблем с желудком мальчик правильно вспомнил: он у него и в самом деле в не лучшем состоянии, осмотр слизистой говорит, что совсем недавно было обострение, причем сильное – возможно, настолько, что боль была такой резкой, что он и в самом деле мог забежать в женский корпус. Но это не зависит от рода деятельности, дурное питание – это не только профессиональный признак, некоторые просто имеют очень неразвитые представления о правильном питании. Вот, пожалуй, и все.
Последняя ниточка была представлена в виде купюр. Зазнаев взял денежные знаки, найденные у убитого, и те, которые были ему переданы накануне убийства из банка, и со всем этим богатством пошел в банк. Сотрудникам финансовой сферы предстояло определить, являются ли «катеньки», найденные в вещах потерпевшего, фальшивыми и одна ли рука их творила. Заместитель директора банка, привлеченный в качестве эксперта, был категоричен: все купюры являются фальшивыми. Также он был склонен считать, что их делала одна рука, и эта рука является весьма искусной.
– Работа высшего качества, если уместно в данном случае говорить о качестве. Но нарисовано не как попало, а очень тщательно. Рисунок повторен достаточно точно. Даже водяные знаки имеются. Вот только орловскую печать повторить практически невозможно: для этого нужно специальное оборудование. Однако рядовому обывателю трудно отличить подделку. Даже наши сотрудники не сразу это поняли. Собственно, это вы уже знаете.
Зазнаев кивнул, он помнил, как были выявлены первые фальшивки: их принесли в банк рязанские обыватели. Одна принадлежала лавочнику, который хотел сделать вклад в банке. Вторая была собственностью хозяйки публичного дома, ей тоже захотелось положить часть выручки под проценты. В банке купюры сочли фальшивыми и дали знать полиции, а оттуда информация пошла к следователю. Иван еще не успел допросить обоих неудачливых вкладчиков, и решил сделать это сегодня. К лавочнику он зашел сам. Однако выяснить получилось немного:
– Господин следователь, я мало чем могу помочь. Товар отпускала моя жена.
– А с ней можно поговорить?
– Да, конечно. Только того, она подслеповатая, видит плохо, не думаю, что она хорошо разглядела этого мошенника.
Позвали женщину, но толку от разговора было мало. «Мужчина принес, но как выглядит, не знаю, не разглядела», – твердила она. Намечающееся бельмо на глазу подтверждало, что это не притворство. Пока следователь беседовал с владельцами лавки, полиция доставила в здание окружного суда хозяйку увеселительного заведения. «Мамке» было уже хорошо за сорок, но по профессиональной привычке она старалась хорошиться (именно хорошиться, а не хорошо выглядеть: обильные румяна, кокетливые кудряшки, достойные возраста Лолиты).
– Неужто кто-то из моих девочек плохо обслужил клиента? – начала она.
– С каких это пор качество работы вашего заведения является предметом следственного интереса?
– И я вот думаю, с чего бы это меня сюда пригласили?
– Вы, мадам, вроде как два дня назад в банке Живаго на улице Астраханской пытались открыть счет и передали денежную купюру достоинством в сто рублей, – задал вопрос по существу следователь.
– Было дело, доход кое-какой имеется. Вот решила вложить их. А что такого? Заведение у меня правильное, все по закону. Вы во врачебном комитете можете справиться.
– Меня больше интересует происхождение этой купюры. Откуда она у вас? – пояснил Зазнаев.
– А что такого? – опять не поняла владелица развлекательного учреждения, при этом она пыталась кокетливо водить глазками, жеманно разводила руками. Но Иван словно не замечал этого.
– Дело в том, что купюру в банк вы принесли фальшивую. Это разглядели не сразу. Но сути это не меняет.
Лицо женщины выразило существенный испуг:
– Господин следователь, я вам Богом клянусь, что не знала этого. Я не умею делать фальшивые деньги, у меня другой бизнес, и он идет неплохо, ибо я знаю толк в некоторых мужских слабостях. – Последнее опять было произнесено кокетливым тоном.
– Я вам верю. Я уже сказал, что подделки высокого качества, просто так на коленке их не склепаешь. Поэтому мне очень надо, чтобы вы сказали, откуда у вас этот денежный знак.
– Ну откуда у меня деньги вообще? – жеманно протянула «мамка». – Ее клиент принес.
– Я понимаю, что клиентов у вас много, но все же вы сможете вспомнить, кто именно принес ее? Вы сами принимаете плату от посетителей или это делают ваши девочки?
– Сама, им только волю дай, мигом полвыручки прикарманят. А кто именно принес, я, пожалуй, вспомню: представительный такой мужчина, одет хорошо. У нас приличное заведение, цены немаленькие, поэтому к нам голодранцы не ходят.
– Сможете его опознать?
– Думаю, что да.
– Тогда завтра с утра с барышней, которая его обслуживала, придете к городской больнице.
– Зачем? – недоуменно спросила женщина, возражать у нее и в мыслях не было – с властью лучше не шутить, но ей и в самом деле было непонятно зачем. Может, незнакомец еще и является носителем нехорошей болезни? Это было бы крайне неприятно: Клавочка (проститутка, которая обслуживала того господина) была одной из лучших в заведении, ее часто клиенты зовут. Если ей придется лечь в больницу, убытки налицо.
– Опознать надо одного человека.
– А что, он находится в больнице?
– Да. Жду вас завтра ровно в десять.
Женщина кивнула головой.
На следующее утро Зазнаев встречал их у главного входа в городскую больницу на улице Семинарской. Клава оказалась и в самом деле миловидной девицей, на которую профессия наложила только едва заметную печать: раскрашена была не вульгарно, держалась не вызывающе. В принципе можно было принять за модистку или белошвейку.
– Пошли, – приказал Зазнаев и повел женщин в морг. Оказавшись на пороге мертвецкой, девица заколебалась:
– Ой, там что, мертвые? Я боюсь! Можно я туда не пойду?
– Нет, не можно. К сожалению, человек, которого я должен вам показать, убит. Мне надо, чтобы вы на него посмотрели. Не могу же я принести тело к вам в заведение. Боюсь, что ваши клиенты испугаются.
Формулировка была выбрана очень удачно. Репутация заведения для «мамки» была всем, поэтому она первая приложила руку, чтобы у ее сотрудницы прекратилась истерика. Причем сделала это в буквальном смысле слова: она шлепнула девицу по месту, что чуть ниже спины, и приказала:
– Не вопи, иди, куда тебе говорят, покойники, они все равно не кусаются.
Видимо, с дисциплиной в заведении было все в порядке, поэтому барышня прекратила артачиться и пошла за следователем. Опознание прошло без каких-либо инцидентов и результативно: обе жрицы любви уверенно опознали клиента, который был у них четыре дня назад и расплатился злополучной купюрой.
Зазнаев позволил Клаше покинуть мертвецкую и уже на улице начал задавать ей новые вопросы:
– Он ничего о себе не рассказывал?
– Так к нам не поговорить вроде приходят.
– Это я понимаю, но все же напряги память, может, что-то упоминал: откуда, зачем в город приехал?
Еще один шлепок по тому же месту со стороны работодательницы возымел волшебное воздействие на память и сознательность:
– Говорил, что из столицы он, что скучно ему в нашей глуши. Вот, больше ничего не сказывал.
Следующий шлепок уже не помог. Видимо, вся информация была исчерпана.
Становилось ясно, что для раскрытия преступления надо ехать в Питер. Полгода назад перспектива ехать в служебную командировку в столицу Зазнаева бы сильно обрадовала. Он не был петербуржцем по рождению, но прожил в этом городе много лет: родители отдали его учиться в Училище правоведения, кроме того, в Северной Пальмире у Ивана были родные. Родителей он лишился рано, поэтому к своим двум теткам, живущим в столице, относился очень нежно. Да и сам город звал: хотелось погулять по улицам, где ходил юношей, опять зайти в трактирчик, где они, ученики Училища правоведения, иногда пропускали рюмочку-другую. (Вот оно: «Чижик-пыжик, где ты был? / На Фонтанке водку пил»[6 - Чижиками-пыжиками называли воспитанников Училища правоведения. Более подробно это объяснено в романе «На своем месте, или Новые приключения следователя Железманова». Читайте на сайте «ЛитРес» https://www.litres.ru/].) Кому из нас не хочется вернуться в место, где прошла его юность? Но сегодня была другая ситуация: Иван беспокоился за жену, она плохо переносила беременность, и будущему отцу было страшно ее оставлять. Однако служебный долг звал, да и врач считал опасения Ивана чрезмерными:
– Не надо так волноваться, ничего страшного с вашей супругой не происходит. Многих женщин мучают тошнота и обмороки во время беременности, это скоро пройдет, даже быстрее, чем сама беременность. Поэтому поезжайте, куда вам надо, все равно повлиять на состояние своей жены вы не можете.
Иван начал собираться в дорогу.
Касимов, 24 августа 1909 г.
Собирался в дорогу и Петр. Ему тоже не виделось другого способа поймать мошенника, как отправиться в столицу. Необходимость поездки он согласовал с начальством. На этот раз по телеграфу. Начальство не возражало, тем более что Петр уже числился у руководства как хороший сотрудник. «Хорошесть» в то время складывалась из многих показателей, в том числе и такого, как наличие порядка в документации и своевременное исполнение документов, представление отчетов, проценты закрытых и незакрытых дел.
В этом плане Железманов был добросовестным работником: даже после достаточно долгого отсутствия в начале лета на работе не допустил волочения в делах. Перед отъездом ему тоже надо было решить домашние вопросы. Как уже говорилось, молодой следователь не был женат, но домашние у него имелись: кот и служанка, с которой сложились человеческие отношения. Одна проблема была: эти двое не очень-то ладили между собой. Летом, когда Петр исполнял служебный долг в Одессе, Прасковья практически перестала пускать кота в дом, и тот с удовольствием погрузился в соблазны бродячей жизни. Когда Железманов приехал, то понял, что его любимец не появлялся в доме уже достаточно долго. Он уже мысленно простился со своим лохматым другом, но тот оказался все же не таким безответственным существом, чтобы бросить дом совсем без пригляда: не заходя в него, он находился неподалеку, незаметно присматривая за этой нерасторопной двуногой. Когда Петр приехал, то кот услышал знакомый голос и прибежал встречать своего друга[7 - Об этом в романе «Одесские каникулы следователя Железманова». Читайте на сайте «ЛитРес» https://www.litres.ru/]. Поэтому, собираясь в столицу, Петр провел воспитательную работу. Начал с Прасковьи:
– Прасковья, я все же очень прошу: кота в дом пускай, он не должен от дома отвыкнуть, корми его обязательно.
Та молчала – чувствовала свою вину за летнюю оплошность – и только кивала головой.
– Ты поняла меня? Я очень прошу, не расстраивай меня больше, – повторял молодой человек.
– Да поняла я. Поняла. Простите меня тогда за тот раз, на этот раз не повторится: и молочка налью, и даже мясца отрежу, – горячо заверяла женщина.
Петр переключил взгляд на зверя, который по-хозяйски устроился на стуле и вылизывался. Железманов решил его оторвать от этого дела:
– Тимофей, слышишь меня? Отвлекись на пару минут.
Зеленые глаза недоуменно впились в двуногого: как можно отрывать от такого важного занятия? Ничего эти двуногие в чистоте не понимают, сами моются, но зачем-то с вонючим куском мыла, типа ароматное – оно лучше. А чем оно лучше? Запах же остается!
– Тимофей, я опять уезжаю. Ты веди себя прилично, с Прасковьей не ругайся, – начал наставлять любимца Петр.
